* * *
Спустя два месяца после этой нашей беседы не только город, но и всю страну потрясло жестокое бесчеловечное преступление. В поле обнаружили труп восемнадцатилетней девушки, местной красавицы. Ее прекрасное при жизни лицо было искажено застывшей маской смертельного ужаса.
От того, как бедняжку убили, у людей волосы дыбом вставали. Страшная рана на шее, словно девушка стала жертвой какого-то хищника из джунглей, вызывала оторопь.
При всей, казалось бы, абсурдности таких умозаключений нетрудно догадаться, что подозрения в этом дьявольском преступлении начали связывать с именем Джозефа Фарингтона. Настоящих друзей ему завести не удалось, хоть он и пытался быть общительным. Да еще Сандерс – безусловно, хороший врач, но не самый тактичный человек. Его нежелание навещать Фарингтона для оказания медицинской помощи – вы помните, как он неоднократно намекал на это в нашей беседе, – вызвало толки. А люди между тем были взвинчены до предела и потому, не имея против Фарингтона никаких прямых улик, именно ему приписали вызвавшее всеобщий шок убийство. Наиболее непримиримые среди молодежи в запальчивости даже заявляли, что следует взять правосудие в свои руки и как-нибудь ночью поджечь "Фронтоны", зажарив Фарингтона в его постели.
Когда напряжение вокруг произошедших событий достигло высшей точки накала, я, как вы понимаете, помимо своей воли оказался вовлеченным в это дело. Фарингтон прислал мне записку с приглашением на ужин. Послание заканчивалось словами: "Мне надо с Вами кое-что обсудить. Пожалуйста, приходите".
Будучи служителем Церкви, я не мог не откликнуться на его просьбу и поэтому принял приглашение.
Фарингтон встретил меня радушно, угостил великолепным ужином; на первый взгляд все было в порядке. Но… к моему удивлению, едва увидев его, я ощутил беспокойство. Рядом с Фарингтоном мне, как и Сандерсу, никак не удавалось избавиться от чувства страха. Он словно источал флюиды зла; в нем сквозило что-то дьявольское, отчего меня мороз пробирал до костей.
Я, как мог, старался скрыть свою растерянность, однако после ужина Фарингтон завел речь об убийстве девушки, что, естественно, привело меня в полное замешательство. И тут мне пришла в голову пугающая догадка: Фарингтон – убийца, чудовище!
Собравшись с силами, я принял его вызов.
– Ваша просьба встретиться со мной сегодня вечером была продиктована желанием снять с души ужасное бремя, – сказал я. – Вы ведь не станете отрицать свою причастность к этому убийству?
– Нет, – медленно ответил он, – не стану. Я виновен в смерти бедняжки. Но меня направлял демон, которым я одержим. Вы – священник, призванный хранить тайну исповеди, а значит, никому не скажете о моем признании. Дайте мне несколько часов: я сам решу, что мне делать.
Вскоре я покинул его дом. Дальше развивать эту тему Фарингтон не захотел.
– Дайте мне несколько часов, – повторил он на прощание.
Той ночью меня мучили во сне кошмары. Почувствовав, что задыхаюсь, я, как рыба, выброшенная на берег, с трудом добрался до окна, распахнул его настежь… и, потеряв сознание, рухнул на пол. А когда очнулся, увидел склонившегося надо мной Сандерса, которого вызвала моя верная экономка.
– Что случилось? – спросил он. – У вас было такое выражение лица, как будто вы заглянули в преисподнюю.
– Именно так, – ответил я.
– Это как-то связано с Фарингтоном? – уточнил он с присущей ему прямотой.
– Сандерс… – Переполненный эмоциями, я схватил его за руку. – Существует ли в наше время такая нечисть, как вампиры? Скажите мне, умоляю вас!
Проявив заботу о пациенте, доктор сначала заставил меня сделать глоток коньяка и только потом ответил. Точнее, сам задал вопрос:
– Чем вызван ваш интерес?
– Звучит невероятно… и надеюсь, что это всего лишь сон… но я лишился чувств, когда, распахнув окно, увидел – а может, мне показалось, – как мимо пролетал Фарингтон.
– Я не удивлен, – заметил Сандерс. – Обследовав изуродованное тело несчастной девушки, я пришел к выводу, что она погибла в результате чего-то ужасного, сверхъестественного. – Он помолчал немного в задумчивости, а потом продолжил: – Хотя сегодня мы практически не слышим о вампирах, это вовсе не означает, что дьявольские отродья больше не вселяются в обычных людей, наделяя их демонической силой. Кстати, на что было похоже существо, которое, как вам показалось, вы видели?
– Оно напоминало большую летучую мышь, – ответил я, содрогаясь.
– Завтра, – решительно сказал Сандерс, – я отправлюсь в Лондон – в Скотланд-Ярд. Вероятно, меня там поднимут на смех, и все же…
* * *
В Скотланд-Ярде над ним не стали смеяться. Но преступники, обладающие демонической силой, были не совсем по их части. Сандерсу также объяснили, что для привлечения Фарингтона к суду необходимы доказательства. И даже если бы я осмелился нарушить клятву священника – что абсолютно исключено, – все равно моих показаний было бы недостаточно.
Выход из этой ситуации нашел Фарингтон – он покончил с собой. Его обнаружили в постели с простреленной головой.
Впрочем, по словам Сандерса, Фарингтон своим поступком лишил демона тела, но сам злой дух по-прежнему парит над землей в поисках новой человеческой плоти.
Боже, помоги его несчастной жертве!
Роберт Уильям Чамберс
Случай с мистером Хелмером
Он был слишком болен, чтобы куда-то идти. Пронизывающая сырость в студии, нервное напряжение, бесконечные компрессы и примочки – все это не лучшим образом сказалось на нем. Но и просто лежать в постели, ничего не делая, он не мог – путаные от лихорадки мысли и свистящие хрипы в легких все равно не давали расслабиться. К тому же ему не хотелось огорчать хозяйку дома, не откликнувшись на ее приглашение. Так что он с трудом оделся, вызвал кэб и отбыл. Холодный ночной воздух освежил его разгоряченную голову, он открыл окошко экипажа и с удовольствием подставил лицо мягким снежинкам, парящим в темноте.
Когда он приехал, ему по-прежнему было плохо, но радушный прием Кэтрин несколько скрасил его состояние.
За обедом он оказался рядом с чьей-то женой и исполнил отведенную ему роль кавалера с обычной галантностью.
Когда дамы ушли из-за стола, мужчины закурили – кто сигары, кто сигареты, – и завязалась оживленная беседа о муниципальной реформе, перемежавшаяся веселыми анекдотами. А потом боснийский атташе перевел разговор на извечную тему, и граф Фантоцци выражал свое отношение к пассажам о женщинах, поднося к губам кончики сложенных пальцев с наманикюренными ногтями и посылая воздушные поцелуи в адрес раздраженного англичанина, что сидел напротив. Хелмер положил так и не закуренную сигару на стол и, нагнувшись, тронул хозяина дома за рукав.
– А, Филип! Вам что-то нужно? – любезно поинтересовался тот.
Хелмер, понизив голос, задал вопрос, обжигавший его уста с начала обеда.
– Какую даму вы имеете в виду? – спросил в ответ хозяин дома и наклонился поближе, чтобы лучше слышать.
– Ту, в воздушном черном платье, у которой плечи и руки цвета слоновой кости и глаза Афродиты.
Слова Хелмера вызвали у собеседника улыбку.
– Где же сидело это чудо? – справился он.
– Рядом с полковником Фарраром.
– Рядом с полковником? Дайте подумать… – Он глубокомысленно нахмурил брови, потом покачал головой. – Нет, не помню. Сейчас мы уже перейдем в гостиную, где вы, несомненно, найдете ее, и я буду…
Смех и гул вокруг заглушили конец фразы. Он ободряюще кивнул Хелмеру. Однако другие гости также требовали его внимания, он отвлекся на них и, когда все вышли из-за стола, совсем забыл о даме в черном.
Хелмер вслед за остальными направился в гостиную. Там он на каждом шагу натыкался на знакомых, с которыми не мог не перекинуться парой слов, хотя из-за прогрессирующей лихорадки сам себя не слышал. Ему было слишком плохо, чтобы оставаться в гостях; он хотел лишь найти хозяйку дома, узнать у нее имя дамы в черном и поскорее уйти.
В стерильно-чистых комнатах было жарко, душно и многолюдно. Пытаясь разыскать хозяйку, Хелмер столкнулся с полковником Фарраром, и они вместе стали пробираться сквозь толпу.
– Кто та дама в черном, полковник? – спросил Хелмер. – Та, которую вы сопровождали к столу.
– Дама в черном? Не думаю, что я видел ее.
– Она сидела рядом с вами!
– Рядом со мной? – Полковник на мгновение остановился, вопросительно посмотрел на своего более молодого спутника, а затем окинул взглядом набитую людьми гостиную. – Вы сейчас видите ее здесь? – спросил он.
– Нет, – после короткой паузы ответил Хелмер.
Какое-то время они молча стояли рядом, затем расступились, чтобы пропустить китайского министра – любезного господина в старинных шелках и с неизменной улыбкой, которая, казалось, сияла на его лице целое тысячелетие.
Министр прошел, опираясь на руку генерала, командующего войсками Острова Губернатора, и сделал знак полковнику Фаррару присоединиться к ним, так что Хелмер продолжил лавировать в толпе уже в одиночестве, пока чей-то голос несколько раз настойчиво не окликнул его по имени. Хозяйка дома, стоявшая в окружении блестящего общества, отделилась от своей компании и подошла к Хелмеру.
– Что с вами, Филип? У вас очень нездоровый вид, – сказала она.
– Пустяки. Ничего серьезного. – Он приблизился к ней и, понизив голос, спросил: – Кэтрин, а кто была та дама в черном?
– Какая дама?
– Она сидела за обедом рядом с полковником Фарраром… или мне показалось, что сидела…
– Вы имеете в виду госпожу Ван Сиклен? Но ведь она в белом! С вами, и правда, что-то не так, Филип!
– Нет-нет, дама в черном.
Хозяйка озадаченно склонила свою хорошенькую головку и нахмурилась, пытаясь собраться с мыслями.
– Столько гостей… – пробормотала она. – Погодите… Странно, что я не могу вспомнить. Вы уверены, что та дама была в черном? Уверены, что она сидела рядом с полковником Фарраром?
– Минуту назад был уверен. Не беспокойтесь об этом, Кэтрин. Я найду ее.
Хозяйка, уже вновь оказавшаяся в окружении гостей, выразительно кивнула ему; Хелмер обвел воспаленным взглядом гостиную и направился в прохладную полутьму оранжереи.
Там собралось человек двенадцать, все приветствовали его, окликали по имени, но одного лишь общества Хелмера им было мало, они требовали от него полного и безраздельного внимания.
– Мистер Хелмер сможет объяснить нам глубинный смысл своей последней работы, – смеясь, заметила юная особа приятной наружности.
Очевидно, они обсуждали его скульптурную группу, которую он недавно закончил для нового фасада Национального музея.
В прессе и среди публики это оригинальное мраморное творение широко обсуждалось уже неделю – с момента его обнародования; критики ссорились по поводу толкования смысла. Скульптурная группа производила отталкивающее впечатление и в то же время казалась необыкновенно прекрасной и совершенной по части технического исполнения. На переднем плане располагалась фигура умирающего пастуха, который лежал между скал в каменной пустыне. Рядом с ним, подперев подбородок рукой, сидело изящное крылатое создание, чей спокойный взгляд был устремлен на отходящего в иной мир человека. То, что смерть близка, не вызывало сомнений – это отчетливо запечатлелось в искаженных ее дыханием чертах пастуха. И все-таки лицо умирающего не выражало ни мучений, ни агонии, ни ужаса – лишь удивление перед дивным крылатым существом, которое пристально смотрело в его уже почти безжизненные глаза.
– Наверное, – заметила хорошенькая девушка, – мистер Хелмер нашел бы общий язык с мистером Гилбертом; в его работе, безусловно, много ума, но, что все это означает, понять трудно.
– Полагаю, лучше сразу признать, что вы правы, – сказал Хелмер, проведя рукой по воспаленным глазам, и, улыбнувшись, двинулся к выходу, но громко выраженный протест помешал ему ретироваться.
Пришлось остаться. Он нашел среди пальм и папоротников стул, обессиленно рухнул на него и добродушно пояснил:
– Просто одна мысль так настойчиво преследовала меня, что я, дабы избавиться от наваждения, заключил ее в мрамор.
– Одержимость навязчивой идеей? – предположил очень молодой джентльмен, любитель декадентской литературы.
– Нисколько! – возразил Хелмер, улыбаясь. – Идея преследовала меня лишь до тех пор, пока не обрела воплощение. Как только я сумел выразить ее в своей работе, она больше мне не докучает.
– Вы обещали растолковать нам свою идею, – заметила хорошенькая девушка.
– О нет, я этого не обещал…
– Ну, пожалуйста, мистер Хелмер!
К первоначально окружавшей его группе присоединилось еще несколько человек, все напряженно ждали, что он скажет.
– В этой идее нет логики, – с трудом заговорил Хелмер. – Нет ничего достойного вашего внимания. Я просто поместил потустороннее существо…
Он резко замолчал. Среди других слушателей, внимательно наблюдая за ним, стояла дама в черном. Встретив его взгляд, она дружелюбно кивнула ему и, поскольку он приподнялся, чтобы встать, жестом попросила продолжить рассказ. Мгновение они неотрывно смотрели друг на друга.
– Идея, которая всегда привлекала меня, – медленно начал он, – базируется на инстинктах и эмоциях, а не на логике. Суть ее в том, что человек, обреченный на смерть, никогда не умирает в одиночестве, – для меня это было очевидно, сколько я себя помню. Почившие в своей постели окружены родственниками, рядом с солдатами, павшими на поле брани, их товарищи – так умирает большинство людей, никто не остается один на один со смертью. Даже жертва убийства испускает дух, как минимум, в присутствии своего убийцы, если нет других свидетелей.
Но как это происходит с теми, кто ищет уединения, кто оторван от мира? Одинокий пастух, найденный бездыханным в бескрайней пустыне, пионеры-первопроходцы, на костях которых создавались впоследствии оплоты цивилизации? Или те, кто ближе к нам, здесь, в нашем городе, в безмолвных домах, на пустынных улицах, на заброшенных солончаковых лугах и в глухих местечках городских предместий?
Дама в черном стояла неподвижно, пристально глядя на Хелмера.
– Хочется верить, – продолжал он, – что ни одно живое существо не умирает в полном одиночестве. И я думаю, что, когда человек обречен, например, в пустыне, когда шансов на спасение у него нет и надежда только на чудо, из эмпирей Вечности, сбросив покров невидимости, к нему спускается какой-нибудь крылатый хранитель, чтобы в свой последний миг он не оставался один.
Все вокруг молчали. По-прежнему не сводя глаз с дамы в черном, Хелмер продолжил:
– Возможно, тем, кто погибает среди мрачных скал, в безжизненной пустыне, в морских волнах, благодаря крылатым хранителям, на время обретшим зримую плоть, смерть не так страшна. Вот и все, что я пытался выразить в мраморе. Как видите, логики в этой идее нет.
В тишине кто-то тяжело вздохнул; затем, словно спало оцепенение, слушатели оживились, стали перемещаться, переговариваться приглушенными голосами, откуда-то из темноты донесся смех.
Но Хелмер уже пробирался в полутьме по направлению к даме в черном, которая медленно удалялась, сливаясь с глубокой тенью от листвы многочисленных растений. Как только она обернулась, он последовал за ней, раздвигая тяжелые ветви папоротников, пальм, скопления влажных цветов. И внезапно наткнулся на нее. Она будто поджидала его.
– Никто в этом доме не был столь любезным, чтобы представить меня вам, – начал Хелмер.
– Тогда, – с улыбкой ответила она, – любезность должна восторжествовать здесь и сейчас – как оправдание и перед вами, и передо мной. Я ждала вас.
– Вы действительно хотели познакомиться со мной? – запинаясь, спросил он.
– Зачем же я тут наедине с вами? – ответила она, склоняясь над благоухающим цветником.
– Нескромность может показаться демонстрацией доблести, но при этом является частью чего-то большего.
На фоне синего сияния беззвездного купола неба отчетливо выделялись ее белые плечи. Прозрачная тень скрывала очертания лица и шеи.
– За обедом, – пояснил он, – я не хотел смотреть на вас так пристально, но просто не мог отвести своих глаз от ваших.
– Это намек на то, что мой взгляд был направлен на вас?
Она коротко рассмеялась, и смех ее, словно крупица царящего вокруг таинственного полумрака и божественных ароматов, услаждал слух.
– Будем друзьями, – сказала она, грациозно протянув ему руку, и добавила: – После стольких лет… – Легким пожатием на мгновение задержала его кисть в своей, затем нежно коснулась цветов. – Ускоренное распускание, – заметила она, потупив взгляд. Ее белые, как и цветочные лепестки, пальцы будто утонули в их белизне. Потом она подняла голову и спросила: – Вы, правда, меня не знаете?
– Я? – Он был озадачен. – Откуда я могу знать вас? Неужели вы хоть на миг готовы допустить, что я бы забыл вас, если бы знал?
– О нет, вы не забыли меня! – воскликнула она, и в ее устремленном на него взгляде сверкнули веселые искорки. – Не забыли! Воспоминанием обо мне проникнута ваша крылатая фигура, высеченная из мрамора. Сходство не в чертах лица, не в густоте волос, не в линиях шеи или форме тела, а в глазах. Кто из живущих на земле способен, подобно вам, прочесть, о чем говорят эти глаза?
– Вы смеетесь надо мной?
– Ответьте мне, кто единственный в мире может понять заключенное в этих глазах послание?
– Вы можете? – спросил он, странно встревоженный.
– Да, я. И умирающий человек, запечатленный в мраморе.
– Что же вы в них читаете?
– Отпущение грехов. Бессознательно, воплощая собственные мысли, вы символически изобразили в своей скульптуре воскресение души. И только в этом истинный смысл вашего произведения.
Хелмер задумчиво стоял в звенящей тишине, пытаясь сквозь окутавшую разум пелену осознать то, что услышал.
– Глаза умирающего человека – это ваши глаза, – сказала она. – Разве нет?
Он продолжал размышлять, пробираясь по темным, затерянным закоулкам сознания к смутному воспоминанию, едва различимому в колеблющемся сумраке прошлого.
– Поговорим о вашей работе, – предложила она, отклонившись назад, к густой листве. – О ваших успехах и о том, какое это имеет для вас значение. – На ее губах заиграла веселая улыбка.
– Вы приоткрыли для меня призрачный мир забытых истин, которые одновременно кричали и таились во мне, – откликнулся он, уставившись в темноту. – Теперь скажите больше, скажите правду.
– Прочтите в моих глазах, не спешите, – ответила она, сопроводив свои слова приятным смехом. – Читайте и вспоминайте.
Измученный лихорадкой, Хелмер смущенно поглядел на нее.
– В моей мраморной скульптуре вам видится угроза ада? – спросил он.
– Нет, не погибель я вижу в ней, а воскресение и надежду на обретение рая. Смотрите на меня внимательнее.
– Кто вы? – прошептал он, закрыв глаза, чтобы привести в порядок спутанные мысли. – Когда мы встречались?