А потому что кое-что новое узнал и на курсах, и в штабе дивизии, то увидел не только хорошее, но и промашки, а главное, - сумел показать, что он видит эти промашки. И еще не приняв батальона, заполучил если не славу, то всеобщее признание самостоятельного, подготовленного командира. И когда он шел в батальон, то знал, что связного комбата скорее всего будут судить - бросить командира в бою, конечно, преступление.
Единственно, что его смущало, так это то, что Жилин и Лысов вместе идут с границы.
Комбат вырос - получил новое звание, новую должность, а младший сержант так и остался младшим сержантом. Как-то странно… Чтобы получить сержантское звание в мирное время, требовалось многое, и недаром довоенные сержанты так легко становились средними командирами - подготовка и боевой опыт невольно их выдвигали.
Разговоры в траншеях кое-что прояснили, и старший лейтенант, отпустив Жилина, связался с командиром полка, доложил о ходе работ, предусмотрительно завысив размер разрушении, чтобы просьба о присылке саперов выглядела убедительней, в конце доклада сказал:
- Кстати, о связном комбата. Полагаю; что следует не судить, а писать наградной лист. - И рассказал, как проходил бой.
- Ты брось загибать! Что ж тебе, политики даром доносят?! Кривоножке расследовал и доложил.
Басин в свое время привык к директорским разносам и потому тактично промолчал, но как только командир полка приутих, жестко, может быть, даже излишне, жестко для первого доклада, сказал:
- Нельзя судить человека за то, что, выполняя обязанности на двух должностях, он с какой-то справился не так, как положено. Вначале следовало определить его положение.
Командир полка не привык к жесткости возражений. Поэтому поначалу неприятно удивился, а потом рассвирепел:
- Ты что там ерунду городишь?! Связной есть связной…
И тут Басин перешел грань. Перешел сознательно, преднамеренно, полагая, что должен с первой же минуты поставить себя, показать характер.
- Он командир отделения снайперов, - перебил командира полка Басин. - И это отделение следовало либо узаконить, и тогда у Лысова был бы настоящий связной, либо ликвидировать. Комбат и его комиссар не сделали ни того, ни другого. А штаб полка не проконтролировал. А он обязан был сделать это - дело-то новое. Снайперских отделений нет нигде. Насколько мне известно.
От этой наглости командир полка даже задохнулся. Вероятно, ему захотелось сразу же закричать что-нибудь вроде: "Вон из моего полка! Мальчишка! Не успел появиться, а уже учить!" Но он не сделал этого. Не сделал и не мог сделать, потому что. как и каждый командир полка, был немножко дипломатом. Он помнил, что Лысов докладывал ему об этом отделении, но он решил не спешить с его оформлением. Да и, честно говоря, не очень верил в него: поди проверь, убил кого-нибудь снайпер или нет?
- А комиссар вдобавок еще и приказал проводить охоту в свободное время. А может ли быть у бойца свободное время на передовой? В демократию, понимаете, играли. - Басин отлично знал, как действует на старых командиров это словечко - "демократия", сказанное в определенном, армейском звучании. За ним стояло обсуждение приказов командира, вообще приказов, своевольная их трактовка и прочие нетерпимые в армии грехи. И он не ошибся - командир полка кашлянул, а Басин продолжил:
- Снайперы эти - все как один - либо комсомольцы, либо кандидаты партии.
Все больше осознавая, что в случае с этим чертовым связным он в чем-то попал впросак:
"Комиссар, понимаешь, подвел… подвел… Наговорил семь верст", но стараясь сохранить свой настрой, командир полка заорал:
- А он что, этот самый снайпер, большевик?!
- Кандидат партии… - как о само собой разумеющемся сообщил Басин. - И, между прочим, газосварщик редчайшей квалификации. Рабочий класс! - И, не давая перебить себя, продолжил:
- Ну вот, понимаете, а этим ребятам даже отдохнуть не дают. Ночью на передовой, как все, а днем - на охоте. И это в то время, когда с нас требуют повышения боевой активности. Это же настоящий почин.
"Да… - вероятно, подумал командир полка. - Ничего себе комбат попался: не успел прийти, а уж такое…" Но эти мысли, если они даже и явились, скорее одобряли молодого комбата. Главным тут оказалось иное: Басни легко перешел от сугубо военных, тактических разговоров к политическим. А они волновали командира полка, потому что в эти дни они волновали всех. И он еще смутно, еще не все улавливая, подумал, что снайперское отделение и в самом деле может стать почином, и остановил подчиненного:
- Погоди ты! Уже и почин! Ты давай еще раз по-порядку расскажи, что ты там на расследовал.
Пришлось повторять то, что старший лейтенант узнал о снайперах, а командир полка слегка поддакивал: "Ну, взрыв-то я и сам слышал", "То-то я глядел с НП и удивлялся - чего ж это, думаю, фрицы пулеметов не тащат?" Он говорил искренне, потому что в горячке внезапного боя он, конечно, видел все его особенности, но осмысливать не успевал. Да, вероятно, и не мог - такого быстротечного боя еще не бывало, и к его оценке командир полка подходил со старыми, привычными мерками. А вот теперь открываются и новые подробности и новые возможности.
- Ну, хватит? - перебил командир полка. - Расследовать все равно придется, а вот начальнику политотдела я доложу. Что ты думаешь делать со снайперами?
- Как кончится расследование, узаконю отделение - и все дела. Надеюсь, что и вы поможете - выделите снайперок. - Басин примолк и опять, по бывшему своему, заводскому, опыту - добился победы над начальником - не вылазь, дай и ему отыграться, - сообщил:
- Правда, тут у нас есть еще и кое-что неприятное…
Командир полка насторожился: Басин не сказал "у меня". Он сказал "у нас". Это - тоже новые веяния… Впрочем, он только что с курсов - там могли и новому научить.
- Что там… у вас?
- Немцы захватили пленного, но утащить не успели. Жилин его отбил - застрелил конвоиров, пленный и вернись. Так что вот - политическая задача. С одной стороны, сдача в плен врагу, с другой - героический поступок: связанный, с кляпом во рту вернулся в свое расположение. Опять же требуется расследование.
- Кривоножко докладывал? - посопев, спросил командир полка.
- Не думаю. Не успел.
- Ну вот… Значит, первое ЧП имеется. С чем и поздравляю.
- Это опять-таки как посмотреть, - ответил Басин. - Можно как на ЧП, а можно и как на показатель высокого патриотизма. - Словно понимая, что командир полка насторожился от такой непривычной постановки вопроса, добавил:
- Словом, расследование покажет. У меня все.
Весь этот разговор происходил при молчаливом присутствии адъютанта старшего и телефониста. Конечно, Басин знал, что не то что завтра, а уже сегодня ночью его новые подчиненные сделают выводы.
Глава десятая
С Кривоножко, который расследовал дело пленного, старший лейтенант Басин встретился за полночь. Сам Кривоножко не очень торопился со встречей. Ощущение неудовлетворенности и даже обиды, появившееся в конце боя, окрепло. Что ж… Он просто замполит… Значит, лезть на глаза начальству не следует, нужно иметь скромную, но гордость. И он ждал, когда новый начальник хоть чем-нибудь проявит себя.
И он проявил - отозвал снайперов из рот и приказал им отдыхать. Правда, Кривоножко не знал, что так рассудил Жилин: если ему разрешили спать, так почему другие хуже?
Костя сам обошел ротных и передавал им приказание. И никто не удивился - все видели, как работали снайперы, и все понимали: отдыхать после такого им нужно не только ночь.
А главное: выставил Кривоножко в невыгодном свете перед командиром полка. И еще не зная старшего лейтенанта, замполит его невзлюбил, в душе решив, что представляться ему не станет. В конце концов он не мальчик! И он старше нового начальника по званию. И возрастом. И, уж конечно, образованием. Надо с первого же дня поставить на своем и показать, что хамства он не потерпит. Не угоден - пусть переводят! Меньше батальона все равно не дадут.
Внутренне бунтуя, но стараясь быть спокойно-решительным, Кривоножко вошел в свою землянку готовым к первой и последней решительной схватке. За столом сидел старшин лейтенант - ворот расстегнут, ремень без портупеи со старенькой кобурой небрежно валялся на топчане, возле каски, а автомат - прямо на столе, рядом с толстой тетрадью.
Старший лейтенант поднялся - статный, слегка полнеющий, с темными волнистыми, зачесанными назад волосами, высоким, уже тронутым морщинами лбом и крупными, хорошего рисунка губами. Цвет его глаз Кривоножко не заметил. Секунду они молча смотрели друг на друга, потом старший лейтенант протянул руку и, улыбаясь, спросил:
- Кривоножко, Павел Ефимович, из крестьян, образование высшее… ну и так далее?
- Так точно, - обескуражено согласился Кривоножко, не зная, как себя вести.
- А я - старший лейтенант Басин, Андрей Николаевич, год рождения десятый, инженер, сюда с высших командных курсов "Выстрел". Воевал на юге, ранен, контужен… Садись, замполит, будем держать совет.
Кривоножко медленно присел, снял каску и хотел было "рассупониться", но не посмел: вспомнил, как всегда на него косился Лысов. Басни заметил это и засмеялся:
- Привык к амуниции? А я все никак не могу привыкнуть… Гражданка, знаешь ли… посвободней хочется.
Кривоножко даже встряхнул головой, отводя наваждение. Все противоречило его представлению о командирах батальонов: и образование, и стиль поведения, и даже внешний вид. Пришел новый человек, такой, которого он не ждал и ждать не мог.
Кривоножко опять встряхнулся и поерзал - появилось ощущение подвоха: играет старший лейтенант, ждет, когда Кривоножко попадет впросак.
Басин почувствовал, а может, и понял состояние своего заместителя по политической части. Лоб наморщился, и шрамик стал виднее.
- Ну что ж, Павел Ефимович, докладывай о политико-моральном состоянии вверенного нам батальона. Кривоножко отметил: первое обращение на "ты" не обмолвка. Что это значит? Стремление сразу установить добрые, равные отношения или, наоборот, подчеркивание их неравенства? Для Кривоножко всегда - и в учительской среде и на политработе - все эти мелочи, переливы человеческих отношений имели огромное значение. И он решил сдерживаться.
Говорил он коротко, ясно, и получалось, что батальон в целом крепкий, хорошо сколоченный, ЧП - чрезвычайных происшествий - не бывало давненько, хотя, конечно, есть и недоработки: недостаточная идейная закалка молодых, и по возрасту и по боевому опыту, командиров, трудность ведении партполитработы: неудачные бои на юге… Люди нервничают. Приходится крутиться - не столько разъяснять, потому как что ж разъяснять в таком цейтноте? - сколько придерживать и сглаживать.
Басни слушал не перебивая, изредка делая пометки в своей толстой тетради, с интересом вглядываясь в замполита. И это вглядывание тоже не нравилось Павлу Ефимовичу: в прежние времена прежние начальники сразу, не таясь, выносили решение - правильно говоришь или неправильно. Можно было быстро поправиться, уловить, чего хочет начальник. А этот молчит и пишет.
- Значит, ЧП не было… - Басин навалился грудью на стол и сцепил кисти. - А как вы рассматриваете случай с пленным?
Вот… Вот и начинается? Вон он когда берет за глотку. Кривоножко выпрямился. В эту минуту он больше всего ненавидел этого самого пленного - ведь как бы все хорошо получилось, если бы не этот дурак. Павел Ефимович даже пожалел, что его не убили в суматохе на ничейке, но не то что осудил или отогнал эту поганую мысль, а заглушил ее.
Ответил с достоинством:
- Наши ведь тоже взяли пленного. И не одного. Правда, раненых, но тем не менее…
- И тем не менее наш тоже оказался в плену. Кстати, кто он?
- Кислов, Иван Андреевич, колхозник. Женат, трое детей. Чудинов говорит, что дисциплинирован и сознателен. Но… есть сведения, что последнее время вел себя очень нервно: осуждал наше бездействие на этом участке, возмущался положением под Сталинградом…
- Откуда он родом?
- Пензенский.
- Совсем неподалеку от Сталинграда… А там - трое детей. Возраст?
- Год рождения четырнадцатый. Беспартийный.
- Быстро он детей наделал… Ну и как же он попал в траншеи? Дежурный?
- В том-то и дело - оживился Кривоножко: в бесстрастно-иронических вопросах и замечаниях комбата ему почудилось понимание. - Он не должен был быть в траншеях.
Рота отдыхала. А он попросился у командира отделения сходить в траншей - говорит, что забыл в нише противогаз, а в нем - книги. Басин с интересом посмотрел на ожившего Кривоножко и едва заметно усмехнулся - шрамик над переносицей побелел.
- За книжками, выходит, побежал… Ну а потом что?
- Командир отделения говорит, что когда начался артналет, он видел, как Кислов, вместо того чтобы пробиваться к своим, к землянкам, повернулся и побежал к передовой.
Зачем, спрашивается? Выходит, в плен побежал? Если так - таких расстреливать и то мало!
Кривоножко не хотел выговаривать этого слова - "расстреливать". Оно вырвалось само по себе, потому что приглушенно уже жило в нем. И еще, наверное, потому, что ему очень хотелось быть железным, бескомпромиссным человеком. Хотелось сразу поставить себя. а тут подворачивался случай…
Но Басину это, кажется, не понравилось. Его лицо неуловимо изменилось - стало строгим, даже суровым, а шрамик над переносицей желтовато-белым и мягко блестящим, как пчелиный воск после липового взятка.
- Подождите с расстрелами, товарищ замполит… Не спешите. Человек побежал не к землянкам, где можно было спрятаться, если… если пройдешь сквозь огонь, а к передовой, где огня еще не было, но где, возможно, следовало вступить в бой. Может, даже одному. Ведь, кроме наблюдателен и дежурных, в траншеях никого не было?
- Вот именно! - ожесточаясь, ощерился Павел Ефимович. - Нормальный человек прежде всего прибьется к своим. Гуртом легче бить. А этот? Подальше от своих? Не-ет, товарищ старшин лейтенант, вы не защищайте…
- Я не защищаю. Я выясняю. Ведь решение выносить мне.
Впервые они встретились взглядами, и Кривоножко наконец увидел его глаза. Светлокарие, небольшие и вострые. Они не понравились Павлу Ефимовичу - в них не было сомнений и колебаний.
"Сразу подчеркнул: "Я буду решать". А я, выходит, только при нем…" Но странно, уже привычное это самобичевание не принесло привычной же горькой радости - вот до чего меня довели. Наоборот, сам того не ожидая, Кривоножко ощутил облегчение: хоть и не слишком хорошо, а все - ясность. От Лысова он такого бы не потерпел, а вот от Басина… Что ж… Он не кадровый, отучившийся полгода на курсах младших лейтенантов. Он - инженер. Высшее образование. Да и с курсов - высших - только что… Ведь учили же их там кое-чему…
И как только пришла эта успокаивающая мысль, облегчение усилилось, и взгляд Басина не показался ему неприятным. Обыкновенный волевой командир…
Пет, теперь, кажется, Басни начинал не то что нравиться, но Кривоножко примирялся и с ним, и со своим новым положением и уже инстинктивно искал оправдания всему, что произошло и с ним и с другими…
- Так вы считаете?.. - начал было уже осторожней и мягче Кривоножко, но комбат, не повышая голоса, перебил:
- Пока что я ничего не считаю. Расследуют, не волнуйтесь. А нам с вами нужно иметь полную и точную картину происшествия. А вот чрезвычайное оно или нет - покажет дело. - Кривоножко отметил, что комбат твердо перешел на "вы", и принял это за признание его, замполитовских, качеств. Потому он и согласно покивал, Да, учили их там, учили… Но почему, почему он не спрашивает о Жилине и обо всех снайперах? Ведь с них все началось. С них!
Значит, все сам решил, припоминая все, что рассказал ему адъютант старший, понял Кривоножко.
Понял и, по привычке угадывать и упреждать мысли начальства, протянул, не столько утверждая, сколько как бы советуясь и заполняя паузу:
- Как вам связной?
- О Жилине пока говорить нечего, - отрезал Басин. - Покажет расследование.
Кажется, Жилин ему не понравился. Это - хорошо… Связной, конечно, нужен иной - услужливей, заботливей.
Почувствовав неожиданное облегчение, Кривоножко спросил о том, что его мучило больше всего, не давая возможности окончательно примириться и с новым начальством и со своим новым положением.
- А вы, простите, большевик?
- Я? - удивился Басни. - Да. Большевик. В институте был комсоргом курса, на заводе - парторгом цеха. Потом начальником цеха. - И, словно поняв все мучения своего замполита, чуть-чуть улыбнулся, и от этого напряженное лицо Кривоножко тоже разгладилось. - И вот вспоминая то время, мне и хочется с вами посоветоваться. Дело в том, что политикой партия стала война. Значит, нужна военная пропаганда, военная политика, или, говоря довоенным языком, производственная пропаганда. Так вот я здесь, - он придвинул к замполиту несколько газетных вырезок, торчащих из потрепанного журнала, - подобрал нужный материал. Кстати, в будущем делайте это сами. Это все о кочующих огневых точках. - И, перехватив недоуменный взгляд замполита, пояснил:
- Есть, представьте себе, и такие. Они больше всего подходят для наших условий и позволят полнее выполнить приказ об активизации боевой деятельности. Прочтите, проведите совещание с агитаторами и активом по этому вопросу, а на будущей неделе проведем батальонное партсобрание с повесткой дня: "Сталинград и наши задачи". Как вы на это смотрите?
Никогда еще - ни на сборах, ни в резерве, ни, конечно, во время боев - никто из командиров-строевиков не ставил перед ним таких задач. Что это задача, а не совет, Кривоножко стало ясно, как только Басин сказал, что ему "хочется посоветоваться". Не такой, видно, человек, чтобы советоваться. Командир ставит задачу, отдает приказ - вот что это за совет. Но такую задачу Кривоножко получил впервые, и он растерялся. Это было его святая святых.
Но ответил он в высшей степени странно для собственного настроя и убеждения. Что-то уже подавило его, перевернуло. Может быть, та самая воинская дисциплина, которая причиняет столько мучений отдельно взятым людям и которая как-то незаметно, въедливо, постепенно становится их сущностью.
- Есть, товарищ старший лейтенант.
- Ну, ладно, - опять доверительно, как в начале беседы, улыбнулся Басин. - Как бы нам организовать ужин?
- Это можно, - тоже понимающе улыбнулся Кривоножко, но сейчас же вспомнил, что Жилину разрешено спать, а командир хозвзвода тоже наверняка спит, и послать к нему некого. Выходило, что следует идти самому.
"Что ж… Пока что я еще хозяин и должен угостить нового командира. А потом, как-никак командир есть командир", - горько улыбнулся про себя Кривоножко и пошел будить командира хозвзвода.