Западный фронт понёс ещё более серьёзные потери. В окружении оказался 1‑й гвардейский кавалерийский корпус генерала Белова, части 4‑го воздушно–десантного корпуса полковника Казанкина, Западная группировка 33‑й армии. Корпуса долго будут скитаться по лесам, удерживать обширный район в партизанских лесах Смоленщины. Но 33‑ю армию ждала горькая судьба. В апреле, когда, наконец, генерал Ефремов получил разрешение на выход, немцы сожмут "котёл", ударят по советским войскам на марше, рассеют выходящие колонны. Генерал Ефремов будет сражаться до последней возможности и, когда станет очевидной угроза пленения, застрелится.
Одновременно против 11‑го кавалерийского корпуса немцы бросили две пехотных дивизии. Но генерал Соколов сумел вывести из–под удара своих конников. Вместе с частями 39‑й армии они вели бои в полуокружении до лета.
Директивы, которые шли и шли из Ставки, заклинали войска Калининского фронта об одном: "…ликвидация ржевско–гжатского–вяземской группировки противника недопустимо затянулась"; "уничтожить оленинскую группировку, захватить Ржев, овладеть Белым…" Группировка войск Калининского фронта усиливается резервами: гвардейским стрелковым корпусом, семью стрелковыми дивизиями, четырьмя авиаполками. Казалось бы, мощь!
Но по ту сторону фронта тоже шла, кипела работа по укреплению передовых линий и тылов. Резервы для некоторых боевых участков доставлялись на самолётах прямо из Германии, Чехословакии и Франции.
Только что получивший звание генерал–полковник Модель, казалось, дневал и ночевал на передовой, появляясь то на НП командира батальона, то в расположении истребителей танков, то на собрании офицеров дивизии.
Командир 6‑й пехотной дивизии, стоявшей под Ржевом, генерал Гроссман рассказывал такой случай. Гитлер имел обыкновение вмешиваться в дела командующих армиями и группами, перебрасывать дивизии и корпуса туда, куда считал нужным он. Вступив в командование 9‑й армией, Модель решил покончить с этим раз и навсегда. Ему, как командующему наполовину проваленным направлением, необходима была полная свобода действий. Но Гитлер не изменял себе и однажды решил воспользоваться правом главнокомандующего и на участке действий 9‑й армии. Начальник штаба Группы армий "Центр" по телефону сообщил Моделю, что "Гитлера очень беспокоит советская угроза Вязьме, поэтому он решил не использовать ХЬУП танковый корпус, дивизию "Дас Рейх" и 5‑ю танковую дивизию для наступления под Сычёвкой, а отвести их в резерв для использования в районе Гжатска. Испугавшись, что армию заставят наступать по двум расходящимся направлениям, 19 января Модель, кипя гневом, примчался в Вязьму из Ржева, а оттуда на самолёте вылетел в Восточную Пруссию. Модель добился личной встречи с Гитлером в обход фон Клюге, своего непосредственного начальника. Сначала он попытался изложить свои аргументы в спокойной и рассудительной манере Генерального штаба, но обнаружил, что логика на фюрера не действует. Модель чуть не пришёл в отчаяние, ему пришлось искать слова, которые дадут ему моральное превосходство над главнокомандующим германской армии. Уставившись на Гитлера сквозь монокль, Модель грубо потребовал ответа: "Мой фюрер, кто командует 9‑й армией, я или вы?". Гитлер был потрясён столь открытым вызовом новоиспечённого командующего армией. Он попытался прекратить спор, прямо приказав использовать войска фон Фитингофа в районе Гжатска. Модель покачал головой: "Это меня не устраивает". Растерявшийся диктатор наконец ответил: "Хорошо, Модель. Поступайте, как знаете, но вы отвечаете своей головой".
Этот эпизод невольно заставляет подумать над тем, а смог ли бы кто–либо из советских генералов подобный диалог держать со своим Верховным? Разве что Жуков. В период московского противостояния, в октябре 41‑го, когда в Ставке и в Генштабе царила всеобщая растерянность, когда Сталин, как последний свой резерв, вызвал из Ленинграда генерала Жукова, и тот, мгновенно овладев ситуацией, начал сращивать отдельные группировки, армии, дивизии и полки в фронтовое объединение.
Конев, имея твёрдый внутренний стержень, не всегда его демонстрировал. Но случались эпизоды, когда он был непреклонным и в разговоре со Сталиным. Такой разговор произойдёт зимой 43‑го. На приказ Верховного наступать Конев ответит резким отказом, заявит о неготовности войск к полномасштабному наступлению, о том, что, наступая без основательной подготовки, армии понесут неоправданные потери, а достижения будут сомнительными… Так отвечать Сталину было нельзя. И через несколько дней Конев будет отстранён от командования войсками фронта. Но об этом мы расскажем в своё время.
Ржев и Холм, Вязьма, Сычёвка, Гжатск… Об эти бастионы ещё год будут разбиваться волны наступающих армий Калининского, Западного и Северо - Западного фронтов, омывать их солдатской кровью. Английский историк Лиддел Гарт, размышляя о неудачах советских фронтов в схватке с группой армий "Центр" и "Север" в 1942 году, очень точно заметил, что немцы очень удачно в этот период применили тактику удержания городов–бастионов: "Эти города–бастионы были мощными препятствиями с тактической точки зрения. В стратегическом отношении они также имели большое значение, поскольку представляли собой узловые пункты путей сообщения. Немецкие гарнизоны этих городов не могли воспрепятствовать проникновению русских войск в промежутки между ними, но, блокируя пути сообщения в этих пунктах, мешали русским развить успех прорыва. Таким образом, эти города–бастионы выполняли точно такую же функцию сдерживания, на которую были рассчитаны форты французской линии Мажино. Во Франции эти укрепленные позиции смогли бы выполнить отведенную им роль, если бы цепь фортов вдоль французской границы не обрывалась на полпути, что дало немцам возможность обойти их с фланга.
Поскольку Красной Армии не удавалось подорвать оборону городов–бастионов в такой мере, чтобы вызвать их падение, глубокие клинья, вбитые советскими войсками в промежутки между ними, позже обернулись для Красной Армии недостатком. Естественно, оборонять эти клинья было труднее, чем города–бастионы, и поэтому для удержания их требовалось большое количество войск. Вклинившимся русским войскам постоянно грозило окружение в результате ударов во фланг из удерживаемых немцами бастионов.
К весне 1942 года линия фронта в России имела так много глубоких зубцов, что походила на изображение береговой линии Норвегии с ее многочисленными фиордами, далеко проникающими вглубь суши. Тот факт, что немцам удавалось держаться на "полуостровах", красноречиво говорил о возможностях современной обороны. Этот урок, как и оборона русских в 1941 году, опровергал поверхностные выводы о возможностях обороны, которые были сделаны на основе легких успехов наступающими при действиях против слабой обороны или исходя из тех случаев, когда наступающая сторона имела решающее превосходство в вооружении либо встречала плохо обученного и растерявшегося противника. Опыт зимней кампании 1941 года также подтверждал что наибольшая опасность для обороняющихся кроется в начальной стадии боев и с течением времени уменьшается, если обороняющиеся выдержат шок, вызванный угрозой уничтожения в условиях окружения, и не сдадут немедленно своих позиций.
При ретроспективном рассмотрении становится ясно, что запрет Гитлера на сколько–нибудь значительный отвод войск способствовал восстановлению у немцев веры в свои силы и, вероятно, спас их от крупного поражения, а его требование придерживаться "круговой" обороны дало им важные преимущества в начале кампании 1942 года".
Итак, всё усилия сдвинуть немецкую оборону, все попытки вклинения с целью раздробить, расслоить, изолировать опорные пункты противника с последующим их уничтожением наталкивались на упорную оборону 9‑й армии.
На фронтах наступил период напряжённого противостояния. Частные операции с целью овладения тем или иным городом, будь то всё тот же Ржев, или Холм, успеха, как правило, не имели. Они приносили лишь новые потери в живой силе и вооружении.
Обе стороны готовились к летней кампании.
Глава двадцатая
"ОЗВЕРЕВШИЕ СОКОЛЫ" КОНЕВА
"…искупить свою вину кровью".
10 мая 1942 года во исполнение приказа Народного комиссара обороны СССР был издан приказ войскам Калининского фронта: "…в целях наращивания ударной силы авиации и успешного применения массированных ударов авиация Калининского фронта объединяется в единую воздушную армию с присвоением ей наименования "3‑я воздушная армия".
Командующим армией был назначен Герой Советского Союза генерал- майор авиации Громов. Срок формирования 3‑й воздушной армии отводился минимальный - пять суток. Вся ответственность за выполнение приказа НКО, в том числе и за сроки, возлагалась на генерала Громова.
Через пять дней Громов доложил Коневу о выполнении приказа.
Громов сиял от радости. А Конев ликовал - теперь у него под рукой будет своя воздушная армия!
В состав 3‑й воздушной армии входили: две штурмовые авиадивизии - 7 полков, три истребительные - 8 полков, одна ближнебомбардировочная авиадивизия - 4 полка.
Кроме того, в мае 1942 г. в 3‑ю воздушную армию вошло шесть отдельных авиаполков и две отдельные корректировочные авиаэскадрильи.
В подчинении командующих общевойсковыми армиями оставалось по одному смешанному авиаполку. Они выполняли задачи в интересах армий. В основном это были задачи разведки и связи.
В оперативных сводках группы армий "Центр" с этого момента всё чаще и настойчивей появляются тревожные сообщения: "Положение в воздухе: на всём участке ХЬУП-го корпуса противник вёл крупные воздушные операции с многочисленными бомбардировками"; "на участке У-го армейского корпуса железнодорожная линия восточнее станции Алферово разрушена бомбардировкой…".
В мае, когда противник перешел в наступление в районе Великих Лук и Холма, Конев приказал Громову массированными ударами авиации действовать в интересах правофланговых 3‑й и 4‑й ударных армий.
В июне началось обострение в районе Ржева, Белого и Оленино.
Однажды в штаб фронта приехал Громов. Ездил командующий 3‑й Воздушной армией по фронтовым дорогам на своём "кадиллаке", подаренном ему президентом США за героический перелёт через Северный полюс в Америку. Вошёл, поздоровался с Коневым и сказал - так, мол, и так, есть у меня друг, зовут Иваном, лётчик от бога, но авантюрист и гусар, за что может поплатиться штрафбатом…
Только что вышел приказ № 227 от 28.07.42.: "Сформировать в пределах фронта от одного до трёх штрафных батальонов. В пределах каждой армии от 5 до 10 штрафных рот, чтобы в более трудных условиях искупили свою вину кровью".
- А что натворил твой Иван? - спросил Конев.
Иван Фёдоров прилетел на фронт самовольно. Во время испытательных полётов, нарушая инструкцию, несколько раз нырнул под мост над Окой, надеясь на то, что за это его накажут увольнением из конструкторского бюро и высылкой на фронт. Но когда пролетал под мостом в очередной раз, увидел, что охрана открыла по машине огонь. Видимо, из опасения, что он может повредить мост. И тогда он решил лететь на запад. Где–то под Калинином, в районе Клина, базировался аэродром авиадивизии, которой командовал Михаил Громов. К нему и решил махнуть, ещё не зная, что его друг теперь командует воздушной армией. Но горючего хватало только до ближайшего аэродрома. Он сделал промежуточную посадку в Монино. 419 километров - без карты. Сел, огляделся. Моросил мелкий дождь. Погода явно нелётная. На аэродроме пусто. Только на дальней площадке возле двух бомбардировщиков стоит заправщик. Подрулил к нему. Солдат заправляет самолёты. Сказал ему: "Эй, друг, срочно надо лететь. Заправь, пожалуйста". Тот сослался на разрешение коменданта аэродрома. Фёдоров кивнул: есть, мол, разрешение коменданта… Вытащил пистолет, направил его на заправщика и сказал: "Ты в бога веруешь?" Тот начал заправлять. Но попросил, чтобы он оставил расписку. Заправился. Взлетал в последний момент, когда от КП по полю к заправке уже мчался "форд" охраны. А вот и Клин. Сразу отыскал аэродром. Место знакомое. Осмотрелся, нет ли истребителей. Чужого могли сбить без предупреждения. Небо чистое. Чтобы привлечь внимание человека, который сейчас ему был нужен больше всего, начал выделывать фигуры высшего пилотажа. Генерал Громов как раз проводил совещание с командирами авиадивизий и авиаполков. Прибежал дежурный и доложил, что какой–то сумасшедший, явно не из наших, закладывает над взлеткой немыслимые виражи. Все вышли посмотреть. И невольно залюбовались. Самолёт был действительно чужой, новый ЛаГГ‑3. Некоторое время они смотрели на него, он - на них. Потом сел. Доложил, обращаясь к Громову: "Товарищ генерал! Лётчик–испытатель Фёдоров прибыл на фронт в ваше распоряжение!" В тот же день Громов послал на авиазавод телеграмму: "Лётчик–испытатель вашего завода майор Фёдоров с согласия Народного комиссара временно переведён для выполнения спецзаданий по боевой работе в истребительную авиацию Калининского фронта".
Конев выслушал Громова и сказал:
- Так–так… Значит, твой друг Иван дезертировал, так сказать, на фронт. А ты за наркома расписался. Так?
- Выходит, так.
- Но не с этим же ты ко мне пожаловал?
- И с этим тоже. У меня сейчас таких, как Иван, набралось человек двадцать. Кто спьяну стрельбу в расположении соседней части затеял, кто женщину не поделил, кто от боя уклонился. Отправлять их в штрафбат, в пехоту, чтобы они там в первом же бою, на сухопутье… как–то не по–хозяйски. Пусть в небе искупают свою вину. До первой крови. Есть такие полёты, такие задания, которые… Ну, сами знаете.
- Да кто же с такой ордой справится? Кто за них отвечать будет?
- Иван справится.
Конев задумался. Покачал головой: мол, всегда у тебя что–нибудь из ряда вон… Но идея Громова ему понравилась.
В тот же день он позвонил Сталину и изложил свою идею по поводу того, чтобы проштрафившиеся лётчики дрались в составе своих воздушных армий, что для отбытия наказания целесообразно не посылать специалистов лётного дела в пехоту, а создавать в ВВС свои собственные штрафные части и подразделения. Сталин слушал Конева примерно так же, как Конев - Громова. Выслушав, задал тот же вопрос:
- Кому можно поручить командование этими разгильдяями?
- Есть такой человек. Я считаю, первую эскадрилью можно поручить майору Фёдорову.
- Этому анархисту? Который бросил важный военный завод и дезертировал?
- Он дезертировал на фронт, товарищ Сталин.
- Да, да, знаю. Он храбрый человек. Думаете, справится? Одно дело - личная храбрость, а другое - командовать такими же, как он.
- Справится, товарищ Сталин.
4 августа 1942 года Верховный подписал приказ Ставки ВГК о том, что с сего дня в воздушных армиях вводятся штрафные эскадрильи. Для многих проштрафившихся лётчиков, по разным причинам попавшим под суд военного трибунала, это было спасением. А советские ВВС получили эскадрильи и целые авиаполки, способные выполнять приказы, которые до этого считались невыполнимыми.
Так майор Фёдоров стал командиром первой штрафной эскадрильи 3‑й воздушной армии Калининского фронта. Через некоторое время эскадрилья разрослась в смешанный авиаполк. В него входили бомбардировочные и штурмовые эскадрильи. Но основу составляли всё же истребители. Фёдоров часто вылетал на задание сам. Позывной у него был - "Анархист".
Немцы знали о необычной эскадрилье. Не раз в бою видели их работу. Прозвали их "фалконтирами" - озверевшими соколами. В единоборство с ними вступали только опытные асы.
После войны Иван Евграфович Фёдоров любил рассказывать такую историю, связанную с "крёстным отцом" штрафной эскадрильи генералом Коневым: "Летчиков–штрафников одели как простых красноармейцев и присвоили всем без исключения звание "рядовой". Полномочия мне дали большие: за малейшую попытку неповиновения расстреливать на месте. Я, слава Богу, этим правом не воспользовался ни разу.
Помню, командующий фронтом Иван Степанович Конев поставил перед Громовым задачу прикрыть с воздуха истребителями участок фронта в виде выступа, или "аппендикса", километров 18.
Видимо, немецкое командование решило там создать плацдарм. Приказ Конева был такой: "Если хоть одна немецкая бомба упадет на наших пехотинцев, приеду - отдам под трибунал…"
Составили очередность и стали летать "шестерками", барражируя над этим чертовым "аппендиксом". Была облачность. Летали так: группа прилетает, когда у нее кончается горючее, ее сменяет другая…
Вдруг звонит мне Громов:
- Кто у тебя летал в 9 часов утра?
- Ломейкин, Гришин… (мой друг). Они только что сели.
- Всю "шестерку" Конев приказал расстрелять и в 14.00 доложить об исполнении. Наши войска не были прикрыты с воздуха…
Я так думаю, что, возможно, из–за облачности пехотинцы не увидели наших истребителей. Дело принимало дурной оборот. И я говорю:
- С кем же воевать будем, если своих же под расстрел? Они четыре дня назад сбили одиннадцать самолетов. Я против этого, тем более что летчики не виноваты…
Скоро на аэродром приезжает сам Иван Степанович Конев на трофейном "опель–адмирале". Кроме него, в машине еще какой–то подполковник. Конев злой, настроен на скорую расправу, кричит мне: "Знаешь, кто ты такой?" Отвечаю: "Знаю - сталинский сокол". Конев опять: "Знаешь, кто ты такой?" Приехавший с ним подполковник торопится сорвать с меня ордена. У меня "маузер" с 25 патронами. Думаю: "Кажись, приходит время застрелиться… "
Между тем Конев приказал выделить взвод автоматчиков ("расстрельная команда"). Поодаль уже вырыты могилы, не в длину, а в глубину, чтоб предатель или штрафник лежал в земле, согнувшись в три погибели. Ритуал такой казни был хорошо отработан СМЕРШем.
Несмотря на такую нервную обстановку, я, стараясь быть спокойным, в кратком докладе все же убедил Конева, что тщательная проверка показала, что летчики район прикрывали, прикрывали за облаками и в расчетное время, и что их с земли или блиндажа могли не увидеть… Страха я тогда не испытывал. Конев посверкал глазами, успокоился и сказал: "В первый раз отменяю свое решение".
Мои штрафники за все время боев в воздухе сбили около 400 самолетов, не считая сожженных на земле, но эти победы им не засчитывали. Фотоконтроля тогда не велось… Так и воевали "за общую победу". Сбитые штрафниками самолеты в штабе "раскладывали" по другим полкам, что было в порядке вещей, или вообще не засчитывали. Вот и получалось: "Каков пошел, таков и воротился".
Что было, то было.
В другой раз Конев поинтересовался у Громова, как воюют его "озверевшие соколы".
- Да вот, воюют. Остановить невозможно, - ответил Громов. - Иван "девятку" сколотил. Все - асы. Осмелели. Летают за линию фронта на "свободную охоту".
- Кто им это разрешил?
- Никто. Товарищ Сталин лично дал ему позывной. "Анархист"! Но дерётся мастерски. Благодаря им у нас потери в воздушных боях сократились почти вдвое.
И рассказал Громов командующему вот какую историю.