Наступило молчание.
- Пойти, что ль, покурить, - как бы про себя сказал мешочник, ушибленный сундучком.
Он поднялся, подхватил свой мешок и, ступая на ноги сидевшим, быстро выбрался из вагона. Два-три пассажира, завозившись, заспешили следом за ним.
- Дурак ведь, без понятия, - усмехнувшись, продолжал Харламов, обращаясь к человеку в пенсне и глядя на него со скрытой враждебностью. - Мало ли чего ему в голову влезет. Вот, к примеру, был у нас в сотне, еще в германскую, один казачок. Ну, не так, чтобы дюже дурной, а, как говорится, с под угла мешком вдаренный. И вот попадись ему точь-в-точь такая граната. У немца взял. Да… Так он, стал быть, надумал ее в хате разряжать. Так от хаты одна труба осталась, и петух почему-то живой: видать, в трубу вылетел. Был белый, а стал черный, как грач. Да… А затак она нипочем не взорвется. Как хочешь ее верти… Вот… Только с рук не роняй.
Харламов высоко подбросил гранату и ловко поймал ее в руки.
Пассажир в четырехугольном пенсне схватил свой саквояж. Бормоча, что ему нужно дать телеграмму, и часто оглядываясь, он поспешно направился к выходу.
В купе стало пусто. Только сидевшая в уголке женщина, прижав ребенка к груди, сладко спала, уронив голову.
- А вы бы, товарищ Харламов, все же поосторожнее с ней, - опасливо сказал Вихров, показывая на гранату. - Долго ли ее уронить!
Харламов откинулся назад и захохотал.
- Так она ж пустая!.. Гляжу, одни спекулянты по лавкам сидят. Ха-ха-ха!.. Ну, думаю, нехай отсель выгребутся. А этот-то в очках… ха-ха-ха!., телеграмму схватился давать… Я ж, товарищ командир, этих буржуев насквозь вижу. Я вот к нему боком сидел, а видел, как он на меня змеем глядел… И чтой-то мне его личность показалась знакомая! Кубыть, где-то встречались. Надо б мне его документы проверить… И до чего ж некоторые смерти боятся!
Говоря это, Харламов достал с самого дна переметной сумы небольшую шкатулочку и поставил ее себе на колени. Поискав в ней, он нашел фотографию и, мельком взглянув на нее, подал Вихрову.
На фотографии была изображена группа бойцов. Впереди стоял сам Харламов с обнаженной шашкой в руках. Рядом с ним снялся высокий молодой командир с широким полным лицом.
Вихров сразу же узнал его и вспомнил, как этот командир, тогда еще курсант, помог ему однажды оседлать строптивую лошадь.
- Ну как же, я его знаю, - сказал он. - Только фамилию не помню. Он пятого выпуска. В прошлом году кончил курсы. А где он сейчас? В четвертой дивизии?
Харламов отрицательно покачал головой.
- Нет… Убили его под Ростовом. Пикой в живот… Меня в том бою тоже поранили. Я, товарищ командир, весь побитый. Пять ранений имею, а досе живой. - Он снял фуражку и показал глубокий розовый рубец. - Вот под Воронежем получил. Меня было уж и хоронить собрались. Ничего, отошел. В госпитале, конечно, полежал… Стал быть, ни шашка, ни пуля меня не берет. Теперь буду воевать до самой мировой революции… Ну, а если и убьют, так за народное дело. Не я первый, не я последний.
Вихров некоторое время смотрел на фотографию, потом молча подал ее Харламову.
- Товарищ командир, а верно, что польские паны нам объявили войну? - спросил Харламов.
- Да. Уже две недели воюем. Они напали на нас неожиданно, без объявления войны.
Харламов скрипнул зубами. На его смуглом лице появилось гневное выражение.
- Ишь, гады!.. Ну и этих побьем. Освободим ихних трудящихся… Все ж я не пойму, товарищ командир, неужель польские паны надеются со всей Россией управиться? - спросил он, помолчав.
Вихров усмехнулся.
- А вы думаете, они одни? Ого! За их спиной стоят капиталисты всех стран. Они их и втравили в войну.
- Все может быть.
- Да нет, это верно. Я слышал, комиссар на курсах еще говорил, что капиталисты снабдили их не только оружием и боеприпасами, но даже прикомандировали своих офицеров.
- Все равно побьем! - сказал Харламов с решительным видом. - Нет такой силы, которая могла бы против нас устоять. Россия не по их зубам. Поломают.
Он вынул из кармана кисет и в сильном волнении стал свертывать папироску.
- Так вы, значит, сейчас из госпиталя? - после некоторого молчания спросил Вихров.
- С госпиталя. Еще оставляли. Да я не захотел.
- А седло зачем?
Харламов усмехнулся:
- У нас завсегда так… Я его под койкой держал. Врач вначале шумел на меня, а потом ничего, успокоился… Так что ж, товарищ командир, давайте, что ль, места занимать, а то народ найдет.
- Я товарища позову, - сказал Вихров.
- А где ваш товарищ?
- В том конце вагона.
Вихров ушел и вскоре вернулся в сопровождении Тюрина.
- Здорово, товарищ! - бойко заговорил Тюрин, подходя к Харламову и блестя черными живыми глазами. - Так вы из Конной армии? Вот это хорошо! Ну, в таком случае будем знакомы… Ты что ж, понимаешь, раньше мне не сказал? - напустился он на Вихрова. - Тут товарищ едет, а я лежу и ничего не знаю… А почему, братцы, у вас так свободно? Позволь, а куда делся Копченый? - сыпал Тюрин вопросами.
- Дерпа пошел своих ребят посмотреть. Он здесь в шахте работал, - сказал Вихров.
"Командирик-то дюже молодой, а, видать, бедовый, - думал Харламов, глядя на Тюрина. - И, скажи, как их хорошо одевают!.. Толковые ребята. Сильна советская власть - заимела своих офицеров…"
Тюрин торопливо разложил вещи на полке, подсел к Вихрову и зашептал ему на ухо:
- Слушай, Алешка, у тебя хлеба ничего не осталось? Я свой, понимаешь, поел. Есть до смерти хочу.
- У меня есть немного, - тихо сказал Вихров. - Возьми вон в чемодане.
Тюрин собрался было подняться, но вдруг толкнул товарища локтем и показал глазами на Харламова, который, открыв переметные сумы, доставал из них сало и хлеб.
- Товарищи командиры, садитесь со мной, - радушно пригласил тот, нарезая сало большими кусками.
- Спасибо. У нас свое есть, - попытался отказаться Вихров, сердито взглянув на Тюрина.
- Ну, ваше потом съедим, - сказал Харламов, приметив голодный блеск в глазах Тюрина. - Привыкайте к нашим порядкам. У нас, в Конной армии, завсегда так: сегодня мое, завтра твое… Берите сало, хлеб, нажимайте. Как-нибудь доедем, а там голодные не будем.
Вдоль вагонов пробежал перезвон буферов. Поезд тронулся.
- Копченый остался! - встревожился Тюрин, вскакивая с лавки с куском сала в руке и выглядывая в окно.
- Ну, нет, такой не останется, - заметил Вихров.
Как бы в подтверждение его слов в вагон вошел Дерпа с красным и возбужденным лицом.
- Ну, как, своих повидал? - поинтересовался Вихров.
Дерпа с досадой махнул рукой.
- Никого, милок, нет. Одни старики пооставались. Вся братва на фронт ушла…
Вечерело. Поезд непривычно быстро шел по степи. За окнами проплывали темные шапки покинутых шахт. Высоко в небе протаивал месяц. Вихров и Харламов лежали на верхних полках и тихо беседовали.
Еще днем Вихров и его товарищи твердо решили просить назначения в 11-ю дивизию, в полк, где служил их новый знакомый, и теперь Вихров расспрашивал Харламова о жизни полка и обо всех тех мелочах, которые, естественно, интересовали и волновали его.
Харламов, с самого начала почувствовав расположение к молодому командиру, обстоятельно отвечал на все вопросы.
- Главное у нас - не робеть, - тихо говорил он. - А ежели дюже прижмет, то не показывать виду. Да будьте построже с братвой. Наши ребята тихих не любят.
Вихров спросил, правда ли говорят, в Конной армии введены какие-то новые шапки, при одном виде которых белые побежали, не приняв боя. Харламов, усмехнувшись, ответил, что это действительно было и что такие шапки называются буденовками. Он тут же слез с полки и, покопавшись в сумках, показал Вихрову суконный шлем с большой синей звездой. Вихров с невольным уважением взглянул на буденовку, решив при первой возможности достать себе такую же.
- У нас, товарищ командир, ребята дюже хорошие, - говорил Харламов. - Друг за друга крепко стоят. Уж в бою не подведут. Товарищество понимают. Да вот у меня дружок есть, Митькой звать. Он из-за меня тоже в одиннадцатую дивизию перешел. Вместе служим. Молодой, лет двадцать, а старому бойцу не уступит. Одним словом, донбассовский шахтер.
Вихров поинтересовался, какой средний возраст бойцов Конной армии. Харламов сказал, что большинство бойцов тридцати лет, но есть и шестидесятилетние старики. Таких, конечно, маловато, но служат они не хуже молодых.
Так они беседовали почти до полуночи и, только наговорившись вдоволь, заснули.
Утром поезд, наконец, прибыл в Ростов. Харламов надел буденовку и пошел к коменданту вокзала справиться, когда будет состав до Майкопа. Спустя некоторое время он возвратился и заявил, что Конная армия уже несколько дней как выступила из Майкопа и не сегодня - завтра будет в Ростове и что в находившийся по соседству Батайск уже прибыли какие-то конные части…
III
- Так что, можно полагать, я ошибся при первом подсчете?
- Возможно.
- Ну, а сколько теперь у вас получается, Сергей Николаевич? - спрашивал Зотов своего собеседника, секретаря Реввоенсовета Орловского, молодого сутуловатого человека, который, сидя за счетами напротив него, помогал ему составлять сводку боевого состава.
Орловский быстро прикинул на счетах, потрогал небольшие вкось усики.
- Вы не учли нестроевых в Особой бригаде, - сказал он помолчав.
- Ну, вот теперь правильно. - Зотов доброжелательно взглянул на Орловского. - Так и запишем.
Он пометил итог и, взяв чистый лист писчей бумаги, начал что-то писать.
- Степан Андреич, вы бы хоть перерыв, что ли, сделали, - укоризненно заметил Орловский. - Нельзя же так. Поберегите здоровье. Уж скоро вечер, а вы с раннего утра не вылезаете из-за стола… Посмотрите хотя бы, какие я замечательные книги достал, - кивнул он на маленький столик, на котором лежали три толстых тома в роскошных кожаных переплетах.
Зотов отрицательно покачал головой.
- Нет уж, друг мой. Я, знаете, привык доводить до конца каждое дело… Вот перепишу приказ набело, тогда можно будет и ваши книги посмотреть.
- Дайте писарю, он перепишет.
- Ну да! Наврет чего-нибудь, а я отвечай…
Степан Андреевич с солидным достоинством густо покашлял и, морща лоб, погрузился в работу.
На улице послышался шум подъехавшей машины.
Орловский подошел к окну посмотреть.
- Командующий приехал, - сказал он.
За стеной послышались звуки торопливых шагов, дверь распахнулась, и в комнату быстро вошли Ворошилов, Буденный и Щаденко.
Они подошли к большому столу, за которым сидел Зотов, и начали рассаживаться.
- Сергей Николаевич, - позвал Ворошилов Орловского, - берите бумагу, присаживайтесь. - Он взглянул на часы. - Так… Заседание Реввоенсовета считаю открытым. Какие у нас сегодня вопросы?
- Первое - приказ на поход, - сказал Буденный. - Степан Андреич, приказ готов?
- Готов, товарищ командующий. Только переписать не успел. Сейчас кончу.
- Не будем терять времени, - сказал Ворошилов. - Вы, товарищ Зотов, прочтите по черновику, а мы послушаем. Так, Семен Михайлович?
- Правильно, - согласился Буденный. - Читай, Степан Андреич.
Зотов взял приказ и, кашлянув, начал медленно читать, после каждого пункта вопросительно поглядывая то на Ворошилова, то на Буденного.
Приказ предусматривал порядок движения Конной армии с Северного Кавказа на далекий Юго-Западный фронт. Армии предстояло пройти походным порядком более тысячи километров, двигаясь через Ростов на Екатеринослав и Умань.
Буденный слушал, изредка посматривал на Ворошилова и Щаденко и одобрительно покачивал головой.
Зотов кончил читать и убрал приказ в папку.
- Все? - спросил Ворошилов.
- Все, Климент Ефремович.
- Хорошо… Но, по-моему, надо бы еще один пункт добавить, - помолчав, сказал Ворошилов.
- Насчет чего? - спросил Зотов.
- Относительно Махно.
- Совершенно верно, - подтвердил Буденный. - Надо указать, что в районе движения Конной армии находится банда Махно. При встрече с таковой командирам действовать со всей решительностью.
Ворошилов встал, скрипя половицами, прошелся по комнате и снова сел к столу.
- С Махно надо покончить как можно быстрее, - заговорил он, нахмурившись. - Махновщина - страшное зло, разлагающее наш тыл. Мы должны ликвидировать бандитизм до подхода к линии фронта. Это задача первостепенной политической важности, и мы должны поставить ее со всей остротой перед личным составом Конармии.
- В таком случае созовем начдивов, поговорим? - предложил Щаденко.
- Придется… Пархоменко еще не прибыл, товарищ Зотов? - спросил Ворошилов.
- Четырнадцатая дивизия прошла Кущевскую вчера в три часа дня. Должна подойти к Батайску сегодня ночью, - сказал Зотов.
- В таком случае соберём совещание завтра в восемь утра. Так… Какие еще есть вопросы?
- Минутку, Климент Ефремович, - сказал Щаденко. - По приказу выходит, что нам двигаться до нового фронта с дневками целых пятьдесят пять дней. Не находите ли вы, товарищи, что это слишком большой срок?
- Нет, - заметил Буденный. - Мы всё точно подсчитали. Надо сохранить конский состав… В общем, на походе посмотрим. Может, и увеличим суточные переходы. Но пока будем итти по тридцать - тридцать пять верст.
- Ясно, - кивнул Ворошилов. - Ну, что еще есть?
- Получен приказ Реввоенсовета республики о создании в частях комиссий по борьбе с дезертирством, - сказал Орловский.
Буденный и Ворошилов переглянулись.
- У нас дезертиров нет и не было, - сказал Семен Михайлович.
- И не будет, - подхватил Ворошилов. - Так и запишем. Сергей Николаевич, пишите: "Постановили. Поскольку в Конной армии дезертиров нет, вопрос о создании комдезов оставить открытым"… Еще какие вопросы?
- Все вопросы, - сказал Орловский.
Ворошилов поднялся со стула, привычным движением поправил наплечные ремни и прошелся по комнате.
- Позвольте, откуда эти книги? - спросил он с недоумением, останавливаясь у столика подле окна.
- Это я, Климент Ефремович, в политпросвете достал, - сказал Орловский, вставая со стула и подходя к Ворошилову. - Лев Толстой, "Война и мир", три тома.
- А ну, ну… - Ворошилов взял лежавший сверху тяжелый, с бронзовыми инкрустациями том и, раскрыв его, стал перелистывать. - Смотри-ка, какое издание замечательное, - сказал он с восхищением.
- Юбилейное. Сытинское, - заметил Орловский.
- Нет, вы только посмотрите, Семен Михайлович, Щаденко, с какой любовью сделаны книги. А иллюстрации какие чудесные!
- Сытин выпускал - сказал Орловский. - Он болел душой за каждую хорошую книгу. Вообще редкий человек этот Сытин. Не буржуазной души человек. Я жил в Москве, на Пятницкой, как раз напротив его типографии, и часто с ним встречался.
- А разве вы москвич, товарищ Орловский? - спросил Буденный.
- Нет, туляк. Я учился в Московском университете.
- Так вы, Сергей Николаевич, не убирайте далеко эти книги, - сказал Ворошилов, продолжая рассматривать рисунки. - На первой же остановке начнем читать вслух по очереди. Я начинаю…
IV
Иван Ильич Ладыгин широко зевнул и открыл глаза. В комнате никого не было. Весеннее солнце щедро светило в окно. Где-то вдали дрожали тонкие звуки сигнальной трубы - играли седловку. Иван Ильич еще раз зевнул, потянулся, ощущая, как чувство радостной возбужденности, вызванное предстоящим походом, сразу же охватило его.
Он присел на кровати и стал одеваться.
Большой рыжий кот, мурлыча, терся у его ног, потом, прицелившись, прыгнул к нему на колени.
- Кис… кис… - сказал Ладыгин и почесал кота за ухом. - А ну-ка, братец, ты мне все-таки мешаешь. Иди-ка лучше мышей ловить.
Он снял кота с колен и, дав ему легкого шлепка, осторожно опустил его на пол.
Одевшись, Иван Ильич подошел к стоявшему в углу умывальнику и, как он это делал обычно, начал неторопливо и старательно мыться.
В дверь постучали.
- Войди! - сказал Ладыгин.
В комнату, осторожно ступая, вошел пожилой казак с изрытым оспой лицом.
- Ты что, Назаров? - спросил Иван Ильич.
- Проститься пришел, товарищ командир, - сказал Назаров, потупившись.
Ладыгин с удивлением взглянул на него.
- И ты остаешься?
- Остаюсь, товарищ комэск…
Иван Ильич укоризненно покачал головой.
- Выходит, Назаров, что ты свою шкуру ставишь выше народного дела?.. Да, брат, не ожидал… А еще старый боец, доброволец!
- Так что же, я ить не один, товарищ комэск. Все старики, которые из добровольцев, остаются. Хозяйство приводить в порядок надо. Гляди, какая кругом разрушения. А тут в этакой путь… Куда ж нам, старикам?
- Да разве ты старик? Смотри, какой молодец!
- Пятьдесят пять, товарищ комэск. Словно и не старик ищо, но все жа… Так что вы извиняйте, а нам в поход иттить не с руки.
- Жаль, жаль, - холодно сказал Ладыгин. - Ну что ж, дело хозяйское… Ты и коня берешь?
- У меня собственный.
- Да-а… Все же, Назаров, может, подумаешь? Товарищи уходят, а ты остаешься! Нехорошо ведь? А? Давай, брат, иди с нами!
- Никак нет, товарищ комэск, нам уходить никак невозможно… Так что уж не серчайте… До свиданьица! Спасибо за ласку.
Казак, весь съежившись, вылез за дверь.
Ладыгин подошел к зеркалу, нахмурившись, стал причесывать сильно поредевшие русые волосы.
Оглядев в зеркале свое худощавое русское лицо с прямым, тонким и несколько коротковатым носом над подстриженными усами, он надел буденовку и, оправив гимнастерку, вышел во двор.
Бурый с белыми бабками жеребец Гладиатор, а попросту Мишка, привязанный у тачанки рядом с небольшим рыжим коньком, встретил его приветливым ржаньем.
Ординарец Крутуха, высокий красивый парень, со свойственной терским казакам гордой осанкой, деловито вьючил седло.
- Здравствуй, Крутуха! - поздоровался Ладыгин.
- Здравия желаю, товарищ комэск! - не отрываясь от работы, бойко ответил Крутуха.
Иван Ильич подошел к нему и заглянул в переметные сумы.
Крутуха бросил на командира быстрый взгляд.