- Я дам тебе щетку и мыло. Вода в сенях, бери ведро и отправляйся в сад. Но знай, один этюд мой. Надо украсить корпункт.
- Я тебе подарю… выберешь любой. - Гуренко скользнул в сени, загремел ведром.
- Кажется, Бобрышев идет… Точно, он! - глянув в окно, совсем повеселел Виктор. - Пошли встречать.
Майор Бобрышев не успел прикрыть калитку, как его уже окружили товарищи.
- Ты откуда взялся такой чистенький? - пожимая руку приятелю, удивился Гайдуков. - Смотрите, друзья, на нем ни пылинки, ни соринки.
- Он умнее нас оказался, в Тускаре выкупался. А мы, Юрий Сергеевич, не догадались, - пожалел Седлецкий.
- Речушка узкая, но ямки есть подходящие, - заметил Бобрышев.
Он сильно загорел, поправился, на щеках исчезли мелкие рябинки, и лицо его приняло еще более добродушное выражение.
- Друзья мои, время уходит, - спохватился Виктор. - Гуренко, пять минут срока - и чтоб блестел, как: стеклышко. Склад могут закрыть на переучет, без сапог останетесь.
- Да, да, пошевеливайтесь, Юрий Сергеевич, - поторопил его и Седлецкий.
Пока Гайдуков возился с консервными банками и доставал у хозяйки посуду, корреспонденты вошли в дом, скрипя новыми сапогами.
- Дойдем до Берлина и на парад явимся, - приплясывал Бобрышев.
Гуренко развернул сверток, расставил на кушетке и стульях этюды.
- Ну, как?
В комнате воцарилась тишина. После большой паузы Седлецкий сказал:
- Сколько разнообразных типов, контрастов самых неожиданных. Народ на войне… Хорошо! Я, Юрий Сергеевич, приятно удивлен.
- Вы меня захваливаете…
- Нет, Седлецкий прав, удачные этюды. - Скрестив на груди руки, Бобрышев подошел к кушетке. - Особенно пейзажи написаны с душой. Простор, свет, братцы.
Гайдуков, по привычке подкручивая двумя пальцами кончик уса, думал: "На каком же остановиться? Пожалуй, попрошу этот…"
Он долго смотрел на один этюд. Солнечный луч проник в глубокий блиндаж и озарил лицо девушки-связистки. На березовом столе, в снарядной гильзе синел букет полевых цветов.
- У нас было условие… - Гайдуков протянул руку, - эту вещь я возьму в рамку…
- Пожалуйста. - И Гуренко сложил этюды. - Ну, а теперь рассказывай, Виктор, что у тебя тут слышно..
- Ты с передовой приехал…
Гуренко понизил голос:
- Ходят слухи, будто бы организован новый, Степной фронт. Это правда?
- Такой фронт существует.
- Это хорошо, больше уверенности, - набив табаком трубку, откинулся на спинку кресла Бобрышев. - Если нашу пехоту прикроют с воздуха, она устоит, выдержит любой натиск врага. И тогда Степной фронт - резервная сила - покажет себя…
- У противника появился новый истребитель "Фокке-Вульф-190". Знаете?
- Дорогой Семен Степанович, это уже не новость. Наши истребители не хуже немецких, а лучше! Было бы их побольше!
- Я надеюсь на тыл. Народ всю силу отдает фронту. Кто из вас бывал на аэродромах? Там далеко не пустое поле… А леса? Они ломятся от танков. Вот оно как! - многозначительно произнес Гайдуков.
- Когда же придет конец тишине? - воскликнул Гуренко. - Надоело сидеть на одном месте. Рвануть бы вперед! На Украину! А там… Польша, Румыния, Чехословакии… И вот вдруг видим мы… Ну, как вы думаете, что? - Гуренко передохнул, лицо его просияло. - Дорожный указатель: "Берлин. Городская черта". А?
- Осенью б этой или зимой! Нет, вряд ли… война затянется, - сказал Гайдуков и, окинув взглядом стол, добавил тоном хозяина: - Ну что ж, сейчас мой гроссмейстер Ковинько хлеб принесет, и тогда сядем перекусить.
Бобрышев встал, дымя трубкой, прошелся по комнате. Его внимание привлек трофейный автомат. Майор взял в руки оружие и удивленно посмотрел на Седлецкого.
- К чему это? Смешно, друг, и пахнет саморекламой. Вы только послушайте, - обратился он к Гуренко и Гайдукову: - "Поэту Седлецкому от полковника Калюжного". Скажем прямо - надпись ненужная.
- Семен пошутил и нацарапал гвоздем, сотрет. Какая там самореклама? - заступился Гайдуков.
Седлецкий усмехнулся.
Я вовсе не думал шутить и не собираюсь уничтожать надпись. Мне подарили новый автомат. Вам завидно? Признайтесь!
- Кто завидует? Есть чему… - укоризненно покачал головой Гуренко.
- А мне так нравится, - нахмурился Седлецкий. - Можете не читать чужих надписей.
- Друзья, вот картинка: Седлецкий едет на попутной машине в армию. Рядом сидят незнакомые бойцы и офицеры. Им хорошо видна надпись на автомате. Так вот кто их спутник! Читайте, завидуйте, - рассмеялся Бобрышев. - Едет фронтовая знаменитость!
- Это мое личное дело! - выкрикнул Седлецкий.
Вошел шофер. Все замолчали. Ковинько нарезал хлеб, Гайдуков достал из шкафа самодельные бумажные салфетки и пригласил товарищей к столу. Ели вяло, без аппетита. Разговор не ладился. Молча распили бутылку кагора, но и вино не подняло настроения.
Гайдуков злился на Седлецкого. "Черт возьми, одна капля дегтя - и все испорчено". Все же он попытался развеселить компанию и рассказал новый анекдот о военторге. Анекдот был довольно остроумен, но встретили его равнодушно. До конца обеда Виктору так и не удалось разбить ледок натянутости и принужденности.
Ковинько внес в комнату сиденье от машины и потертую спинку дивана.
- Это же превосходно! - Бобрышев потрогал рукой пружины. - Постель обеспечена. Теперь ночи короткие, да и некогда залеживаться. Мне с Юрием Сергеевичем ехать в одном направлении. Мы уйдем до рассвета, ночью больше попутных машин.
- Если хочешь, Ковинько подбросит вас до контрольно-пропускного пункта, - предложил Гайдуков.
- А зачем? Здесь каких-нибудь пять минут ходьбы, - возразил Бобрышев.
- Так где же мы устроим капитана Седлецкого? - обратился Гайдуков к шоферу.
- Не беспокойтесь, товарищ капитан в обиде не будет. - И, почесав затылок, Ковинько достал из шкафа плащ-палатку. - Устроим…
На рассвете Гайдуков услышал сквозь сон, как Седлецкий, сопя, топтался у стола. Потом что-то упало, звякнуло и с шумом покатилось. Майор открыл глаза.
- Ты что тут?..
- А, черт! - распахнув окно, Седлецкий швырял в кусты какие-то предметы.
Гайдуков вскочил с кушетки. Он никогда не видал поэта таким разъяренным. Его волосы были взъерошены, глаза сверкали.
- Ах, черт, ах ты, черт! - восклицал Седлецкий. В окно летели банки из-под консервов и щербатые горшки. На одном из горшков Гайдуков прочел надпись: "Поэту Седлецкому от благодарных жителей Свободы". У Виктора запрыгали кончики усов, он расхохотался.
- И ты с ними заодно? Задумали меня разыгрывать… - Седлецкий схватил последний горшок, швырнул его в сад.
И тотчас в комнату ворвался грохот бомбежки. Задребезжали стекла, с потолка посыпалась штукатурка. Седлецкий пригнулся от неожиданности, вобрал голову в плечи.
- Что это?
- Кажется, началось…
Тяжелое громыхание повторилось. Все двери захлопали. Казалось, невидимки вошли в дом. В сенях испуганно закрестилась хозяйка.
- Матерь божья, заступница наша… Спаси и помилуй! - продолжая креститься, старуха выбежала во двор.
Корреспонденты выскочили на крыльцо. С чердака по приставной лестнице не спустился, а съехал Ковинько. Он подтянул ремень.
- Машину заводить?
- Не торопись… - Гайдуков из-под ладони всматривался в небо.
На востоке оно было нежно-розовое, на западе - плавали в синеве серые дымки. Отрывисто били зенитки. Высоко над головой сверкали частые вспышки. Они казались багровыми кляксами. Небо наполнилось металлическим гулом.
Как ни старался Виктор, но увидеть самолеты не удавалось.
- Бомбят с большой высоты… - Он спрыгнул с крыльца, повернулся к шоферу. - А давно ушли Бобрышев и Гуренко?
- В полночь.
- Молодцы, словно чувствовали… Теперь они проскочили.
- Нам необходимо действовать, - возбужденно заговорил Седлецкий. - Все ясно. Битва началась.
- Прежде всего надо выяснить обстановку.
- Ты прав, сходи в штаб.
- Хорошо, ждите меня. Я быстро справлюсь…
Из кустов выскочила черная дворняжка и, нагнав в саду Гайдукова, стала к нему ласкаться. Вдруг собака поджала хвост и, повизгивая, побежала к щели. "Знает, куда прятаться". Виктор замедлил шаг, прислушался. "Нет, кажется, все в порядке". Едва он успел закурить, как зенитки, охранявшие штаб, открыли огонь. Над садом повисли темные барашки облачков. Рассекая листву, на дорожку посыпались осколки. Гайдуков быстро перебегал от дерева к дереву.
Седлецкий стоял на крыльце и хорошо видел, как из-за облака вынырнул самолет.
- Смотри, Ковинько, "Мессершмитт-110".
- Это он!
Зенитчики усилили огонь. Затаив дыхание, Седлецкий следил за разрывами.
- Ну-ка, еще раз, дайте ему, хлопцы, - шептал Ковинько.
Удаляясь, самолет взял курс на монастырь и неожиданно спикировал.
- Ишь, завыл дьявол, отбомбится и уйдет. Тоже мне зенитчики. Огонь! Три лаптя левее солнца… - раздраженно выкрикивал Ковинько.
Бомбы разорвались далеко за садом. Сверкнул красный гребень пожара и быстро погас.
- Надо все-таки взглянуть, куда ж он всадил… - И Ковинько полез на чердак. Он быстро спустился. - Беда, товарищ капитан, - голос его задрожал.
- Что случилось?
- На доме командующего вся черепица разворочена. Прямое попадание. Вот оно что!
- Да не может быть!
- Все может… Бомба, она не разбирает…
- А ты не ошибаешься?
- Точно говорю.
- Подождем майора, тот все узнает. - И Седлецкий присел на ступеньках крыльца. Заметив Гайдукова, он поднялся, поспешил навстречу. - Командующий жив?
- Жив. Его в домике не было. А вот врач, лечивший генерала, убит.
- Ты смотри!
- Разведка врага не дремлет. Это ее работа. Я не верю в случайность.
- Ас прилетал… Ну, какие новости на фронте? Атаки врага отбиты?
- На фронте тишина, а вот в тылу у нас - гром. Враг хочет уничтожить Курск, разбомбить железнодорожный узел. Ну, а главное - это показать перед генеральным наступлением силу своей авиации, запугать нас. Воздушная битва в разгаре. Поедем, Семен, к летчикам. Сделаем полосу. Согласен?
- Видишь ли, я плохо разбираюсь в авиации. Это не моя стихия. "Рожденный ползать летать не может", - сострил Седлецкий. - Буду добираться к своей пехоте.
- А я махну к летчикам. Ковинько, заводи машину!
Шофер побежал в сарай.
Не прошло и полминуты, как полуторка подкатила к крыльцу.
- До свидания, Семен! - Гайдуков хлопнул дверцей.
- Желаю успеха! - крикнул Седлецкий.
- Куда же ехать, товарищ майор? - И Ковинько поправил пилотку.
- В авиационный полк. Командира эскадрильи капитана Белова знаешь?
- Героя Советского Союза?
- Вот и поезжай к нему!
Анатолий Белов сквозь сон услышал частые удары в гонг. Это был сигнал боевой тревоги. В одно мгновение Анатолий откинул одеяло, оделся и, застегивая на ходу комбинезон, выбежал из хаты.
Село еще спало, окутанное легким туманом. Посреди улицы пофыркивали моторами полуторки. К ним отовсюду спешили летчики. И когда машины тронулись, все торопливо закурили. До аэродрома семь минут езды, и перед вылетом хотелось лишний раз затянуться резаным самосадом, подарком местных табаководов.
- Ну и табачок!
- Дерет в горле, будто когтями.
- Недаром капитан Белов назвал его "рашпилем".
Летчики рассмеялись. Анатолий повернулся к своему напарнику, старшему лейтенанту Березко.
- Слышишь, Григорий? Зенитки бьют!
Белов и Березко взлетели первыми. Анатолий посмотрел вниз. Туманная дымка затемняла овраги. Но в долине уже серебрились знакомые пятна озер. Над светлой лентой Тускаря проносились эскадрильи краснозвездных яков.
"Спасибо вам, уральцы, вот это машины! - порадовался Анатолий. - Теперь держитесь, фоны-бароны, небо наше!"
Станция наведения предупредила:
- Внимание! Северо-западнее Свободы на высоте четырех тысяч метров тридцать юнкерсов. Истребители противника идут позади бомбардировщиков с большим превышением.
"Тактическая новинка, - подумал Анатолий, - хитрят гитлеровские асы: бомбардировщики летят без прикрытия, атакуйте их, "ястребки"! А мы тут внезапно и нагрянем, навалимся на вас сверху. Нет, не выйдет!"
На большой высоте дышать становилось все трудней. Белов натянул кислородную маску. В шлемофоне послышался голос Березко:
- Слева, внизу, группа юнкерсов.
- Вижу, их встретят, сейчас появятся истребители. Наблюдай!
Анатолий чувствовал - наступает решительный момент. Из глубины неба вынырнут и мессеры и фоккеры. Сколько их будет? Неизвестно! Все равно он пойдет с напарником в атаку, свяжет их боем, отсечет от юнкерсов.
На востоке из-за тучи выкатилось ослепительное солнце. И шестерка фоккеров не заметила приближения краснозвездных яков.
Анатолий еще издали увидел на капоте ведущего фоккера две желтых пилы - зубы дракона. "Ас!" - мелькнула мысль, и в ту же секунду он ударил из пушки.
Вспыхнуло яркое пламя. "Фокке-Вульф-190" потерял управление и вошел в штопор. Строй фоккеров рассыпался, они повернули назад и на больших скоростях ушли.
- Есть один костер! - услышал Белов голос напарника. И тут же Березко предупредил: - Справа, внизу, восьмерка "М-110".
- Атакую, прикрой! - отрывисто бросил Анатолий.
Самолеты с черными крестами и свастикой торопились. Пять минут лета - и они над Курском! Вдали уже поднимались, выступали из густого дыма каменные громады. Над восточной окраиной города нависли бурые тучи. На железнодорожных путях разгорались пожары. Пламя вихрилось над разбитыми цистернами и вагонами.
Атака двух краснозвездных яков была стремительной. Она ошеломила гитлеровских летчиков. "М-110" потеряли свой боевой порядок. Они сбросили бомбы на песчаные холмы и, огрызаясь огнем, пошли на запад. В ту же секунду вблизи вражеских самолетов засверкали разрывы снарядов. "М-110" попали в зону зенитного огня. Яки спикировали и ушли на бреющем.
"Отразили удар", - набирая высоту, думал Анатолий. Он был счастлив. Не посыпались бомбы на город!
Вдали, за извилистым Сеймом, Белов заметил группу юнкерсов. По каскадам огня он понял: там шел упорный бой. Юнкерсы стали в круг и отбивались от истребителей.
Зайдя со стороны солнца, Белов атаковал юнкерса. По левой плоскости бомбардировщика пробежал огонь. Фашистский летчик скольжением сорвал пламя, сам открыл ответный огонь. Но присоединиться к своим ему не удалось.
"Откололи, теперь надо добить!" - С этой мыслью Анатолий повторил атаку.
На помощь Белову пришел Березко. Враг хорошо понимал, что сулит ему встреча с двумя советскими истребителями, круто развернулся и, ощетинившись огнем, пошел к линии фронта.
Два мессершмитта вынырнули из туч. Увлекшись погоней за бомбардировщиком, Березко оторвался от Белова, и тот оказался один против двух вражеских истребителей. И все закружилось, замелькало. Желтеющие полосы хлебов, перекрестки дорог, зеленые массивы лесов, и снова синева неба, рассеченная трассами снарядов и пуль.
Положение было критическим. И тогда пришло решение - идти в лобовую атаку. Расчет на то, что нервы врага не выдержат, был правильным. Когда казалось, что вот-вот машины столкнутся, фашист резко взмыл свечой вверх. Но Белову достаточно было мгновения. Красная трасса ударила по брюху мессершмитта. Самолет на какое-то мгновение замер в воздухе, как-то неестественно завилял и, окутанный дымом, вошел в штопор. Белов, заметив возвратившегося Березко, сосредоточил огонь на ведомом. Но тот сманеврировал и вышел из боя.
Огромный костер падал на землю. В полосе дыма мелькнул купол парашюта. "Немец спрыгнул…" Анатолий хотел подать Березко условный знак "возвращаемся на аэродром", но внизу неожиданно появился мессершмитт.
Над куполом парашюта сверкнула огненная нить трассы. "Расстреливает сбитого товарища, а нам нужен "язык". Анатолий спикировал, дал очередь.
Гитлеровский ас скользнул вниз и, слившись с местностью, исчез. Яки описали круг над оврагами. Немецкий летчик приземлился. В хлебах погас купол парашюта, он сделался похожим на скомканную простыню. Анатолий видел: на дороге взметнулась пыль, грузовик затормозил, и два человека бросились к немецкому летчику.
"Ведут! Пора и нам на заправку…" Белов покачал плоскостями, пошел на бреющем.
Немецкий летчик сдался без сопротивления. Он поднял руки и взволнованным голосом крикнул:
- Рус, плен!
Обыскав немца, майор Гайдуков отобрал вальтер, планшет с картами и офицерское удостоверение. Пленный поспешно снял ручные часы, протянул их Гайдукову.
- Битте…
- Сами видим, что битый, - процедил сквозь зубы Ковинько.
Майор отстранил руку немца.
- Мы не грабители, понятно?
Пленный быстро заговорил. Но Гайдуков ничего не разобрал. Он мучительно напрягал память. Как назло, в нужную минуту все немецкие слова словно выветрились из головы.
- Надевай свои часы! Русского языка не понимаешь? - опустил винтовку Ковинько. - Твой Гитлер бандюга…
- Гитлер капут! - воскликнул пленный.
Ковинько усмехнулся:
- Эту песенку вы всегда поете с опозданием..
- Придется доставить пленного в штаб дивизии. Сделаем небольшой крюк, - заметил Гайдуков.
Майор сел с немецким летчиком в кузов. И снова затарахтела полуторка, заклубилась пыль. Небо по-прежнему звенело, словно натянутая до предела струна. В знойном просторе тянулись на Курск косяки вражеских пикировщиков.
В штабе авиадивизии Гайдуков встретил знакомых офицеров. Из коротких разговоров создавалась картина воздушного сражения.
"Генерал-фельдмаршал Рихтгофен с разных направлений бросил на Курск самолеты всех систем, "под метлу", - записывал в блокнот Гайдуков. - Первые эскадрильи наших "ястребков" встретились с превосходящими силами противника и все же связали их боем. Только небольшим группам фоккеров и мессершмиттов удалось пойти за своими бомбардировщиками.
Встретив сильное сопротивление нашей авиации, противник меньшими группами бомбардировщиков пытался повторными налетами с интервалами в тридцать минут пройти безнаказанно к цели. Он думал, что советские истребители будут на заправке. Расчеты врага не оправдались, в небо взлетели резервные эскадрильи "ястребков"…
Пока Гайдуков делал пометки в блокноте, пришел черноглазый юноша со звездочкой на серебряных погонах и принялся опрашивать пленного.
- Переведите, младший лейтенант, - сказал подполковник в роговых очках и щелкнул портсигаром.
- Обер-лейтенант Вильям Голлингер готов дать любые показания.
- Что его побуждает?
- Он обозлен. У него был напарник - заядлый фашист майор фон Реб. В решительный момент боя он не прикрыл Голлингера. Когда же обер-лейтенант выпрыгнул из горящего самолета и раскрыл парашют, фон Реб внезапно приблизился и попытался расстрелять своего товарища. Пленный говорит: "Если б не подоспел русский истребитель, то Вильям Голлингер спустился б на землю мертвецом".
- Это материал для юмора, - усмехнулся подполковник и придвинулся к Гайдукову. - Вот видите, корреспондент, двойная работа у наших летчиков: и сбивать надо и охранять! Спросите, переводчик, почему Голлингера пытался убить его напарник?