* * *
- Что же вы, товарищ Греков? - рассматривая удостоверение Федора, язвительно спросил дежурный в милиции. - Сами работник Московского уголовного розыска, а руки распускаете. Нехорошо…
- Ага! Одна компания… - пьяно затянул сидевший на лавке побитый приказчик. - Ваша власть - бей в морду кому хочешь! Раньше полиция била, теперича вы бьете…
- Помолчи лучше, - оборвал его рабочий. - Этот, - он показал на размазывавшего по грязному лицу пьяные слезы приказчика, - мальчонку хотел прибить. Да… И убил бы, если бы товарищ не вступился.
- А где же мальчишка? - недоверчиво прищурился дежурный.
Федор понуро молчал.
- Убежал, - ответил за него рабочий. - Вы лучше торгашом займитесь, а товарищ правильно действовал. Нельзя таким нэпманам воли давать!
- Вы сами-то кто такой? Документы есть? - поинтересовался дежурный.
- Имеется… - рабочий положил перед ним документ. - Перфильев Яков Иванович, депутат Моссовета от рабочих Рогожско-Симоновского района. Этот потомок черной сотни, - он кивнул на притихшего приказчика, - натворил бы делов. Жируют на шее рабочего класса!
- Разберемся, - подобрался дежурный. - Ладно, товарищи, можете пока идти, понадобитесь - вызовем…
На улице Перфильев догнал ушедшего вперед Федора, взял за локоть:
- Не узнал?
Греков остановился, всматриваясь в лицо Якова Ивановича.
- Н-нет, не помню.
- Ну, может, и немудрено, больше десятка лет прошло. Вспомни, завод Гужона, кружок, тринадцатый год…
- Дядя Семен? - все еще не веря, спросил Федор.
- Я, Федя, я… - Перфильев обнял его. - Это тогда меня дядей Семеном звали. Сам понимаешь, работали в подполье. А я тебя сразу признал. Ну, рассказывай, где ты, как? Мать жива? Привет передай. Значит, в милиции теперь?
- Да… Недавно в уголовный розыск направили. В ЧК работал, дрался с Юденичем, с Деникиным, добивал Врангеля, потом ликвидировал бандитизм на юге. Теперь в Москве. И вот такая оказия. - Греков помрачнел.
- С классовой точки зрения, всыпал ты ему, конечно, правильно. Можно было и еще добавить. А с другой стороны: кто ты есть? Сотрудник рабоче-крестьянской милиции - это зеркало Советской власти! Понял? Тут, конечно, не так, как на фронте или с бандами, но и здесь свой фронт, и если ты, воюя на нем, оттолкнешь человека от нас, он прилепиться может к врагам, которых и так хватает… Знаешь что, пойдем-ка ко мне, попьем чайку из самовара, потолкуем. У тебя, небось, и знакомых-то в Москве нет?
- Старых не осталось - кто где. Но есть один друг, с Гражданской, Черников Анатолий. Может, слышали? В газете работает. Он у нас в Десятой Красной армии тоже газету для бойцов выпускал. За приглашение спасибо, Яков Иванович, хоть и ненадолго, а зайду.
* * *
Вечером протрезвевший и злой приказчик пришел к складу за магазином Тихона Ивановича Кудина.
Разгружали товар. Хозяина не было. Стоя рядом с широко распахнутыми складскими дверями, распоряжался правая рука Кудина - Иван Федотович Алдошин, пожилой, аккуратно одетый человек с хитрыми глазами. Он молча окинул взглядом приказчика, отметив про себя синяк на подбородке и рваный жилет. Подозвал кивком головы.
- Что, голубь, нашумел?.. Молчишь? То-то… Завтра в Покров собирайся, там пока побудешь. И мальца этого не трожь!
- Да я… - начал было приказчик.
- Тихон Иваныч велел! - оборвал его Алдошин. - Нам с милицией дело иметь ни к чему. Скажи еще спасибо. Иди.
Приказчик прошел в открытые ворота склада, небрежно отодвинув мальчишку, подметавшего пол. Тот сжался, ожидая удара.
- Не боись, не трону… - жадно хлебнув воды из носика большого медного чайника, стоявшего на столе, приказчик отер рот ладонью. - Сучья власть!.. Нашлись у тебя защитнички из уголовного розыска! Мораль мне читали, гляди, так еще и в тюрягу угодишь. Чо вылупился? Они теперя таких, как ты, за свой счет ростить будут, как жа - сироты! Хлеб только на тебя переводят… А ну, пошел с моих глаз!
* * *
- Гостей принимаете? - Базырев вошел в комнату. За ним следом появился Невроцкий.
Антоний, сидевший за столом, поднялся им навстречу.
- Вам всегда рады… Павел, подай стулья! Присаживайтесь, сейчас сообразим чего выпить и закусить, самоварчик поставим.
- Неплохо устроились. - Невроцкий, быстро оглядев комнату, задержал взгляд на иконах в правом углу, под которыми горела лампадка. - Веруете?
- Человек слаб… - криво усмехнулся Антоний, - защиты ищет. Но где ее теперь взять? Власти и раньше не очень жаловали - правда, попроще было, теперь же и вовсе любви к ближнему своему не сыскать промеж людей. А Бог, Он все видит.
"Не прост человечек. Ох, не прост. Вон как заворачивает. Экий философ-демагог, - подумал бывший ротмистр отдельного жандармского корпуса Алексей Фадеевич Невроцкий. - Судьба! Раньше раздавил бы его, как таракана, и глазом бы не повел. А теперь сяду с ним за стол водку пить и буду вместе дела делать".
Павел принес кипящий самовар, поставил на стол. Антоний достал бутылки, хлеб, сало, миску с квашеной капустой, вареные вкрутую яйца.
- Чем богаты… Садитесь. Павел, налей гостям.
- Далеко забрался, - кладя себе на тарелку закуску, недовольно сказал Базырев, - у черта в зубах живешь. Еще квартира есть, ближе к городу? А то пока на твой Лосиный Остров добирались…
- Найдем, если надо будет. - Пашка разлил водку. - Ваше здоровьице!
"Теплая компания", - закусывая тающим во рту нежным салом, Невроцкий исподтишка разглядывал новых знакомых.
Антоний - средних лет, возраст даже трудно определить, можно дать и сорок, и тридцать пять, и под пятьдесят, в зависимости от выражения его подвижного лица с наглыми и хитрыми глазами; высокий, длиннорукий, одет с претензией на моду, аккуратно и чисто - легко принять за нэпмана средней руки; на пальце небольшой изящный золотой перстень.
"Украл где-нибудь", - решил про себя Алексей Фадеевич.
Пашка, наоборот, одет с броским воровским шиком, ярко, как попугай. Жирно блестят набриолиненные волосы с ровной ниткой пробора, тщательно подбритые усики над тонкими, злыми губами. Взгляд пустой и жесткий. Наметанным глазом Невроцкий определил, что под пиджаком у встретившего их еще на станции пригородного поезда Пашки спрятано оружие.
"Надо будет заставить его одеться попроще, а то слишком бросается в глаза, - подумал Алексей Фадеевич. - М-да… Сидим вот, выпиваем. Юрий Сергеевич, который совсем не Юрий Сергеевич, а черт его знает кто такой на самом деле и как его там кличут. Бывший жандармский офицер и главарь банды уголовников со своим ближайшим подручным. Такая вот история… Каждый из нас ненавидит существующую власть по-своему, но одинаково сильно. Каждый хочет своего. И каждый продаст другого, спасая свою шкуру. Теплая компания… До чего докатился ротмистр Невроцкий, - с какой-то слезливой жалостью подумал о себе Алексей Фадеевич, - пить с уголовниками и агентом иностранной разведки. Мерзость! И это я, русский дворянин, сижу здесь, с ними? Хотя Базырев у себя на родине тоже, наверное, не из простеньких, а ведь сидит и глазом не моргнет, подлец. Как будто все так и надо. Дернул меня лукавый связаться с ними. Да теперь уж…"
Алексей Фадеевич, как всегда, лгал, лгал даже самому себе. Со старым знакомым Базырева - бывшим хозяином роскошного кабинета в одном из петербургских особняков - Невроцкий связался давно, еще до мировой войны. Именно он и помог Алексею Фадеевичу быстро продвинуться по службе, вовремя убраться из Польши при наступлении немцев, потом заботливо пристроил в Петроградское жандармское управление на работу, связанную с разъездами. Даже в сумятице революции и Гражданской войны старый знакомый не оставлял Невроцкого своим вниманием. Теперь сведения о "грехах" бывшего жандарма надежно хранились в сейфах секретной службы некоей Империи, как любил выражаться старый знакомый…
- Позвольте "дворяночку"? - протянув руку к пачке папирос, попросил Антоний.
- Пожалуйста, Николай Петрович… - Базырев угостил всех папиросами. Закурили.
- Дело есть, - помолчав, начал Базырев. С удовлетворением отметил, как сузились хищно глаза Антония и, не умея себя сдержать, нетерпеливо заерзал на стуле Пашка Заика. - Крупное дело… - со значением, медленно повторил Юрий Сергеевич, - очень крупное. Широкое. Надо людей, но не много. Лишние люди - лишние разговоры. В дело брать будем втемную, не посвящая во все детали, а только на выполнение отдельных поручений. Есть ли люди?
- Как не быть. Фартовые ребята еще не перевелись. Но долю от добытого какую-никакую, а давать им придется. - Антоний медленно обвел глазами сидящих за столом, отмечая, как они реагируют на его слова. - И, как всегда, вы должны обеспечить нам работу без проигрыша. Что за дело?
- Денежное, - лаконично пояснил Юрий Сергеевич, воздержавшись от изложения подробностей.
- Банк бомбить? - не удержался Пашка. - Помню, в семнадцатом шниферы в Харькове отбомбились. За всю масть - на два миллиончика!
- Банк - это непросто, - приминая в грязной тарелке окурок папиросы, сказал Антоний. - Балеринку надо хорошую, да и не одну, а то сделают такую, что дырку провертишь с гривенник величиной, а надо с пятак, иначе килечник не войдет и шкапчик не вскрыть. Надо знать, где блинов побольше, какая охрана, заранее иметь планы хранилищ… И мокрое это дело, если охрана есть. К тому же не наш закон банк брать, мы по другой части.
- Верно рассудил: банк нам ни к чему - это против государства. Сразу свору легавых спустят по следу, не старое время. - Юрий Сергеевич засунул пальцы за проймы жилета, по-хозяйски развалившись на стуле.
Внимательно слушавший Невроцкий с какой-то ревнивой злостью отметил, что непонятные ему тарабарские слова блатного жаргона - "музыки" - воспринимаются Базыревым как само собой разумеющееся, давно и хорошо знакомое.
- Согласен… - Антоний бросил в рот щепоть квашеной капусты, пожевал. - Тогда, если не банк, не пойму, куда вести нас хочешь? Неужто по старым следам?
- Угадал, Николай Петрович, именно по старым следам, по храмам, в настоящее время плохо охраняемым. Церковь теперь вне государства, каторги у большевиков нет, анафеме тебя не предадут, а у долгогривых попиков добра хватает. Почему его не взять?
- Маклака, боюсь, не найдем на церковное золотишко. Народец мельчает, - покачал головой Антоний.
- Ну, об этом моя забота, - успокоил его Базырев, - главное - взять, а куда деть будет, придумаем. Но кроме металла и камней нужны хорошие иконы, особо старого письма: владимиро-суздальского, новгородского, северного, если выгорит, то и московской школы Ушакова. Как?
Пашка натужно сопел, не решаясь влезть в разговор. Чувствовал - дело пошло серьезное, мешать нельзя, договариваются хозяева: больший с меньшим.
Бывший жандармский ротмистр молча курил, переводя глаза с задумавшегося о чем-то Антония на смотревшего с легкой улыбкой Базырева, смотревшего вроде на всех и ни на кого в отдельности.
Сейчас сухопарый, блондинистый Юрий Сергеевич почему-то напомнил Невроцкому кота Ангела - ленивый прищур глаз, мягкая, расслабленно-безразличная поза и в то же время - готовность мгновенно собраться, выпустив когти, вцепиться и рвать, рвать…
"Съехать надо от него на другую квартиру, - решил для себя Алексей Фадеевич. - Взять побольше денег и съехать. И новую квартирку потихоньку себе приискать, еще одну, о которой ни Базырев, ни эти дельцы уголовного мира ни сном, ни духом знать не должны, - береженого Бог бережет!"
Невроцкий давно привык постоянно беречься - иначе не вытянул бы всего выпавшего ему на долю за последние годы. Теперь новый зигзаг в его судьбе, новые хлопоты, новые обязанности. Сводить знакомство с ВЧК он совсем не хотел, но жизнь - штука круглая. Это Алексей Фадеевич вывел для себя тоже давно. Не без некоторых оснований считая себя человеком достаточно искушенным в сыске, он по опыту знал: такое знакомство может состояться и заочно, без его участия и помимо его желания. Кто гарантирует, что этот сопящий, как закипевший самовар, Пашка не захочет после задержания его облегчить свою участь чистосердечным признанием товарищам из ЧК? На первом же допросе и "отдаст человечка", как любили говорить в жандармском корпусе. Кто ему ближе - Антоний или он, Невроцкий? Из-за Антония Пашку блатные дружки потом и прирезать где-нибудь под забором могут, а из-за него? Нет, все надо проверять и беречься самому, только самому. И смотреть за всеми в оба, ничего не пропуская…
- Положим, есть на примете кое-что стоящее, - наконец нарушил затянувшееся молчание Антоний, - но сначала обговориться надо, как делиться будем.
- По-христиански… - с ехидной усмешкой ответил Базырев. - Волнуешься, боишься остаться внакладе? Не бойся - всем хватит.
- Придется платить за переработку. Церковный металл в изделиях никто не возьмет: не пойдешь с кадильницей или с ризой. Камни и жемчуг с окладов, конечно, сбыть проще. Если там деньги будут, тоже, а вот переработку учти, Юрий Сергеич. Может, на себя расход возьмешь?
- Видно будет по тому, как дела пойдут, а то, знаете, как говорится: хорошо море с берега! Нечего загадывать. Надо начинать.
- Начнем… - заверил его Антоний. - Налей-ка, Павел, выпьем с почином. Да, а приятель ваш, он что - с нами работать наладится или как?
- С вами, с вами… - засмеялся Базырев. - Человек опытный, лишним не будет, а помощь может большую оказать. Ясно?
- Это что же, вроде как приглядывать за мной? - обидчиво насупил брови Антоний, беззастенчиво разглядывая Невроцкого.
- Считай, что так, - спокойно согласился Юрий Сергеевич. - И упаси тебя Господь его ослушаться. Ты меня знаешь.
- Понял… Как вас величать прикажете? - Антоний повернулся к Алексею Фадеевичу. Тот, нащупав под столом ногу Базырева, незаметно наступил на нее.
- Николаев, Александр Петрович, - глядя прямо в глаза Антонию, сказал Невроцкий.
- Во, как в сыскном доложили… - осклабился бандит. Пашка тут же угодливо засмеялся следом за ним. - Раньше как говаривали: у человека три вещи есть, и те не его: душа - попам, тело - докторам, а паспорт - полиции. Нам паспорт ваш ни к чему, а по фамилии не зовем. Имя-отчество употребляем для разговоров промежду собой, а для других?
- Что для других? - не понял Невроцкий.
- Он интересуется: кличка у вас есть? - с милой улыбкой пояснил Базырев.
- Клички у собак… - обиделся Алексей Фадеевич. - Но если вам так хочется, то извольте псевдоним - Банкир.
- Псевдоним у литераторов, а у нас кликуха! Ее поменял - и вроде нет тебя, а уже другой человек. Так-то вот. Ну, Банкир, за удачу, чтобы фарт пошел! - Антоний поднял стакан с водкой…
* * *
Возвращались поздно вечером. Голова у Невроцкого гудела от долгих разговоров, пересудов, обсуждений планов предстоящих дел; он устало прикрыл глаза, развалившись на жесткой лавке вагона пригородного поезда; покачивало, хотелось вздремнуть под мерный стук колес.
Сидевший рядом Базырев с букетом полевых цветов в руках - ни дать ни взять дачник, возвращающийся в Москву после приятно проведенного за городом дня, - внимательно оглядев почти пустой вагон, тихо толкнул плечом Алексея Фадеевича. Тот открыл глаза:
- Что?
- Завтра переберетесь на другую квартиру. Я уже договорился. И еще - ваш наган хорош, но в случае чего… возьмите у меня кольт. Дарю. Очень приличный калибр, затылочный предохранитель на рукояти, точный бой. Как стреляете?
- Когда-то, в полку, был первым среди офицеров.
- Прекрасно. Патроны разрывные - то, что нужно. При малейшей опасности провала или угрозе задержания ваша задача будет всех их… До одного! Антония первым…