6
Избитого Ивана втолкнули в тот же амбар, где он сидел прежде. Иван грохнулся на деревянный настил, слышал, как снаружи гремели замком. Потом стихло.
- Ах ты раззява! - выругал Иван сам себя, ощупав бока. - Ну что ж ты, голова телячья! Так тебе!..
- Ты что так ругаешься, батя? - сказал вдруг кто-то из темноты.
Иван притих и спросил удивленно:
- А кто тут?
- Есть кое-кто.
Иван наклонился в угол, где сидел человек:
- Кто ты?
- Я? А вот давай руку, пощупай.
Иван протянул руку и нащупал стриженую голову.
- Солдат?
- Солдат, так точно.
- Как же ты, браток?
- А вот так. Все из-за этого… что ты щупал.
- Как так?
- А очень просто. Ты как угадал, что я солдат?
- Так ведь ты… Голова у тебя… стриженая.
- Вот так и они определили. Ранен я… в ногу. Лежал тут в одном месте. Немного подсохло, пошел. Хотел к своим добраться. Барахлишко кое-какое добыл, переоделся, уздечку взял и иду, будто лошадь разыскиваю. Ловко придумал, верно? Фига с маслом! Встретили, говорят, кепку сними. Вот и отпрыгал.
- Выкарабкаемся.
Иван стал шарить но половицам, ощупал нижние бревна в стене.
- Напрасно. Я уже все проверял, - сказал солдат, но Иван все-таки все осмотрел.
- Вылезем как-нибудь.
- Я днем смотрел, ничего не нашел.
Иван посидел молча в углу, но не успокоился.
- Может, потолок разберем, - сказал он.
- Как его разберешь! По стене не залезешь.
- Нет, не залезть… Садись на меня.
- Как?
- Становись на плечи.
- Выдержишь?
- Выдержу.
- А ногу я совсем себе не покалечу?
- Ты помаленьку. Ну, давай попробуем.
Солдат не решался. Иван уперся руками в стену, подставив солдату костлявую спину.
- Давай.
Солдат вскарабкался на Ивана. Тяжеленный был, как трактор.
- Держишь? - шепотом спросил Ивана.
- Держу.
- Выдержишь?
- Замолчи ты!..
- Ну, держи давай.
Солдат покачнулся, ноги его соскользнули, и он грохнулся на Ивана, сбил его.
- Жив? Батя, жив?
- Жив, - ответил Иван.
- Ничего нам не сделать. Не удержаться мне.
Иван лег возле стены. Действительно, ничего не выйдет.
Он лежал и думал о том, что если побили его и не отпустили домой, а бросили в амбар, то, значит, плохо его, Ивана, дело. Если не выпускают, значит - каюк! А, все равно ведь когда-то умирать! Когда-то придет срок. Раньше, позже ли, а придется! Неохота, конечно. А на фронте кому охота погибать? Нет таких, но погибают. Только зачем же вот так, сразу? Для чего?
К утру Иван забылся в тревожном полусне. Очнувшись, он услышал музыку. В доме заводили патефон. Иван прислушался.
- Слышишь? - спросил он солдата.
- Слышу. Забавляются, мерзавцы.
Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы…
Веселая была песня. Но сейчас так грустно стало Ивану. И вроде бы подсказывала она ему, что надо прощаться с миром, пришла пора.
Немного позже за Иваном и солдатом пришли, вывели из амбара. От яркого солнца у Ивана щурились глаза.
- Обоих везти? - подталкивая Ивана в спину, спросил у кого-то конопатый.
- Обоих бери, - ответили ему из сеней.
- А может, одного оставить?
- Да вези обоих.
Ивана и солдата посадили верхом на одну лошадь. Солдата впереди, Ивана позади. Понизу, под брюхом лошади, связали веревкой ноги. Не убежишь! Конопатый сел на другую лошадь, постромок узды лошади, на которой сидел Иван, перекинул через руку.
- Двигай! - хлестнул постромкой по лошадиному крупу.
Они выехали за деревню и рысцой затрусили по разбитой дороге. Перед глазами Ивана трясся затылок солдата. Солдат был выше Ивана, и поэтому Иван плохо видел дорогу.
- Куда же ты нас? - спросил Иван у конопатого.
- На кудыкины пруды. Куда других, туда и тебя.
- В Новоржев?
- А хотя бы. Тебе от этого легче?
- А может, в могилевскую? Это поближе.
- Может, и в могилевскую.
- Нет, тогда ты нас так далеко не повез бы. Это точно. А ты чего? - спросил Иван солдата. Солдат тихонько простонал, хрящики ушей у него стали красными. Он указал на ногу. Иван наклонился и увидел на штанине у солдата кровь.
- Не могу.
- Что с тобой?
- Рана открылась. Ох!
- Потерпи.
- Не могу. Развяжи ноги, - попросил солдат у конопатого. Но тот, насупясь, угрюмо молчал.
- Развяжи, - попросил Иван. - Видишь, человеку больно.
Конопатый подхлестнул лошадь.
- О-о! Стой! Развяжи! Обожди, обожди, стой!.. Руки свяжи.. Не убегу! - просил солдат и, наклонившись, пытался достать до веревки. - Развяжи!
- Развяжи, слышишь! - закричал Иван, видя, как у солдата сделалось мокрым лицо. - Христом-богом прошу, развяжи!
- Стой, стой, что ты делаешь! Стой! О-о! - кричал солдат, откидываясь и падая Ивану на руки. Иван поддерживал его.
А конопатый все гнал.
За этими жуткими воплями Иван почти не расслышал выстрел, вроде бы щелкнуло что. Но пуля взвизгнула рядом. Конопатый схватился за винтовку. Лошадь, на которой сидели солдат с Иваном, прошла вперед так, что прикрыла конопатого. Он разворачивал свою лошадь, но тоже вроде бы еще не верил, что стреляли, недоуменно оглядывался. Лошадь Ивана потянулась к траве.
- Тпру! - крикнул конопатый и потянул поводок.
И в это же время раздался второй выстрел. Стреляли с пригорка. Конопатый выстрелил наугад, бросил поводок от Ивановой лошади и припустил в галоп. Удирая, он выстрелил еще раз, и непонятно было, по кому он стрелял - по тому, кто был на пригорке, или по солдату с Иваном, - пуля прошла рядом. Из кустов выбежал красноармеец.
- Свои, свои! - закричал Иван. - Тпру, стой! - пытался он остановить лошадь.
7
- Ну, мальцы, что теперь делать будем? - спросил Иван, осматривая своих новых товарищей. Они остановились на лесной поляне, поросшей редким березняком.
- Надо что-то делать.
- К нашим пойдем, - сказал солдат, освободивший Ивана. - К фронту надо пробираться. Когда мы в окружение попали, политрук велел рассредоточиться, по одному пробираться. Надо идти.
- До фронта сейчас далеко, - заметил Иван.
- Все равно пойдем.
Иван посмотрел на солдата, вместе с которым еще недавно ехал на лошади. Тот сидел на земле, обхватив ногу. Будто придерживал ее.
- На коне сможешь ехать? - спросил его Ивам.
- Не знаю.
- Ничего, не расстраивайся. Тебя как зовут?
- Петя.
- А тебя? - спросил он другого солдата.
- Коля.
- А меня - Иван. Ребров… Не одни мы тут, в лесу, еще люди есть.
- Надо выходить, - по-прежнему настойчиво повторил Николай. - Политрук приказал рассредоточиться!
- А куда его? - спросил Иван, указав на Петра.
Петр ждал. Он молча смотрел на свои руки, и чувствовалось, как он ждет, что ответит Николай, как он ужасно не хочет и боится остаться один и сейчас не решается обернуться, взглянуть на Николая, на Ивана, потому что боится ответа, которого ждет.
- Один пойду. А вы оставайтесь, - возможно, поняв, о чем думал Петр, ответил Николай.
- Оружие надо, - сказал Иван. - Оружия только нет.
- Правильно! - резко обернулся к Николаю Петр. - Ты зачем идешь, чтобы сражаться или спасаться? Сражаться можно везде. И всегда!
- Все-таки…
- Что?
- Там наша армия.
- Пока ты пробираешься, прячешься по кустам, времени пройдет достаточно. И это время немец будет жить безбоязненно, как хочет.
- Так что же делать? - спросил Николай, взглянув на Ивана.
- Драться, - ответил Иван.
- Трое - уже отряд, маленький, но отряд, - сказал Петр. И Ребров подумал о нем: "Молодец. Умный парень". - А командиром будете вы, - вдруг неожиданно добавил Петр.
- Кто? - недоуменно спросил Иван.
- Вы.
- Я?
Иван, смутившись, взглянул на Николая, потом опять на Петра. И покраснел, жарко стало.
- Нет, - покачал он головой. - Не гожусь я… Грехов за мной много. И белобилетник к тому ж…
- Не в этом дело.
"Мать честная! - подумал Иван. - Как же так? Небывало! И вдруг - меня! А я что, что делать-то?"
И испугался. Но тут же пришла на выручку исконная мужицкая хитрость - повременить, не отвечать сразу, воздержаться. Так-то и скромнее.
- Ладно, там поглядим, - сказал Иван. - А сейчас идти надо, уходить отсюда, а то вдруг в погоню пошлют. Петра надо перво-наперво определить в надежное место, пока выздоровеет. А ты можешь пробираться, если решил, - сказал он Николаю. Тот промолчал. - Можешь на коня сесть? - спросил Иван у Петра. - Попробуй.
Николай и Иван помогли Петру подняться, усадили на лошадь.
- Удержишься?
- Держусь.
"К куму надо везти, - решил Иван. - У нас в деревне будут шастать, найдут".
Кум жил в четырех верстах от деревни Ивана, в противоположную сторону от Полозова. Иван проходил лесом вблизи от своей деревни. Здесь, в своем лесу, он знал каждую тропку, каждый камушек. Любое болотце было знакомо. Все здесь еще в раннем детстве было истоптано босыми ногами. А потом сколько хожено!
Иван посматривал в ту сторону, где был его дом. Хоть и знал, что отсюда не увидит, а все поворачивался, смотрел. И у него тоскливо подсасывало под ребрами в левом боку.
- Баба у меня там, - не вытерпев, сказал Иван своим попутчикам.
- Где?
- Да вон в деревне. Деревня наша рядом. Мимо проходим. Баба у меня там осталась. Жена…
Но парни были еще очень молодыми и не поняли того, что хотел поведать Иван, или не придали значения, ничего не сказали ему в ответ, ни о чем не спросили. А Ивану не терпелось.
- Девки у меня, четверо. Младшая-то совсем еще ребенок. В школу вот должна была пойти.
- А старшей сколько? - поинтересовался Николай.
- Погодки.
- Богаты вы на дочек! А какую больше любите?
- Всех одинаково, - подумав, сказал Иван. - Все хороши, пока спят. Младшую-то вот… Ну та еще, конечно, маленькая…
Днем выходить из леса было опасно. Решили переждать до темноты. Расположились неподалеку от деревни, в которой жил кум Ивана. Сначала Иван собрался сходить к куму, не дожидаясь ночи, но потом передумал: мог заметить кто-нибудь из деревенских. Поэтому же Иван отвел лошадь подальше от того места, где они находились, стреножил и пустил на поляну. Возвращаясь, он пролез через заросли ольхи, спустился к роднику. В ольшанике лежали навалы сухого валежника, из-под него выбивалась крапива, седая от облепившей ее паутины. На паутине чернели мелкие крошки и шелушинки. В щелке между кустов темнела осока, и в ней журчал ручеек. Иван присел на корточки возле воды и долго слушал ее журчание.
"Вот, - подумал Иван, - идут дожди или не идут, а родник все журчит. Сколько силы в земле заложено, сколько накоплено".
Над осокой вились стрекозы. Гонялись одна за другой, сцеплялись, комочком падали вниз и вдруг возле самой воды рассыпались в стороны и садились на травинки возле Ивановых ног. Когда стемнело, Иван оставил ребят в лесу, а сам пошел к куму. Кум, маленький шустрый старикан, очень удивился, увидев Ивана.
- Ты? - воскликнул он. - А нам сказали, ты арестован, в Новоржев увезли.
- Не довезли, - сказал Иван. - Не нужен я им в Новоржеве.
- Ну, ты что? Ведь по делу?
- По делу.
Хоть никого и не было рядом, но Иван склонился к куму и пошептал в ухо.
- Н-да… - Кум помедлил, поскреб затылок.
- Что, боишься? - спросил Иван.
- Да и страшновато, - признался кум.
- Значит, отказываешься?
- Нет, не отказываюсь.
- Так что же, ни да, ни нет?
- Давай пока в лесу спрячем, а еду я буду носить.
- Ладно, пусть будет так, - согласился Иван.
Они прошлись по дальним лесным лугам, присмотрели подходящий стог сена, подрыли, получилось что-то похожее на шалаш. В теплые дни жить можно, а к зиме, может быть, и война кончится.
Пока ходили, рассвело. Взошло солнце. Сначала нежаркое, но уже большое, оно выкатилось из-за леса и стало заметно ползти вверх, постепенно накаляясь. И по его цвету, и по цвету неба, блекло-синему, как бы чуть полинявшему, Иван почувствовал, что будет жаркий, знойный день. Действительно, уже примерно через час высохла роса, застрекотали в траве кузнечики. Иван собрался уже идти за Петром.
И в это время раздалось несколько далеких выстрелов. Стреляли в той стороне, где была деревня Ивана. А затем задымило. Дым стал разрастаться, повалил клубами, и стало ясно, что там, за лесом, пожар.
У Ивана тревожно засосало под ложечкой. Он привстал, замер почти не дыша, вслушивался, смотрел на все разрастающийся кудластый дым. И будто почувствовал Иван недоброе, будто шепнул ему кто.
- Кум, а ведь это ж моя изба горит!
Но кум ничего не ответил.
- Ей-богу, она, а?
Иван все еще ждал, все надеялся, что сейчас начнут его разуверять, отговаривать, и, ожидая этого, в душе прося, оглянулся на кума. Но кум не разуверял Ивана.
И тогда Иван пошел на дым, все шибче, шибче, а потом побежал, повторяя:
- Ей-богу, она… Она…
Он поднялся на пригорок и теперь увидел, что действительно горит его дом. Жженую солому и пепел несло за деревню, сыпало по лугам.
- Она, - сказал Иван и оглянулся на кума. - Моя… Побегу, а?..
- Обожди, - запыхавшись, сказал кум. - Я схожу. Узнаю, кто там стрелял. А потом ты.
Кум ушел, а Иван не мог стоять на одном месте, то пробегал вперед, то возвращался на пригорок.
- А ведь она… Моя изба…
Наконец, не вытерпев, Иван побежал в деревню.
Он пробежал пустым прогоном, сокращая путь, перелез через изгородь, в огороды. Теперь слышно было, как ревет пламя, всплескивая широкими языками, трещит в огне дерево, испуганно-громко кричат бабы. Они бежали с ведрами от пруда и к пруду, растрепанные, краснолицые, а мужики растаскивали изгородь, чтобы огонь по ней не пробрался к другим избам.
Первой, кто увидел Ивана, была соседка-девчушка. Она выскочила из-за калитки, чуть не столкнувшись с Иваном, остановилась, испуганно глянула ему в лицо и, будто сжавшись вся в комок, прикрыла ладонью рот.
- Что?
Девочка смотрела на него, молчала.
- Где мои? Живы? - крикнул Иван.
- Увезли, - прошептала девчушка.
- Куда? - зачем-то спросил Иван, хотя и знал это.
- В Новоржев.
- Всех?
- Всех.
- Ах ты мать честная!
Иван шел, а ему что-то говорили соседи, они куда-то торопились, а он вроде бы и не видел, и не понимал этого.
- Ах ты мать честная! - растерянно повторял Иван.
Он остановился возле избы и смотрел на бьющее из окон пламя. Жаром ему пекло лицо, опалило брови и волосы. Кто-то рядом с Иваном плескал водой в огонь, кто-то багром стаскивал бревна с верхнего венца, а он вроде был тут лишним, в этой толкучке, в этой суматохе. Он единственный здесь ничего не делал.
- Ванюшка, родной мой! Горе-то наше горькое! - обхватив его, закричала, заплакала жена Василия.
- И батьку увезли? - спросил Иван, обняв ее.
- Увезли! Всех увезли. Остались мы с тобой, сиротинушки. Что ж теперь будем делать?
- Ну не плачь, не надо, нянь (он называл ее няней, потому что она присматривала за ним, когда он был еще маленьким). Может быть, еще и ничего, вернутся. Не плачь.
- Ох, чует мое сердце!
- Может, и ничего.
Побыв еще немного, поглядев, Иван повернулся и пошел. Он шел лесом, медленно волоча отяжелевшие ноги, и все повторял тихо: "Ах ты мать честная". Потом Иван сел на пенек в густом осиннике и заплакал. На народе крепился, а теперь не мог удержать слез, обхватил голову:
- Ребята, Наташка!.. И не побыл я с вами, почти не видел, не поговорил как следует… Ведро просила починить, так и не сделал. Наташка, что ж я?.. Как-же я теперь без вас, калеченый, изломанный? Как же теперь? Эх, судьба ты моя, судьба!.. Наташка, девки мои! Девки! И не попрощались! Мать честная!..
Поплакав, Иван вытер рукавом лицо, вздохнул и встал. Через полчаса, спрятав Петра в шалаше, Иван попрощался с кумом и решительно сказал Николаю:
- Идем.
- Куда?
- Идти надо. Нечего нам сидеть, некогда. Дело делать надо. Я не так давно тут в лесу солдат видел…
А вечером, когда присели отдохнуть, Иван прислонился спиной к стволу дерева, прикрыл глаза, и пригрезилось ему… Такой страшный был этот сон…
Будто оторвало Ивану ногу.
"Ничего, выживу, - подумал Иван. - Вторая есть".
И вторую оторвало.
"Руки есть. Можно руками драться".
Но и руки вдруг оторвало.
"Головой буду бодать! - решил Ребров. - Кусать буду, бить!"
Но и голову оторвало…
Иван очнулся, выпрямился и некоторое время недоуменно смотрел по сторонам. Приснится же такое!
"А что, если и в самом деле оторвет? - подумал Иван. - Что тогда делать буду?"
Он поднялся, одернул рубаху и сказал:
- Ничего, что-нибудь придумаю.
ОТ ПРЯМОГО И ОБРАТНОГО
