Только беспокойные поколения всадников могли дать такого потомка. Недаром в бригаду Кочубея приходили отважные джигиты из горной Осетии, Черкесии и Кабарды. Шли потомки знаменитых абреков, клали к ногам красного командира Кочубея обнаженные шашки - знак преданности - и клялись быть верными бойцами революции.
* * *
Выбивать белых из леска подался Наливайко. Кочубей умывался, фыркая в ладони, словно кот. Ему из фляжки сливал теплую воду Ахмет.
- Полей за шиворот, - попросил комбриг.
Адыгеец охотно опорожнил фляжку за шиворот комбрига.
- Вот зараз поснедаем! Как думаешь, комиссар? - сказал комбриг, утирая лицо и шею чистым носовым платочком, который накануне ему подарила Настя.
Умывшись, Кочубей сел за галушки.
- Вот забота! - толкая в бок Кандыбина, похвалился Кочубей, делая это незаметно от Насти, сидевшей поодаль. - Гляди, яких вареников нагарбузовала. Только малы. Для фронта надо вареник с конскую голову, шоб сразу сыт с одного заглота. Настя! - позвал он. - Подойди.
Настя приблизилась, сияюшая и веселая.
- Вы чего звали, Антонович? - скромно спросила она. По обычаю всех казачек, она называла мужа при людях на "вы" и по отчеству.
- Сидай, а то убьют, - пригласил Кочубей. - Где была, шо видела?
- Видела Володьку.
- Где? - оживился комбриг. - У Медянки?
- У Медянки, - подтвердила Настя, - книжечку читает.
- Ишь, грамотюка! - с гордостью воскликнул комбриг. - Сызмальству в книжках да в науке корень ищет, не то шо мы, чабаны. Счастье ему. С молодого возрасту в такое доброе время попал. Кончим кадета, сядет Ваня Кочубей за грамоту. Як ты думаешь, Васька?
- Не сядешь, Ваня, - усомнился Кандыбин, - что-то тебя на науку не тянет.
Сомнения комиссара имели под собой некоторую почву. Согласившись учиться грамоте, Кочубей очень уж старательно избегал занятий с комиссаром, стыдясь этой запоздалой страсти, хотя букварь бережно хранил в сумах вместе с запасными подковами, тренчиками и пачками маузерных патронов.
Кочубей, испугавшись, что комиссар разоткровенничается при жене о занятиях, быстро повернул разговор в другую сторону.
- На войне грамота не нужна. Зараз расскажу, як здорово я грамотного полковника подвалил. Ахмет не даст сбрехать. Ахмет! - позвал он.
Когда Ахмет подошел, комбриг продолжал рассказ:
- То дело было ще до твоего прихода, комиссар. Вот так было, як сегодня с жеребцом , так тогда с полковником. Выкинул я белую портянку из окопа заместо флага и сам вылез. Кадеты высунулись. Погукал я , як мог, во всю глотку: "Кто хочет один на один против Вани Кочубея?" Молчат. Спрятались. Я снова гукаю: "Нету, знать, храброго середь исусова войска?" Застеснялись. Вылез самый их главный полковник, красивый, высокий, - может, сам великий князь, - кричит, як резаный, тоже мне не уважит: "Держись за землю, рыжий хвастун, когда будешь падать". А мне - як вареником по губам: "Вот это на дело схоже". Порешили мы стреляться на маузерах. Он меня пулею в самый вершок шапки, в голову, мабудь, целил. А я его в грудь, просек, видать, насквозь. Упал, як чувал с половой. Дернули его в окоп, только подошвы сверкнули. А мабуть, грамотюка был, не хуже моего Володьки! - заключил комбриг и начал одеваться. - И выходит, комиссар, пока суть да дело, як‑нибудь без грамоты, - подмигнул комбриг, - а на всякий дурной случай для письменных делов есть у меня Володька, Левшаков… Так, што ль, Левшаков?
- В натуре так, товарищ комбриг, - бодро согласился адъютант.
- Шо ты там кончил? Якую заведению? - игриво спросил Кочубей, подмаргивая комиссару.
- Церковноприходской ниверситет, товарищ командир бригады.
- Видишь, який у меня штат, - гордо приосанился комбриг. - А Рой все удивляется, почему да отчего я генералов луплю.
* * *
Горбачев, возвращаясь с фронта, завернул в караул поболтать с другом своим, Свиридом Гробовым. Там он увидел Володьку, наводящего песочком и суконкой игру на клинок. Взял в руки Горбачев Володькину шашку, и запело в нем сердце менялы.
- Давай не глядя, навкидок, - предложил он.
- Не глядя не выйдет, а погляжу - может, с додачей покумуемся, - согласился Володька, поставив вопрос, как ему думалось, на довольно солидную почву.
Сабля Горбачева отвечала всем требованиям кубинского инсургента, была длинна, широка, а главное - неимоверной тяжести.
Обмен состоялся, и Горбачев, довольный проведенной сделкой, торопливо убыл, не сообщив даже как следует фронтовые новости.
XIII
В полдень следующего дня конский топот резко оборвался у главного подъезда отеля "Бристоль" в городе Пятигорске. С коней спрыгнули всадники. Восхищенный шепот пополз по бульвару. Сгрудилась любопытная толпа. Как же - с Курсавки, с фронта прибыл известный Кочубей.
- Вот это и есть он?! Тю, какой маленький!
- Маленький, да колючий. Не человек, а шило.
В "Бристоле" заседал ЦИК Северокавказской республики.
Кочубей, бросив поводья коноводу, вприпрыжку пошел к подъезду. За ним шли Кандыбин и Ахмет.
В дверях столкнулся с председателем ЦИКа Рубиным.
- Это ты главный будешь? - спросил Кочубей.
- Да я, - ответил Рубин, поглаживая бритую остроконечную голову.
Кочубей небрежно сунул ему руку и, взяв за локоть, отвел в сторону.
- А я - Ваня Кочубей. У меня до тебя есть дело. Мы с комиссаром надумали сгарбузовать пеший полк моего имени, во!..
- Ну и организуйте, а я при чем? - удивился Рубин, пытливым взором изучая Кочубея, известного ему до этого только понаслышке.
Кочубей подбоченился, язвительно скривил губы.
- Во! Правильно! Кабы я смог без твоей помощи это сделать, то на кой черт я бы сюда ехал?
Рубин, недоуменно пожав плечами, улыбнулся.
- Вы, может, ясней выскажетесь? Чем я вам могу быть полезен? - спросил он.
Кочубей, установив неподдельную искренность Рубина, снова взял его за локоть и, нагибаясь, вкрадчиво шепнул:
- Слышал я, шо ты буржуев намобилизовал окопы рыть?
- Да… Но какое это войско?
- Это моя забота, а не твоя, - произнес Кочубей, великодушно похлопывая Рубина по плечу. - Ты мне отпусти пятьсот або шестьсот человек. Только шоб были обуты и одягнуты. Понял?
Получив согласие и почувствовав доверие к этому человеку, Кочубей, подозвав Кандыбина, отвел Рубина в угол вестибюля, к широкому окну, наполовину заколоченному фанерой.
- Слухай, Рубин, да и ты, комиссар, - насупившись, сказал Кочубей. - Я одного не могу нияк понять. Якой судьбой Сорокин командует армией всей? Дать ему полк, во!
Рубин насторожился.
- Вы что знаете о главкоме? Кочубей грубо оборвал его:
- Сволочь он. Я с ним ще под Эйнемом поцарапался… за товарища Ленина.
- Как за Ленина? - живо переспросил Рубин.
- Сорокин говорил, шо Ленин не казак, шо он не умеет рубаться и верхи не может… - нервничая, рассказывал Кочубей. - А я ему на такие речи: "Брешешь ты! Я да ты як рубаемся, аж кости хрустят, а нияк кадетов только на Кубани не перерубаем, а товарищ Ленин по всей Расее им юшку с носу пустил".
Рубин и Кандыбин переглянулись. Рубина поразили искренность и непосредственность Кочубея, и он, ближе подойдя к нему, взял его за руку.
Кочубей вырвал раздраженно руку.
- Сорокин зря кинул Кубань, - выкрикнул он, - зря кинул Катеринодар, зря кинул Майкоп! Прятался от кадета, як червивый кобель в холодок, то в Петропавловку, то в Дундуковку, и зараз прячется. Кто зараз на фронте видел Сорокина? А шо он, сопливый рубака? Нет. Сорокин, может, и уважит кому, так только не Ване Кочубею…
Махнул рукой и направился к двери, не обращая внимания на Рубина, спешившего за ним; прыгнул на коня, оправил оружие.
- Сидай, комиссар, треба до фронта, - и, взвив жеребца на дыбы, потряс нагайкой. - А ты, кубанский председатель республики, помяни слово Вани Кочубея: принесет вам Сорока на хвосте лиха!
Томимый неукротимыми думками, скакал Кочубей. Отстали от него путники. Уже далеко от города, у Лермонтовского разъезда, догнал комбрига Кандыбин, и долго, до самых Минеральных Вод, говорили они по душам. Затягивалось голубое небо облаками, и острый пик Кинжал‑горы стачивался на глазах. Покрывался туманом, будто бараньей шапкой, скалистый Бештау. Кони в предчувствии грозы тихо ржали и пугливо шарахались от безобидных кустов шиповника и орешника, шумевших и принимавших к ночи уродливые формы.
XIV
По приказанию Рубина в Суркули в распоряжение Кочубея были отправлены мобилизованные социально чуждые элементы в количестве трехсот человек. Не совсем понимая, чего от них хотят, напуганные и жалкие, выстроились на улице Суркулей пригнанные буржуи. Переглядывались, перешептывались.
Беженцы из центральных губерний, спекулянты, фруктовщики, мануфактуристы. В пальто, пиджаках, ватниках, в шляпах, котелках, фуражках. Сближала их ненависть, пугала неуверенность. Заставлял трепетать слух о том, что они прибыли в ставку наиболее кровожадного и безрассудного большевика - Кочубея.
Вытянувшись безрадостными линиями соломенных крыш, насколько глаз хватал, лежали две улицы села Суркули от станции Курсавки вдоль линии железной дороги. Повис над степными хуторами прохладный день. Постукивали в отдалении пушки, так сходные по звуку с раскатами весеннего бодрого грома. Стояли буржуи, усталые от длинной дороги, переминались с ноги на ногу, ожидая решения своей судьбы.
Когда Рой подал отрывистую команду "Смирно!", собравшиеся замерли, повернув головы вправо.
Размахивая плетью, быстро приближался человек в белой папахе и серой черкеске, сопровождаемый живописной группой партизан. Сподвижники Кочубея - виртуозы бранных подвигов: лобовой атаки мостов, ночных переправ через бурные реки, внезапных налетов, сабельных ударов грудь с грудью. Лучшие из кубанской вольницы с алыми лентами на курпейчатых шапках. Широко гуляла их слава, множилась, пленяла воображение… Дрожали буржуи.
Кочубей остановился. Начал речь тихо, с убеждающим голубиным воркованием.
- Так во, граждане неимущие горожане пятигорчане… Надумали мы с политичным комиссаром сгарбузовать пеший партизанский полк имени Кочубея, то есть меня, бо Кочубей - оце я… - Он приосанился и, обведя глазами выстроенных людей, заключил свою короткую речь вопросом: - Так вот, будете ли вы, неимущие горожане, служить у меня?..
Буржуи молчали. Кочубей, насупившись, прошел вдоль фронта. Позади, с горящими глазами, цепкой походкой хищника следовал Ахмет. Проходя, Кочубей остро глядел в испуганные лица. Решив, что достаточное моральное воздействие произведено, он повторил вопрос, но ответа не получил. Положение становилось неудобным. Рушились его планы - набрать добровольцев. Сознание Кочубея не могло допустить мысли, что есть на свете люди, которые могут отказаться от чести драться под его знаменем. Бурел лицом, на щеки выскочили коричневые пятна - признак нарастающего гневного припадка. Заметив, что толстяк в передней шеренге, одетый в драповое пальто, что-то шепнул верзиле в пенсне и судейской фуражке и тот усмехнулся, Кочубей вскипел. Подскочив к толстяку, ударил его в живот кулаком, взвизгнул:
- Будешь, сука, служить у Кочубея, га?
Испуганный толстяк подогнул колени. Кочубей заподозрил в этом подвох.
- Будешь служить Кочубею?
Толстяк заметно серел в лице и быстро мигал. Нервное подергивание производило впечатление, что буржуй хитро подмаргивал собеседнику. Тут уже был предел всякому терпению. Кочубей огляделся, кинулся к плетню, вырвал кол, замахнулся… Толстяк диким голосом заорал:
- Буду служить, ей-богу, буду!.. - и повалился на колени, пытаясь поцеловать полу кочубеевской черкески. Вокруг - будто полая вода прорвала плотину. Все наперебой захотели быть пешими бойцами великого партизана.
Кочубей радостно заулыбался, облизнул губы. Подошел к толстяку. Похлопав его по плечу, весело сказал:
- Во, дурной! Так бы и давно. Я спрашивал, а ты сразу ничего не сказал… ишь, який застенчивый…
* * *
Кочубей был поглощен формированием.
- С добрыми чеботами на одну сторону. В жакетах и польтах - вот сюда. А вы, як больно хилы, раздягайтесь и разбувайтесь, никого не стесняйтесь и передавайте обмундирование дезертирам.
Подведенные во взводных колоннах двести дезертиров голодными глазами глядели на снимаемую одежду. Быстро примеряли сапоги, пиджаки. Курилась пыль, густо висли ругань и смех. Через два часа был окончательно сформирован пехотный полк имени товарища Кочубея.
* * *
- Ахмет, коня!
Черкесы подвели всхрапывающего белоногого дончака. Кочубей в седле.
- Троих в заводу, Ахмет! - приказал он, выбирая из-под себя черкеску и откидывая полы, хвастливо обнажив пунцовые шаровары с есаульским позументом.
- Комиссар, пока суть да дело, я подучу полк чуток. Ты, Володька, со мной, для… - Кочубей запнулся, - як то комиссар выражается, прокламации? Нет? Да, вспомнил… хитрое слово, натощак трудно… для провокации. Пускай толстопузые поглядят, шо детишки им сопли утирают.
Заметив, что Володька обиделся сравнением его с детишками, комбриг полуобнял его.
- Ну, ну, не серчай. Пошутил. Я ж по тебе за трое суток соскучился.
Комбриг вел новоиспеченный полк к железной дороге. Здесь, у разъезда Суркуль, была удобная площадка для строевых занятий, а тактические он решил провести вдоль линии железной дороги, атаковав в учебных целях северозападную окраину Курсавки. Пехотинцы подняли жуткую пыль.
- Як на похоронах, - оглядываясь назад, недовольно заметил комбриг, - волочат ноги, пылюку гребут… И як такие неудахи нами управляли? - Скомандовал: - Полк, бегом, марш!
Буржуи побежали рысцой, испуганно взирая на грозного всадника, пропускающего их мимо себя.
- Бегут и то як не люди, - бурчал требовательный военачальник.
Ехали молча. Кочубей оглядывал седло и, заметив, что козловая подушка распоролась, покачал головой. Перевел взгляд на спутника, остановил взор на Володькиной шашке и округлил глаза.
- Шо это за саблюка у тебя, Володька! Ну-ка, вытяни.
Володька охотно извлек шашку. Кочубей удивленно разглядывал драгунский клинок, поворачивая его во все стороны. Клинок был покрыт крупными пятнами ржавчины. Кочубей ковырнул ржавое пятно ногтем.
- Кровь! Кровяная ржа. И як таким дышлом рубать? Шо это за фокус, Володька?
- Это мачете, - гордо заявил Володька.
- Шо?
- Мачете.
Комбриг рассмеялся.
- А я думал - шашка. Видишь, який с меня казак. А где ж твоя шашка?
- Променял Горбачеву.
Комбриг неодобрительно хмыкнул.
- Наделил Горбач дрючок для хлопца. Этот негож для тебя.
- Зато тяжелый, как на Кубе, - защищался Володька.
- Шо за Куба? - поразился комбриг.
Когда Володька, захлебываясь, рассказывал о пылающем острове, комбриг молчал, стараясь вникнуть в смысл Володькиного восторженного повествования. Когда Володька кончил, Кочубей твердо сказал:
- То Куба, а тут Кубань. Нам они не указ, Володька. Шашка свист должна иметь. Без свисту шашка - як свадьба без гармониста. Поезжай зараз же и отдай Горбачу, да передай ему мой приказ, шоб с саблюки ржу свел. Нельзя же так, можно кадету сделать заражение… в крови.
Володька возвращался смущенный. На горизонте бегали буржуи, пропадали, вероятно ложась по команде, снова появлялись. Среди обучаемой пехоты бешено носился всадник. То был Кочубей.
* * *
- Что ты, Володька, - говорил Горбачев невинным голосом. - Добрая сабля. Я ей сколько подсолнухов перерубал, когда в работниках был. Беру жменю штук десять грызового подсолнуха, да как секану под шляпки!.. Ни одного не пропущу.
- Батько приказ отдал, - стыдясь своего зависимого положения, отговаривался Володька, - давай уже мой обратно. Твой без свисту, а клинок без свисту - как свадьба без гармониста.
- Как без свисту! - вспылил Горбачев, до глубины души оскорбленный за свою шашку. - Слухай, подсвинок!
Он расставил ноги, немного присел, и сабля с потрясающим свистом стала рассекать воздух. Горбачев рубил ею невидимого врага, пока гимнастерка его не стала мокрой от пота. Тогда Горбачев прекратил рубку, отерся рукавом, почти вырвал у Володьки ножны и, бросив ему к ногам его кубанскую шашку, презрительно сказал:
- Теперь и даром не возьму твою хворостину, - и удалился нарочито гордой и самоуверенной походкой.
- То Куба, а здесь Кубань, - повторил тихо слова Кочубея Володька и почему-то тяжело вздохнул.
Вечером комбриг возвращался в хутор. За ним вели трех взмыленных заводных лошадей.
Пехотинцы бодро двигались за своим командиром. Кочубей небрежно сидел в седле. Позади гремела солдатская песня, исполняемая по его заказу:
Чубарики-чубчики, калина,
Чубарики-чубчики, малина,
Ма-а-ли-на, ма-а-ли-на…
Над колонной поднимался пар, как над табуном после стоверстного гона.
* * *
Новый пехотный полк расположился бивуаком. Во дворах дымили кухни, и опытные скотобойцы разделывали говяжьи туши. Чтобы не смущались новые бойцы заманчивым видом железнодорожной магистрали, вдоль полосы отчуждения разъезжали кавалеристы-конвоиры - убежать было некуда.
Утром, когда спящие люди были покрыты влажной пеленой росы и солнце осторожно продиралось багряными лучами, прозвенели певучие фанфары комбрига.
Каждый четвертый получил берданку или винтовку. Остальных вооружили рогатинами. С фронта скакали ординарцы с тревожными вестями. Кочубей немедля решил двинуть в бой резервы. Он пропускал мимо части, бодро здороваясь со взводами. Бойцы проходили, положив на правое плечо рогатины и винтовки.
Проходя мимо, стараясь тверже ставить ногу, новые бойцы выкрикивали приветствия живописному всаднику, накрытому пурпурным кубанским башлыком…
Можно уверенно сказать - Кочубею было наплевать, что кричали проходящие люди. Ему было важно, что люди бодрились, несли на плечах "зброю" и отвечали, хотя вразнобой, на его поздравления.
- Добре, хлопцы, добре, - удовлетворенно приговаривал комбриг, горделиво поглядывая на комиссара.
В пути пехотинцы смущенно разглядывали нехитрое снаряжение, робко просили:
- Дайте хотя настоящее оружие.
- С оружием и дурак будет воевать, - подмаргивая, отвечал Кочубей. - Отнять надо. У кадета много винтовок, да и маузеры есть.