"А что, если рискнуть, - думал дальше Сергей, - включить фару и двинуть прямо на мост? В темноте можно сойти за немца и обмануть часовых. Эх, жаль, не знаю их языка!" - И, трезво все оценив, решил не лезть на рожон.
Вдруг справа на боковой дороге вспыхнули фары. К мосту двигались немецкие мотоциклисты.
Решение созрело сразу: "Пристроиться в хвост!"
Как только из-за поворота блеснул последний сноп света и колонна мотоциклистов вытянулась в нитку, он сейчас же завел мотор и включил фару.
Немцы, ничего не заметив, спокойно продолжали путь. После остановки у моста мотоциклисты рванулись вперед. Над толовой Сергея промелькнул полосатый шлагбаум. Из мрака донеслись голоса часовых, но уже под колесами поскрипывали бревна. Застава осталась позади. От радости он чуть было не прибавил скорости, но вовремя удержался, взял себя в руки.
Миновав сельскую площадь, мотоциклисты свернули влево и помчались на сахарный завод. Синокип отстал от них и с полным светом поехал прямо. На дороге показались часовые, но они даже не остановили его и не окликнули. Мелькали колодезные журавли, плетни, хаты.
Неужели свобода? Вышел! Вырвался!..
Серой тенью прошли длинные колхозные коровники. Потом еще какие-то сараи, мастерские, и в лицо ударил вольный степной ветер. Впереди лежала освещенная фарой ровная дорога.
"Свобода! Свобода!" - ликовал Сергей.
Он выскочил на опушку леса и затормозил. Навстречу плыло белесое облако - приближалась колонна машин. Синокип, потушив фару, свернул на боковую полевку. Из-за туч выкатилась луна, и он со злостью подумал: "Предательница".
Потянулись перелески, залитые лунным светом. Вскоре ровная дорога пошла через хлеба, но мотор чихнул раз, другой и заглох. В баке кончилось горючее.
Сергей бросил мотоцикл и с двумя трофейными автоматами двинулся на восток. Шагая по дороге, он съел последнюю плитку шоколада и опустошил набитые ягодами карманы.
Большая Медведица низко поблескивала над горизонтом, когда Сергей сделал привал и, совершенно обессиленный, свалился в хлебах и уснул.
Его разбудил перестук колес. В утреннем воздухе над хлебами висела грива пыли. Поскрипывали тормоза грузовиков.
- Карпусь! - послышался чей-то властный голос. - Ты что ползешь, как рак, черепахой едешь. Где ящики с патронами?
- Та вони тут, товарищу старшина. Бачите, колесо копилющиться. Двічі ставав та лагодив.
- Эх, Карпусь, Карпусь, да я тебя на три метра под землей вижу… Ты что, заснул?! Теперь и с плохим колесом всюду поспевать надо. Комдив уже дважды о патронах спрашивал. - Старшина принялся отчитывать нерасторопного ездового.
Наши!
Сергей вскочил. Мимо катились пароконные подводы, поскрипывали на ухабах медленно ползущие грузовики. Пылила пехота. Грозовой тучкой надвигалась колонна моряков. Черные ленточки летели по ветру.
Свои! Свои!
Сергей вылетел из хлебов, бросился к старшине:
- Где ваш комдив? Где?!
Старшина с удивлением посмотрел на летчика, вооруженного двумя немецкими автоматами.
- Меня вчера сбили над Днепром… А в лесу пришлось с фашистами встретиться… - пояснил Синокип.
- Повезло, - сказал старшина и добавил: - Комдив на легковушке вперед проскочил.
- А какая это дивизия?
- У начальства узнаете, - уклонился от прямого ответа старшина, с явной завистью посматривая на трофейные автоматы. - Один не уступите, а?
- Можно и уступить… Но только с одним условием: доставь меня на своей колеснице прямо к начальству да какой-нибудь еды добудь.
- Хлеба с колбасой хотите?
- Спрашиваешь!
- Так прошу, товарищ лейтенант, садитесь. - Старшина подобрал вожжи, взмахнул кнутом: - Но-о! - Кони пошли рысью.
- Куда ваша дивизия идет? - уплетая хлеб с колбасой, повернулся к старшине Синокип.
- Вчера весь день были в походе, всю ночь марш совершали, вот и сейчас двигаемся.
- Ты все военную тайну боишься разгласить. Я свой.
- Порядок есть… Но раз вы к нашему комдиву направились, то сказать могу: на Рогозов идем.
- Понятно… На Переяславский шлях выходите.
- Выходим… да только жарко там будет, немцы кругом. - Заметив в придорожных кустах "эмку", старшина подкатил к ней. - Слышь, Бугай, - обратился он к шоферу. - Где комдив?
- Вон видишь, - шофер ключиком указал на степной курган. - Он там с комиссаром.
- Карпусь, на тебе кнут и вожжи, давай пока помаленьку в посадку. - Старшина соскочил с подводы. - А мы пойдем…
Сергей снял с плеча трофейный автомат, протянул его старшине:
- Уговор дороже всего, возьми, друг, на добрую память.
- Товарищ комдив, вот летчик… - поднявшись на курган, доложил старшина.
- Какой летчик? - Мажирин опустил бинокль.
- Сбитый… Разрешите, товарищ комдив, представиться: лейтенант Синокип. Вот мое удостоверение личности и партийный билет.
Пока Мажирин просматривал документы, Сергей вкратце рассказал о своем боевом задании и о том, что случилось с ним в небе и на земле.
- Так… значит, вы вчера чуть свет вылетели на разведку? - уточнил Мажирин и возвратил Сергею документы. - Вы можете оказать нам помощь, лейтенант. Уточните на востоке линию фронта.
- Немцы вышли на реку Оржицу, товарищ комдив. Они очень быстро продвинулись от Яготина… Когда я пролетал над Оржицей, меня обстреляли с правого берега.
- Могли свои по ошибке, - вставил комиссар.
- Нет, у меня глаз наметан, вели огонь гитлеровцы. Я видел их колонны на дорогах.
- Далеко они вышли… - Мажирин провел по карте мизинцем. - Смотри, Павел, вот аж куда вырвались немцы.
- Да-а… далеко…
Мажирин поднес к глазам бинокль и, всматриваясь в перелески, сказал:
- Я видел, как вы взлетали с Бориспольского аэродрома. Нам нужны храбрые воины. Оставайтесь у нас, лейтенант. Будем воевать вместе.
11
Приняв все меры предосторожности, дивизия продолжала совершать беспрерывный марш. После успешного боя под Борисполем ее полки по лесным дорогам обошли захваченный врагом город. Потеряв свою главную ударную силу - танки, немецкий передовой отряд не рискнул двинуться в лес, и отходящие части получили временную оперативную свободу.
Сложившаяся обстановка позволяла Мажирину двигаться только на Переяслав. Он надеялся встретить там части двадцать шестой армии генерала Костенко и присоединиться к ним.
Лес укрыл дивизию от воздушного противника, но он замедлил движение колонн, удлинил путь. Поэтому, как только Борисполь остался позади, Мажирин приказал полкам рассредоточиться и выйти из леса в степь.
Теперь комдив часто посматривал на синюю полосу днепровских круч. Над ними возникали черные точки и превращались в девятки "юнкерсов". Тревожные крики, гудки автомобилей, ржание коней - все в один миг заглушили напряженно звенящие моторы пикировщиков.
Грохот бомбежки провожал отходящие части. Знойный воздух вздрагивал от взрывной волны и становился кислым от порохового дыма. В хлебах чернели бесчисленные воронки. Пламя выжигало колхозные нивы, и ветер, пропитанный запахом горелого зерна, был горьким как полынь.
Бугай теперь по-особому ведет "эмку". Одной рукой он держит руль, а другой - приоткрытую дверцу. Он все время выглядывает из машины, следит за пикировщиками. Иван то резко затормозит, то прибавит скорость. Комдив то упирается лбом в ветровое стекло, то откидывается на сиденье. Под воющими бомбами Бугай проскакивает ухабистые участки дороги. По его смуглому лицу катятся крупные капли пота, но внешне он спокоен и только весь сжимается в комок, когда за ближним поворотом над хлебами возникает ослепительный всплеск огня.
Нина забилась в глубину кабины и притихла. Иван не оглядывается. Всю дорогу в маленьком зеркальце он видит ее глаза, и они наполняют его душу отвагой, и даже не верится ему, что в этом гуле и пламени бродит смерть. Бугай пошире открывает дверцу, стараясь охватить взглядом все небо.
- Ушли, пираты! - И, сигналя, он обгоняет подводы. - Рогозов на горизонте! Я его всегда узнаю по шести куполам деревянной церквушки.
У села к "эмке" подкатил мотоцикл с разведчиками. Бугай затормозил.
- Товарищ комдив, в трех километрах северо-восточнее Рогозова проходит колонна нашей зенитной артиллерии, Замечено большое скопление автомашин, - доложил сержант, покрытый пыльной маскировочной сеткой.
- Поехали к зенитчикам, надо установить связь, - сказал комдив, обращаясь к Ивану.
"Эмка" промчалась по боковой улице и выскочила в поле. За рыжими шапками степных курганов зеленела гряда пирамидальных тополей.
- Смотрите, товарищ комдив, артиллерийская колонна остановилась… Наверно, пираты летят. - Бугай привычным движением распахнул дверцу, высунулся из машины и оглядел горизонт. - Чисто… Ни одного черного креста не видать, словно ветром сдуло… Подались стервятники на другое направление, а зенитчики как вкопанные стоят, удивительно.
Подъехав к перекрестку, на котором застыли зачехленные зенитки, Мажирин подозвал какого-то сержанта и спросил:
- Где ваш старший начальник?
Но уже спешил к машине грузный седой артиллерийский полковник:
- Разрешите узнать, вы не из штаба армии?
- Нет. Я командир Четвертой дивизии войск НКВД.
Мажирин предъявил удостоверение. Артиллерийский полковник тоже. Они познакомились и отошли в сторонку.
- Так в чем задержка?
- Мы в Любарцах на заслон наткнулись. Фашистские пулеметчики засели на колокольне.
- Разверните зенитки, сбейте их.
- Признаться, снарядов осталось только на черный день. Я стрелков послал, они гитлеровцев и так поснимают. - Артиллерийский полковник потупил седую голову и очень тихо спросил: - Неизвестно ли вам, где находится штаб армии? Где наши главные силы?
- То же самое я хотел спросить у вас… Но вы опередили.
Они посмотрели друг на друга и усмехнулись.
Мажирин старательно сдул с планшетки пыль и достал карту.
- А вот где проходит линия фронта - мне известно. Немцы вышли на Оржицу.
- Ой ли…
- Можете не сомневаться. Это точно.
- А я вчера по радио получил приказ идти на Барышевку. Как же так, а?
- У вас есть рация? Она действует?!
- Под бомбежку попали, одни осколки везем.
- Связь! Как нам нужна связь! - с горечью воскликнул Мажирин. - Нет, на Барышевку вам идти нельзя. Обстановка в корне изменилась. Немцы там перехватили дорогу и устроили на переправах через Трубеж западню.
Седой командир зенитчиков только развел руками.
- Я солдат, выполняю приказ. - И, помолчав, предложил: - Давайте взаимодействовать.
- Я на Барышевку не пойду, - решительно возразил Мажирин. - Да и вам не советую. Вот вы говорите: получили приказ по радио. А подлинный ли он? Где гарантия того, что это воля штаба Тридцать седьмой армии, а не провокация немцев? Они захватили наши походные радиостанции и могут подталкивать нас в приготовленные котлы.
Эти слова заставили командира зенитного полка задуматься, но, докуривая папиросу, он проронил:
- Буду все-таки пробиваться к Трубежу. А пока давайте действовать вместе. К вам одна просьба: прикройте нашу колонну с тыла.
- Это можно. Договорились.
В Любарцах вспыхнула сильная перестрелка. Немецкие пулеметчики с колокольни повели прицельный огонь по штурмовой группе, и зенитчикам пришлось развернуть пушки.
- Эх, черт, каждый снаряд на вес золота, - прощаясь с Мажириным, сказал полковник упавшим голосом.
Возвратившись в Рогозов, комдив приказал командирам частей занять оборону. Измученные тяжелым переходом бойцы взялись за лопаты. На северо-восточной окраине села оборонительная линия приняла форму подковы. В центре расположились курсанты школы сержантского состава под командованием энергичного лейтенанта Силкина.
Всегда подтянутый, одетый с иголочки, лейтенант умудрился и в трехдневном походе не потерять обычного лоска. Он удивлял всех белизной своего подворотничка и зеркальными сапогами.
На левом фланге закреплялся отдельный батальон майора Борисова. Великанского роста чернявый комбат, спокойно раскуривая роскошную трубку, увенчанную хитрой мефистофельской рожицей, мерил степь широченными шагами и осматривал каждый отрытый окоп.
На правом крыле обороны окапывался двухбатальонный полк бесстрашного Вагина. В центре Рогозова сосредоточились остальные силы: полк Алтуфьева - старого чекиста, ветерана гражданской войны.
У старинной деревянной церквушки с узкими голубыми оконцами, украшенными резьбой, задымились походные кухни. В лучах заходящего солнца заблестели солдатские котелки. Пока повара раздавали пищу, над Рогозовом на большой высоте прошли вражеские разведчики. Комдив проводил их пристальным взглядом и, когда самолеты, возвратившись, описали над селом круг, подумал: "Не к добру".
После разгрома немецкого заслона в Любарцах зенитный полк двинулся к трубежской переправе, и теперь далеко, где-то в районе Грушек, гремел бой.
"Местность в том направлении болотистая; трудно развернуть пушки и сманеврировать. Говорил я артиллеристу, что там нашего брата ждут, так нет, все-таки он пошел, - досадовал Мажирин и возвращался к тревожной мысли: - А что готовит нам Переяслав? Кольцо сжимается туже и туже. Этот город - тоже не мед на тарелочке". Невеселое раздумье прервала густая перестрелка. В церковный скверик влетел на мотоцикле разведчик:
- Товарищ комдив, со стороны Переяслава показалась немецкая мотопехота с танками.
- Много их?
- Насчитал пять танков и пятнадцать грузовиков, а там вдали еще пылят…
"Вот тебе и Переяслав…" - подумал про себя Мажирин и подозвал подполковника Алтуфьева.
- Ты слышишь… Вечерний концерт начался… Держи резерв начеку, возможно, понадобится твоя помощь.
Мажирин сейчас же помчался в курсантскую роту. На Переяславском шляху уже шла напряженная схватка. Три фашистских танка с десантами автоматчиков на броне попытались ворваться в село, но чекистов выручили стоявшие на прямой наводке зенитки. Артиллерийские расчеты спокойно подпустили на близкое расстояние приземистые машины и расстреляли их.
Выскочив на околицу, комдив оставил "эмку" и под желтыми шапками подсолнухов побежал на КП курсантской роты. Над горящими танками гудело пламя. Дым тремя гигантскими столбами поднимался в небо.
Мажирин услышал в темнеющем воздухе шуршание шелка и в это же мгновение заметил черное, мелькающее веретено мины. Он, как белка, головой вниз прыгнул в окоп к Силкину.
Комдива успели подхватить под мышки связные, и он только слегка ушиб подбородок.
- Ну, что тут у вас? - спросил Мажирин Силкина после оглушительного треска мины.
- Как видите, товарищ комдив, мы вовремя окопались… Они сунулись - и три стальных клыка обломали.
- Надо, лейтенант, продержаться до ночи… Она силу танков сведет на нет… - Комдив, повернувшись вполоборота, взял за локоть командира зенитного дивизиона. - Остановил ты чертей последними снарядами, теперь пусть твои ребята связки гранат готовят.
- Докладываю: еще золотой запасец имеется… Проходили мимо друзья-зенитчики, так я у них десяток снарядов раздобыл. Главный бог войны - артиллерия - в боевом строю.
Эти слова обрадовали Мажирина. Он крепче стиснул локоть майора:
- Люблю расторопных.
В сумерках по огневым вспышкам комдив следил за маневром гитлеровцев. По его определению, с фронта наступал пехотный батальон, и приблизительно такие же силы действовали на флангах.
В кружке бинокля курганы, окопы, пыльные, полыхающие огнем травы…
Отбита вторая вражеская атака, захлебнулась третья. Связками гранат подорваны еще два немецких танка. Лязгает сталь перебитых гусениц. Снова гремят связки гранат. Приземистые T-III делают последние судорожные движения, и от бутылок с горючей смесью над их башнями взлетает дым.
Только вокруг дальнего кургана, похожего на седло и освещенного тлеющим закатом, беспрерывно курсирует уцелевший танк. На гребне высотки развевается фашистское знамя, и под ним какой-то гитлеровец, размахивая руками, отдает приказы своим подчиненным. Наша артиллерия молчит, и на своем командном пункте немцы не соблюдают никакой маскировки.
У Мажирина прямо-таки чешутся руки подать знак командиру зенитного дивизиона. А тот, как бы угадывая желание комдива, предлагает:
- Давайте накажем за такую наглость. Стукнем одним снарядом.
- Только по танку.
Но вражеская машина, как будто почуяв опасность, уходит в тень.
На вершине кургана фашистский начальник продолжает размахивать руками. Но в темнеющей степи затихают залпы. Реже сверкает огонь. Пехота залегла.
- Ну как, товарищи командиры, пожалуй, пора нам в атаку, а? - спрашивает Мажирин.
- Сейчас самый подходящий момент, - соглашается Силкин.
Комдив отдает по цепи приказ: тихо, без единого звука приблизиться к противнику. Забросать его гранатами и с криком "ура" ударить в штыки.
Первым выскакивает из окопа лейтенант Силкин. Молча поднимаются курсанты и уходят в ночь за своим ротным.
В степи стучат и звенят лопаты. Вот уже слышны голоса немцев. Враг спешит, лихорадочно окапывается…
Из-за тучи выкатывается луна и заливает степь лимонным светом. Луна горит на штыках и освещает четко шагающих с винтовками наперевес чекистов.
"Как они идут! Таких не сломить…"
Поблескивают штыки. Комдив узнает старшину Пляшечника, двух братьев Ивановых, снайпера Кавярова.
Взвивается ракета.
И сразу - взрывы гранат.
- Ура-а…
Топот ног.
Вспышки выстрелов.
Зеленые, красные трассы пуль.
Штыковая атака ошеломляет фашистов. Бросая лопаты и оружие, они бегут к Переяславскому шляху, В ночной степи кажутся стогами огромные, крытые брезентом грузовики. Водители в панике разворачивают машины. Они сигналят, мигают фарами. Остатки разбитого мотополка поспешно отступают.
Во мраке звучат возбужденные голоса:
- Бежит хваленое на всю Европу воинство!
- Ребята, а фрицев можно крепко бить.
- Мы им еще покажем!
- Товарищ комдив, мы захватили грузовики! Взяли знамя фашистского мотополка! - коротко докладывает лейтенант Силкин.
Вспыхивает электрический фонарик. Лезвие луча скользит по квадрату красного шелка с широкими белыми полосками и черной жирной свастикой.
- Этого паука я видел на кургане.
- Как прикажете поступить?
- Трофей надо взять… Это документ о наших действиях в тылу врага. Понимаешь, Силкин? - И комдив гасит фонарик.
В полночь после речи комиссара Коновалова над братской могилой гремят троекратные винтовочные залпы. Отданы последние почести павшим героям. Чекисты расходятся по своим подразделениям. На месте остаются только командиры и комиссары частей. Мажирин держит с ними военный совет.
Что делать? Как поступить дальше?
На Барышевку не пройти, на Переяслав не пробиться. С рассветом снова появятся "юнкерсы". Враг подтянет свежие силы и зажмет Рогозов в клещи. Смогут ли устоять наши бойцы? Они уже четвертые сутки не спят, все время в боях и на марше. В обозе скопилось много раненых, их нельзя оперировать и лечить на колесах.
Всем ясно: необходим отдых.