- Миля, Анка! Не бойтесь! Это я, Дергач.
- Дядя Ваня! - удивленно вскрикнула Миля. Анка, перестав плакать, с любопытством смотрела на Дергача.
Миля огляделась по сторонам:
- Дядя Ваня! В городе кадеты, увидеть тебя могут…
- Знаю, Милька. Потому и скрываюсь здесь, в склепах. Узнал вас - вот и вышел.
Миля изумленно всплеснула руками:
- Чего же ты кушаешь здесь, на кладбище?
Дергач лихорадочно облизнул сухие губы:
- Трое суток ничего не ел, а главная беда - воды нету…
Миля, быстро вскочив с могилы, схватила Анку за руку:
- Ты, дядя Ваня, здесь побудь, а мы сбегаем - кушать тебе принесем. Ты молока хочешь?
Глаза Дергача радостно заблестели. Он медленно подошел к девочкам и, взволнованно обнимая их, с сомнением спросил:
- А у вас самих–то найдется, что кушать?
Миля и Анка, перебивая друг друга, рассказали ему про свой приезд в город, про болезнь матери и приход доброго нищего.
Дергач заставил девочек два раза повторить рассказ о неожиданном появлении нищего.
- Вот что, дивчата, вы никому, понимаете, никому не говорите о нищем и о том, что меня здесь встретили… А когда он придет, то проведите его ко мне. А теперь, - Дергач весело улыбнулся, - тащите мне хлеба и молока.
- Вот не сойти с этого места, никому не скажем! Правда, Анка?
- Правда, - поспешила подтвердить та, исподлобья наблюдая за Дергачом.
- А как ты сюда попал, дядя Ваня, и где Андрей? - спросила Анка.
Дергач нехотя проговорил:
- Мы на город налет сделали. Товарищей выручать надо было. Ну, заставу ихнюю вырубили, своих отбили, а тут тревога поднялась. Окружили нас, насилу вырвались… А когда от города отскакали, подо мной лошадь убили и меня ранили. Вот я сюда и забрался. А отряд с Андреем в горы ушел.
В воскресный день по Екатерининской улице прогуливалась разодетая публика. Затянутые в черкески и френчи, мелодично звеня шпорами, медленно шли офицеры под руку с женщинами.
А невдалеке от города шли упорные, ожесточенные бои… Перебегающие фигурки людей то и дело падали на влажную, пахнущую прелой листвой землю, вгрызаясь в нее лопатами, руками, штыком и вместе с ней взлетая на воздух при взрыве снарядов. Над уцелевшими со свистом и скрежетом проносились осколки и жалобно посвистывали пули…
Потрепанный голубой "Фиат" Екатеринодарской контрразведки стремительно выскочил со двора казачьих казарм.
Часовой, увидев на черкесках сидевших в "Фиате" людей золотые полоски погон, вытянулся.
Есаул Богданов устало отвалился на мягкую кожу подушек, обдумывая предстоящий разговор с начальником контрразведки. Не только тюрьма, но и казачьи казармы переполнены арестованными рабочими, крестьянами, казаками и даже детьми. Однако большевистские листовки по–прежнему появляются на стенах домов, на станках по цехам, в карманах солдатских шинелей.
Есаул Богданов знает, что в городе работает хорошо слаженная подпольная организация большевиков, но все старания нащупать ее руководство остаются бесплодными…
- Петька, смотри! - крикнул сидевший рядом с ним Кушмарь.
Автомобиль поравнялся с воротами кладбища. Пугливо оглядываясь по сторонам, туда входила маленькая девочка в голубом платье с узелком в руках.
Богданов быстро дотронулся кончиками пальцев до синего погона шофера. "Фиат" остановился.
- Где я видел эту девочку? - задумчиво, как бы про себя, сказал Кушмарь, вылезая вслед за Богдановым из автомобиля.
- Где бы ты ее ни видел, а я бьюсь об заклад, что она какому–то дезертиру еду тащит, - тихо проговорил Богданов и пошел, пригибаясь, вдоль кирпичной ограды…
Солнце скрылось за выросшей на горизонте тучей. С Кубани подул освежающий ветерок.
Дойдя до кустов сирени, девочка остановилась и, настороженно оглядываясь по сторонам, тихонько позвала:
- Дядя Ваня!
Никто не отозвался. Девочка позвала громче. Наконец, кусты тихо зашелестели и из них вылез Дергач. Его голова была замотана чистым бинтом, а на плечи был накинут черный пиджак.
Подхватив Анку на руки, он высоко поднял ее и осторожно поставил на траву. Из–за соседнего памятника за ними наблюдали четыре настороженных глаза.
- Да ведь это Дергач, - удивленно прошептал Кушмарь.
- Какой Дергач?
- Как - какой? Один из организаторов красногвардейского полка, член Каневского ревкома.
- Тс! - предостерегающе зашипел Богданов. - Пусть девочка уходит. Мы ее завтра выследим.
Дергач торопливо ел принесенный Анкой кусок вареного мяса с хлебом. Потом с жадностью припал к бутылке с молоком.
Подавая Анке опорожненную бутылку, он обеспокоенно оглянулся и к чему–то прислушался:
- Ну, иди, Анка, а то нас увидеть могут.
Когда голубое платье девочки скрылось в зелени кустарников, Дергач, свернув цигарку, задумчиво опустился на скамью около памятника.
Вдруг он, вздрогнув, рванулся вперед. Сзади его схватили чьи–то сильные руки, а перед ним, словно из–под земли, вырос казачий офицер с наганом в руке…
Спустя несколько минут "Фиат" мчался по городским улицам. Нарядная публика с любопытством смотрела ему вслед. В автомобиле между двумя офицерами неподвижно сидел человек в разорванной одежде, с забинтованной головой и со связанными руками.
На другой день, когда Анка собралась идти на кладбище, в сарае показался нищий. Осторожно ступая стоптанными чириками, он подошел к Миле.
- Ну как? - шепотом спросил он, кивая в сторону спящей Гринихи.
- Лучше сейчас… Доктор сказал - скоро поправится. - И, глядя на нищего сияющими радостью карими глазами, Миля спросила: - Это вы доктора к нам и дяде Ване послали?
- А ты откуда знаешь? - улыбнулся тот.
Потом, отозвав ее в угол, стал что–то тихо ей говорить:
- Ну, все поняла?
Миля утвердительно кивнула головой.
- Вот и хорошо. Когда пирожки раздашь, то не сразу домой возвращайся. Ну, прощай!
В этот день Анка на кладбище не пошла, а Миля вскоре после ухода нищего отправилась в город.
Приспущенные тяжелые шторы не пропускали солнечных лучей в богато убранный кабинет.
За большим письменным столом сидел есаул Богданов, просматривая лежавшие перед ним бумаги. В дверь осторожно постучали.
Богданов недовольно поморщился:
- Войдите!
Посетитель поклонился и взволнованно вытер большим клетчатым платком истасканное одутловатое лицо. Его маленькие темные глазки, запрятанные в толстые складки кожи, беспокойно перебегали с предмета на предмет.
Богданов нетерпеливо ждал, пока он усаживался в кожаное кресло против стола. Потом спросил:
- Ну, Клаус, какие новости?
Клаус взволнованно подскочил в кресле:
- Вот! Не угодно ли, опять то же самое! - И, порывшись в карманах пиджака, подал Богданову несколько смятых листков тонкой бумаги.
Тот брезгливо взял одни из них, расправил его костяным ножом и быстро пробежал глазами:
- Где?
- Казакам, уходящим на фронт, какая–то девочка пирожки в это заворачивала.
Богданов окинул Клауса ненавидящим взглядом:
- Задержали?
Тот заморгал глазами:
- Не удалось, господин есаул…
Резко двинув креслом, Богданов вскочил из–за стола:
- "Не удалось"! Вы лучше скажите, что вам удается? Получать за бездействие деньги?
Поймав себя на том, что он повторяет слова полковника, оскорбительно брошенные ему вчера вечером, Богданов устало опустился в кресло.
Черт дернул его пойти на эту собачью службу, в контрразведку, где он принужден работать целыми сутками! Но он, есаул Богданов, выловит всю организацию и докажет полковнику, что он умнее и энергичнее его.
Богданов пристально посмотрел на Клауса и холодно произнес:
- Идите! И не показывайтесь мне на глаза, пока не нападете на след комитета.
Клаус, обрадованно вскочив, уже хотел было скрыться за дверью.
- Постойте! Скажите, чтобы ко мне привели, как его… ну, арестованного на кладбище.
Два конвоира под руки ввели избитого до полусмерти Дергача, посадили его на стул и по знаку Богданова вышли из кабинета.
Богданов с любопытством посмотрел на арестованного.
"Ничего особенного, - подумал он. - То есть, абсолютно ничего. Нос кверху, на физиономии веснушки. Обыкновенный деревенский парень. Тоже… "организатор"!"
Дергач сидел молча.
Приоткрыв немного средний ящик стола, в котором лежал новенький парабеллум, Богданов откинулся на спинку кресла:
- Фамилия?
Дергач не ответил.
- Чин в русской армии?
Подняв голову, Дергач твердо посмотрел в глаза Богданову:
- Рядовой конного казачьего полка.
- Так… рядовой, - машинально повторил Богданов, критически осмотрев худенькую, но крепкую фигуру Дергача.
"Не пойму. Организатор… хм!" - И еще раз посмотрев на Дергача, спросил: - Каким отрядом командовал? Не скажешь? Что ж, великолепно! Я могу напомнить, если ты забыл.
Дергач продолжал безучастно смотреть в окно.
- Ну, хорошо, оставим это. А скажи, кто тебе голову перевязывал и пиджачок подарил? Да, кстати, чья это девчонка тебе еду носила? А–а–а! Не желаешь разговаривать? Что ж, дело твое.
Богданов встал из–за стола, прошелся по натертому воском паркету и остановился около Дергача:
- Слушай, Ваня! Парень ты молодой, жизни еще не видел - и вдруг умирать. Как же это, а?
Он достал серебряный портсигар, раскрыл его и протянул Дергачу. Тот отвернулся, проглотив слюну. Мучительно хотелось курить. Боясь, что Богданов прочтет это в его взгляде, он закрыл глаза и еще ниже нагнул голову.
Богданов, как бы разгадав его мысли, торжествующе улыбнулся:
- Не хочешь? Как угодно. А я закурю!
Он глубоко затянулся и стал медленно выпускать дым. Ноздри Дергача невольно дрогнули, хватив запах голубоватой струйки. Богданов весело расхохотался.
- Так вот, Ваня, ты, я вижу, жить хочешь! - Он уселся напротив Дергача, положив свою холеную руку на его колено. - Брось дурить, Ваня! Ты коренной казак, что тебе в большевиках этих? Переходи к нам. Ну, чего молчишь? Давай руку и получай вахмистрские нашивки.
Ты подумай - чин вахмистра и всего лишь за пустяковую услугу. Ведь ты же знаешь, кто входит в подпольный комитет. Ну, одну–две фамилии…
- Сволочь! - тихо, но внятно произнес Дергач. Он попробовал было встать, но почувствовал, что упадет, и остался сидеть. - Кадетская сволочь!
Богданов, сделав над собой усилие, улыбнулся:
- Что ж ты ругаешься? Я с тобой как с человеком, а ты…
И, не найдя подходящего слова, нагнулся к Дергачу, с притворной лаской заглянул ему в глаза:
- Наделал глупостей, ну и довольно. А насчет нашивок будь уверен! И перед отправкой на фронт - недельный отпуск. Ну, как, а?
Дергач, держась за ручки кресла, с усилием поднялся. Богданов, настороженно следил за каждым его движением. Но увидев, что Дергач слишком слаб, чтобы броситься на него, стал спокойно ждать, что тот будет делать.
У Дергача от вчерашних побоев кружилась голова. Он провел рукой по забинтованной голове:
- Слушай, ты, жандарм! Мне все одно умирать. Но когда придут наши, они найдут тебя и в погребе, и в свинушнике, и везде, где бы ты ни спрятался, спасая свою паршивую шкуру.
Богданов вскочил с кресла, бросился к столу и, выхватив из ящика парабеллум, прохрипел:
- А, так, большевистская собака!..
В комнату тихо вошел Кушмарь. Быстро окинув острым взглядом Богданова и Дергача, он молча подошел к столу и взял из рук Богданова револьвер:
- Нет, Петька, из тебя, кажется, никогда не выйдет хорошего следователя. Дай–ка его мне, я его по–своему допрошу…
- Бери! - хмуро бросил Богданов.
Кушмарь довольно улыбнулся.
- Ну, вот и хорошо. Он у меня, голубчик, язычок развяжет. - И Кушмарь весело подмигнул Дергачу: - Правда, куколка? Мне кажется, что мы с тобой проведем сегодня превеселую ночь. У меня и не такие, как ты, разговаривать начинали.
Дергач, сплюнув сгусток крови на паркет, насмешливо проговорил: - Что ж, если так, то чего же вы до сих пор комитет не раскроете?
- Что, что?.. Что ты сказал? - подскочил к Дергачу Богданов.
Кушмарь криво усмехнулся:
- Оставь его, Петр. Мы с ним подробно обо всем потолкуем.
Взяв со стола колокольчик, он резко позвонил. У дверей вытянулись конвоиры.
- Уберите арестованного! Ну, а теперь, Петька, пойдем обедать.
Богданов посмотрел на часы:
- Идем!
Звеня шпорами, они вышли из кабинета.
Глава XVII
Быстро мелькают дубовые спицы больших колес, сливаясь в сплошные вертящиеся круги. Серые кони идут крупной рысью по мягкой скатерти проселочных дорог, легко мча исхлестанную пулями тачанку. А позади клубится серо–желтая степная пыль.
Марина, устало облокотившись на пулемет, закутанный в брезентовый чехол, задумчиво смотрит на колесо.
Солнце только что показалось. Его огненный шар, низко нависнув над просыпающейся степью, бросает золотые снопы косых лучей. В ожившей после проливных дождей траве звенят тысячи кузнечиков. Первые суслики настороженно вылезают из маленьких норок, встают на задние лапки, зорко всматриваются вдаль. И если, заслоняя лучи солнца, мелькнет над одним из них черная тень от крыльев ястреба, с пронзительным свистом мгновенно ныряют в норки.
Два месяца прошло с тех пор, как Марина ушла с отрядом. Два месяца кружит она с ним по хуторам и станицам.
Не раз приходилось ей за это время перевязывать под обстрелом раненых, выносить их с линии огня, из–под самого носа белых.
Марина не только ухаживала за ранеными, но и участвовала в бою. Она быстро научилась владеть пулеметом и вызывала восторг у бойцов своего отряда, когда спокойно строчила по цепям белых, идущих в атаку. Словно спелые колосья из–под ножей лобогрейки, ложились вражеские цепи почти у самого пулемета, ложились и уже не вставали вновь.
Однажды в бою под Екатеринодаром пришлось Марине перевязывать раненых на батарее. С тех пор овладела ею неотвязная мечта научиться стрелять из орудия. Даже, к командиру подходила с просьбой перевести ее номерным в батарею.
Командир, спрятав в усах улыбку, вдруг строго посмотрел ей в глаза:
- Ну, пошлю я тебя на батарею, а в лазарете кто будет работать? Ты что думаешь, революцию только артиллеристы делают? А ты, когда раненых под пулями перевязываешь, разве жизнью не рискуешь?
От командира Марина ушла смущенной, с растерянной улыбкой, но мысли научиться стрелять из орудия не бросила.
Вот и сейчас, везя со станицы медикаменты, она с тревогой думала о том, что командир батареи может забыть про свое обещание давать ей уроки артиллерийской стрельбы.
Марина вздохнула и устало закрыла глаза, стараясь задремать. Ее мысли в тревожном взлете перенеслись к Андрею. Где–то он теперь? Может, свалился где–нибудь в степи под ударом кадетской шашки. Или раненый лежит в глухой балке, всеми оставленный и забытый… И долго не могла сна оторваться от этих горьких дум. Слезы одна за другой катились с ее ресниц на загорелые щеки. Так, с мокрым от слез лицом, и заснула она под мерный топот лошадиных копыт.
После ночного налета на Екатеринодар Андрей увел свою сотню в горы, к Новороссийску, и вскоре присоединился к проходившим вблизи таманцам.
Командующий Таманской армией, вахмистр старой службы Матвеев, ласково принял Андрея, подробно расспросил о скитаниях его отряда и сказал:
- Вот и добре! Будешь со своими хлопцами нести разведку. Мне при штабе позарез опытные разведчики нужны.
В этот же день Андрей встретился с Максимом, командиром батальона в первой колонне.
Друзья, обрадованные неожиданной встречей, несколько секунд молча смотрели друг на друга. Потом Максим радостно улыбнулся, порывисто обнял Андрея.
- Ну, а где ж Дергач? - спросил он и, обеспокоенный молчанием Андрея, тревожно потянул его за рукав.
Тот глухо ответил:
- Нету Дергача, Максим… Убит под Екатеринодаром… и даже тело его подобрать не смог.
Максим подавленно опустил голову:
- Наш полк тоже разбит. Сергеев…
- Убит?! Да что ж ты молчишь? - невольные слезы появились в глазах Андрея. - Не уберег старика нашего, не уберег ты, Максим!..
Максим, взяв Андрея за рукав черкески, увлек его в сторону. Сев около одной из повозок на постланную Андреем бурку, они проговорили всю ночь. А вокруг них ярко горели костры, возле костров спали истомленные тяжелым переходом люди. И лишь часовые зорко стерегли покой остановившейся на отдых армии.
Шел сентябрь 1918 года. Сотня Андрея, выполняя роль конной разведки при штабе Таманской армии, вместе с ней прошла путь по берегу Черного моря до Туапсе. Вместе с ней она питалась кислицами, голодала. Она первая ворвалась в город.
После короткого отдыха армия направилась на Армавир. Далеко опередив медленно двигавшиеся части, шел со своей сотней Андрей.
На утро пятого дня пути он вступил в станицу Белореченскую.
Настороженно двигались дозорные по главной улице. Братья Бердники, идущие головными, уже проехали половину станицы, как вдруг из боковой улицы вывернулся всадник с погонами и трехцветной кокардой на папахе.
От внезапной встречи все трое растерялись. По лицу белого конника неожиданно промелькнула радостная улыбка:
- Да, никак, Бердники!
- Трынок! Ты как, бисова собака, к кадетам попал?
Трынок был явно смущен. В волнении он машинально спустил курок винтовки с боевого взвода. Герасим, заметив это, усмехнулся и, подъехав к нему вплотную, сурово спросил:
- Ну, что ж молчишь? Когда Андрей тебя в свою сотню звал, что ты говорил? "Навоевался! Хватит!" А кадеты пришли - ты к ним пошел!.. - И, смерив презрительным взглядом неказистого маштачка, на котором сидел Трынок, насмешливо протянул: - Ну и конем наградили тебя кадеты за верную службу! Кислое молоко на нем возить, а не в разъезды ходить!
- Забрали!.. Разве я охотой пошел бы? - пожаловался Трынок, с завистью поглядывая то на Мишкину гнедую кобылицу, то на донского, чистых кровей, Герасимова коня.
- Пошел бы с нами, так не забрали бы! - зло кольнул серыми глазами Мишка. - А вот брата твоего, что кадеты под Туапсе убили, того не забрали…
Трынок вздрогнул. Его глаза испуганно взметнулись на Бердниковых:
- Ваську, говоришь, убили?
- Твои же друзья зарубали. Чего глаза–то вытаращил?
Герасим взял винтовку в обе руки:
- Слазь, дура, с коня! Мишка, забери у него винт.
Трынок послушно протянул Мишке винтовку, подавленно сполз с седла на землю.
- Где твой разъезд? - отрывисто бросил Герасим, схватив маштачка за повод.
- Там, на окраине, в саду…
- Сколько их?
- Десяток человек…
- Офицер есть?
- Нет. Старший урядник.
- Окромя тебя, каневчан нет?
- Полковник Лещ здесь, у него много каневчан.
- Это какой же такой полковник? Уж не каневской есаул Лещ?
- Он самый.
Мишка презрительно сплюнул:
- Эх ты, казак! К бандиту пошел служить…
Трынок смущенно молчал. Переминаясь с ноги на ногу,
он неуверенно смотрел на Бердниковых:
- Ну, а вы какой части будете?
Мишка гордо выпрямился в седле:
- Мы таманцы.
Лицо Трынка дрогнуло: