Тронулись с наступлением темноты. Небо было окутано тучами, и тьма стояла непроницаемая. Аугусто и Патрисио буквально приклеились к мулам. Оба боялись. Они совсем не были уверены, что Родригес не собьется с дороги.
Мулы двигались быстро. Поспевать за ними было трудно, да еще когда идешь почти на ощупь. Спотыкались, падали, сквернословили. Патрисио начал отставать.
- Давай, давай! Если замешкаемся, конец! - подбадривал его Аугусто.
- Иду, иду! - задыхаясь, шептал Патрисио. - Ребята! Неужто вот так, словно психу, и придется пробегать всю войну?
Конвой начал растягиваться.
- Эй! Обождите! - крикнул Аугусто.
- Давай поторапливайся! - отвечали ему.
- Патрисио, наддай!
- Больше не могу, дружище!
Конвой ушел далеко вперед. Кричал Аугусто. Кричал Патрисио. Никакого ответа. Перепугавшись, они бросились бегом. Споткнувшись о камень, Патрисио упал.
Аугусто остановился.
- Что с тобой? - спросил он сердито. Вернулся назад.
- Здорово ушибся?
- Да нет, кажется, ничего, - сказал тот, подымаясь. - Вроде подвернулось что-то в щиколотке. Ну-ка… Нет, ничего. Пошли. - И он заковылял.
- Бежать можешь?
- Да, да, давай.
Двигались рывками. Проваливались в какие-то ямы, падали.
- Больше не могу, дружище, - вздохнул Патрисио. - Иди один.
- Не говори чепухи!
- Родригес! - крикнул изо всех сил Аугусто. - Родригес!
- Что-о-о-о? - ответил ему далекий голос.
- Обождите-е-е-е!
Родригес приказал остановиться и подождать отставших. Патрисио ухватился за хвост мула.
- Уж теперь-то, ребятки, хвост меня вытащит. Солдаты засмеялись.
Шли еще довольно долго. Двигались молча, осторожно, тревожно прислушиваясь. Темнота сделала тишину еще более зловещей.
- Слава Испании! - выкрикивал время от времени Родригес.
Никто не отвечал.
- Послушай, ты… - начал было Аугусто, когда вдруг его перебил Патрисио.
- Свет!
Вдали блеснуло что-то синеватое.
- Похоже, фонарь, - рассудил Родригес. - Отлично, двигаемся на свет, а там… будь что будет!
Прошли еще несколько шагов.
- Это костер, - сказал Родригес.
Сердце Аугусто колотилось. "Дозор? Быть может, они нарочно подпускают поближе?" Но вслух он ничего не сказал.
Костер уже был совсем рядом. Аугусто набрал воздух и решительно крикнул:
- Э-э-э-э! Какой батальон?
В ответ услышали номер своего батальона. Патрисио обхватил солдата за шею и прижал к груди.
- Дружище! - громко, с облегчением вздохнул.
- Уф! Ну и минутки пришлось пережить, - сказал Аугусто.
На косогоре, возле костра, лежали раненые вперемежку с убитыми. Аугусто увидел Ледесму, который кого-то перевязывал.
- Ну, как дела?
- Сам видишь!
- Потери большие?
- Больше сорока человек. Лейтенанта Переса уложило на месте. Прямо в висок. Тяжело ранены капитан Маркес и капитан Комас. Оба осколками. Один лейтенант и три сержанта ранены легко. Убитых десять человек.
- Да, паршиво!
Медленно побрели дальше. Раненые стонали, ворочались. Вытянувшись в струнку, лежали мертвые. Дрожащий свет костра делал эту картину еще более тягостной. Полсотни изуродованных тел, подсвеченных пляшущими отблесками тусклого пламени.
Командир встретил конвой радостно. Солдаты предложили ему и находившимся с ним офицерам табак. Все они уже несколько дней ничего не курили.
КП помещался в хлеву, развороченном снарядами. Снаружи доносился стук саперных лопат и голоса офицеров, сержантов, капралов, отдающих команды. Ожидалась новая контратака. Стаскивали камни, пытались вырыть окопы в каменистой почве. Доносились далекие стоны раненых.
Загон освещали два огарка, прикрепленные к ящикам из-под боеприпасов. Сидевшие вокруг очажка командир батальона и офицеры оживленно болтали.
- Ишь, черти! Стреляют ружейным порохом, - сказал командир батальона. - Завтра мы отберем у них пушки.
Затем заговорил о храбрости своих солдат.
- С таким батальоном пойдешь куда угодно, - уверял он, довольный.
Все улыбались, но были явно чем-то озабочены. Аугусто это сразу заметил. Сквозь улыбки проглядывала тревога.
При выходе из загона встретил Сан-Сисебуто.
- Здорово!
- Здорово!
- Ты-то как сюда попал?
- Сержант Парра прихватил меня с собой. Я говорил, что служу связистом при штабе, но он плевал на это.
- И тебе не помогла твоя фантомина слов?!
- Что поделаешь! С такими типами ничто не поможет.
- Эспиналя видел?
- Только что.
- Как он, в порядке?
- В порядке. А вот со мной приключился случай…
- Какой?
- Струхнул не на шутку!.. Представляешь, был я там, внизу, помогал возводить кладку, подходит этот Парра и говорит: "Возьми-ка этот камень и положи его на самый верх". - "Да он слишком велик, сержант". - "Ничего, валяй подымай! Будет лодырничать". Иду, наклоняюсь: "Сержант, да он весь в крови!" Но ты знаешь эту скотину. "Неважно, тащи!" Берусь и вдруг нащупываю сапог… Господи! Чья-то нога! Я едва не упал от страха.
- Какой ужас! - не выдержал Аугусто.
Он немного побродил. Солдаты работали, непрерывно чертыхаясь и протестуя. Они валились с ног от усталости. День был очень тяжелым с самого утра.
- Да вы просто ослы! - услыхал он недовольный возглас капрала. - Чего вы хотите? Чтобы нас всех прихлопнуло? Для себя же работаете!
Все было напрасно. Люди уже много дней не отдыхали, почти не спали, мерзли, питались холодной пищей, к тому же впроголодь. Были все время на волосок от смерти. И хотели только одного: чтобы их оставили в покое.
Аугусто вернулся в загон. Патрисио с таинственным видом увлек его в угол.
- Разжился двумя одеялами.
- Вот это здорово!
Было уже за полночь. Улеглись вместе. Аугусто попытался отогнать горькие предчувствия, которые одолевали его. Что-то ожидает их завтра?.. Командир батальона взял шинель и вышел на улицу… Аугусто заснул.
Глава пятая
Проснулись в испуге. Молча уселись на своем ложе. В очаге дотлевали последние угольки. Горела только одна свеча. Оставался крошечный огарок. Пламя его колебалось от движения воздуха. Командир батальона и два офицера, спавшие возле очага, тоже поднялись. Аугусто видел, как они стремительно вышли наружу. Какие-то тени бродили в темноте.
- Патрисио! - позвал Аугусто дрожащим голосом. Потом опустился на колени, взял винтовку, нацепил амуницию и поднялся.
- Я сейчас! - мрачно буркнул Патрисио, тоже вставая.
В ночи, наводя ужас, перекликались орудийные залпы и пулеметные очереди.
Вышли наружу. В темноте вспыхивали выстрелы. Стоял собачий холод. Морозный воздух леденил кожу. Облака рассеялись. Звездное небо походило на гигантское зеркало, в котором отражались орудийные вспышки. Через несколько минут огонь прекратился.
- Ложная тревога, - сказал Аугусто.
- Дай-то бог, дружище! - вздохнул Патрисио. Показался командир батальона. Все вытянулись по стойке "смирно". Командир громко и раздраженно что-то говорил офицерам.
- Прохвосты! Самые настоящие прохвосты!
- В чем там дело? - спросил Аугусто у помощника командира взвода, который сопровождал эту группу.
- А ничего особенного. Просто восемь человек перебежали к неприятелю. Впрочем, судьба двоих связистов еще неясна. Может, заблудились в темноте и попали в плен.
- Дело обычное, - сказал Аугусто.
- Нам только этого не хватало! Теперь эти молодцы узнают, что наша часть - сплошные новобранцы, что минометы наши - дерьмо на палочке, что у нас нет даже ручных гранат, что… черт побери, не повезло, ребята!
- А если они еще узнают, что для защиты против танков у нас только дюжина бутылок с горючей жидкостью, с которыми к тому же никто не умеет обращаться… Не вишнями же мы будем засыпать танки! - прибавил Бареа.
Вернулись в загон, Бареа подбросил щепок на тлеющие угли. Офицеры уселись у очага. Аугусто и Патрисио пристроились чуть позади.
- Который час? - спросил Аугусто.
- Половина третьего.
- Думаешь, они атакуют?
- Пожалуй.
Время текло медленно. Все находились в тягостном ожидании, никто не спал. Ночь тянулась мучительно долго. Вдруг раздался одиночный выстрел, и темнота завибрировала, как мембрана. Она наполнилась биением солдатских сердец.
Сквозь отверстие в крыше можно было видеть, как звезды постепенно растворяются в свете нового дня. Начинался синеватый, как морская даль, рассвет, и звезды, подобно льдинкам, таяли в этой голубой воде. Наступал новый великолепный солнечный день. Солдаты повысовывались в дыры, оставленные в стенах загона вчерашним обстрелом. Неприятельские цепи находились совсем близко. Они двигались, пригибаясь, короткими перебежками, по кустарнику, которым порос склон высоты.
- Не стрелять! - приказал командир батальона.
- Чтобы не озлились черти! - воскликнул Патрисио.
- Не говори! - засмеялся Аугусто.
Вдруг все разом погрузилось в тишину, все застыло в зловещем ожидании. Послышался гул мотора. Смолк. Снова тишина. Солнце озарило все кругом. Прошли минуты, часы. Когда же начнется?
Высоко в небе прозвенел снаряд. Одним росчерком рассек золотистое яблоко дня. Было восемь утра. И мигом загрохотали батареи, защелкали винтовки.
- Начинают! - воскликнул командир.
Все, кто был в загоне, гурьбой высыпали наружу.
Аугусто находился рядом с командиром. Бареа, стоя на коленях, засовывал в вещевой мешок несложное хозяйство своего начальника. Время от времени он посматривал сквозь дыры в загоне на расположение противника. Посматривал быстро, с опаской.
- Не свернешь сигаретку? - спросил командир. Сам он не умел.
Аугусто вытащил кисет, бумагу. Скручивая сигарету, заметил, что руки не дрожат. "Значит, не трушу". Но он трусил.
Передал сигарету командиру. Тот медленно провел языком по краешку, намазанному клеем.
- Спасибо.
Поднес зажигалку. Теперь рука Аугусто немного дрожала. Жилистая, твердая рука командира поддержала ее за кисть, пока командир прикуривал.
- Что с тобой? - снисходительно улыбнулся командир.
- Ничего, ваша милость.
Командир сделал несколько коротких затяжек и погрузился в размышления. Аугусто разглядывал его. Это был человек среднего роста, худощавого сложения, с загорелым, обветренным лицом. Лет пятидесяти. Глаза живые, беспокойные. С солдатами он разговаривал живо и очень доходчиво, пересыпая речь крепкими словечками. Ум у него был быстрый, решения неожиданны и категоричны. Доброта его была общеизвестна. Он любил своих людей и до последней минуты жизни делил с ними все невзгоды, опасности, тревоги, а также и радость успеха. Был он чрезвычайно храбр, почти до безрассудства. В атаку ходил всегда впереди своего батальона. "За мной! Запевай! Запевай!" - командовал он на ходу. И сам запевал высоким голосом легионерский гимн, бросаясь во главе своих солдат на штурм высоты Эль Педрегаль.
- Эти дни я что-то слишком часто лез на рожон, - ни с того ни с сего начал он. - Надо было воодушевить людей. Теперь буду поосторожнее.
И замолчал. Аугусто тоже молчал. Командир взглянул на него. Ему было приятно пооткровенничать с этим юношей. От него исходила какая-то душевная теплота, которая поддерживала. Сегодня командир чувствовал настойчивую потребность высказаться, услышать произнесенное вслух решение, овладевшее всем его существом. "Быть поосторожнее". Он настойчиво повторял про себя:
"Быть поосторожнее". Что его ждет? Он испытывал странное внутреннее беспокойство. Гремела артиллерия, началась винтовочная стрельба. Пусть все остаются на своих местах. Он же должен немедленно выйти. "Быть поосторожнее!" Он понимал бессмысленность этого решения. Понимал это и Лугу сто. И потому оба безмолвствовали перед ожидающей их неизвестностью. Или, быть может, подавленные мрачным предчувствием.
- Пойду осмотрю передний край, - сказал командир. На пороге задержался, глотнул воздух, пропитанный пылью и пороховым дымом. Затем решительно двинулся, не пригибая головы. Командир никогда не кланялся пулям. Еще в африканской войне он прославился своей отвагой. А теперь тем более не станет кланяться. Свинцовые челноки винтовок и пулеметов ткали вокруг него невидимый саван смерти. "Быть поосторожнее".
Напрасно! Он умрет стоя, не преклонив колена к земле. Так оно и будет. Пока его не скосит смерть. Только тогда его коснется прах. Коснется, когда он сам обратится в прах.
Аугусто вышел за ним следом. Он видел, что командир шел спокойно, решительно. "Судьба!" - пробормотал он грустно. Из задумчивости его вывели яростные разрывы снарядов. И тогда в него словно бес вселился. Он кликнул Патрисио и других саперов и связистов.
- Пошли рыть траншею!
Рядом со стеной загона земля была мягкой. Ретиво принялись за работу.
Не успели отрыть и полметра, как их остановил командир батальона. Голос его прозвучал резко, сердито.
- Идиоты! Разве не видите, что это место пристреляно? Прочь оттуда!
Солдаты разбежались.
Командир остался один. Аугусто последовал за ним, на случай если у того будут какие-либо приказания.
Остальные связисты исчезли. Аугусто не решился на это. Он сумеет побороть страх и останется верен долгу. Он шел за своим начальником, пробираясь под прикрытием каменных стен, разделяющих поле, которые образовывали настоящий лабиринт. Земля была усеяна галькой и острыми камнями. И сквозь камни пробивалась сухая пропыленная трава, мелкий кустарник.
Винтовочный огонь был очень интенсивным. Тысячи пуль исчерчивали небо. Рраз! Рраз! Будто кто-то рвет ткань. Пули сухо щелкали о камни, звенели в воздухе - дим! дим!" словно струны арфы.
Командир батальона наблюдал за расположением противника. Беседовал то с одним, то с другим, спокойно обходя позиции и не обращая никакого внимания на пули. Аугусто отстал. Когда он проходил мимо наблюдательного пункта, его окликнул Ломас. Наблюдательным пунктом служило что-то вроде каменного укрытия, возведенного этой ночью для семидесятипятимиллиметровой батареи, которая должна была прибыть на высоту Эль Педрегаль для сдерживания танков противника. Но ввиду опасности попасть в окружение так и не прибыла.
Командир обругал одного связиста, который спрятался в этом каменном укрытии.
- А ну, вон отсюда, трус! Да ты, я вижу, из тех, что геройствуют только в тылу!
Наблюдательный пункт находился по соседству с каменной стеной. Их отделяло немногим более полуметра. В эту-то щель и залег Ломас.
- Гусман! Иди сюда. Здесь хватит места на двоих.
- А командир не обозлится, увидев нас тут?
- Обозлится? А чего ему злиться? Мы на месте. Прикажут сбегать на передний край или еще куда-нибудь, мы - пожалста.
Аугусто бросился на землю рядом с Ломасом, щека к щеке. Устроился на боку, зажав винтовку между ног и локтем упершись в землю.
- А где Борода?
- Его послали на высоту.
Оба замолчали. Огонь усилился. Вражеские батареи, выдвинутые почти к самой высоте, вели прицельный огонь. Как летели снаряды, слышно не было. Выстрел и разрыв следовали одновременно. Один за другим умолкали батальонные гочкинсы. Снаряды накрывали пулеметные гнезда. Пулеметчики отошли назад. Правда, не все. Некоторые так и остались лежать в обнимку со сверкающим стволом, погребенные под щебнем и обломками.
Настоящих окопов не было. Непрочные стены разваливались от взрывных волн. Снаряды, ложившиеся позади передовой, взметали тучи камней. И эти камни, с устрашающим свистом прорезавшие воздух, представляли не меньшую, чем снаряды, опасность.
Аугусто и Ломас оказались в самом центре этого кошмара, переживая его наяву. С той и другой стороны беспрерывно палили пушки, минометы, пулеметы, винтовки. Смертоносный вихрь снарядов, пуль, камней сводил с ума. Словно в котле кипели осколки свинца и стали. Все это обрушивалось на стены, вонзалось в землю, в тела солдат, В воздухе рыскали апокалипсические чудовища, завывая, стеная, намечая жертву, Воздух сгущался. Он был пропитан дымом и пылью. Трудно было дышать. Земля набивалась в рот. Солдаты стискивали челюсти. На зубах хрустело. Слышались стоны умирающих, душераздирающие призывы раненых.
Аугусто и Ломас, оба бледные, измученные, обезумевшие от ужаса, то утыкались лицом в камни, то снова приподымали головы. Судорожно глотали воздух полуоткрытым ртом; животный страх, словно железными когтями, рвал их на части. "О господи, господи! Мама родная!"
Солнце заглянуло в их щель. Аугусто увидел искаженное страхом лицо Ломаса, по которому стекали капли пота. Худенький юноша, ничем не примечательный, с ясными голубыми глазами. "Чем я могу тебе помочь? - думал Аугусто. - Интересно, как Борода?" На измученном личике Ломаса Аугусто читал собственный страх, собственный ужас. "Может, через минуту от нас останутся только жалкие кусочки". Ломас тоже взглянул на Аугусто. Аугусто хотелось плакать, обнять его. Все-таки хорошо, что они, как братья, вместе в то время, когда смерть так и вьется вокруг, размахивая своей звонкой косой, безжалостно выкашивая полз батальона. Ее коса была тут, рядом, такая осязаемая, такая неуемная. Она косила и косила.
- Это ужасно!
- Ужасно!
Только этими восклицаниями они и обменялись. Ничего больше сказать друг другу они не могли. Молчали и снова повторяли одно и то же. Словно пели немую песню, песню смерти, с таким припевом.
Неподалеку от них находилась вторая рота. Стреляли стоя, расположившись цепью. От смерти их отделяла только ненадежная каменная кладка. Солдаты падали навзничь, падали ничком, падали, как подкошенные, или же медленно, постепенно оседая, обдирая о камни щеки, лоб, нос, губы. Струилась, клокотала кровь. Прихрамывая, мимо проходили легкораненые. Раненых тяжело вели под руки. Они с трудом волочили ноги, свисая с плечей товарищей, словно кули с мукой. Других выносили на носилках, как в гробу.
Каменная стена на многих участках была разрушена снарядами. Одна брешь была длиной в пять или шесть метров. И сквозь эту брешь со свистом и ревом неслись пули и снаряды. Эррера съежился, не решаясь пересечь это пространство. Он был бледен и смеялся каким-то истерическим смехом, как в то утро, когда Аугусто задал ему трепку на телефонной станции. Эррера взглянул на Аугусто. Аугусто улыбнулся ему. Погонщик, чуть успокоившись, приложил руку к груди.
- Здорово, Гусман!
Эррера поколебался еще несколько секунд. Затем бросился бежать. Снаряд настиг его на полдороге. Взрыв поднял его в воздух и вновь опустил на землю.
Аугусто в ужасе зажмурил глаза. Снова открыл. Погонщик лежал там же, без ног, приподнявшись на локтях.
- Братцы! - стонал он. - Братцы! "Почему он не замолчит? Уж лучше бы конец!" Голос несчастного захлебнулся, стал далеким, глухим, словно из колодца.
- Ma… ма… ма… ма!