- Хорошо, - согласилась хозяйка. - Здесь один человек, который хотел побеседовать с вами.
- Да, пан ксендз говорил мне, - с достоинством ответила Катаржина. - Но где этот человек?
- Там, - экономка показала на ширму. - Он задаст вам несколько вопросов.
- Вы знаете уборщицу Анну? - задал первый вопрос Антон.
Старуха повернула голову на голос, немного подумала, потом ответила:
- Знала. Ее теперь нет в замке. Была, но недолго, увезли.
- Откуда появилась, кто и куда увез?
- Говорила, что прислали с биржи. Ее опекал черный немец, приехавший с больший начальником из Германии. Здоровый такой. Их с начальником двое. Всегда ездят с ним или он их куда посылает.
"Клюге и Канихен, - понял Волков. - Наверняка они. Еще живы, подлецы. Но кто из них? Впрочем, какая разница?"
- Увез ее этот немец на машине, - продолжала Катаржина, - а вернулся один. Но пусть пан знает, что Анна действительно белоруска. И пусть знает, что с биржи в замок никого не берут. В замке у черных немцев свои большие секреты, меня туда не пускают.
- Она действительно убиралась в госпитале и жилом крыле замка?
- Того я не видела, - обиженно поджала губы старуха. - Когда она мне попалась во дворе, я спросила: кто такая? Сказала: уборщица Анна. Худая, молоденькая, волосы темные.
- Да, похоже, - согласился Антон. - То, что вы принесли, действительно из жилого крыла?
- Пан может не сомневаться.
- Как же вам удалось? Вас пускают туда?
- Нет. Но я лучше них знаю, что и где лежит, - гордо выпрямилась Катаржина. - И знаю, как туда пройти и взять, чтобы осталось незаметно. Я пятьдесят лет служу в замке, а они в нем всего три года, но успели многое растащить. Они пользуют ту бумагу, которую запасли князья. Хорошая, заграничная. Мне пора уходить, - бросив взгляд на настенные часы, старуха встала и поклонилась в сторону ширмы. - Доброго здоровья пану.
- Вам сюда, - вернувшись, проводившая гостью экономка повела Волкова на кухню и открыла дверь черного хода. - Были рады вам помочь, если сумели.
- Спасибо, - и майор начал спускаться по узкой лестнице с чугунными перилами.
- Пан, - тихонько окликнула его хозяйка. - А сверток?!
- О, простите, - Антон взял поданный ей пакет и сбежал вниз. Какая рассеянность: задумался и чуть не оставил у экономки столь нужную вещь.
Провожатый ждал внизу. Все так же молча он пошел впереди, выведя Волкова в уже знакомый сводчатый подвал через систему запутанных коридоров, пропахших луком и гнилым картофелем.
Через десяток минут разведчик оказался опять в том же дворе с павильоном общественной уборной, в обратном порядке проделав свой путь к месту встречи с Катаржиной.
Придя на квартиру старого гробовщика, он развернул пакет и осмотрел стопку чистой белой бумаги, принесенной старухой. Услышав стук в дверь, спрятал сверток и открыл. На пороге стояла Барбара, вытирая руки концом передника.
- Я носила обед мужу. Он просил передать, что за товаром приедут завтра, на грузовике. Из солдатского госпиталя в Желудовичах…
* * *
Группенфюрер Этнер позвонил, как всегда, ночью. Выразив глубокое сожаление, что Отто Бергер приболел, да еще столь серьезно, он начал дотошно расспрашивать оберфюрера о здоровье, проявив при этом такие незаурядные медицинские познания, что Отто даже засомневался, не сидит ли рядом с группенфюрером специально приглашенный суфлер-медик?
Голос у Этнера, рассуждавшего о болезнях человеческих и хрупкости жизни, подверженной стольким опасностям, был тих и печален, но многоопытный подчиненный уловил в нем скрытое одобрение и поощрение. Группенфюрер давал разрешение продолжать играть роль тяжелобольного, всячески затягивая возвращение в Берлин. Молчаливое согласие на это получено.
- Я жду вашего доклада, - говорил группенфюрер, и его слова долетали до Бергера вместе с легким потрескиванием и шорохами на линии. Наверняка прослушивали разговор сотрудники спецслужбы связи РСХА или сам Этнер распорядился сделать на всякий случай запись. - Рейхсфюрер справлялся, как движутся дела по "Севильскому цирюльнику", и будет рад поздравить вас с успехом, дорогой Отто.
- Утром вылетает офицер спецсвязи, - прокашлявшись, сообщил оберфюрер. - Я сам провожу его. Думаю, к вечеру доклад положат на ваш стол, группенфюрер.
- Главное, поскорее выздоравливайте, - прямо-таки масляным голосом сказал Этнер. - Меня не на шутку обеспокоило известие о вашей болезни, а врачи то и дело пугают разными осложнениями. Выздоравливайте и возвращайтесь. Жду вас в Берлине.
Положив трубку, Бергер долго лежал на спине, глядя в расписной потолок - неизвестный мастер изобразил на плафоне буйство красок золотой осени с ее щедрыми дарами и аллегорические фигуры, не забыв, однако, добавить к ним полуобнаженных нимф и сатиров. Ночник слабо освещал роспись, свет падал неровно из-за наклоненного в одну сторону абажура, и потому казалось, что внезапно застигнутые светом фигуры застыли, пораженные тем, что их застали в момент движения, и, как только погаснет ночник, они вновь пустятся вскачь, исполняя замысловатый языческий танец.
От еще не до конца прошедшего насморка противно щекотало в носу, и оберфюрер морщился, едва сдерживая неудержимое желание чихнуть - до чего же противно испытывать недомогание, но зато именно в такие моменты отчетливо осознаешь, как прекрасно ощущать себя здоровым и свободно дышать. Во всех отношениях свободно…
Да, насморк пройдет, но свободно дышать можно будет еще очень не скоро - масса условностей сковывала Бергера по рукам и ногам, принуждала к подчинению и беспрекословному выполнению приказов людей, многих из которых Отто считал откровенными глупцами. А он - более способный и сильный умом, - вынужден делать работу за них и довольствоваться тем, что останется ему от почестей, раздаваемых наверху без его участия. О, как многое он изменил бы и переделал, окажись в его жилистых руках реальная, почти неограниченная власть.
Однако корабль, называемый государством, Германский Третий рейх, дал течь - пусть пока мало заметную неопытному глазу, - а потому стоит так рьяно рваться к вершинам бюрократической лестницы? В политике, в отличие от настоящего корабля, первыми гибнут те, кто стоит на капитанском мостике и верхних палубах, а в живых остаются трюмные команды и средние палубы, пассажиры которых при благоприятном стечении обстоятельств готовы пополнить собой команду нового корабля. И вновь спуститься в трюмы и занять места на нижних палубах.
Разговор с Этнером тоже не пропадет - он спрячет его в копилку своей цепкой памяти и потом, работая над задуманной книгой разоблачительных мемуаров, отведет и ему надлежащее местечко. Стесняться нечего - сделали ведь из Жиля де Ре и Влада Дракулы страшных злодеев и вампиров, пожирающих младенцев и сосущих кровь своих жертв. Публика падка на подобные вещи, они щекочут нервы и заставляют замирать от ужаса над прочитанными страницам, в глубине души радуясь, что ты сам не такой, а если и не слишком хорош, то до этих негодяев тебе все одно далеко, и есть еще приличный запас времени, чтобы догнать и перещеголять их. И никого не интересует, действительно ли французский рыцарь Жиль, прозванный Синей Бородой, и румынский или валахский господарь Влад когда-то, много веков назад, были такими, как их описали щелкоперы. А уж в случае руководителей РСХА и НСДАП не надо обладать буйной фантазией - только умело подай "жареный" материал, и любой читатель завизжит от восторга, вырывая книгу из рук торговцев…
Когда утром зашел фон Бютцов, Бергер встретил его уже выбритым и одетым. Сидя за сервированным Клюге столиком, он допивал утреннюю чашку кофе и глотал таблетки.
- Дополнительный паек, - слабо улыбнулся он в ответ на пожелание доброго утра и предложил Конраду выпить с ним чашечку кофе.
- Боюсь не успеть, - отказался штурмбанфюрер. - Подали автомобиль, а вылет самолета не хотелось бы задерживать. Позвольте мне самому отвезти доклад на аэродром? Мне кажется, вам не стоит рисковать здоровьем. На летном поле всегда ветрено. Ветер - союзник летчиков.
Вместо ответа Бергер встал, открыл сейф и вынул из него папку с докладом. Вложив ее в портфель, тщательно запер его замок и влез в рукава поданного Канихеном кожаного плаща.
- Хотя на улице и солнечно, но, учитывая ваши пожелания, дорогой Конрад, я поберегу здоровье: на аэродроме действительно наверняка ветрено. Ну, пойдемте?
Забежав вперед, Канихен предупредительно открыл перед ними дверь и, прихватив автомат, вместе с Клюге поспешил следом за шефом.
Спускаясь по лестнице, Бергер подумал, что затея рейхсфюрера с покушениями весьма некстати - хотелось бы все-таки выбраться отсюда и уладить некоторые свои неотложные дела. Написанное Конрадом брату за океан письмо прямо-таки жгло карман, а время идет, и письмо все больше и больше напоминает зарытый в землю клад или замороженный счет в банке. Письмо должно работать, найти адресата и побудить того к действию, встречам, разговорам, нащупыванию обоюдовыгодной сделки на основании ряда сходных позиций.
А он, Бергер, вынужден маневрировать, чтобы не вляпаться раньше времени в такое дерьмо, после которого не помогут никакие письма. Но кто прикажет фюреру или рейсхфюреру СС Генриху Гиммлеру, которого Гитлер сам выдвинул? Это - номенклатура Иисуса Христа, распоряжающегося их жизнями. Лучше уж потерять некоторое время, чем потерять потом все.
Дорогой до аэродрома оберфюрер молчал, запахнув полы плаща и уютно устроившись в уголке салона автомобиля. Сбоку, равнодушно глядя в окно, сидел Бютцов. Впереди, рядом с управлявшим машиной Канихеном, расположился Клюге, положив на колени автомат.
Редкие прохожие, еще издали завидев несущуюся по узким улочкам в сопровождении эскорта мотоциклистов охраны большую темную машину, испуганно жались к стенам домов, провожая кортеж тревожными взглядами. Но оберфюрер не смотрел ни на прохожих, ни на проносившиеся мимо дома - полуприкрыв глаза, он, казалось, дремал, безучастный ко всему на свете, кроме лежавшего у него на коленях портфеля с докладом.
На самом деле Отто думал, напряженно прокручивая в голове различные варианты завершения удачно начатой операции "Севильский цирюльник". Надо думать, надо, нельзя сбрасывать со счетов множество готовых неожиданно появиться обстоятельств - все же тут чужая страна с враждебным населением. Пожалуй, давняя неудача в Польше в сороковом году тоже во многом связана с этим.
Здесь каждый, вплоть до сопливого мальчишки, считает своим патриотическим долгом насолить немцам чем может - слить бензин на землю из оставленного без присмотра грузовика, проколоть шины или хотя бы сорвать со стен листовку с распоряжением бургомистра. А русская разведка издавна опирается на таких, готовых взойти на костер за идею, а не на сухих рационалистов, взвешивающих все, как на аптекарских весах.
И всю ночь Отто мучили дурные сновидения, мрачные кошмары, а теперь не проходил сосущий под ложечкой холодок предчувствия близкой неприятности.
Вроде бы все нормально, все сделано как нужно, а интуиция предостерегает от успокоения, призывает постоянно быть наготове. Вон и Конрад неважно выглядит - тени под глазами, ясно обозначившиеся мешки у нижних век, помятый, хотя и держится бодрячком. Тоже не спал, тоже думал и считал ходы, свои и противника? И его бьет дрожь нервного нетерпения в ожидании скорого конца операции, развязки, неминуемо должной наступить?
Выбежавшие из караульной будки солдаты распахнули перед машиной оберфюрера ворота аэродрома. Вдали, на летном поле, прогревая моторы, вращал винтами большой транспортный самолет; на крыльце командного пункта теснились офицеры, поглядывая то на переделанный в комиссарский юнкерс, то на приехавших эсэсовцев.
- Все готово? - подавая руку командиру летной части, поинтересовался вылезший из машины Бергер.
- Да. Ждали только вас.
- Я уже приехал, - оберфюрер поманил к себе офицера спецсвязи в армейском эсэсовском мундире и передал ему портфель с докладом. - Отдадите лично группенфюреру Этнеру. Клюге, получите расписку.
Офицер спецсвязи расписался, вытащил из кармана стальные браслеты на тонкой цепочке и защелкнул один на ручке портфеля, а другой на своем левом запястье.
- Отправляйтесь, - небрежно махнул рукой Бергер в ответ на прощальное нацистское приветствие офицера.
Закурив сигарету, оберфюрер мрачно смотрел, как шли к трапу веселые отпускники, таща тяжелые чемоданы и перебрасываясь шутками. Как бы он сейчас хотел оказаться таким же беззаботным офицером люфтваффе, предвкушающим радость отпуска, попоек с приятелями, встречи с семьей или любимой женщиной. Позади всех, следом за небольшой группой улетавших по делам военных чиновником, вышагивал офицер спецсвязи с портфелем, прикованным к руке.
- Мы устроим его отдельно, - наклонившись к уху Бергера, почтительно сообщил командир летной части.
В ответ Отто только досадливо дернул плечом - отдельно так отдельно, как будто этот офицер представляет собой какую-то ценность! Ценно только то, что он везет в портфеле, а не он сам, но подобострастие летчика все равно польстило самолюбию оберфюрера.
Убрали трап, захлопнулся люк, и винты завращались еще быстрее, превратившись в сияющие серебряные круги. Дрогнув, машина развернулась и вырулила на взлетную полосу, побежала по ней, все ускоряя и ускоряя разбег. Еще миг, и она оторвалась от земли, взревели моторы, самолет начал набирать высоту.
Проследив за ним взглядом - глупо, конечно, да и зачем провожать глазами улетающую машину, но все почему-то делают именно так, - оберфюрер выбросил окурок сигареты, заложил руки за спину и направился к ожидавшему автомобилю. Вспомнилась ранняя весна этого года и поездка на полигон, где проходили показательные испытания нового танка, разговор с фюрером, приглашение Этнера доехать вместе до Берлина. Как же давно это все происходило! Нет, не по прошедшему с того момента времени, а по событиям, наполнившим месяцы и дни, спрессовавшим их в тугой брикет.
Скоро начнется новое наступление - Этнер упоминал об этом. Окажется ли оно более удачным, чем многие предыдущие? А если нет? Тогда государственный корабль Третьего рейха даст еще больший крен и течь усилится. И надо вовремя перебраться на еще более нижние палубы, как можно дальше от мостика, от уже обреченных, но все еще не понимающих этого капитанов и их помощников.
- Мы возвращаемся? - догнав его, опросил Бютцов.
- Да, - буркнул Отто. - Я хочу дать хорошего пинка начальнику СС и полиции, хотя бы по телефону. Мне нужен второй русский. Нужен, как хлеб и воздух! Впрочем, он нужен нам обоим, и Лидену тоже.
От здания командного пункта торопливо бежал солдат. Что-то сказал командиру части, и тот поспешил догнать уже подошедшего к автомобилю оберфюрера.
- Вас к телефону.
- Кто? - Бергер постарался смягчить свой недовольный тон, но вопрос все равно прозвучал резко. - Что там еще?
- Звонит начальник СС и полиции безопасности Лиден, - обиженно поджав губы, ответил летчик.
Повернувшись, Бергер пошел за ним к зданию командного пункта. Следом направился Бютцов, прикидывая, что может означать столь неожиданный звонок. Неужели русские успели преподнести очередную пакость или их пытались взять, и теперь Густав решился сообщить о неудаче, как с той парикмахершей?
- Бергер, - взяв из рук телефониста трубку, представился оберфюрер. - Это вы, Лиден? В чем дело, не могли дождаться, пока я вернусь к себе? Выкладывайте, что там у вас?
Конрад буквально впился глазами в лицо Отто, но тот оставался бесстрастным, только потемнели глаза и побелели суставы пальцев, сжимавшие трубку. Гудел в наушнике голос начальника СС и полиции, но слов разобрать было невозможно.
"Бог мой, - подумал штурмбанфюрер, - что там еще произошло?"
- Немедленно взять русского! - процедил Бергер. - Найти и взять. Живым, только живым. Голову сниму, если не отыщете и второго.
- Они исчезли!.. - расслышал Конрад вопль Лидена и тут же представил себе, как лоснится от пота лошадиная физиономия длинного Густава. Да, разговаривать в случае неудачи с грозным Бергером - занятие не из приятных.
- Я буду у вас через сорок минут, - поглядев на часы, ровным голосом сообщил оберфюрер. - И вы мне доложите об их задержании. - И, четко отделяя друг от друга слова, не предвещавшим ничего хорошего тоном процедил: - О задержании обоих. Ясно?! Все, кончайте церемониться, тотальные облавы, прочесывайте город, делайте, что хотите…
Зло швырнув трубку на рычаги, он быстро вышел. Не оборачиваясь, бросил через плечо спешившему рядом Бютцову:
- Поймали кладбищенского сторожа.
- Русские? - не понял Конрад.
- Люди Лидена, - сплюнул Бергер. - Тот хотел бежать. У него обнаружены подробные планы захоронения всех казненных. Но не это главное. Неизвестные, одетые в нашу форму, недавно вскрывали ночью могилу переводчика Сушкова.
- Невероятно, - едва смог вымолвить потрясенный Бютцов. - Только проклятый Тараканов мог до этого додуматься!
- До этого раньше следовало додуматься в первую очередь вам, - отрезал оберфюрер. - На дороге к Желудовичам обнаружена разбитая и сгоревшая грузовая машина. Не на самой дороге, а на обочине, почти в лесу. Остался только остов, ее случайно заметили, а тушить, как оказалось, уже нечего. Чья это машина, откуда? Скоро узнаем, но не поздно ли? Я не знаю, Конрад, как нам поступить, если не найдут этих русских. Думайте, думайте, черт вас возьми, вы же лучше меня знаете Тараканова, вы же работали с ним в абвере, даже ухаживали за одной девкой! Где он сейчас?
- Боюсь, уже у своих, - садясь в машину, потерянно прошептал Бютцов.
- В город! - захлопнув дверцу, приказал Бергер и замолчал, откинувшись на спинку сиденья и снова прикрыв глаза.
Сосущее холодное чувство близкой неприятности сегодня опять, к сожалению, не обмануло…