Приказываю вам, генерал Шкуро, построить все контрреволюционные силы на площади у Красных рядов, где вы вешали рабочих.
Командовать парадом приказываю вам.
Буденный ".
VIII
На рассвете следующего дня, 19 октября, в степи под Воронежем, сотрясая землю, зашевелились конные массы. Шкуро вывел в бой тремя колоннами двенадцать конных полков. За его левым крылом двигался резерв. Там под развернутыми штандартами угрожающе подвывали калмыки князя Тундутова и скакали сотни Волчьего дивизиона.
Белые шли в наступление, стремясь нанести внезапный удар конному корпусу. Но уже поднималась по боевой тревоге и летели в бой полки 6-й и 4-й дивизий. То там, то здесь мелькала черная папаха Буденного. По степи катился конский топот, слышались скрежет клинков, крики и стоны; красноватые отблески выстрелов прорезали рассветный туман…
Так и не удалось Шкуро напасть врасплох на красную конницу. Буденный нанес ему страшный удар, нарубил одну дивизию и отнял бронепоезд.
Потерпев поражение, Шкуро отошел с наступлением темноты под прикрытие своих батарей. Инициатива действий перешла в руки Буденного.
После боя разведчики белых, рыская в степи, наткнулись среди убитых на труп командира с разрубленной головой. Нашитая на рукаве серебряная подкова с мечами, потрепанный алый бант на груди - все это указывало на его бесспорную принадлежность к буденновской коннице. Но что самое главное - среди бумаг командира был обнаружен оперативный приказ.
Начальник штаба группы Шкуро, которому был доставлен этот приказ вместе со всеми документами убитого, прочел его и ахнул.
- Это невиданная удача, Андрей Григорьевич! - говорил он вскоре генералу Шкуро. - Теперь мы имеем возможность нанести Буденному жесточайшее поражение. Вот уж действительно случай!
- Как вы взяли этот приказ? - спросил Шкуро.
- Нашли при убитом командире полка. Вот, кстати, все его документы.
Шкуро прочел приказ, провел рукой по стриженой голове и, поднявшись с кресла, в сильном волнении заходил по салону.
- Да! - вдруг сказал он решительно, круто остановившись у карты. - Теперь я покажу им, как шутки шутить… Значит, Буденный решил наступать в направлении станции Лиски. Та-ак-с! Очень даже хорошо. Мы возьмем его в клещи, разобьем в междуречье и сбросим в Дон. Вот! Не будь я Шкуро! - Он сделал движение рукой вниз, словно уже потопил конный корпус, и продолжал, строго глядя на начальника штаба: - Всеволод Николаевич, прикажите командиру второй пехотной дивизии сняться с позиции и занять оборону вдоль юго-восточной окраины Воронежа. Корпусу генерала Мамонтова пока оставаться на месте . Приказ ему последует дополнительно. Вот… Второму конному корпусу сосредоточиться на юго-восточной окраине… Прикажите передать по частям, что наступление Буденного ожидается с юго-востока…
- Слушаю, ваше превосходительство. А бронепоездам какая задача?
- Ах, да! - Шкуро досадливо поморщился. - Три бронепоезда перебросить на юг. Задача: курсировать по линии Отрожка - Лиски. Вот. Все. Действуйте.
Буденный дал приказ перейти в общее наступление на Воронеж в ночь на 24 октября. Вся артиллерия корпуса, кроме одной батареи, оставленной Городовикову, была передана Апанасенко, который с 6-й дивизией наносил удар по северо-восточной окраине города. Одновременно Ока Иванович должен был штурмовать Воронеж с севера.
Стояла глухая, непроглядная ночь. Тяжелые тучи ползли над самой землей. Во тьме что-то двигалось и шевелилось. Слышались хлюпающие звуки подков, ударяющих по раскисшей грязной дороге, тихие голоса и приглушенный стук колес.
Начдив Апанасенко, спешившись, стоял в стороне от дороги и говорил Дундичу:
- Видишь, какое дело, дружок. Хотя мост с нашей стороны и разрушен, но на том берегу у них полевой караул. Я еще днем приглядел.
- Знаю, товарищ начдив. Как раз возле кучэ , - сказал Дундич.
- Вот-вот, кучэ, - улыбнулся Апанасенко, уже освоивший в разговорах с Дундичем несколько сербских слов. - Домишко такой, беленький. Ну, как, сможешь снять?
- Мо́гу.
- Без выстрела?
- Разумэо сам.
- Ну и ладно, - Апанасенко с одобрением качнул головой. - Так вот, имей в виду, дружок, следующее: две бригады у меня будут действовать в пешем строю, а третья идет через брод. Так что хорошенько пошарь по берегу. Может, там у них еще кто-нибудь есть…
Апанасенко постоял, посмотрел вслед Дундичу и, плотнее укутавшись в бурку, слегка прихрамывая (вчера царапнуло пулей), стал спускаться к реке.
В темноте сосредоточенно копошились, тащили что-то саперы.
- Ну, как, бобры? Скоро закончите? - тихо спросил Апанасенко.
- Сей минут, товарищ начдив, - так же тихо откликнулся голос, - потерпите чуток. Вот приладим последний пролет - и готово.
Тьма сгущалась. Уж немного времени оставалось до рассвета. Вода тихо бурлила, перекатываясь и разбиваясь об устои моста.
Лодку с молча сидевшими в ней бойцами вынесло на середину реки. Дундич уверенно направлял ее к противоположному берегу. Зябко поеживаясь от налетавшего порывами холодного ветра, он с удовольствием думал о том, что ему сегодня удалось раздобыться у снабженцев четверткой настоящего чая, до которого он был большой охотник, и о том, как он после боя всласть напьется этого чаю и угостит Зорича и товарищей.
Дундич прислушался.
Но вокруг все было тихо. Слышались только всплески воды. Прошелестев в камышах, лодка мягко ткнулась в песок.
Дундич подал знак. На берег метнулись неясные тени. Несколько человек, скользя на локтях и коленях, принялись карабкаться на крутой глинистый берег.
Наверху ветер рвал и шумел. Бились и метались ветки кустарника. Сквозь быстро бегущие тучи изредка поблескивал месяц. Небо на востоке начинало светлеть.
Прикрывшись от дождя пустыми мешками, в мокром окопчике сидели солдаты.
- Известное дело, если б не этот чорт в красных штанах, то нипочем бы им не взять бронепоезда, - говорил глухой злобный голос. - Я сам видел, как он рельсу рвал.
- А наши чего смотрели? - спросил другой голос.
- Что наши! Кроют по нем почем зря, а ему как с гуся вода. Подложил шашку, поджег папироской - и был таков.
- А верно сказывали - генерал сулил за его голову тысячу рублей?
- Тыщу! Пять тысяч!
- Ого! Вот бы тебе, Ковалев, огрести.
- И огребу, я его вот как приметил. Ночью узнаю. Жизни решусь, а уж с своих рук не выпущу.
- Брось хвастать!
- Чего хвастать! Я не хвастаю. А ты разве забыл, как я прошлый год их ротного приволок?
- Ну, то ротного, а то буденновцы. Они в плен не сдаются.
- Давай на что хочешь поспорим, что приведу! - с азартом сказал Ковалев.
- Тише, ребята! - шикнул старший.
Он привстал и прислушался. Солдаты, смолкнув, подняли головы.
В эту минуту из тьмы протянулась рука с гранатой, и молодой голос властно и грозно сказал:
- Только пикни, такие-сякие! Замри и нэ двигайся!
Ковалев безумными от ужаса глазами скользнул вправо и влево. Над срезом окопчика выставились силуэты людей. В руках у них чернели гранаты. Потом из тьмы надвинулось лицо с горбатым облупленным носом, и человек, шурша осыпавшейся землей, спрыгнул в окопчик. Поведя головой, он молча посмотрел на притихших солдат (Ковалеву показалось, что у него, как у чорта, зеленоватым блеском горели глаза) и так же молча, принимая винтовки из податливых рук, стал по-хозяйски передавать их наверх товарищам.
- Разрешите начинать, товарищ комкор? - спросил Апанасенко.
Семен Михайлович посмотрел на часы. Было ровно без пяти минут шесть.
- А у тебя все готово? - спросил он.
- Все. Ожидаем сигнала.
- Ну, так подождем еще пять минут. Я привык выполнять обещания.
Апанасенко недоуменно взглянул на него.
- А ты разве забыл? - спросил Бахтуров.
- Ах, да! - Апанасенко усмехнулся. - А мне и ни к чему, что сегодня двадцать четвертое, - сказал он, улыбаясь.
Мимо них в полумгле проходила назначенная в резерв третья бригада. Всадники спускались по пологому склону и исчезали в тумане.
- Ну, давай начинай! - сказал Буденный, взглянув на часы.
Апанасенко присел на корточки к телефону, взял трубку и подал команду.
Прожигая рассветную муть, вспыхнуло пламя. Громовым залпом ударили пушки. Задрожала земля. Все вокруг осветилось. Через мост, винтовки наперевес, бросилась вторая бригада. По всему берегу, прикрывая ливнем огня наступавших, застрекотали пулеметы. От станции Усмань ударили бронепоезда.
Буденный легким движением вскочил в седло. Буланый жеребец с пышным черным хвостом переступил с ноги на ногу, выгнул шею, всхрапнул и, высоко вскидывая ногу, забил землю копытом…
Вдали послышались долгие перекатывающиеся крики.
Семен Михайлович в сопровождении штаба шагом переехал мост и, свернув вправо, тронул рысью в сторону Воронежа.
Теперь не только против восточной окраины города, но и выше по реке в светлеющем небе мерцали зарницы. Оттуда доносились редкие звуки пушечных выстрелов. Там переправлялся Городовиков с 4-й дивизией. Только что артиллерийским огнем была рассеяна застава белых, и река кишела людьми и лошадьми.
Через наспех исправленный мост шагом переезжала батарея. На берегу в ожидании переправы табором скопились пулеметные тачанки. Мост скрипел, пошатывался, погружаясь под тяжестью орудий в темную, стремительно бежавшую воду. Лошади приседали на задние ноги и, пугливо всхрапывая, жались к середине. Ниже моста через броды гуськом, один за другим, переправлялась бригада Тимошенко. Мутная ледяная вода, кружась и всплескивая, неслась поверх седел, сбивая всадников с брода. То один, то другой погружался по плечи и, ухнув, торопливо плыл вслед товарищу.
Начинало светать. Ока Иванович стоял на берегу и, распоряжаясь переправой, то и дело поглядывал вдаль, где за рекой, на обсаженном тополями задонском шляхе, переезжали с места на место какие-то всадники. Один из них, выехав на бугор и подняв согнутые в локтях руки, смотрел в бинокль. Правее него, у небольшой рощицы, внезапно возник тугой белый дымок, потом с некоторым промежутком раздался глухой короткий удар. В сыром утреннем воздухе послышались приближающиеся шелестящие звуки. Подняв огромный столб ржавой воды, снаряд ударил в реку подле моста. Упряжка крайней тачанки взвилась на дыбы и, метнувшись, ринулась в воду. Послышались крики тонущих ездовых. Лошади закружились, поплыли. Тачанку, занося в сторону, понесло на середину реки. Вслед за первым орудийным выстрелом послышались другие. По реке запрыгали лохматые смерчи воды.
Подошедшая в эту минуту к переправе первая бригада, не ожидая команды, бросилась вплавь через реку. Первым с ходу кинулся 19-й полк. Вода вспенилась, закипела. Послышались фырканье и тяжелый храп лошадей.
Ока Иванович, махая рукой, кричал что-то на тот берег командиру батареи, но за шумом стрельбы голоса не было слышно. Видимо, командир батареи понял, что от него требуют: артиллеристы-разведчики вскочили в седла и карьером умчались вперед. Вслед им поорудийно двинулась батарея. Широкогрудые, сильные, как львы, огромные рыжие лошади, выбрасывая лохматые снизу мощные ноги, тронули рысью.
Ездовые гикнули, взмахнули плетьми, и батарея с железным грохотом поскакала галопом, поднимаясь по пологому берегу и свертывая на задонский шлях.
Спустя некоторое время оттуда послышался один, другой выстрел, и батарея начала бить беглым огнем.
Митька Лопатин одним из первых в своем эскадроне кинулся в воду. Соскользнув с седла и крепко держась за гриву, он поплыл рядом с Харламовым к видневшейся впереди песчаной косе. Ледяная вода обожгла. У него захватило дыхание. Стиснув зубы, он подавил готовый вырваться крик. Казалось, сердце, не выдержав напряжения, лопнет. Тело, замерзая, одеревянело в суставах. Пытаясь согреться, он подгребал свободной рукой и двигал ногами, но, ставшие пудовыми, сапоги стесняли движения.
Артиллерийский обстрел реки прекратился. В наступившей вдруг тишине слышалось только храпящее дыхание плывущих лошадей.
Песчаная коса приближалась. Лошади, шумно отряхиваясь, выходили на мокрый песок и, вновь сойдя в воду, плыли дальше.
Перейдя косу, Митька выбирался уже к середине реки, как вдруг его лошадь, теряя дно, заупрямилась.
- Пошел! Пошел! Не задерживай! - закричали позади голоса.
Митька зло дернул за повод. Лошадь взвилась на дыбы и забила копытами. Подковы засверкали над его головой.
- Убьет! Бросай гриву! - крикнул Харламов.
Митька оглянулся. В этот короткий момент тяжелый удар в плечо опрокинул его. Он окунулся с головой..
Сильным движением Митька вынырнул на поверхность, но набухший полушубок тянул его вниз. Борясь за жизнь, он сделал отчаянную попытку схватиться за хвост плывущей рядом лошади и, зажав в кулаке клок вырванных им жестких волос, вновь окунулся и набрал при этом полные уши воды. Быстрое течение подхватило его, мягко перекатывая, понесло в пучину.
- Тону! - крикнул он, вынырнув, и, взмахнув руками, скрылся под водой.
Он уже терял сознание, когда сильная рука Харламова схватила его за воротник полушубка и ровными, плавными толчками повлекла за собой.
Наконец Митька почувствовал ногами дно. Шатаясь как пьяный, он вышел на берег. Меркулов подвел ему лошадь. От нее валил густой теплый пар.
- Садись! Садись! Кони застынут! - кричал взводный Ступак, старый солдат-кирасир, рыжеватый, мрачный с виду человек саженного роста.
Митька взял стремя, кое-как взобрался на лошадь и вместе с товарищами поскакал по отмели под кручу высокого берега, куда собирался 19-й полк.
- Ну как, напугался? - спросил его Харламов, когда они, согрев лошадей, спешились в ожидании выступления.
- А то! - сказал Митька.
- Ну вот! Смотри, браток, в другой раз не дергай за повод. Тебе бы надо было ее огладить, успокоить, а ты еще больше ее напугал. С конем всегда ласка нужна.
- Ну, Лопатин, ты, можно сказать, прямо из мертвых воскрес, - сказал Ступак, подъезжая к нему.
- Что ж, товарищ взводный, всяко бывает, - заметил Харламов.
- Конево дело, - ляская зубами от холода, но улыбаясь, подхватил Митька. - И не то бывает - у девки муж умирает.
Ступак взглянул на него, хотел что-то сказать, но только усмехнулся в желтые с сединкой усы.
- На-ка вот, погрейся, - он снял с себя флягу и подал Митьке. - Да ты не все! Оставь! Ишь, присосался! - вскрикнул он, увидя, как Митька, запрокинув голову, без передышки тянул. - Ну, а это уж тебе, Харламов, за геройство, - сказал Ступак, приняв от Митьки флягу и взболтнув ее. - На, допивай остатки.
- А вы, взводный?
- А мне, ребята, пока не за что…
Переправа закончилась. Последние всадники выбирались из реки и скакали галопом по отмели.
Тимошенко сел на свою большую гнедую лошадь и, поправившись в седле, подал команду.
На берегу все задвигалось и зашевелилось. Бойцы оправляли седловку и подтягивали подпруги.
Первой выступала вторая бригада. Трубачи на вымытых до блеска белых лошадях выезжали в сторону, пропуская колонну.
Мимо Митьки, который, повеселев, не хотел упустить это зрелище, постукивая копытами, потянулись шагом всадники головного эскадрона. Эскадрон был назначен в охранение, и ему предстояло первому вступить в бой. Красноармейцы ехали взвод за взводом, оживленно переговариваясь между собой.
- И все б ничего, да вот гармонь подмочил, - говорил рябоватый боец ехавшему рядом товарищу.
Тот что-то ответил, и оба весело засмеялись.
До Митьки долетали обрывки разговора:
- И такая, понимаешь, девка славная…
- А у нас хлеба завсегда хороши…
- Ты не забудь, Лихачев, за тобой табаку пачка…
- Эй, архангелы! Вы бы сыграли? - крикнул трубачам боец в шахтерской блузе.
Но капельмейстер, старый человек с синеватым от озноба лицом, не успел ответить ему: эскадрон перешел на рысь и с частым топотом стал быстро проходить мимо. За ним потянулась шагом колонна. Вслед за командиром головного полка чернявый усатый боец в лохматой папахе вез свернутое знамя. На клеенчатом чехле с облупленной краской отчетливо виднелись рваные пулевые отверстия.
- А тебе что, Лопатин, отдельную команду подать? - раздался над ним сиплый голос.
Митька оглянулся, увидел сердито, встопорщенные желтые усы Ступака и побежал к своей лошади, которую держал в поводу левофланговый боец эскадрона.
Шел десятый час утра. Ветер нес в вышине серые лохмотья разорванных туч. Сквозь синие окна прорывался солнечный свет. Степь заблестела, зацвела яркими красками…
Шкуро, вдев ногу в стремя, садился на лошадь. Злой рыжий жеребец с куцым хвостом, прижав уши, кружился на месте и мотал головой.
- Держи крепче, болван! - сердито сказал Шкуро ординарцу, который с трудом сдерживал ловчившегося укусить жеребца.
Перенеся через круп толстую ногу, Шкуро грузно опустился в седло и, поправившись, разобрал поводья.
К нему подскакал адъютант с испуганным и бледным лицом.
- Они уже у Красных рядов, ваше превосходительство, - доложил он, придерживая руку у фуражки и стараясь сдержать дрожание челюсти.
Шкуро повернулся в седле, воспаленными глазами взглянул на стоявшего рядом начальника штаба.
- Без ножа вы меня зарезали, полковник, - сказал он с досадой.
Начальник штаба недоумений взглянул на него.
- Вы понимаете, полковник, что вас надули? - повысил голос Шкуро.
- Не меня, а нас, ваше превосходительство, - холодно заметил начальник штаба.
- Вас! Нас! Чорт, дьявол - не все ли равно! - закричал Шкуро. Его толстые щеки затряслись, побагровели от гнева. - Сотник! - позвал он адъютанта. - Скачите к генералу Мамонтову и передайте ему, чтобы он как можно быстрее выходил к северо-западной окраине города. Я еду к первой дивизии.
Шкуро толкнул лошадь и в сопровождении конвойной сотни поскакал по улице.
…Подходя к северной окраине Воронежа, Городовиков встретил у слободы Троицкой ожесточенное сопротивление окопавшейся за колючей проволокой пехоты белых. Оставив вторую бригаду вести наступление в пешем строю, Ока Иванович решил сделать обход и с остальными полками штурмовать город с запада.
Было уже около десяти часов. Небо очистилось от туч. Солнце яркими лучами заливало раскинувшуюся на возвышенности панораму Воронежа с уходившими в гору кварталами маленьких домиков и блестевшими среди них куполами. Далеко вправо за желтыми полосами жнивья голубела извилина Дона. Там, над крутым берегом, виднелись утопавшие в садах хутора.
Выйдя в новом направлении, Ока Иванович увидел, что на широком пространстве между Доном и городом шевелилась бурая масса войск. Остановив полки в низине, он спешился и поднялся на бугор. На холмистой равнине строилась конница. Были видны трепетавшие под ветром значки и штандарты. Над строем, переливаясь в солнечных лучах, что-то поблескивало.