Бомбардировщики подошли к цели. Внизу - железнодорожная станция, стоят шесть эшелонов. Посыпались бомбы. Ожесточенно били зенитки. Били довольно метко, видимо, успели пристреляться. Неожиданно машину Назарова бросило вниз. В левый мотор попал снаряд, сразу же вспыхнуло пламя.
- Ребята, держись! - крикнул экипажу летчик и схватился за раненый бок.
Пылаев быстро дал команду стрелку: - Передай ведущему, идем на вынужденную.
Самолет летел на одном моторе. Назаров, круто развернув машину, со скольжением стал уходить на восток, через линию фронта. Пламя приближалось все ближе к кабине летчика, стало душно от дыма. Назаров открыл боковые стекла, перехватил горячий штурвал, накренил самолет. Пламя лизало пол кабины. Загорелся комбинезон. Но внизу уже была своя земля.
- Прыгай, наша территория! - отдал команду Николай и облегченно вздохнул - экипаж спасен.
Самому ему не выбраться из кабины, и он должен во что бы то ни стало посадить самолет. Вдруг он увидел, что его горящая машина опускается прямо на нашу артиллерийскую позицию. Последним усилием воли Назаров повернул штурвал и потерял сознание. Самолет ударился о землю. К месту падения бежали артиллеристы. На горящем самолете стали рваться пушечные снаряды. Бегущий впереди артиллерист взмахнул руками, упал. Другому осколок попал в плечо, и тот, зажимая рану, остановился. Но остальные продолжали бежать. Надо было во что бы то ни стало спасти летчика. Возле самолета артиллеристы увидели двух людей в обгоревших комбинезонах. Они вытаскивали из кабины летчика. Это были штурман и радист. Артиллеристы подхватили мертвого Назарова и бросились прочь от самолета. Не успели они отбежать метров двадцать, как раздался взрыв. Пылаев, вытирай обгорелыми руками лицо, обратился к командиру батареи:
- Слушай, артиллерист, будь братом. Прикажи отвезти тело летчика в Ставрополь, там наши. Век будем помнить. Его ребята похоронят.
- Успокойся, все сделаю. Запомни Денисова, из санбата позвони.
Подъехала санитарная машина. Оттуда выскочила женщина в белом халате, и кинулась к раненым. Увидев Пылаева, стоявшего на коленях, она остановилась.
- Вася… ты?!.. Что с тобой?
Еще не понимая, что произошло, она стала торопливо раскрывать санитарную сумку.
Пылаев не удивился, увидев Лиду. Он знал из письма, которое два дня назад получил Назаров, что девушка воюет совсем рядом, в артиллерийском полку. Еще она писала, что просит командование перевести ее к летчикам. Так мечтала о встрече с Николаем. И вот встретились…
- Погиб… Николай погиб, Лида.
Лида смотрела на Пылаева растерянно, все еще не понимая, что же случилось. И тут она увидела мертвого Назарова. Уронив сумку, она со стоном припала к груди любимого:
- Прощай, друг, - прошептал Василий, и направился к санитарной машине. Двое артиллеристов поддерживали Репина.
У санитарной машины Василий оглянулся. Командир его уже лежал на носилках, лицо было прикрыто марлей. Лида, согнувшись, стояла рядом. Эх, какие порой несправедливо жестокие вещи происходят в жизни!
* * *
Был воскресный день. Возле общежития летчиков, прислонясь к стене, стоял дневальный Шеганцуков. Он тоскливо смотрел, как на огородах женщины копали грядки. Ему хотелось подойти к ним и помочь. Он скучал по земле, по мирной жизни. А сегодня все вокруг дышало миром. Возле озера в камышах рыбаки ставили сети, над ними, пронзительно крича, кружились чайки. За рекой девочка-подросток громко ругала ленивых быков, которые медленно тянули воз, нагруженный глиной.
К общежитию подъехала грузовая машина. Шофер вышел из кабины и, обращаясь к дневальному, громко спросил:
- Слушай, дружок, как мне найти полковника Зорина?
- Все на аэродроме. А зачем тебе?
- Я с передовой, артиллерист. Летчика убитого привез, командир батареи, старший лейтенант Денисов приказал.
Шеганцуков бросился к машине. Там, на соломе лежало тело убитого. Моторист бережно приоткрыл край плащ-палатки.
- Мой командир звена, Николай Иванович Назаров, - дрогнувшим голосом сказал Шеганцуков и, сняв пилотку, комкая ее в руках, тихо спросил: - Остальные… где?
- Отправили в лазарет. Один сильно подгорел, а другой ушибся. Геройские ребята…
Шетанцуков стоял, опустив голову. Нет, невозможно привыкнуть к смерти. А в такой вот томящий, такой мирный день, особенно. Шеганцукову стало стыдно за свои недавние безмятежные мысли. Ни на минуту нельзя забывать, что идет война, гибнут люди, кто знает, скольких не станет еще до конца войны. Но напрасно корил себя Шеганцуков. Человек создан для мира. И даже на войне, вернее именно на войне, мечтает о мире. Мечтает, когда идет в бой, мечтает в минуты затишья, и последняя мысль его, если суждено человеку погибнуть, тоже о мирной жизни…
Назарова хоронили в саду сахарного завода. Падали, падали листья на открытый гроб. Тени скользили по мертвому лицу Назарова. И было невыносимо думать, что никогда, никогда больше не ощутит он ласки солнца, не увидит неба, не порадуется удивительной красоте земли.
Один за другим подходили летчики и, склоняясь над гробом, прощались с боевым товарищем. Чуть поодаль стояли женщины и плакали, не стесняясь своих слез. Они оплакивали не только Назарова, а своих мужей и братьев, которые не вернулись с войны.
- Больно подумать, что старшего лейтенанта больше нет в живых, - сказал Колосков. - Он был таким человеком, таким… - Голос у капитана дрогнул. - Не забудем мы Колю Назарова. Вечная ему память!
Раздался салют зенитной батареи. Гроб медленно спустили в глубокую могилу. Вскоре вырос над ней небольшой холм, усыпанный цветами.
После похорон летчики, получив боевое задание, взлетели с аэродрома. Звеньями, на бреющем полете они пролетали над могилой друга, посылая ему последний боевой привет.
* * *
Зорин с террасы штаба наблюдал за летчиками, играющими на волейбольной площадке в городки. Потом внимание его привлек невысокого роста худенький мальчик, который стоял около открытой двери столовой. Чем-то напомнил он Зорину сына. "Эх, Витюшка, Витюшка", - вздохнул полковник, отходя от окна.
Вытягивая тощую шею, мальчик заглядывал в столовую, Там, кроме официантки, никого не было. Женщина торопливо убирала грязную посуду, расставляла на стол алюминиевые чашки и кружки, искоса поглядывала на мальчика. Лицо у него бледное, худое, волосы взъерошенные. Не по росту широченные брюки, подпоясаны веревкой. Через плечо висела большая сумка из мешковины. Когда официантка отвернулась, мальчик шмыгнул в столовую и воровато схватил с крайнего стола кусок хлеба.
- Ты ешь, - сказала официантка, - не бойся. Звать тебя как?
Мальчик вздрогнул, посмотрел на нее виновато, потом тихо сказал:
- Воевать не берут, на довольствие не ставят… А звать меня Витей.
- Куда же путь держишь? - женщина поставила перед мальчиком кружку компота.
- Отец перед войной уехал в Белоруссию. Мама погибла… - глотая компот, мальчик низко склонился к кружке. - Думаю податься в Белоруссию, отца разыщу.
- Скоро придет наш командир. Я поговорю с ним. Он добрый, поможет тебе, а пока будешь на кухне работать, воду носить.
- А кто у вас командир? - с радостью спросил Витя.
- Майор Черненко.
- Тетя, а вы не шутите? Я все буду делать. Только не гоните меня. Найду отца… Он тоже летчик… К нему подамся… А вы ругать меня не будете?
- Это за что? - в свою очередь спросила официантка и подсела к мальчику.
- Я хлеб украл… - произнес Витя, не глядя на женщину.
- Ну что ты, разве это воровство. Ешь, я еще дам.
- Когда не было наших, я больше с протянутой рукой стоял, милостыню просил. Кто давал, а кто ругал.
- И язык у них поворачивался!
- В одном селе под Львовом один дяденька даже собаку на меня натравил…
Официантка украдкой смахнула кончиком платка слезу, бесшумно отодвинула большой таз с посудой, встала.
Витя, волнуясь и запинаясь, продолжал:
- Я не успел отбежать от забора, упал и закрыл лицо руками. Собака перескочила забор, обнюхала, обмочила меня и ушла…
- Ты успокойся, Витя, теперь все хорошо будет.
* * *
Полковник Зорин пытался углубиться в дела и не мог. Почему-то не шла из головы жалкая фигурка мальчика, стоявшего у дверей столовой. Зорин встал, походил по террасе, спустился во двор и медленно направился к столовой. В это время из открытых дверей вышел мальчик.
Несколько секунд, показавшихся Зорину очень долгими, они смотрели друг на друга. И вдруг Зорин негромко вскрикнул:
- Витя!
Мальчик продолжал смотреть на него с недоумением, а потом в глазах его что-то дрогнуло, он бросился к Зорину.
- Папа, мой папа! Зорин крепко обнял сына.
- Витя… Мальчик мой… Мальчик мой, сынок… А где же мама? Где Надя? - наконец спросил он. Всхлипывая, судорожно прижимаясь к отцу, мальчик не мог сказать ни слова. Значительно позже Зорин узнал, что семья его из Львова выехала в деревню, которую вскоре заняли немцы. Надя здесь заболела и умерла. Мать пошла во Львов за хлебом, сказала, что скоро придет, и не вернулась. Витя пошел искать мать, потом бродяжничал, а когда узнал, что наши наступают, решил пробраться к фронту.
Тяжелое горе придавило Зорина. Он крепился, на людях держался бодро, но когда оставался один, не знал, куда деваться. Правда, с ним теперь был сын, это облегчало горе. И все же оно было велико, порой оно было просто невыносимо. В эти горькие дни совершенно поседела голова Зорина.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Теплая ночь. На аэродроме тихо. Далеко, над Шепетовкой, мелькают вспышки. Это, очевидно, разрывы зенитных снарядов: немецкие самолеты пытаются нащупать железнодорожный узел.
Колосков и Пылаев решили навестить Дружинина. Григорий обрадовался друзьям.
- Садитесь, гостями будете.
- Беллетристику читаешь? - спросил Пылаев, увидев книгу в руках Дружинина.
- Нет. Просматривал бюллетени по обмену боевым опытом. Думаю записать несколько примеров.
- И зачем тебе это сейчас?
- Как зачем? - удивился Григорий. - Завтра я должен вести группу. Со мной летят истребители, штурмовики. А полеты в горах имеют свои особенности. Опыт в этой области изучить не мешает.
- Лучше отдохни, - Василий снял пилотку и бросил ее небрежно на стол. - Я вот два года воюю и сделал вывод: чтобы выиграть бой в воздухе, нужны смелость, умение рисковать. В этом залог победы. Сейчас воевать нужно. А за книгу засядем после войны. Тогда всем придется учиться.
- Если мне не изменяет память, ты, Вася, был раньше другого мнения, - сказал Дружинин.
- Что ж, все меняется. И мы тоже. Разве таким я начинал войну? - он провел рукой по своему изуродованному ожогами лицу.
- И все же ты не прав, Вася. Учиться везде надо, - вмешался Колосков. - Меняются времена, меняется и тактика воздушных боев. Сейчас она уже не та, что в 1941, когда летали без истребителей прикрытия.
- Это еще посмотрим. Ну, я пошел, лучше посплю лишний час.
- Путаный какой-то Василий стал, - вздохнул Дружинин. - С одной стороны в бой рвется. Лично к маршалу авиации обращался, просил разрешения летать вместо Назарова. С другой - какое-то наплевательское отношение ко всему, какая-то вялость. Да еще выпивки эти…
- Летать ему на самолете Назарова разрешили. Предложено только проверить технику пилотирования. По-моему, Василий не подкачает. Ведь он до войны аэроклуб окончил. Да и налет у него большой. Вот если бы не выпивки его… Раз споткнулся человек, и никак выровняться не может. Характера не хватает, видно.
- Я дал ему рекомендацию в партию, - сказал Яков, - он два месяца проносил ее в кармане и вернул обратно. Говорит: рано еще. Я верю, что возьмет он себя в руки, а мы помочь ему должны. В общем-то он парень хороший.
- Конечно, поможем.
Василий, прийдя к себе в комнату, стал рассматривать в небольшое зеркальце свое лицо. Он до сих пор никак не мог смириться с этими шрамами, ожогами, что изуродовали, обезобразили его.
- Проклятье…
Пылаев со всего размаха ударил зеркалом об пол. Скрипнула дверь и вошел моторист Шеганцуков. Василий быстро нагнулся и, пряча глаза, стал собирать осколки.
- Товарищ старший лейтенант, ваш ужин.
Не поднимая головы, Пылаев буркнул:
- Спасибо. Но… мне ничего не надо…
- Товарищ командир, что с вами? - озабоченно спросил моторист.
- Уйди… тошно мне…
- Может, что принести, так я мигом. Прикажите, все достану…
- А самогону достать сможешь?
- Достать-то могу, но… - моторист замялся.
- Ну что?
- Нельзя вам. Пришло приказание допустить вас к полетам. Летчиком будете летать.
- Это правда?!
- Лично слышал от инженера. Завтра самолет принимаю. На фюзеляже напишем: "За Николая Назарова".
Старший лейтенант рывком поднялся на ноги, обнял механика.
- Значит, летать будем, Шеганцуков! За Колю мстить!
Утром командир эскадрильи капитан Дружинин заканчивал розыгрыш предстоящего полета. Еще накануне он приказал штурману эскадрильи сделать на земле макет аэродрома противника со всеми его особенностями и зенитными точками.
Подошел Колосков. Некоторое время он наблюдал, как проводит занятие командир второй эскадрильи. И макет аэродрома и само занятие очень понравились Якову. Взглянув на часы, Яков направился к противоположной стороне аэродрома, где находилась его эскадрилья. Надо будет и у себя провести такое же занятие.
Он шел не спеша по ровному полю аэродрома, частенько посматривая на небо, - погода портилась. Небо покрывалось весенними пушистыми облаками, а чуть ниже с востока наползали на аэродром темно-фиолетовые, густые тучи. О плоскости самолетов ударили первые капли дождя. И вдруг за лесом вспыхнула и повисла над землей разноцветная радуга. Яков обрадовался: дождя не будет - и ускорил шаг.
Большинство летчиков и штурманов эскадрильи Колоскова ушли от самолетов в КП эскадрильи, лишь Пылаев да несколько человек технического состава, расположившись под крылом машины, с азартом резались в домино.
Пылаев предложил играть на сто граммов, которые положены были каждому летчику перед обедом. Всухую, дескать, скучно. Увлеченные игрой, летчики не заметили, как подошел командир полка. Исаев, случайно подняв голову, сразу же вскочил на ноги и в замешательстве крикнул:
- Смирно!
На землю посыпались костяшки. Все растерянно посматривали на командира.
- Вольно! Продолжайте играть, - сказал полковник и, помолчав, добавил: - Только без всякого "интереса", а того, кто придумал играть на водку, - накажу.
Зорин обвел присутствующих внимательным взглядом, словно запоминал играющих, и не спеша зашагал по скошенной траве.
- Н-да, влип. Придется отвечать, - махнул рукой Пылаев. - Да ладно. Придет время - отвечу, а сейчас пошли в столовую. Время обедать.
- Как мы не заметили командира, - с сожалением проговорил Шеганцуков. Он опустился на колени и стал собирать костяшки в пустую банку из-под консервов.
- Да, теперь полковник снимет с Пылаева стружку по всем правилам, - заметил Исаев и торопливо добавил: - Что ж, в такую погоду двести грамм не мешает. - Плутовато взглянул на Шеганцукова и осекся…
На него смотрели косо поставленные злые глаза.
- Какая тебя муха укусила? - насторожился Исаев.
- Нехорошо играем мы. Чужое нехорошо себе брать, - Шеганцуков неодобрительно покачал головой - Мы пить будем, а он отвечать… Нехорошо, начальник…
- Было бы о чем говорить, - небрежно ответил Исаев. - Проиграл, значит, расплачиваться должен. И весь сказ. Пошли в столовую.
Но механика слова Исаева не утешили. Он укоризненно покачал головой. Сам он вырос в большой семье: три сестры младше его, он да старший брат. Мать умерла рано, и отцу пришлось не только работать в поле, но и заниматься домашним хозяйством. Бывало, перед тем, как идти на работу, отец сунет в руки каждому по куску хлеба и колбасы, этим и сыты целый день. Уезжал далеко в поле. Старший брат хитрый был, прячет свою порцию, а сам у детей выманивает. Под вечер тайком уйдет в сарай и съест свою порцию. Однажды, когда младшая сестренка со слезами просила есть, Хазмет пошел в сарай, думал найти что-нибудь в погребе. Тут-то он и увидел старшего брата с хлебом и колбасой в руках. Тот жадно ел, чавкая, давился, спешил. С тех пор Шеганцуков невзлюбил старшего брата. Когда тот уезжал в Нальчик учиться, Хазмет даже не пошел его провожать. И вот сейчас Исаев чем-то напомнил ему брата.
- Долго тебя ждать? - нарушил молчание Исаев.
- Идите, я позже приду, - ответил Шеганцуков и отвернулся.
В столовой было, как всегда, шумно. Официантки торопливо носили на длинных алюминиевых подносах тарелки с борщом, тут же адъютанты наливали по сто граммов водки. Пылаев подошел к адъютанту своей эскадрильи, негромко попросил:
- Мои сто граммов отдай Исаеву, - и, обращаясь к летчикам и штурманам первой эскадрильи, шутливо сказал: - Товарищи, пожертвуйте по десять граммов.
- Опять проиграл, - заметил Колосков и первым отлил водки в пустой стакан. - Когда перестанешь побираться?
- Не сомневайтесь, граждане, верну сполна.
- Вот что, Василий, - сказал уже строго Колосков. - Даю последний раз. Бросай играть.
Пылаев молча взглянул на капитана и отвернулся. Через несколько минут возле Василия уже стоял стакан, наполненный спиртным. Василий внимательно смотрел на водку, усмехаясь:
- С миру по капле, бедному напиться.
Официантка поставила перед ним тарелку с борщом и чуть слышно шепнула:
- Вася, осталась вчерашняя, могу принести.
- Вместо компота, - тихо ответил Пылаев, и, как ни в чем не бывало, продолжал есть.
В столовую вошла очередная смена летного и технического состава. В тесном и маленьком зале стало душно и жарко.
- А я разыскивал своих летчиков, думал, где же Пылаев, - громко сказал Дружинин, входя в столовую. - Что-то сто граммов у тебя большие стали, ишь как посоловели глаза, - заметил он, присаживаясь рядом.
- Угостила первая эскадрилья, - небрежно ответил Василий.
- Иди к самолету, отдохни, полетишь со мной, проверю технику пилотирования. Погода улучшается, к вечеру на задания пойдем.
- Гриша, давай разделим твои сто граммов, чувствую - не добрал…
- У тебя и так уже через край. И когда ты успеваешь, - сердито ответил командир эскадрильи.
- Ослабел, внутри все на ниточках держится. За мать и Кольку Назарова я бы не знаю, что сделал Гитлеру… Разочарован в жизни, да… - он не договорил, махнул рукой и встал из-за стола.
Выйдя из столовой, Василий остановился, прислонившись к стене, закурил. Отсюда, где стоял Василий, хорошо были видны замаскированные самолеты. Полк был рассредоточен по эскадрильям с большим промежутком. Пылаев быстро отыскал свою машину. Скорее бы лететь", - подумал он. Это будет его первый вылет как летчика. Только в полете он забудет свое горе.
Над аэродромом сгущались тучи, пошел редкий, но крупный дождь. Большие капли тяжело ложились на сухую пыльную землю, оставляя маленькие глубокие воронки. По дороге к селу невысокого роста женщина гнала корову, и Пылаев снова вспомнил о матери.