С одной стороны улицы тянулась длинная и высокая кирпичная стена бывшего монастырского склада - лет сто назад братья монахи пользовались полным благорасположением одного из сиятельных панов, очередного владельца городка, пока тот насмерть не разругался со святыми отцами из-за денег. Но дотошные попики с бритыми макушками уже успели построить здесь несколько зданий и бойко вели торговлю. Монахов давно нет, сиятельного пана тоже, а здания по-прежнему стояли.
На другой стороне были жилые дома с закрытыми ставнями окнами и притворенными воротами, похожие на маленькие крепости, хозяева которых сидят в осаде, пережидая лихое время и опасаясь ночных гостей, неизвестно зачем способных постучать прикладом в двери. Впереди темнели деревья, оттуда тянуло сырой прохладой, и Нина поняла: там начинаются те самые овраги, про которые говорил исчезнувший мальчик. Жив ли он? Сумел ли уйти от патруля? Догонит ли, как обещал парень в немецкой пилотке?
- За оврагами тропкой, - придержав шаг, сообщил партизан. - Через помойки и в рощу, там уже патрули не ходят. Оттуда рукой подать.
Он ободряюще подмигнул и вдруг застыл, прислушиваясь к нарастающему звуку стрекота мотоцикла. Повертел головой, ища, куда скрыться, схватил Нину за руку и быстро потащил к кустам палисадника, надеясь найти среди них спасение или хотя бы укрытие, пока немцы не уберутся.
Мотоцикл выскочил из-за угла, когда они были уже буквально в двух-трех шагах от палисадника. Яркий луч фар скользнул по их согнутым фигурам, и сквозь треск мотора, заглушая его, послышалась пулеметная очередь.
Пули прошли выше, не задев беглецов, и провожатый парикмахерши, видя безвыходность положения, толкнул Нину к кустам, а сам начал стрелять из автомата по катившемуся прямо на него мотоциклу. Видимо, надеялся первым убить немцев или заставить их повернуть назад.
Внезапно он словно сломался пополам, уронил на землю автомат и кулем осел, ткнувшись головой почти в ноги девушки. Нина отпрянула и закричала - тонко, страшно, как кричит маленький раненый зверек, навсегда прощающийся с жизнью, попав в силки или когти хищника.
Одна пуля тупо ударила девушку в живот, разом оборвав крик, заставив его захлебнуться кровью и перейти в мучительный стон. Другая попала выше и, пройдя между ребер, нашла своим острым концом жадно хватавшие воздух легкие, разорвала их.
Нина уже не видела, как к ним подскочили немцы. Офицер, приехавший на другом мотоцикле, склонился над телами убитых, внимательно их разглядывая.
- Надо было постараться взять ее живой, - недовольно пробурчал он, выпрямляясь и морщась от вида лужи крови: темной и, казалось, чуть дымящейся в неверном свете фар.
- Они ранили Вилли, - оправдываясь, заметил один из фельджандармов, потирая ладонью плохо выбритый подбородок.
Кому охота дураком подставляться под пули, а эта девка неизвестно что могла выкинуть. Вдруг у нее припрятана граната? От проклятых белорусов можно ждать чего угодно.
- Позвоните в комендатуру, - приказал офицер. - Пусть срочно привезут проводника с собакой. Возможно, она возьмет след, и удастся выяснить, откуда они шли.
Стонал сидевший около мотоцикла Вилли, зажимая рукой рану на плече. В домах - ни огонька, словно там все вымерло и никто не слышал выстрелов в ночи; все так же немо высилась стена бывшего склада братьев-монахов и светила с бархатно-черного неба равнодушная ущербная луна.
"Начальник полиции безопасности останется недоволен, - закуривая, подумал офицер, - начальству всегда легче: есть на ком сорвать злость и на кого свалить все неудачи. И всегда есть у кого украсть лавры победителя и беззастенчиво присвоить их себе…"
* * *
Отто Бергер немного приболел, видимо, протянуло сквозняком, когда вышел из ванной: замок старый, везде щели, дует, а теперь стреляло в пояснице и текло из носа - не сильно, но все равно неприятно.
Хотя, если немного призадуматься, его болезненное состояние может принести определенную пользу в сложившейся обстановке - здесь госпиталь, есть врачи, которые засвидетельствуют официально, что он не в силах вылететь в столицу рейха и немедленно приступить там к разработке операции, о которой говорил по телефону группенфюрер Этнер. Да, пожалуй, именно так и стоит поступить - вызвать из госпиталя люфтваффе врача и, глядя ему прямо в глаза, заявить: я болен, серьезно болен. Посмотреть в глаза так, как Бергер умеет - пристально, не мигая, затаив во взгляде нечто холодное и жесткое. Доктор сразу все поймет: немецкие врачи совсем не дураки.
Высморкавшись, оберфюрер поправил очки в тонкой золотой оправе и снова пробежал глазами сводку фельджандармерии: погано, черт бы их побрал, очень погано сработали! Девку нельзя было выпускать из города, но взять ее следовало без шума и обязательно живой: еще могла пригодиться, операция еще далеко не закончена. А фельджандармы парикмахершу бездарно пристрелили из пулемета вместе с провожатым, и упустили еще одного, так и оставшегося неизвестным партизана, вступившего в перестрелку с патрулем на другой улице. Для такой бездарной работы ума не надо.
Вне всяких сомнений, это все звенья одной цепи, и скрывшийся партизан-разведчик, проникший в город, охранял убитую девку и вооруженного армейским шмайсером парня в немецкой полевой пилотке. Или служил им проводником, выводя из города.
Но зачем сейчас сожалеть о том, что сделано не так, - мертвые всегда молчат. Лучше послушаем, что теперь скажут живые.
Сняв c хрящеватого носа очки, Бергер отложил сводку и, задумчиво покусав дужку оправы, обратился к начальнику СС и полиции:
- Как вы думаете, Густав, стоило связанную с подпольем парикмахершу выпустить из города? Возможно, мы совершили большую ошибку, вам не кажется?
- Ни в коем случае, - немедленно отреагировал Лиден. - Немеж должен оставаться прочно запертым до вашего особого распоряжения. Мои люди действовали в соответствии с полученными инструкциями, и нет никаких оснований винить или упрекать их.
"Ишь, как вскинулся, - поджал губы оберфюрер. - Боится, что потянут к ответу, если дело пойдет наперекосяк? Впрочем, все одинаковы: я на его месте точно так же оправдывался бы, переходя в атаку и ссылаясь на приказ. Ладно, сделанного не повернуть назад".
- Не насторожит ли гибель этой девки нашего подопечного? - приложив к носу платок, глухо спросил оберфюрер. - Вот что меня весьма беспокоит, а девку теперь чего жалеть? Жалко затраченных усилий.
Начальник полиции безопасности, сидевший в кресле напротив стола Бергера, подобрал под себя длинные ноги в узких сапогах и покосился на стоявшего у окна Бютцова - Густав Лиден очень не любил, когда кто-нибудь находился у него за спиной, но штурмбанфюреру не прикажешь уйти в другой угол кабинета, и даже не попросишь. Приходится терпеть и время от времени оглядываться. Глупо, конечно, но что поделать?
- Пока он спокоен, - сцепив пальцы рук и глядя на свои наручные часы, ответил начальник полиции.
Секундная стрелка размеренно бежала по темному циферблату, а часовая и минутная показывали, что время близится к утру: половина четвертого. Небо за окнами уже чуть приметно серело, и скоро взойдет солнце и наступит новый день, полный забот.
- Ему нельзя доверять, - заметил от окна Бютцов. - Он способен совершенно неожиданно выкинуть скверные для нас штуки, к тому же очень метко и быстро стреляет. Надеюсь, вы предупредили об этом своих сотрудников?
- Да, - кивнул Лиден. - Но мы, посоветовавшись с оберфюрером, - почтительный наклон головы в сторону стола Бергера, - отказались от выставления за русским наружного наблюдения.
- Он уйдет, - мрачно сказал Бютцов. - Непременно уйдет!
- Когда я разрешу, - бледно улыбнулся Бергер. - Абвер прислал по нашему запросу фото Тараканова, сделанные в сороковом году. Мы их размножили и раздали постам наблюдения, устроенным по всему городу, благо он невелик. Теперь наш общий знакомый постоянно попадает в поле зрения того или иного поста, скрытого от посторонних глаз, а мы знаем места его появления. Вот так. И напротив парикмахерской этой девки тоже устроили скрытый пост, где дежурил Канихен. Кстати, Конрад, посты - ваша идея, я лишь несколько развил ее и претворил в жизнь. Она уже дала свои плоды. Браво!
Бютцов благодарно поклонился: умеет все-таки старый Отто поддержать. Конечно, он хитер и видит на десяток ходов вперед, но все равно не знает, как опасен русский, и сколько ни рассказывай ему об этом, не сможет понять, пока сам не нахлебается дерьма, как нахлебался он, Конрад, в сороковом году в Польше. Дай-то Бог, чтобы удивительная пронырливость русского разведчика оказалась бессильной против опыта и мертвой хватки оберфюрера. Ведь место пристанища русского, известного под фамилией Тараканов, до сей поры не удалось установить - он появлялся и исчезал, как чертик из коробки фокусника. Балаган, комната дешевых чудес на крестьянской ярмарке, а не город!
- Русский умело избегает встреч с патрулями, облав и проверок документов, - продолжал Лиден, оторвавшись от созерцания секундной стрелки.
Он очень устал за ночь, ему хотелось спать, а завтра опять тяжелый день, полный хлопот: кто бы только знал, сколько их у начальника СС и полиции! А еще пришлось выезжать на место происшествия и самому все осмотреть, чтобы быть готовым ответить на любые каверзные вопросы оберфюрера. К сожалению, привезенная из комендатуры ищейка никуда не привела. И жалко, что девку из подполья не взяли живой, весьма жалко. Интересно бы с ней побеседовать.
- Где он был? - имея в виду русского, поинтересовался Бергер, откладывая в сторону очки.
- На станции. Поболтался и ушел. Потом заходил на биржу труда, но ни о ком справок не наводил, это точно выяснено.
- Связи убитой известны? - к немалому облегчению Густава Лидена, Бютцов, задавая вопрос, отошел от окна и сел в кресло.
- Работаем, - уныло опустил углы губ начальник полиции безопасности. - Работаем на аэродроме, в городе. Не мне вам объяснять, господа, что такое парикмахерша - сотни контактов, почти половина города и вся аэродромная обслуга. Стоит добавить и часть летчиков. Многие ее связи нам были известны ранее, когда она только попала в поле нашего зрения, вернее, когда мы ее логически вычислили и не тронули при ликвидации подполья, но это же не все. Работы много, сотрудники и так на пределе. Людей не хватает, многие на фронтах.
- Я понимаю, - сочувственно согласился оберфюрер. - Однако надо поспешать, но с осмотрительностью, чтобы раньше времени не спугнуть подпольщиков и прибывших сюда инспекторов русской разведки. "Фройляйн" из операции вывели?
- Да, - ответил Конрад. - Я полагаю, ее стоит перебросить в другой район и там вновь использовать.
- Зачем? - удивленно поднял брови Бергер. - Ликвидировать немедленно. Националисты не такая уж великая ценность. Пусть этим сегодня же займется Канихен, именно под предлогом отправки ее в другой район. Нельзя допустить даже малейшей утечки информации, а посему фройляйн Анна должна навсегда исчезнуть. И вот еще что: я по-прежнему с нетерпением жду, когда мне наконец доложат, что найден второй русский, сорвавшийся с крючка у наружников, а все молчат. Уж не заговор ли это?
Он тихо посмеялся собственной шутке, нo глаза, слезившиеся от насморка, оставались холодными и серьезными. Действительно, где второй? Если Тараканов мелькал в городе, то о втором ни слуху ни духу, как говорят русские. Где он, что делает, кто такой - нет ответа. А надо бы все о нем знать, чтобы вовремя поприжать, заставить плясать под свою дудку. Не дать чужой разведке развернуть здесь свою партитуру для исполнения только им известных пассажей.
Где гарантии, что они постоянно не страхуют друг друга, где гарантии, что пока эта продувная бестия Тараканов маячит на глазах, готовясь в любой момент откланяться по-английски, не прощаясь, - другой русский разведчик не роет землю, словно невидимка, оставаясь вне поля зрения спецслужб рейха?
Таких гарантий нет, и никто их дать не может, а Конрад и начальник полиции потупили глаза, медлят с ответом на прямо поставленный вопрос. До сего времени не обнаружили второго, не сумели отыскать его в этом вшивом западнобелорусском городишке! Его же за один день можно весь промерить шагами, но тем не менее…
- Не нашли, - легонько промокая платком слезящиеся глаза, констатировал оберфюрер. - Плохо, господа, весьма плохо.
- Не исключено, что после стычки с нашими наружниками он сумел нелегально покинуть город, - вскинул подбородок фон Бютцов.
"Бравирует, упрямец, - покосился на него Бергер. - Но в присутствии Лидена не стоит его осаживать, наступать мальчишке на самолюбие. В нашем деле - как в натаскивании собаки: иногда надо дать ей разорвать ту тряпку, которой дразнишь, чтобы воспитать чувство уверенности в себе и обязательности победы. Вот только сколько раз еще придется отдавать тряпку? Нельзя же это делать бесконечно! У мальчика зреют в голове недурные замыслы, он прилично разрабатывает планы операций, достойно начинает их проводить в жизнь, но потом пасует, столкнувшись с чужой, более изощренной хитростью, не желающей укладываться в отведенные ей рамки".
Впрочем, подобной болезнью страдают многие, а предусмотреть абсолютно все ходы противника не способен ни один профессионал. Тут важно не растеряться, быстро и правильно реагировать, не упускать из своих рук общее направление развития событий, тянуть изо всех сил или гнать врага к известной тебе одному цели, а все варианты, возникающие попутно, иногда можно отбросить, чтобы не забивать голову лишней информацией. Главное - конечный результат!
- Да, - подумав, мрачно согласился оберфюрер, - это совсем не исключено. Но все же, господа, нельзя сбросить со счетов и версию о его пребывании в городе. Это стало бы непростительным легкомыслием с нашей стороны. Поэтому надо срочно найти второго русского разведчика. Я надеюсь в самом скором времени наконец получить от вас добрые вести. О всех, даже кажущихся незначительными, происшествиях, докладывать лично мне в любое время суток, не говоря уже о странных случаях, отмеченных в городе и прилегающих районах.
- Надеюсь, гибель парикмахерши их не насторожит настолько, чтобы они быстро свернулись? - поняв, что разговор закончен, начальник СС и полиции безопасности встал.
- Если Анна сработала удачно, они скоро сами уйдут, - усмехнулся Бергер. - А мы их обязательно отпустим. По крайней мере, я хочу надеяться, - добавил он совсем тихо, но ни Лиден, ни Бютцов не услышали его.
- Штурмбанфюрер, - остановил выходившего из кабинета Конрада оберфюрер. - Будьте добры, пришлите ко мне хорошего врача из госпиталя. В моем возрасте не пристало шутить с болячками.
Бютцов кивнул и скрылся за дверью. Оставшись один, Бергер собрал лежавшие на столе бумаги, запер их в сейф, снял мундир и накинул на плечи домашнюю куртку из теплой верблюжьей шерсти, отороченную по вороту и обшлагам витым шелковым шнуром: доктора хотелось встретить почти по-домашнему.
Врач пришел на удивление быстро, буквально через пять - семь минут. Средних лет майор медицинской службы с усталыми внимательными глазами и прохладными, приятно пахнущими хорошим мылом пальцами, - это Отто почувствовал, когда доктор осторожно оттянул его веки вниз, разглядывая белки.
- На печень не жалуетесь? - доставая из кармана стетоскоп, спросил медик.
- Печень! - с кряхтением ложась на кровать, саркастически хмыкнул Бергер. Неужели этот эскулап не сумеет понять, как оберфюреру сейчас нужно казаться тяжело больным? - Я, дорогой доктор, жалуюсь на все сразу: на возраст, на печень, на сердце, на войну, на то, что мной уже мало интересуются молоденькие девушки. Неприятно чувствовать себя больным и старым, а я болен доктор, серьезно болен.
И он внимательно поглядел в глаза склонившемуся над ним майору. Тот взгляда не отвел и приложил мембрану стетоскопа к ладони, чтобы согреть ее и не обеспокоить холодком инструмента снимавшего рубашку эсэсовца…
Глава 7
К старой разрушенной часовне Семенов шел уже знакомой тропкой, петлявшей между кустов бузины, заросших лебедой и чертополохом ям и куч мусора, наваленного где и как попало - сюда свозили всякий хлам жители Немежа, выбрасывая то, что уже невозможно обменять на хлеб или картошку или использовать в хозяйстве.
Старьевщики в оккупации давно перевелись, ржавые горшки и матрацы с вылезшими пружинами никого не интересовали, поскольку оккупанты отбирали для себя самое лучшее, а горожане приучились обходиться минимумом удобств, вздыхая украдкой по старым добрым временам, когда всего было вдосталь.
Припекало поднявшееся солнышко, и Павел Романович снял шляпу и нес ее в руке. Скоро покажется знакомый столб с фигурой Божьей Матери, нянчившей на руках младенца Иисуса, и обрушившаяся кровля часовни с выросшей на ней тоненькой березкой с бархатно-коричневым стволиком.
Настороженно поглядывая по сторонам, Семенов раздумывал над разговором, состоявшимся у него сегодня ночью с Волковым. Рискует Антон, ох рискует, но другого выхода, пожалуй, нет - приходится лезть в пасть ко льву. Как это говорят на Востоке: если твое дело в пасти льва, а ты мужчина, то пойди и возьми то, что тебе нужно?
Ho то Восток, склонный к цветистости выражений и пышным тирадам, а здесь дело более прозаическое и опасное, чем схватка со львами, в сущности своей только большими кошками, пусть и опасными своими когтями и зубами. У Бергера с Бютцовым зубы и когти не в пример страшнее, а вдобавок еще лисья хитрость, большой полицейский аппарат, не ведающий жалости и способный на любые провокации, а также возможность в любой момент изменить или донельзя обострить ситуацию в Немеже. Вот тебе и пасть льва. Попробуй там взять то, что тебе нужно!
Нина не сумела выбраться из города: один из сопровождавших ее разведчиков погиб, а мальчику удалось скрыться, и он отсиживается теперь на явке у Осипа Герасимовича, который строго запретил ему ходить по улицам и вообще выходить в город до особого распоряжения.
Как все произошло, чисто случайно? Закрыли немцы выходы из города по новой схеме или специально ловили уходивших, и засада могла ждать если не на этой улице, так на другой? От одной встречи с патрулями парнишка избавил ведомую им маленькую группу, но пока сам выбирался из передряги, двое других напоролись на немцев в ином месте и, вступив в перестрелку, были убиты.
Как-то они с Антоном станут выгребать отсюда на чистую воду? Сейчас даже у минного поля бродят усиленные патрули и ночами постоянно шарит по нему прожектор, безжалостно высвечивая каждый сантиметр, каждую былинку, каждую кочку и ямку. Сгреб Бергер город в жменю, стянул его ошейником засад и патрулей: кого хочет, впустит, кого хочет, выпустит, впору, как кроту, рыть подземные ходы, чтобы оказаться на воле. Неужели он весь Немеж решил превратить в одну большую камеру смертников, сделать всех жителей своими заложниками?
План Волкова заслуживает внимания, хотя и трудновыполним, сложен и не застрахован от случайностей. Однако другого выхода пока не предвидится - и так сломали себе головы думками и насквозь прокурили каморку во время разговоров. Если все удастся, то они на коне, а если нет… Впрочем, об этом тоже надо думать и искать новые варианты, не останавливаясь на уже принятом - легко только сидеть на печи да плевать в потолок, а оказалось бы здесь все просто, разве послали бы в Немеж его и Волкова?