"Брат мой, – начала она, – не пугайся, я не собираюсь писать тебе любовное послание. Ты мой судья, и я низко склоняюсь перед тобой. Ты сурово наказал меня за мой грех, и я сама подвергла себя тому наказанию, которое ты назначил. Но, к несчастью, ты не можешь видеть, насколько оно жестоко. Знай ты, как я мучаюсь, ты не отказал бы мне в своем великодушии. Вспоминая тебя и мысленно припадая к твоим стопам, я смогу вынести все это. Но разве заключенного лишают пищи, повелитель мой? Я не прошу изысканных яств – узнику дают немного, ровно столько, чтобы он не умер. Твои коротенькие письма были бы моей пищей в этой темнице. Без них же я чувствую себя приговоренной не к ссылке, а к смертной казни. О судья, не подвергай меня столь жестокому наказанию. Не было предела тщеславию моей грешной души, – мне и во сне не снилось, что найдется человек, перед которым я так низко склоню голову. Ты победил, господин мой, я больше не буду бунтовать. Но сжалься надо мною, спаси меня! Помоги мне жить в этой глуши, и никто не вырвет меня из-под твоей власти. Клянусь, я не стану докучать тебе своими страданиями, и верь, сдержу эту клятву. Твоя сестра Бинод".
Когда стало известно, что Бинодини бегала на почту отправлять письмо, вся деревня осудила ее. "Закрылась дома, пишет письма, все время к почтальону пристает – так недолго пробыла в Калькутте, а уже успела потерять и стыд и совесть!" – негодовали соседи. Прошел еще день, от Бихари по-прежнему ничего не было. Бинодини словно окаменела, лицо ее помрачнело. Из темных глубин души ее поднимались и искали выхода жестокие разрушительные силы, вызванные толками и оскорблениями окружающих и ее собственными терзаниями. Бинодини стало страшно, когда чувство беспощадной мести охватило ее. Она заперлась у себя дома.
У Бинодини не было никакой вещицы, принадлежавшей Бихари, ни письма в несколько слов, ничего… Она искала опору в пустоте, объявшей ее. Бинодини страстно хотелось прижать к груди хоть что-то, напоминающее о Бихари, заставить себя заплакать. Она стремилась слезами растопить просыпающуюся в ней жестокость, погасить пламя сопротивления, чтобы с покорностью и любовью в сердце подчиниться суровому приговору. Но сердце ее пламенело, словно безоблачное небо в знойный полдень, и она не в состоянии была исторгнуть из сердца и слезинку.
Бинодини слышала, что, если все время думать о каком-то человеке и мысленно призывать его, он непременно явится. И молодая женщина, сложив руки и закрыв глаза, принялась призывать Бихари:
"Моя жизнь и сердце мое пусты, вокруг – тоже пустота! Явись хоть на мгновение! Ты должен прийти, я не успокоюсь, пока ты не придешь!"
Бинодини повторяла эти слова до тех пор, пока ей не начало казаться, что они обрели силу ее любви и что призыв ее будет услышан. Бессмысленно жить одними воспоминаниями, собственной кровью питать корни отчаяния в сердце – все это иссушает душу. Но если подчинить все мысли и душевные силы одному желанию, становишься сильнее. Бинодини чудилось, будто ее страстное желание, сметая все на своем пути, с каждой минутой приближает осуществление мечты. Во власти дум о Бихари она не заметила, как вечерние сумерки прокрались в комнату. Казалось, исчез весь мир, не существовало больше ни людей, ни семьи, ни деревни. Неожиданно в дверь постучали. Бинодини бросилась открывать и воскликнула без тени сомнения:
– Ты пришел, повелитель!
Она твердо верила, что это Бихари и никто другой.
– Я пришел, Бинод! – отозвался Мохендро.
– Уходи! Уходи прочь отсюда! Сию же минуту уходи! – крикнула Бинодини. В голосе ее звучало безграничное презрение.
Мохендро застыл на месте.
– Послушай, Бинод, – раздался вдруг у дверей голос пожилой соседки, – завтра приезжает твоя тетка…
Увидев Мохендро, она не договорила, накинула на голову покрывало и обратилась в бегство.
Глава 39
Негодование охватило всю деревню.
– Стыд какой! – возмущались старики, сидя у храма. – Что там было у них в Калькутте, дело не наше. Но посылать письмо за письмом и вызвать своего дружка в деревню! Выгнать надо отсюда такую тварь!
Бинодини в тот день была уверена, что получит наконец от Бихари письмо, но снова ошиблась.
"Какие права имеет на меня Бихари? – размышляла она. – Почему я должна его слушаться? Зачем уверяла его, что приму покорно все, что он мне прикажет? Ведь он возится со мной только потому, что хочет спасти свою любимую Ашу! Я ничего не требую от него, а он не может написать мне даже коротенького письма! Неужели я так ничтожна, что заслуживаю лишь презрения! – Яд ревности проник ей в душу. – Ради кого-нибудь другого я бы смогла снести столько горя, но только не ради Аши, – говорила себе Бинодини. – Я должна мириться с нищетой, изгнанием, упреками людей, деревенским невежеством, беспросветной жизнью… и все ради Аши! Я поклялась всех их погубить, почему же я нарушила свою клятву? Зачем полюбила Бихари!"
Бинодини неподвижно, словно изваяние, сидела посреди комнаты, предаваясь своим горьким мыслям. В это время вернулась тетка.
– Несчастная! – воскликнула она. – Чего только я не наслушалась о тебе!
– И все это правда, тетя! – ответила Бинодини.
– Зачем ты устроила скандал на всю деревню? Зачем приехала сюда?
Глубоко оскорбленная Бинодини молчала.
– Тебе нельзя оставаться здесь, – продолжала тетка. – Злая судьба отняла у меня всех близких – я все вынесла, но позора я не переживу. Стыдись, ты запятнала наше доброе имя… Уходи сейчас же.
– И уйду…
В этот момент неожиданно появился Мохендро. Со вчерашнего дня он не ел, не умывался. От бессонной ночи глаза его покраснели, лицо осунулось, волосы были в беспорядке. Когда начало светать, он решил еще раз попытаться увезти Бинодини. Но душу его после той оскорбительной встречи, которую ему устроила Бинодини, терзали сомнения. Весь день и всю ночь Мохендро провел на станции. И все же перед самым приходом поезда на рассвете решился. Он покинул станцию, нанял извозчика и отправился к Бинодини. Всякому отчаянному поступку сопутствует безрассудство… Мохендро стало вдруг необычайно весело, – все его утомление и раздвоенность исчезли. Деревенские жители, с любопытством смотревшие на Мохендро, казались ему безжизненными глиняными куклами. Не раздумывая, Мохендро бросился к Бинодини.
– Я не настолько труслив, Бинод, чтобы бросить тебя одну здесь, где тебя ждут только оскорбления, – сказал он. – Ты поедешь со мной, клянусь. Все будет так, как ты пожелаешь. Можешь оставить меня, если захочешь, я не стану удерживать. Сжалишься – буду счастлив, нет – уйду с твоего пути. Я подло обошелся с моей семьей, но ты можешь мне довериться. Мы стоим на краю гибели, и сейчас не время лгать.
– Увези меня! – просто и твердо сказала Бинодини. – Экипаж с тобой?
– Да.
В это время из своей комнаты вышла тетка.
– Мохендро, ты не знаешь меня, но я тебе не чужая. Твоя мать, Раджлокхи, из нашей деревни, она часто называла меня тетей. Что ты делаешь, скажи мне? У тебя – жена, мать, а ты, видно, совсем потерял рассудок! Как сможешь ты теперь показаться на глаза порядочным людям?
Мохендро, до сих пор находившемуся во власти чувства, стало больно от слов старой женщины. Да, у него есть мать, есть жена, есть долг перед обществом. Все вдруг предстало перед Мохендро в ином свете. Мог ли он подумать, что когда-нибудь в далекой, глухой деревушке у дверей незнакомого дома ему придется выслушать подобные упреки. Среди бела дня он, сын почтенных родителей, увозит вдову! Да, это небывалая глава в его биографии!
Мохендро растерянно молчал.
– Сейчас же уходите отсюда! – возмущенно продолжала старуха. – Не смейте стоять у моего дома!
И она сердито хлопнула дверью. Не умывшись, не сменив сари, без вещей, Бинодини молча села в экипаж.
– Нет, нет, – возразила она, когда Мохендро хотел было сесть рядом с ней. – Станция недалеко, ты можешь дойти пешком.
– Но ведь вся деревня будет глазеть на меня!
– Неужели тебя еще может смутить что-то? – Бинодини захлопнула дверцу экипажа и, обращаясь к извозчику, приказала: – На станцию!
– А господин не поедет? – изумился извозчик.
Мохендро стоял в нерешительности. Когда экипаж отъехал, он свернул в сторону и, опустив голову, пошел к станции полем.
Навстречу ему попалось несколько пожилых женщин, с полотенцами и горшочками масла в руках, которые направлялись к уединенному берегу деревенского пруда, скрытого в тени цветущих манговых деревьев. В это время дня они обычно совершали омовение.
Глава 40
Раджлокхи не знала, куда исчез сын, и от волнения лишилась сна и аппетита. Управляющий искал Мохендро по всей Калькутте. Между тем Мохендро вернулся в город, оставил Бинодини в нанятой им квартире в Потолданге и той же ночью явился домой.
Первым делом Мохендро пошел в комнату матери. Там царил полумрак, лишь слабо мерцал огонек затененной керосиновой лампы. Раджлокхи, больная, лежала на постели, возле нее сидела Аша и осторожно растирала ей ноги. Прежде Раджлокхи не разрешала ей этого делать. Как только Мохендро показался на пороге, Аша быстро вышла.
– Мама, – сказал Мохендро, усилием воли собрав все свое мужество. – Я не могу заниматься дома и поэтому снял квартиру недалеко от колледжа.
– Посиди немного, Мохим. – Раджлокхи указала на край постели.
Молодой человек смущенно сел.
– Мохим, – снова заговорила Раджлокхи, – ты можешь жить там, где пожелаешь, но подумай о жене, не заставляй ее страдать.
Мохендро ничего не ответил.
– К несчастью, – продолжала старая женщина, – я не сразу поняла, что Аша – настоящая Лакшми. – В ее голосе послышались слезы. – Но ты? Ты ведь лучше знаешь ее, ты так ее любил – и принес ей столько горя! – Раджлокхи не выдержала и зарыдала.
Мохендро охотно избежал бы этой сцены, но уйти, ничего не сказав, он не мог, поэтому продолжал молча сидеть.
– Эту ночь ты проведешь дома? – после паузы спросила Раджлокхи.
– Нет.
– Когда ты уходишь?
– Сейчас.
– Сейчас?! – Раджлокхи с трудом приподнялась на постели. – Неужели ты уйдешь, не повидавшись с женой?
Мохендро молчал.
– Ты даже представить себе не можешь, в каком состоянии была она все эти дни! Ты потерял всякий стыд, жестокость твоя разрывает мне сердце. – И Раджлокхи, словно подрубленная ветвь, упала на постель.
Мохендро вышел из комнаты и, осторожно ступая, поднялся к себе в спальню. Ему не хотелось встречаться с женой.
Но на крытой террасе перед спальней он все же увидел ее. Аша лежала на полу. Она не слыхала его шагов и, неожиданно увидев мужа, быстро накинула на голову сари и вскочила. Если бы в это мгновение Мохендро позвал свою Чуни, всю вину мужа она приняла бы на себя и, словно прощенная грешница, выплакала бы свое горе, припав к его ногам. Но Мохендро не назвал ее этим ласковым именем.
Ему самому хотелось нежно окликнуть жену, но чем сильнее становилось его стремление, тем мучительнее ему казалось сделать это. Мохендро никак не мог отделаться от мысли, что любое ласковое слово, сказанное им сейчас Аше, будет звучать как жестокая насмешка. Как может он утешить ее, когда сам отрезал себе все пути к отступлению, когда ему уже нельзя покинуть Бинодини!
Аша оцепенела. Ей было стыдно оставаться, но она не могла заставить себя сдвинуться с места. Мохендро принялся молча расхаживать по террасе. Луна еще не взошла, небо было темным. В углу террасы в вазоне рос кустик туберозы, на нем распустились два цветка. В темной вышине сияли созвездия Большой Медведицы и Ориона – молчаливые свидетели многих любовных свиданий Аши и Мохендро, они сегодня безмолвно, как прежде, наблюдали за происходившим.
"Если бы этот темный небесный покров мог поглотить все события последних дней, – думал Мохендро, – я занял бы привычное место на циновке рядом с Ашей. Никаких вопросов и объяснений, только доверчивая любовь и бесхитростное счастье…" Но, увы, пути назад не было. Мохендро потерял свое право быть рядом с Ашей. До сих пор взаимоотношения Мохендро и Бинодини не налагали на них никаких обязательств. Мохендро испытал счастье, даруемое любовью, но не почувствовал ее оков. Теперь же Мохендро, хочет он того или не хочет, должен был заботиться о Бинодини. Он сам оторвал ее от родной деревни и увез. Ей некуда деваться, нигде в мире ей не найти защиты, Мохендро – ее единственная опора.
Сердце его заныло. Мир, царивший в комнатке на крыше, освященные законом супружеские ночи казались ему теперь вершиной счастья. Все, что было когда-то ему доступно и принадлежало по праву, стало источником отчаяния. Теперь у него не будет ни минуты отдыха, всю жизнь ему придется тащить ношу, которую он сам взвалил на свои плечи.Тяжело вздохнув, Мохендро взглянул на Ашу. Она сидела неподвижно, хотя беззвучные рыдания разрывали ей грудь. Ночной мрак, словно покрывало матери, скрыл ее смущение и скорбь.
Вдруг, будто желая что-то сказать, Мохендро остановился перед Ашей. Кровь прилила у нее к лицу, зазвенела в ушах, она закрыла глаза. Но Мохендро молчал. Да и что мог он сказать ей? Но уйти просто так, не произнеся ни слова, было уже нельзя.
– Где ключи? – спросил Мохендро.
Она встала и прошла в комнату. Мохендро последовал за ней. Достав ключи из-под матраца, молодая женщина положила их на постель. Мохендро попытался открыть шкаф, где были его вещи.
– У меня нет ключа от этого шкафа, – не выдержав, тихо сказала Аша.
Она не сказала, у кого этот ключ, но Мохендро догадался. Аша выбежала из комнаты, она боялась разрыдаться на глазах у мужа. Выйдя на террасу, она забилась в темный угол, отвернулась к стене и дала волю слезам.
Но ей нельзя было даже выплакать свою обиду. Неожиданно она вспомнила, что Мохендро в этот час обычно ужинает. Она быстро сбежала вниз.
– Где Мохим, дорогая? – спросила невестку Раджлокхи.
– Наверху.
– Зачем же ты сошла вниз?
– Его ужин… – Аша потупилась.
– Я все приготовлю, невестушка, а ты пойди принарядись. Побыстрее надень новое даккское сари и приходи ко мне, я причешу тебя.
Аша не могла перечить свекрови, хотя ей была противна даже сама мысль наряжаться, она покорно позволила себя одеть, как того хотела Раджлокхи. Так Бхишма , желая умереть, подставил себя когда-то под дождь стрел.
Принарядившись, Аша тихо и робко поднялась наверх. Она заглянула на террасу на крыше – Мохендро там не было. Аша медленно подошла к двери спальни, и там его тоже не было. К ужину он даже не прикоснулся.
Мохендро взломал замок шкафа, взял кое-какую нужную ему одежду, учебники и ушел.
На следующий день был пост. Раджлокхи, ослабевшая и больная, лежала в постели. Небо заволокли тучи, предвещавшие бурю. Аша тихо вошла в комнату и присела в ногах больной.
– Я принесла молоко и фрукты, – сказала она, гладя ноги свекрови. – Поешьте, мама.
Искренняя забота несчастной невестки тронула старую женщину, глаза ее наполнились слезами. Приподнявшись, она привлекла к себе Ашу и поцеловала ее влажные от слез щеки.
– Что делает Мохим? – спросила она. Аша смутилась.
– Он ушел, – прошептала она.
– Когда? – воскликнула Раджлокхи.
– Еще вчера. – Молодая женщина потупилась.
Вся нежность Раджлокхи исчезла, ей уже не хотелось приласкать невестку. Аша почувствовала молчаливое неодобрение свекрови и, потупив взор, тихо выскользнула из комнаты.
Глава 41
Когда в первый вечер Мохендро оставил Бинодини одну на квартире в Потолданге и отправился домой за книгами и одеждой, молодая женщина, прислушиваясь к неумолчному городскому шуму, задумалась над своей судьбой. Ее жизнь всегда была ограничена тесными рамками, но прежде, когда затекал один бок, можно было повернуться на другой, теперь же она лишилась и этой возможности. Даже от легкого толчка ладья ее жизни может пойти ко дну. И чтобы этого не случилось, надо крепко держать руль; маленькое волнение, какая-нибудь ничтожная ошибка – и все погибнет. У какой женщины не сжалось бы от страха сердце в таком положении? Чтобы тот, кто любит, не выходил из-под власти, нужно держать его на расстоянии и долго вести игру в любовь. Но как может она держать Мохендро на расстоянии? Возможно, всю жизнь ей придется провести с ним рядом? Однако положение у них неравное. Мохендро еще может выбраться на берег. Бинодини надеяться не на что.
Молодая женщина ясно понимала всю безвыходность и сложность своего положения и старалась собраться с силами.
С того дня, как Бинодини призналась Бихари в любви, уверенность покинула ее. Воспоминание о поцелуе, который отверг Бихари, ни днем ни ночью не давало ей покоя. Этот поцелуй был даром, предназначенным лишь божеству. Никому на свете не отдала бы его Бинодини. Бинодини никогда не бросала руля, не поддавалась отчаянию. Каждый день она уверяла себя: "Бихари должен принять мое поклонение".
Безграничная жажда любви и непреодолимое желание найти защиту слились в душе Бинодини воедино. Только Бихари, единственный во всем мире, мог защитить ее. Так казалось Бинодини. Она слишком хорошо знала Мохендро и понимала, что он не опора в жизни. Он будет в ее власти, пока она не снизойдет к нему, а потом начнет искать свободы. Настоящий защитник, в котором нуждается женщина, это Бихари. Ему можно довериться. Она не успокоится, пока Бихари не будет с ней.
Покидая деревню, Бинодини велела Мохендро сказать на почте, чтобы все письма на ее имя пересылали на новый адрес. Она не могла поверить, что Бихари не ответит ей.
"Неделю подожду, – решила она, – а там видно будет".
Придя к такому решению, Бинодини, не зажигая лампы, открыла окно и принялась рассеянно смотреть на освещенную газовым светом Калькутту. Бихари сейчас тоже в городе. Их разделяет всего несколько улиц. Стоит пройти немного, и окажешься у знакомых ворот, а там – маленький дворик с водяной колонкой, лестница и, наконец, уютная, светлая комната. Тишина. Бихари один сидит в своем кресле, а может быть, рядом с ним тот красивый, светлокожий и круглолицый мальчик-брахман с пытливым взглядом широко открытых глаз. Он внимательно рассматривает книжку с картинками. Сердце Бинодини затрепетало от любви. Ведь она может сейчас, сию минуту пойти к Бихари. Раньше она, пожалуй, так и поступила бы, но сегодня надо было все взвесить и продумать, прежде чем решиться на что-нибудь. Отныне она не вправе потакать своим прихотям. Все должно быть подчинено единой цели.
"Вот дождусь письма, – думала молодая женщина, – тогда и решу, что делать!" Она боялась каким-нибудь необдуманным поступком рассердить Бихари.
Так, размышляя, Бинодини просидела до десяти часов вечера, до тех пор, покуда не пришел Мохендро.
Последние несколько дней Мохендро провел в состоянии крайнего нервного напряжения, почти без сна, и теперь, когда он наконец благополучно перевез Бинодини в Калькутту, он чувствовал себя совершенно разбитым. У него больше не было сил вести борьбу с миром и с самим собой. Ответственность, которую он взял на себя, тяжелым бременем легла ему на плечи.
Мохендро стоял у дверей своего нового дома, не решаясь постучать. Куда исчезло чувство опьянения, которое заставило его ничего не замечать вокруг? Почему теперь его охватывает дрожь при взгляде какого-нибудь случайного прохожего?