Спал он крепко, но на рассвете вскочил: нельзя предаваться сну, когда человека ждет работа.
Весь день Сен Дин колол дрова. Истопник приходил помогать ему и поделил с ним свой обед, а к вечеру они уложили поленья под навес и пошли к хозяину. Тот осмотрел двор, зашел в котельную и остался доволен. Он заплатил Сен Дину пять вон.
Сен Дин прижал деньги к груди и, не стесняясь хозяина, засмеялся от счастья.
Было поздно. Баня закрылась, там шла уборка. Но все же истопник предложил помыться. Пока они раздевались, Сен Дин соображал, сколько надо отдать приятелю. После долгих раздумий он протянул ему одну вону. Истопник сказал, что это маловато, потому что он не только помогал колоть дрова, но и кормил Сен Дина, а главное, устроил ему такую выгодную работу и, может быть, скоро еще устроит.
Сен Дин задумался.
Но истопник оказался хорошим малым.
- Если тебе жалко денег, я согласен на одну вону, - сказал он. - Только после бани мы поедим за твой счет.
Сен Дин обрадовался, потому что он и без того хотел повести истопника в харчевню. Правда, придется истратить кое-что, но ссориться с истопником нельзя, ведь он и в другой раз сможет устроить ему работу.
Они мылись, и Сен Дин думал, как распределить деньги. Прежде всего одну вону, целых сто чжен, надо завтра же отнести за чайник и чашку. При этой мысли он вспомнил о человеке, который его побил, о деньгах, отнятых полицейским, о разбитой чашке, о прохудившемся чайнике и тяжело вздохнул.
Но уж сегодня-то он может позволить себе хорошо поужинать, а заодно показать приятелю, какой он щедрый! На это уйдет еще одна вона. Из оставшихся двух вор одну он оставит на жизнь, а другую зашьет в кушак и не притронется к ней, даже если придется умирать с голоду. Это будут деньги для отца, для Пака-неудачника.
Быстро вымывшись, они пошли в харчевню, в ту самую харчевню, где Сен Дин уже бывал. Здесь стоял шум и было много людей, но толстый хозяин сразу подбежал к ним и показал, где сесть. Эти хозяева всегда чувствуют, с деньгами пришел человек или нет. А потому и соседи отнеслись к ним с уважением и стали смотреть, что они будут заказывать.
Истопник улыбался, глядя на приятеля, и хозяин, смекнув, кто будет расплачиваться, склонился над Сен Дином, ожидая заказа.
Сен Дин почувствовал, что он и в самом деле человек с деньгами, и если уж решено истратить целую вону, пусть им принесут хороший ужин.
Он сказал:
- Дайте нам куксу.
- Два раза по две полпорции куксу, - быстро проговорил хозяин и загнул палец. - Дальше.
- Две порции рисового паба.
- Две порции тугого рисового паба, - так же быстро повторил толстяк, загибая второй палец. - Еще.
- Хватит! - поспешно произнес Сен Дин, испугавшийся больших расходов. - Еще только кимчи.
- Две порции круто наперченной кимчи бесплатно, - загнул хозяин третий палец.
- Да, да, хватит, - вмешался истопник.
- А пить что будете? Соджу, сури, саке?
Сен Дину даже мысль такая не приходила в голову. Он взглянул на истопника, но тот отвел глаза. Сен Дин решил твердо сказать, что он непьющий, но взгляд его упал на столик соседей, которые заинтересованно смотрели в их сторону. Он увидел перед ними небольшие фигурные сосуды, размером в половину его теперь уже разбитой чашки, и заколебался. Ведь он никогда не пил. Что, если попробовать?
- А что дешевле? - спросил вдруг Сен Дин.
- Соджу. И крепче и дешевле.
- Тогда соджу, - проговорил Сен Дин с достоинством, отгоняя пугавшие его мысли.
- Два кувшинчика крепкого соджу. - И хозяин загнул четвертый палец.
- Нет, один! - быстро поправил его Сен Дин.
- Да, да, хватит одного, - подтвердил истопник.
Толстяк убежал, и Сен Дина охватила тревога. Сколько же все это будет стоить?
И вдруг ему в голову пришла мысль: а почему он должен нести торговцу деньги? Чашка разбилась, едва коснувшись мягкого асфальта, да и чайник весь расползся по швам.
Если бы он и дальше мог пользоваться этой рухлядью, стоило бы заплатить. Но ведь старик всучил ему хлам и такие большие деньги потребовал. Пятьдесят чжен куда ни шло, да и то много! Десять чжен, больше это не стоит. А вообще даже такую сумму незачем отдавать: все равно этот хлам никто не купил бы, и старику пришлось бы только таскать его каждый день взад и вперед.
От этих мыслей стало весело, он улыбнулся и, усаживаясь поудобней, обратился к истопнику:
- Ну как, хороший ужин я заказал?
- Очень хороший, очень хороший, - заулыбался тот. - Жаль только денег.
- А сколько это будет стоить, как ты думаешь?
- Дорого, не меньше двух вон.
- О, это ничего, это можно.
Как раз израсходуется лишняя вона, которую он зря хотел отнести старику.
Вскоре им подали маленький кувшинчик с узеньким и длинным, как шея цыпленка, горлышком и чашечки объемом в два-три наперстка.
Сен Дин наполнил их доверху, но выпил не всю сразу, а только отхлебнул, как пили другие посетители, чтобы продлить удовольствие.
Оба жадно ели, то и дело подливая соджу, пока Сен Дин не почувствовал опьянения. Ему стало совсем весело, в голове поплыл приятный туман, и он принялся громко объяснять соседям, что человек, у которого водятся деньги, может позволить себе заглянуть вечерком в харчевню и даже угостить приятеля, особенно вот такого славного малого, и он похлопал по спине улыбавшегося истопника.
Тут к ним подлетел хозяин, схватил, словно смахнул, со стола кувшинчик и убежал, а через минуту снова появился, весь сияющий, и торжественно водворил кувшинчик на прежнее место.
- Я ведь знал, что одного мало, - проговорил он, склонив набок голову и, как ребенок, надув губы.
Сен Дин насторожился.
- Это ты еще соджу принес? - подозрительно спросил он.
- Да, одну порцию на двоих, - ласково ответил тот.
- А сколько стоит наш ужин без этого? - указал Сен Дин на только что принесенный сосуд.
- О, для таких состоятельных людей, как вы, ерунда, всего три воны!
- Хватит! - закричал Сен Дин не своим голосом. - Убери его прочь, - махнул он рукой, - скажи, сколько стоит каждое блюдо. Почему так много денег?
Хозяин обиделся, но старался успокоить Сен Дина:
- Зачем кричать? Не хотите - я уберу, другие выпьют, а вы можете расплатиться и идти отдыхать.
- Нет, ты скажи, сколько стоит куксу, сколько паб и сколько соджу - все в отдельности, - упорствовал Сен Дин.
Толстяк стал называть цены, и там, где он ошибался, его поправляли посетители, потому что народу в харчевне осталось немного и все прислушивались к скандалу. Толстяк благодарил тех, кто ему помогал считать, и, улыбаясь, объяснял, что в такой сутолоке вполне допускает, что мог ошибиться.
Оказалось, ужин стоит две воны пятьдесят чжен. Сен Дин медленно и угрюмо отсчитал деньги. Он смотрел на свои деньги, когда их проверял толстяк, и проводил их тоскливым взглядом, пока они не скрылись в полах засаленного халата.
Потом он принялся доедать все, что оставалось на столе. Значит, теперь у него всего полторы воны. Ровно половина той суммы, что должна была остаться. Откуда же взять деньги, которые он собирался зашить в кушак для отца? Конечно, отец может и подождать. Ведь он-то отпустил своего сына, не дав даже одного пхуна. Дома не знают, заработал он деньги или нет. Пожалуй, рано откладывать для отца. Вот когда опять пойдут большие заработки, тогда и отцу можно будет помочь.
Такое решение успокоило Сен Дина.
- Пойдем сегодня ко мне в котельную спать, - обратился к нему истопник. - Проскользнем незаметно, хозяин и не узнает.
- Правильно! - обрадовался Сен Дин. - Проберемся тихонько, а на рассвете я уйду. Мы с тобой сыты и хорошо выпили, значит, можно и отдохнуть.
Они поднялись и вышли на улицу. Откуда-то доносилась веселая музыка. В голове у Сен Дина шумело.
- Раз у нас есть где спать, - сказал он, - и мы хорошо выпили, значит, можно погулять, как делают другие, только смотри по сторонам, чтобы на полицию не наткнуться.
Истопник согласился, и они уже пошли было вдоль по улице, но вдруг их остановил какой-то парень.
- Зачем же вы здесь тратились, господа? - сказал он с сожалением. - Если за углом за те же деньги веселье, как у императора. Слышите? Музыка играет.
Приятели промолчали.
- Пойдемте, посмотрите, как там весело, это здесь, сразу за углом.
- Ну, если только в дверь заглянуть, - сказал Сен Дин.
А парень уже тащил за собой истопника.
Через несколько шагов они завернули за угол и увидели разноцветные бумажные фонарики у красивого резного крыльца.
- Вот и пришли, - сказал парень, когда они приблизились к входу. - Слышите, как играет музыка?
Сен Дин нерешительно остановился.
- Пойдемте, пойдемте, - засмеялся парень. - Посмотреть можно и без денег. Я же знаю, вы сыты. Посидите немного, послушаете музыку, и все. Платить не надо.
- Это хорошо, - сказал Сен Дин, ступая на крыльцо.
- Ну что ж, пойдем, - отозвался истопник.
Они вошли и остановились, пораженные роскошью открывшегося перед ними зала. Весь потолок был увешан красными, синими, голубыми и зелеными фонариками из бумаги. У стены возвышался огромный дорогой ящик, откуда неслась музыка, а перед ним танцевала женщина в яркой юбке. Ни одной свободной подушечки не было видно: столько здесь сидело посетителей. Все громко разговаривали, смеялись.
Едва Сен Дин и истопник успели охватить взглядом все это великолепие, как к ним подбежала девушка в цветной одежде. В волосах у нее красовался большой цветок и блестели разноцветные стекляшки. Сен Дин еще отметил, что щеки у нее красные, а уши и подбородок розовые. Она схватила приятелей за руки и, смеясь и приплясывая, потащила их в глубь зала.
- Пойдемте, пойдемте, не стесняйтесь, - говорила она, усаживая их за маленький круглый столик, которого они раньше не заметили.
Не зная, что будет дальше, они сели. Мгновенно к ним подбежала другая девушка и спросила, что они хотят есть и пить.
Сен Дин растерянно искал глазами парня, который затащил их сюда, но его нигде не было.
- Принесите соджу, - сказал вдруг истопник и, глядя на Сен Дина, добавил: - Я заплачу.
- И две полпорции куксу! - выпалил Сен Дин. - Только покруче поперчите там… А за куксу я буду платить, - сказал он истопнику.
Оба засмеялись и стали осматриваться.
Потом они выпили, а все остальное Сен Дин не помнил.
Он проснулся где-то в незнакомом переулке, весь избитый. В голове всплывали какие-то обрывки вчерашнего: то ему виделась накрашенная девушка, которую он угощал, то пляшущий под музыку истопник. Он вспомнил, как с него требовали плату и выталкивали из помещения под общий смех.
Сен Дин ощупал место на груди, где лежали деньги. Ни одного пхуна там не было.
На Садонской шахте
Сен Дин впал в отчаяние. Он жил на улицах Пхеньяна среди таких же, как сам, голодных и бездомных. Он ненавидел их. Если он находил работу, они отнимали ее. Раздобыв монету, шел в харчевню или к лотку и думал: сейчас его обворуют, перехитрят. Если находил ночлег, его выслеживал "охотник" в белом пробковом шлеме с трехцветной дубинкой в руках.
Он научился обходить более сильных. Избегал показываться на главном вокзале, близ гостиниц или в центре города. Он искал работу на окраинах. Долгими часами просиживал на высоком берегу Тэдонгана, высматривая, куда причаливают баржи, и стремглав бежал к пристани, бежал и оглядывался: не гонятся ли за ним, чтобы отнять работу.
Он научился скрываться от полиции. Он узнал все места, где может перепасть хоть какой-нибудь заработок, все пещеры в ближайших сопках, где можно переночевать.
Однажды рано утром, когда Сен Дин и еще несколько бродяг только проснулись и, сидя на берегу Тэдонгана, обсуждали, куда направиться и как бы поесть, они увидели быстро приближавшегося к ним знакомого грузчика.
- Куда же вы пропали? - закричал он издали. - Скорей собирайтесь, наши со вчерашнего дня работают на Садонских шахтах, и туда требуются еще люди! Меня прислали собрать побольше народа… - говорил он, тяжело дыша от быстрой ходьбы.
Сен Дин вскочил.
- На постоянную работу? - недоверчиво спросил он.
- Да, да! Скорей собирайтесь, там требуется много рабочих, а я побегу дальше, надо разыскать всех.
Что-то непонятное творилось на улицах. Сначала к центру шли колонны железнодорожников в своих синих куртках с блестящими пуговицами. Но их разгоняли полицейские, и Сен Дин едва не попал в облаву. Чтобы скорее выбраться за город, он хотел подъехать на трамвае, но вагоны почему-то стояли пустые, и даже кондукторов в них не было. По улицам метались полицейские, куда-то на автомашинах мчались войска.
Сен Дин старался нигде не задерживаться. Какое ему дело, что на всех углах собираются люди и о чем-то говорят, размахивая руками. Ему надо скорее попасть на Садонские шахты, если там действительно дают работу. А стоять на улице и чесать языки могут только бездельники. У них, наверно, есть деньги, поэтому они ходят тут, ничего не делая… Хотя что-то, наверно, случилось. Повсюду люди, повсюду полиция. Хорошо, что ему не надо идти через центр города. Все устремляются туда.
Через полчаса Сен Дин достиг окраины города и зашагал по дороге к Садонским шахтам. Он все время смотрел по сторонам и удивлялся.
За городской чертой тоже много военных и полицейских. Они останавливают каждого.
- Куда идешь?
Это спрашивают его. Что же сказать?
- Куда? Куда?
- В Садонские шахты, на работу.
- Проходи!
"В Садонские шахты" - звучит как пароль. Всех, кто так говорит, пропускают сразу, не задерживая, не задавая других вопросов. Надо торопиться: в Садон идет много народу, можно опоздать.
У ворот шахты столпились люди. Они хотят работать, и всех принимают. Контора не успевает оформлять документы. Поэтому открыли ворота, и людей пропускают во двор. Кого не успели записать в конторе, запишут после работы. Нельзя, чтобы столько людей стояло без дела, если за это время им можно дать заработать. Администрация во всем идет навстречу новым рабочим. Она ставит только одно условие: за пределы шахты и своего барака ходить не разрешается. Просто незачем куда-то ходить, если и столовая и жилье находятся тут же.
Сен Дин согласен. Ему никуда и не надо ходить. Он никогда не видел шахту, особенно такую, как Садонская, где столько механизмов. Огромная территория застроена эстакадами, высокими деревянными корпусами, между которыми протянулись ленты транспортеров. Раньше в корпусах грохотали углесмесители. Они нагнетали угольную пыль с примесью красной глины и мазута в специальные формы и прессы. После каждого оттиска сотни брикетов выбрасывались на транспортер и поднимались в бункера. Оттуда их одинаковыми порциями ссыпали в грузовики.
Сейчас углесмесители стоят. Нет рабочих, которые бы умели управлять ими.
Здесь собрались одни новички. Японские администраторы мечутся по всей территории шахты и каждому объясняют, что надо делать.
Сен Дин сразу понял свои обязанности. Он и еще один рабочий наполняют мелким углем железное сито с ручками, похожее на носилки, а потом качают его, высевая угольную пыль для брикетов.
Сен Дин качает сито. Вперед - назад, вперед - назад… Прошло всего несколько часов, а он уже не может узнать своего напарника. Руки, лицо, одежда покрыты тонким черным слоем. Белыми остаются только зубы. Наверно, Сен Дин тоже выглядит так. А может быть, у него и зубы черные, потому что уголь все время хрустит на зубах. Сен Дин качает сито. Черная пыль поднимается вокруг, а потом медленно оседает. Работа сдельная, надо быстрее качать. Вперед - назад, вперед - назад, вперед - назад…
Он уже вволю наглотался угля. Оказывается, уголь имеет вкус соли. Или, может быть, это ручейки пота, стекающего по лицу, попадают на язык? Сен Дин весь мокрый от пота, и только в горле сухо. И губы сухие. Он поминутно облизывает их, но все равно они остаются сухими, шершавыми.
Сен Дин никогда не спал днем. Ему никогда не хотелось спать днем. А сейчас почему-то слипаются глаза. Тело обмякло. Он стоит, как в тумане, окутанный угольной пылью. Вперед - назад, вперед - назад, вперед - назад…
Шесть часов Сен Дин качал сито. Потом объявили обеденный перерыв. Люди оставили работу и пошли в барак, где выдавали чумизу. Все ели и говорили о том, куда девались старые рабочие, подозревая что-то неладное. У всех было нехорошо на душе, и этим омрачалась радость, которую переживали люди, получившие постоянную работу.
Сен Дин ел молча. Он слушал, о чем говорят рабочие, и все больше злился. Зачем они затевают этот разговор, и почему они вмешиваются не в свои дела? Им удалось устроиться на шахту, и пусть теперь зарабатывают свою чашку риса. Пусть скажут спасибо, что им так повезло. И что за народ такой, всегда недоволен! Чего не хватает вот этому, со шрамом на лбу? Он больше всех хлопочет и ко всем пристает со всякими вопросами.
Сен Дин молчал, пока человек со шрамом не предложил пойти в контору и спросить, куда девались все старые шахтеры. Тут Сен Дин не выдержал.
- Какое тебе дело до людей? - прошипел он сквозь зубы. - Из-за таких любопытных, как ты, все мы можем потерять работу.
Кто-то поддержал Сен Дина, и спор затих.
После перерыва Сен Дин опять качал сито. А возле него тоже качали сита, и целый длинный ряд людей делал то же самое.
Когда под ситом вырастала горка угольной пыли, Сен Дин и его напарник брали широкие лопаты и перебрасывали ее в другое место, специально для них отведенное. Потом наполняли сито из большого штабеля и снова качали. Напарник Сен Дину попался хороший, и они не позволяли себе отвлекаться, или без конца разгибать спины, или курить сигареты. К вечеру им удалось насеять большую гору угольной пыли. И хотя было темно, Сен Дин успел заметить, что у них самая большая гора во всем ряду.
Когда рабочие уйдут, явится расценщик. Он обмеряет весь длинный ряд и определит, кто сколько заработал.
… Сен Дин лежал на циновке и думал о том, что с ним произошло. Утром ему не придется идти на вокзал или на пристань искать работу. Работа для него приготовлена и ждет только его прихода. И завтра тоже будет работа, и послезавтра, и каждый день. И работать можно сколько угодно. Чем больше он будет работать, тем больше ему заплатят.
Незаметно Сен Дин заснул. А когда проснулся, не мог сразу сообразить, где он очутился. В Пхеньяне он спал на открытом воздухе или в пещере. Там тоже легко дышать. Он привык спать съежившись, потому что даже летом на рассвете бывает холодно. А здесь он почувствовал спертый и душный воздух от пропотевшей одежды и тяжелого дыхания разметавшихся во сне людей. Он осмотрелся вокруг и, когда его глаза привыкли к полумраку, вспомнил, где находится, и уже не мог больше лежать.
Сен Дин поднялся и в полумраке побрел к двери, сквозь щель которой проникал матовый свет. Он осторожно переступал через спящих, чтобы не потревожить и не разбудить их.