В конце 80‑х годов в одной из смоленских деревень я отыскал бывшего командира стрелкового взвода 5‑й гвардейской воздушно–десантной дивизии, той самой, которая не выпустила группу Штеммермана в последний момент и дралась всю ночь 17 февраля и весь день 18‑го. Иван Петрович Зеленков вспоминал, как их рота вышла на холм. Они остановились и наблюдали, как внизу по полю несколько "тридцатьчетвёрок" гоняли немцев. "Догонят - дав!" - рассказывал Иван Петрович. А потом, к вечеру они остановились на опушке, где несколько часов назад проскакал кавалерийский эскадрон. Конев в своих "Записках…" упоминает о том, что кавалеристы корпуса генерала Селиванова "часто пытались решить боевую задачу, не слезая с коня". Немцы выходили из окружения небольшими группами. На одну из таких групп набрёл взвод лейтенанта Зеленкова. "Их, видать, кавалеристы наши прихватили. Казаки. Мы их видели, когда входили в прорыв. Шли поэскадронно, красиво, на хороших лошадях. От таких не убежишь и хорошо поевши. А тут, видать, прихватили их на опушке. Человек двенадцать лежали. У кого плечо разрублено, у кого голова пополам… Страшно глянуть. Саблями рубили".
Ставка, обрушив на Конева всю ответственность за исход Корсунь - Шевченковской операции, передала ему большие резервы, в том числе и 4‑ю гвардейскую армию генерала Смирнова.
4‑я гвардейская находилась в "коридоре". Туда же вводилась переданная в состав 2‑го Украинского уже упомянутая 27‑я, которую спешно пополнили людьми и вооружением. Конев тут же решил лететь в "коридор" и на месте принимать необходимые решения по координации действий частей, которыми был усилен этот участок фронта. Но генерал Смирнов телеграфировал, что самолёт принять не может - подходящих площадок нет, а полевой аэродром окончательно развезло. Действительно, февраль 44‑го на Украине напоминал наш среднерусский март.
Но Конев твёрдо решил лететь. Кто–то из штабных офицеров предложил воспользоваться танком. Т-34 при штабе у него был, дежурил постоянно, и на нём Конев частенько выезжал в войска. На машине было уже не пробраться - грязь, разливы, непролазные дороги, разбитые немецкими и нашими танками и грузовиками. Но на танке, хоть и надёжно, но - долго. От штаба фронта до села Толстое, где находился КП 4‑й гвардейской, 70 километров пути. И он приказал Смирнову застелить соломой площадку поровней, прямо возле хат, где грунт потвёрже. Полетели. Вылетели на двух По‑2. При подлёте к "коридору", когда до Толстого оставалось несколько километров, их атаковали "мессеры". Второй биплан задымил тонкой струйкой, потерял скорость и пошёл на снижение. Пара "мессеров" увлеклась подбитым самолётом и прекратила преследование самолёта, в котором летел командующий войсками фронта. Потом выяснилось, что второй самолёт благополучно приземлился на лугу, никто не пострадал: ни адъютант Саломахин, ни пилот. А они продолжали полёт.
При подлёте к Толстому они увидели выстланный соломой прямоугольник. Пилот помотал головой, крикнул: "Слишком короткая!" Конев, видя нерешительность лётчика, крикнул в ответ: "Приказываю садиться!" Пилот оказался лётчиком опытным и храбрым. Облетел "взлётную полосу", будто примериваясь, и тут же пошёл на посадку. Самолёт затормозил на последнем метре. Колёса съехали с соломы в грязь и утонули по ступицы. Ещё бы метр - и биплан, как говорят лётчики, сделал бы "козла" - скапотировал и перевернулся.
Со стороны дворов к самолёту неслась машина командарма.
Конев: "Моё прибытие на КП командующего 4‑й гвардейской армией позволило принять ряд неотложных мер, необходимых для завершения операции.
Все мы понимали, что немцы будут лезть из кожи вон, чтобы выручить окружённую группировку. Командующий 1‑й танковой немецкой армией генерал Хубе теперь уже открытым текстом по радио передавал Штеммерману, чтобы он держался, что он лично сам руководит наступлением танковой группировки и скоро выручит его.
Я не стану скрывать своего волнения в связи с создавшейся ситуацией. Меня всё время беспокоило положение 27‑й армии. Первым делом, как только я прибыл на НП генерала И. К. Смирнова, я вызвал начальника связи армии и представителя связи штаба фронта, которым приказал принять срочные меры и проложить связь напрямую по коридору прорыва на НП командующего 27‑й армией генерала С. Г. Трофименко, находившегося в то время в деревне Джурженцы.
В сложившейся обстановке мною были поставлены следующие задачи армиям. 52‑я армия генерала Коротеева: основная задача - не выталкивать противника, а выходить на его пути и отрезать по частям, сковывать его силы и не давать ему возможности маневрировать.
Коротеев понял задачу, но в связи с трудностями маневра, из–за грязи, он всё больше выжимал противника и отбрасывал в районы действий армий Трофименко и Смирнова.
27‑я армия генерала Трофименко: стойко оборонять занимаемые позиции с хорошо организованной системой огня. Эта армия должна крепко держать запертого противника.
4‑я гвардейская армия генерала Смирнова: наступать с юга на север, рассекать противника на части и пленить его. Иметь на внешнем фронте заслон от наступающей танковой группировки противника со стороны Лисянки, а также иметь маневренный резерв. Если где–либо противнику удастся нарушить кольцо окружения, немедленно ликвидировать прорыв и не выпускать врага. Коротко, если можно так выразиться, задача армии заключалась в том, чтобы вбивать клинья в боевое расположение окружённой группировки врага и брать его основные опорные пункты каждый в отдельности.
5‑я гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова: первая задача - помогать 4‑й гвардейской армии дробить окружённую группировку противника на части, вторая - выполнять роль ударной маневренной группы в случае прорыва противника из кольца или с внешнего фронта окружения. Для укрепления положения 27‑й армии выдвинуть в район Джурженцы 18‑й гвардейский танковый корпус.
Задача 5‑й гвардейской танковой армии, связанная с маневром на новое направление, была довольно трудной. Непролазная грязь сковывала движение танков. Однако этот маневр нужно было во что бы то ни стало осуществить. И он был осуществлён успешно. Выход танковой армии в предназначенные для неё районы предопределил разгром окружённых дивизий и исключал всякую возможность прорыва группировки генерала Штеммермана к войскам генерала Хубе, действующим с внешнего фронта. Последующие события подтвердили это.
5‑й гвардейский кавалерийский корпус был выведен во фронтовой резерв. Он находился в центре коридора в готовности лихой атакой крушить противника в случае его прорыва из кольца.
53‑я армия генерала Галанина: создать жёсткую противотанковую оборону занимаемого рубежа на внешнем фронте. Отражать атаки танковой группировки противника. В обороне проявлять стойкость и не допустить прорыва танков противника навстречу окружённой группировке.
5‑я, 7‑я и 57‑я армии обороняли занимаемые рубежи на левом крыле фронта, им было приказано иметь резервы на случай маневра как в районах окружённой группировки, так и для перехода в наступление по общему плану фронта.
5‑я воздушная армия под командованием генерала Горюнова: наносить удары по танковым частям противника, парализовать действия вражеской авиации, стремившейся оказать помощь окружённым дивизиям. Вместе с тем советские лётчики должны были надёжно прикрывать свои войска с воздуха. Следует при этом отметить, что наши авиаторы, несмотря на исключительно неблагоприятные метеорологические условия, выполнили свои задачи блестяще.
Запомнился эпизод ночной бомбардировки врага, имевший место позже, в ночь на 17 февраля. Мне доложили, что в районе Шендеровки наблюдается большое скопление машин и танков, а также движение пехоты.
Требовалось срочно сбросить на скопление гитлеровцев осветительные и зажигательные бомбы, тем самым выгнать врага в открытое поле и бить артиллерией.
Я понимал, что выполнение задачи ночью, в метель, когда ветер сбивает с ног человека, будет, конечно, сопряжено с риском. В разговоре по телефону командующий 5‑й воздушной армией генерал–лейтенант Горюнов объяснил мне трудности полётов при такой погоде. Я предложил ему обратиться к лётчикам и выявить добровольцев вылететь на выполнение этого боевого задания. На этот призыв 18 экипажей самолётов 392‑го авиационного полка 312‑й авиационной дивизии доложили о готовности немедленно вылететь на бомбёжку.
Первым поднялся в воздух самолёт капитана В. А. Заевского и штурмана младшего лейтенанта В. П. Локотоша. Они удачно сбросили зажигательные бомбы по району скопления боевой техники и живой силы врага. Загорелись машины и повозки. Так же удачно произвели бомбометание и остальные экипажи.
Используя очаги пожаров в качестве ориентиров, по врагу ударила наша артиллерия.
Вылететь ночью, в пургу и при сильном ветре, на такой лёгкой машине, как По‑2, - немалый подвиг. В. Заевскому и В. Локотошу было присвоено звание Героя Советского Союза.
Итак, все армии фронта в соответствии с вышеизложенными задачами были нацелены на активные стремительные действия с целью рассечь, уничтожить или пленить врага. Кроме того, мною было приказано усилить противотанковую оборону всего коридора, создав там противотанковые районы с постановкой мин и устройством других инженерных заграждений. Противотанковые районы создавались на всех важных узлах дорог, в населённых пунктах и на высотах. Начальниками противотанковых районов были назначены командиры артиллерийских полков или командиры противотанковых артиллерийских бригад. Следует подчеркнуть, что противотанковые бригады в Великой Отечественной войне показали себя исключительно хорошо. Направляя их на танкоопасные направления, мы были всегда уверены, что эти бригады, специально предназначенные для борьбы с танками врага, имея большой боевой опыт и хорошо подобранный личный состав, способны были героически оборонять занимаемые районы и наносить противнику большой урон. Одновременно были приняты меры по усилению войск, действовавших и на внешнем фронте, на направлении Лисянки, и установлено тесное взаимодействие с войсками 1‑го Украинского фронта.
К рассвету 13 февраля мне доложили, что связисты 4‑й гвардейской армии и штаба фронта установили напрямую по коридору между внешним и внутренним фронтами окружения, где шли бои, надёжную связь с 27‑й армией генерала Трофименко.
Я тотчас же вызвал к телефону командарма. С генералом Трофименко мы встречались, когда он воевал на Степном фронте во время Курской битвы. Я знал его с положительной стороны и учитывал его особую чувствительность к замечаниям со стороны старших начальников. Я понимал, что переподчинение в такой обстановке психологически действует на командира. Спокойно выслушав доклад Трофименко об обстановке, о состоянии и укомплектовании войск армии личным составом и техникой, я уловил в его голосе тревогу и сказал:
- Вашу армию переподчинили мне не случайно. Я знал её раньше как боевую, поэтому уверен, что при соответствующей поддержке войсками нашего фронта она справится с задачей. И я уже кое–что сделал ещё до приказа Ставки, чтобы помочь вам отбить атаки противника из Стеблёва на Шендеровку.
Затем я сказал командарму, что в районе Ново - Буды и Комаровки находятся части 29‑ю танкового корпуса 5‑й гвардейской танковой армии,
5‑й кавалерийский Донской корпус и что в Джурженцы выйдет 18‑й танковый корпус 5‑й танковой армии, а потом вся 5‑я гвардейская танковая армия и два стрелковых корпуса 4‑й гвардейской армии. 5‑й кавалерийский корпус будет действовать в коридоре с задачей не выпустить окружённую группировку противника. Я также выразил уверенность, что 27‑я армия выполнит задачи успешно, и пообещал, если потребуется, прийти на помощь.
Большую роль сыграла тогда хорошая связь с армией. Она работала безотказно, и нам не было надобности держать связь вкруговую, через 1‑й Украинский фронт, как это было предусмотрено директивой Ставки. С момента подчинения армии фронту лично я был доволен её действиями.
К утру 13 февраля наше положение было довольно устойчивым и на внешнем, и на внутреннем фронтах. Войска продолжали действовать активно, сжимали и дробили окружённую группировку противника и отбивали многочисленные и ожесточённые атаки на внешнем фронте".
Немцы метались вдоль нашей обороны, пытаясь отыскать лазейки и избежать встречи с танками и кавалерией. Некоторые, потеряв надежду выбраться, сдавались в плен. Другие, даже перед лицом явной гибели, дрались до последнего. В конце концов, вся недобитая масса солдат обеих колонн сбилась на открытом пространстве между Комаровкой и Хильками на так называемом Бойковом поле. Как вспоминали участники последних боев в затухающем котле, "пленных было мало"…
После войны Конев рассказывал Константину Симонову о том, какое жуткое зрелище представляла собой картина после боя на истребление немецкого котла. Отдельным эпизодом эта история вошла в посмертную книгу маршала "Сорок пятый": "…какая страшная картина представилась мне зимним утром 1944 года после завершения Корсунь - Шевченковской операции. Такого большого количества трупов на сравнительно небольшом участке мне не пришлось видеть на войне ни до, ни после этого. Немцы предприняли там безнадёжную попытку прорваться ночью из котла, и стоило это им страшных потерь. Кровопролитие не входило в наши планы: я отдал приказ пленить окружённую группировку. Но в связи с тем, что командовавший ею генерал Штеммерман, в свою очередь, отдал приказ пробиться во что бы то ни стало, мы вынуждены были противопоставить силе силу. Немцы шли ночью напролом в густых боевых колоннах. Мы остановили их огнём и танками, которые давили на этом страшном зимнем поле напирающую и, я бы добавил, плохо управляемую в ночных условиях толпу. И танкисты тут неповинны: танк, как известно, плохо видит ночью. Всё это происходило в кромешной темноте, в буран. Под утро буран прекратился, и я проехал через поле боя на санях, потому что ни на чем другом передвигаться было невозможно. Несмотря на нашу победу, зрелище было такое тяжёлое, что не хочется вспоминать его во всех подробностях".
Именно там погиб командир корпуса генерал артиллерии Штеммерман. Труп Штеммермана был найден у села Журжинцы. Редкий случай, когда немцы оставили без попечения тело своего генерала. Это обстоятельство послужило поводом для появления легенды о том, что Штеммермана, не выполнившего волю Гитлера держаться, застрелили фанатичные эсэсовцы, имевшие приказ расправляться со всеми трусами и паникёрами. В Шендеровке в ночь накануне прорыва "валлонцы" и "викинги" действительно расстреляли многих истинных арийцев, потерявших волю к сопротивлению.
В 5‑й танковой дивизии СС специального назначения "Викинг" служили добровольцы из "расово приемлемых народов". В полку "Вестланд" - голландцы и фламандцы. В полку "Нордланд" - норвежцы, шведы. Батальон "Нордост" целиком состоял из финнов. Батальон "Нарва" - из эстонцев. Из "черкасского котла ", как немцы называли корсунь–шевченковское окружение, "викинги" выскочили чудом. К примеру, штурмовая бригада "Валлония" этой дивизии потеряла своего командира. Был тяжело ранен заместитель командира бригады. Из окружения вырвалось 632 человека. Так жёстко прижали их расово неприемлемые, что осенью 44‑го дивизию пришлось пополнять украинскими добровольцами.
Когда Коневу доложили о том, что на поле боя рядом с разбитой прямым попаданием штабной машиной найдено тело генерала, что пленные опознали в нём командира корсунь–шевченковской группировки генерала Штеммермана, он приказал разрешить немецким военнопленным похоронить "своего генерала с надлежащими почестями по законам военного времени". Приказ командующего был исполнен: тело Штеммермана похоронили в гробу, рядом, завернув в палатки, положили тело адъютанта и других офицеров и солдат, которые выполняли свой долг до конца.
Официальная статистика потерь немцев в корсуньском котле: 55 000 солдат и офицеров убитыми и ранеными, свыше 18 000 взято в плен. При том, что в кольце первоначально находилось около 80 000 человек, нескольким тысячам окружённых удалось ускользнуть, прорваться, выйти по неконтролируемой советскими войсками местности к своим. Что ж, это обычная картина окружения и разгрома. Кому–то в последний момент судьба улыбается - избежать гибели, плена, позора.
Немецкие историки, конечно же, всячески преуменьшают число потерь. Что и понятно. Тень Сталинграда ужасом висела над вермахтом и всей Германией. Как сказать немецкому народу, что потери на Украине столь высоки? Сказанное однажды потом своеобразной правдой вошло в исторические хроники и мемуарные тексты свидетелей и действующих лиц. К примеру, Манштейн в своих мемуарах утверждал, что ему удалось вызволить из корсунь–шевченковского котла 30 000 человек. Вряд ли. Уж больно круглая цифра. Махнул пером - и ладно, пусть будет тридцать тысяч… Пауль Карель махнул пером ещё выше - сорок тысяч с лишним. Пусть будет сорок… Тяжело было признать, что русские в это время воевали блестяще, превосходя их во всём.
Войсками 2‑го Украинского фронта были захвачены 41 самолет, 167 танков и самоходных орудий, 618 полевых орудий разного калибра, 267 миномётов, 789 пулемётов, 10 тысяч автомашин, 7 паровозов, 415 вагонов и цистерн, 127 тягачей и другие трофеи.
Впрочем, наши потери для нас важнее. Они были такими: 24 286 человек убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести. Санитарные - в два раза больше.
Разгромом корсунь–шевченковской группировки Манштейна наши войска открывали для себя Заднепровье - широкий маневр вплоть до румынской и польской границ.
Конев доложил Сталину о выполнении операции и трофеях.
- Поздравляю с успехом, - сказал Верховный. - У правительства есть мнение присвоить вам звание Маршала Советского Союза. Как вы на это смотрите, не возражаете? Можно вас поздравить?
Конев сдержанно ответил:
- Благодарю, товарищ Сталин.
- Представьте отличившихся командиров к наградам. У нас также есть соображение ввести новое воинское звание маршала бронетанковых войск. Каково ваше мнение на этот счёт?
- Положительно, товарищ Сталин. Позвольте представить к этому новому званию маршала бронетанковых войск Павла Алексеевича Ротмистрова. Он отличился в этой операции.
- Я - за, - сказал Верховный. - И думаю, что мы ещё присвоим такое звание товарищу Федоренко, начальнику бронетанковых войск.
Указы в те дни писались мгновенно. Указ о присвоении ему маршальского звания Конев услышал в тот же день в Моренцах, в штабе Ротмистрова. А произошло это так.