XXXVI
В половине двенадцатого, сдав дежурство, Сын Божий на велосипеде поехал к дому толстой девушки. На пороге он столкнулся с Эн-2, Шипионе и Фоппой.
- Я поздно приехал, командир? - спросил Сын Божий. - Сейчас оставлю велосипед и догоню вас.
Но Эн-2 приказал ему ехать вперед на велосипеде - ведь у него был пропуск! - и предупреждать их, если покажутся патрули.
- Еду, - сказал Сын Божий.
Они шли при ярком лунном свете, и комендантский час висел над затемненным городом, как паук, его тонкие ножки сливались с лунными лучами. Они шли от дерева к дереву, прячась в их длинной тени, иногда останавливались под деревом и, засунув руки в карманы, сжимали рукояти револьверов, потому что все они были вооружены и готовы принять бой, если их остановит патруль. В паучьих лапах комендантского часа они шли от дерева к дереву, потом перешли улицу и, скрывшись в тени дома, встретили Сына Божия, который ехал на велосипеде назад.
- Что случилось? - спросил Эн-2.
- У Римских ворот люди, я слышал разговор.
- А куда идут?
- Никуда. Они стоят на углу.
- На каком?
- Там, где кафе. Ближе к Виджентинским воротам.
Эн-2 на секунду задумался. Им нужно было идти к воротам Витториа, достаточно было нырнуть в одну из боковых улиц, не доходя бульвара.
- Перейдем опять на ту сторону, - сказал он. - Как тебе показалось, много их было?
- Разговаривали трое, я слышал голоса, - ответил Сын Божий. - Но всего их, должно быть, человек десять.
На улице, куда они свернули, не росло деревьев, ни та, ни другая сторона не были затенены домами: лунный свет наполнял ее до крыш.
- Езжай вперед! - велел Эн-2 Сыну Божию и указал, по какой дороге следовать.
С угла у Римских ворот доносились голоса патрульных, которые громко разговаривали, не трогаясь с места; слышались также лай собак и шум моторов, шум грузовиков. За первым же поворотом они вновь направились к бульвару, который идет вдоль бастионов. И, едва выйдя на бульвар, они очутились под яркой луной, освещавшей оба тротуара; но была там и цепочка черных больших деревьев и высокие живые изгороди, которые тянулись посреди улицы, между двумя трамвайными линиями,
- Дай мне велосипед, - сказал Эн-2 Сыну Божию. - Я его пристрою в гараже и вернусь с машинами.
Они находились в одном из проулков, которые ведут вверх от бульвара к бастионам. Эн-2 собирался сесть в седло, но тут на валу над ними остановился большой черный автомобиль, резко вырисовывавшийся в лунном свете. Из него вышел высокий, человек, что-то сказал по-немецки оставшимся в машине, потом хлопнула дверца, машина тронулась, и человек остался один.
Он поглядел на дома у себя под ногами, увидел маленькие огороды вокруг них, а между огородами - поле для игры в шары, и стал спускаться в этом направлении по откосу.
Когда он был внизу, его остановили четверо с револьверами.
- У меня есть пропуск, - сказал он.
- Это неважно, - сказал Шипионе. - Помалкивай - и руки вверх. Отойди сюда.
- А! - воскликнул задержанный. - Esta bien.
И вдруг он рассмеялся. Заметив Сына Божия, он снова рассмеялся, а Сын Божий, увидев его, зашептал на ухо Эн-2:
- Это тот испанец, что с эсэсовцами…
Эн-2 спросил у испанца:
- Как по-испански будет "сумасшедший"?
- Loco, - ответил испанец.
- А не Эль-Пасо? - спросил Эн-2.
- Нет, Эль-Пасо - это перевал. Перевал в горах.
- А что это еще значит?
- Есть еще такой город в штате Нью-Мексико.
- А еще?
- А еще есть такой человек, которого Франко приговорил к смерти.
- Ребята, - сказал своим людям Эн-2, - сдается мне, он из наших. Но все-таки не спускайте с него глаз, пока я не вернусь.
Десять минут спустя люди, которые ехали в одной машине с Эль-Пасо, курили мексиканские сигареты и смеялись. А в другой машине разглагольствовал Сын Божий:
- Он всегда говорит: "Гм". Ни за что бы не подумал, что он из наших. Я бы меньше удивился, если бы оказалось, что кантон Блут из наших. - А потом он добавил: - Впрочем, может, и Блут из наших.
XXXVII
Машины шли по валу, который тянется от Римских ворот до Виджентинских, и по дороге подобрали тех четверых, что ожидали дома у Кориолано. Потом они разъехались. Одна поехала дальше к воротам Людовика, а оттуда по проспекту Италии - прямо в тот квартал, где жил новый председатель трибунала, другая сразу же свернула с вала и по внешним улицам направилась к проспекту Порта Витториа.
В лунном свете стояли на каждом перекрестке усиленные патрули - на всех улицах, что вели от внутреннего кольца Навильо к внешнему кольцу бастионов между Римскими и Венецианскими воротами; с половины двенадцатого легковые машины и грузовики то и дело сновали мимо патрульных, которые громко разговаривали, курили, смеялись, иногда стреляли в воздух или перекликались с улицы на улицу: "Эй, Гордини?" - "Эй, Лунарди!" - "Ау, Пьетро!" - "Шмидт!" - "Римершмидт!"
В многочисленных камерах тюрьмы Сан-Витторе, отведенных политическим, заключенные не спали: все знали, что сегодня собирается трибунал, чтобы выбрать из их числа сорок человек, которые будут отправлены на Спортивную Арену и расстреляны еще до рассвета; и все прислушивались к отдаленному шуму и, стоя в оконных нишах, вглядывались в лунную ночь.
А снаружи слышны были выкрики:
- Три!
- Пять!
- Четыре!
- Девять!
- Семь!
- Девять!
- Четыре!
Это играли в пальцы на переднем дворе тюрьмы Сан-Витторе. И на Ларго Аугусто, по другую сторону кольца, возле ворот Витториа, такие же голоса принялись выкрикивать те же числа.
- Светло, хоть газету читай, - произнес один голос.
- Можно поиграть в карты, - послышалось в ответ.
- Лучше в кости, - отозвался третий голос.
- У кого есть колода карт? - спросил первый. - Или пара костей?
- Давайте играть в пальцы, - предложил четвертый.
Двое сели на корточки и начали выставлять вперед растопыренные пальцы рук.
- Пять!
- Четыре!
- Девять!
- Четыре!
- Пять!
- Девять!
- Семь!
XXXVIII
Большая машина, похожая на десятки других шмыгавших мимо машин, сделала крутой вираж и затормозила возле патруля. В ней виднелись лица и стволы автоматов. Тот, чье лицо маячило справа от баранки, спросил холодно и спокойно из-за опущенного стекла у людей, игравших в пальцы:
- У вас здесь все в порядке?
Игроки встали на ноги. Они стояли в смущении и не отвечали. Потом один из них - сержант - проговорил:
- Все в порядке, господин комендант.
Во время последующего разговора голос того, кого назвали комендантом, становился все более раздраженным, а тон сержанта - все более виноватым.
- Так что вы тут делаете? Кто вам приказал стоять тут?
- Командир приказал, господин комендант.
- Но ведь все уже проехали! Разве еще не все проехали?
- Так точно, господин комендант. Все проехали.
- Так что же вы тут стоите? Не было приказа здесь стоять! Где этот ваш командир?
- На мотоцикле объезжает патрули, господин комендант.
- А вы тут расположились, как цыгане табором. Не было приказа стоять здесь!
Машина тронулась и уехала, никто так и не сказал, что же, собственно, приказано, но солдаты, человек пятнадцать, предпочли убраться с Ларго Аугусто. Они пошли без всякой цели, как оплеванные, направляясь в сторону Верцьеры, и возле церквушки Сан-Бернардино-алле-Осса встретили еще один патруль, который спускался вниз.
- Пошли, пошли, - окликнул встречных сержант, - не было приказа здесь стоять.
Оба патруля зашагали вместе, без всякой цели, в сторону Главного Госпиталя.
А машина поехала вниз, в сторону ворот Витториа.
У выезда из короткого переулка, где находился комитет района Корридони, ополченцы, державшие там караул, - часть из них сидела в кузове грузовика, часть сошла на землю, - пели и насвистывали. Вдруг они увидели, как подъехавшая машина, сердито затормозив, остановилась и кто-то, высунув голову из окошка, потребовал офицера:
- Кто здесь офицер? Пусть подойдет офицер!
Прибежал лейтенант.
- Это вы? У вас люди песни распевают, а вы хоть бы хны! Как вы смеете так распускать своих людей?
Лейтенант извинился, и полсотни ополченцев вокруг сразу умолкли.
- Почему вы здесь стоите? Сейчас все уже там, в доме. Кто вам велел стоять здесь?
- Командир сказал…
- Какой командир? Черный Пес? Скажите ему от моего имени, что он заслуживает своей клички.
- Слушаюсь, господин комендант…
- Пусть отдает приказы своей команде. Вы что, не из НРГ? Не было приказа здесь стоять!
- Слушаюсь, господин комиссар!
XXXIX
Машина двинулась дальше, а лейтенант подал своим людям знак - всем сесть в грузовик.
- Куда ехать? - спросил шофер.
- Эх! - сказал лейтенант. - Поехали патрулировать бульвары!
На площади Пяти Дней у ворот Витториа человек на мотоцикле, в широкополой шляпе, заметил, как грузовик покатил по бульвару в сторону Монфорте, пустился за ним в погоню, поравнялся с ним.
- Куда?
Большой автомобиль, ехавший навстречу, пересек трамвайные пути, остановился на таком расстоянии, чтобы с грузовика могли услышать…
- Кто вас сюда послал? - крикнули с автомобиля.
- Комиссар полиции! По-моему, это был комиссар, - ответил лейтенант.
Во встречной машине кто-то громко заговорил по-немецки:
- Sag ihnen, daβ es kein Questore gibt… Und frage, von welcher Seite es weggefahren ist…
- Комиссар? - закричал первый голос. - Какой еще комиссар? Убили немецкого офицера, а теперь удирают. Куда они поехали?
За трамвайными путями грузовик с вооруженными людьми мчался к Римским воротам, и, несмотря на все окрики и приказы, он так и не остановился.
- Машина шла к Римским воротам, - сказал человек на мотоцикле. - Я ее встретил.
- Dann weiter! - крикнул немец в автомобиле.
- Езжайте назад, - приказал итальянец. - Дайте нам двоих людей и езжайте по бульварам. Мы берем на себя бастионы.
Двое ополченцев сошли с грузовика, человек на мотоцикле дал газ.
- Становитесь на подножки, - крикнули из машины, - по одному с каждой стороны.
Автомобиль полетел дальше, с ополченцами на подножках - по одному с каждой стороны, - и патрульные на кольце бастионов, между Монфорте и воротами Витториа, видели, как она носится от патруля к патрулю, и слышали, как то один, то другой ополченец кричит:
- Здесь проезжала такая-то и такая-то машина? Они убили немецкого офицера и теперь удирают. Все - к Римским воротам!
XL
Перед зданием комитета Корридони, у противоположного тротуара, стояло несколько машин, и десяток солдат в шинелях - большей частью шоферы - сгрудились у входа.
За стеклянной дверью, в кордегардии, пять или шесть белобрысых парней в черных мундирах весело и громко переговаривались между собой. За столом сидел ополченец и с блаженным видом их слушал: казалось, он счастлив видеть их, таких проворных и ладных, счастлив вслушиваться в звуки немецкой речи, такие мелодичные в их устах. Они ели шоколад. И только один, который с задумчивым лицом стоял в стороне, опершись о стену, ничего не ел, а другой солдат, самый низкорослый, шумливый и белобрысый, с толстым задом, то и дело подходил к нему, протягивал ему новую шоколадку; когда же стоявший у стены качал головой, отказываясь от угощения, коротышка снова возвращался к товарищам, что-то говорил им, вызывая общий смех, и потом сам съедал шоколадку под громкий хохот остальных.
Ополченец за столом, уже стареющий, с сединой на висках, каждый раз смеялся вместе с немцами. Но из всех ополченцев он один прилип к ним и глядел на них как зачарованный; остальные - двое с черепами особой команды на черных беретах, трое в серо-зеленых мундирах НРГ, - следили за тем, что происходило между седьмым их товарищем, одним из немцев и собакой.
У собаки была голова лесного хищника, светлая шерсть с черными подпалинами; видимо, она принадлежала немцу, который сидел на скамье, наклонившись вперед и облокотившись на колени, и перебирал звенья длинной металлической цепочки, пропуская ее то через один кулак, то через другой. Немец был немолод. Ополченец тоже был немолод, он ел хлеб с сыром, потом стал кидать крохотные кусочки хлеба огромному псу.
Но пес не ел хлеба, он обнюхивал его и оставлял нетронутым на полу.
- Не ест! - говорил ополченец. - Почему она не ест хлеба? Почему?
Он бросал кусочки хлеба еще и еще, пес обнюхивал каждый и оставлял на полу. Между ополченцем и немцем уже валялось на полу с десяток кусочков хлеба.
- В чем дело! - повторял ополченец. - Она не ест хлеба. Почему она не ест?
Он кинул собаке совсем крошечный кусочек сыру, она обнюхала его, даже поскулила над ним, но оставила и сыр нетронутым на полу.
- Вот как? - сказал ополченец. - Значит, она и сыра не ест?
Он поднял глаза и оглядел товарищей, которые стояли вокруг и наблюдали.
- Почему она не ест? - переспросил ополченец. И он бросил псу кусочек сыра побольше.
- Почему?
- Warum? - подсказал один из тех, что носили берет с черепом.
- Warum? - обратился ополченец к немцу.
XLI
У немца из-под каски виднелось серое лицо. Он протянул руку, поднял с пола ближайший кусочек хлеба и положил его на нос собаке.
- Ein, zwei, drei, vier, fünf, - произнес он.
При счете "fünf" собака резко вскинула голову, подбросила в воздух лежавший у нее на носу кусочек хлеба, поймала его на лету, проглотила и снова уставилась на хозяина.
- О! - сказал ополченец. - А мне можно?
Он поднял с пола кусочек сыра побольше, робко положил его на нос собаке и стал повторять:
- Ай, вай, драй… - Потом остановился и спросил: - А дальше как?
Серолицый немец снял у собаки с носа кусочек сыра, протянул руку к ополченцу и просчитал по пальцам:
- Ein, zwei, drei, vier, fünf… - И добавил: - Считать. Считать вместе с я.
- Ладно, - сказал ополченец. И добавил: - Ja.
Немец сказал, загибая большой палец:
- Ein.
- Аи, - сказал ополченец.
- Ein, ein, - повторил немец.
- Ja, - сказал ополченец. - Айн.
Немец загнул указательный палец:
- Zwei.
- Вай, - сказал ополченец.
- Zwei, - повторил немец. - Z-wei!
- Цивай, - сказал ополченец.
- Drei.
- Драй.
- Vier.
- Фир.
- Fünf.
- Филюфф.
- Fünf, fünf, - сказал немец и еще раз пересчитал свои пальцы: - Ein, zwei, drei, vier, fünf.
Ополченец не стал повторять за ним счет. Он только сказал:
- Я понял. Ja, все понял.
Немец передал ему кусочек сыра, который держал в руке.
- Versuch's einmal. Пробовать ты.
Ополченец с победоносным видом оглядел обступивших его товарищей, положил сыр на нос собаке. - Ай, - сказал он. - Айн, цивай, драй, фир, фьюфф.
XLII
В большом зале на втором этаже выбирали сорок имен из трехсот занесенных в список, чтобы в ту же ночь носителей этих сорока имен вывести из камер, погрузить на два грузовика, отвезти на Спортивную Арену, поставить к стенке и расстрелять. Без допроса, без права защиты, без определенных обвинений - просто на основании бумаг, представленных офицерами полиции, в число которых входил капитан Клемм из отеля "Редяшна", - решался вопрос о том, чтобы лишить жизни сорок живых людей из трехсот, причем перед решавшими были только написанные на листе фамилии, они не видели ни глаз, ни лиц, ни самих людей, - и никто внизу, в кордегардии: ни белобрысый немецкий паренек, ни молодой, ни старый ополченец - ни на миг не задумывался о том, какой смысл имеет заседание на втором этаже, какой смысл обретет оно немного времени спустя в тюрьме Сан-Витторе, на грузовике, мчащемся сквозь ночь по пустынному городу, наконец, на сером поле, где когда-то взлетал к небу счастливый мяч футбольных матчей, - на Спортивной Арене.
Белобрысые парни были заняты только своими шоколадками, пожилой ополченец за столом был занят только белобрысыми, парнями, ополченцы, столпившиеся вокруг пса, были заняты только им, и все же то, что совершалось наверху, совершалось лишь благодаря им и не могло бы совершаться, если бы они не сидели здесь, поедая шоколад и играя с собакой.
Когда ополченец сказал "фьюфф", собака не вскинула голову, не подбросила на воздух и не проглотила кусочек сыра, лежавший у нее на носу; она терпеливо глядела на хозяина, поскуливала, и даже серолицый немец улыбнулся, а остальные разразились громким смехом.
Белобрысые парни обернулись на смех, но не прекратили своей игры. Они съели шоколад, но под оберткой нашли картинки и теперь рассматривали их, отбирали их друг у друга, пересмеивались, а толстозадый коротышка отправился с картинкой в руке к тому парню, что стоял в стороне.
Потом он пошел еще раз и протянул другую картинку, а стоявший у стены снова покачал головой, отказываясь, и коротышка вернулся к остальным, и все засмеялись. И потом еще раз и еще раз.
И еще раз немец сказал собаке: "Ein, zwei, drei, vier, fünf", и еще раз собака подбросила в воздух и проглотила кусок, лежавший у нее на носу.
XLIII
Тут раздался рев подъехавшей машины или, может быть, двух подъехавших машин, и группа людей с автоматами вошла в здание, разделилась надвое, и большая часть тотчас побежала вверх по лестнице.
Ворвались они столь яростно, что ополченцы побледнели, былобрысые немцы прекратили игру, однако среди прибывших было двое ополченцев, которые не пошли наверх, и пожилой ополченец - тот, что сидел за столом, - окликнул одного из них по имени, а кто-то из тех двоих, что носили береты с черепом, окликнул по имени другого.
- Там напали на патруль.
- Как? Что такое?
- Убили немецкого офицера.
- Как? Что такое?
- Мы приехали, чтобы предупредить трибунал.
Белобрысые парни вновь принялись за игру, засмеялись, а ополченец, возившийся с собакой, возобновил свои попытки: "Айн, цивай…"
С верхнего этажа послышались выстрелы и громкий шум, как будто кто-то с силой топал ногами о пол.