- Там легковая из штаба тебя уже полтора часа дожидается, так что ты поспешай. А мы тоже вот получили приказ на передислокацию, на новый рубеж.
- Тогда я пока не уеду! - сказал Варакин. - Сначала уж завершим…
- Ну как же! Приказ! Нет, ты поезжай, ничего, мы управимся без тебя. Ночью снимемся с места. Никто еще в госпитале не знает приказа… Ты поезжай!
Эту последнюю фразу Вишенин произнес снова мягко и миролюбиво, но неприятный осадок все же остался в сердце Варакина.
Он наскоро собрал свои вещи и, с какой-то невольно неловкой торопливостью простившись с товарищами по работе, помчался на присланной за ним машине в штаб армии. За рулем оказался уже знакомый шофер Бурнина Полянкин.
Дорога шла лесными проселками. Подпрыгивая на узловатых корнях деревьев и трясясь по кое-как намощенным гатям, по дороге к штабу Варакин с упреком ловил себя на том, что он рад возвращению в Москву, скорой встрече с Таней, рад тому, что оставит фронт…
И, будто требовалось оправдание этой радости, он без нужды стал уговаривать себя, что в институте сможет принести много больше пользы тому же самому делу…
Солнце зашло. В сумерках Михаил дремал под глухой, отдаленный рокот мигающего зарницами фронта, и несколько раз перед ним являлось зеленоглазое, "русалочье" лицо Тани.
Кто-то во влажной тьме леса остановил машину и, присвечивая себе фонариком из-под полы плащ-палатки, проверил его документы. Почему-то осмотрели противогазы у Варакина и у шофера. На груди проверявшего тускло блестел стальной дырчатый ствол и диск автомата. Они проехали еще с полкилометра лесом, и вот Варакин уже разминал затекшие ноги на осклизлой, глинистой почве едва различимой во мраке сельской улицы.
- Сюда, товарищ военврач, по лесенке тут, - подсказал Полянкин, осторожно потянув его за складку плащ-палатки у локтя.
Варакин вошел в помещение штаба. Навстречу ему вскочил Анатолий.
- Вот, Миша, и свершилось! Ура! Я как узнал, так погнал за тобой Полянкина. Хотел тебя повидать, посидеть, да нынче у нас горячо. Не удастся нам посидеть напоследок. Ты пока отправляйся ко мне и ложись, тебя Вася проводит. Если будет минутка, то я забегу, а не будет времени, так пришлю за тобой связного. Тогда захватывай свой мешок, чемоданчик - и в штаб. Аэродром отсюда километров около двадцати, да объезд тут новый, а ехать лесом. Ямы какие-то, корни, точно удавы… Так ты бы покуда поспал…
Варакин с Полянкиным дошел до знакомой избы и прилег. Ему казалось, что он не заснет от волнения. Неужели же завтра он будет в Москве?! Таня в последнем письме сообщила, что театр эвакуируется, но сама она по каким-то обстоятельствам еще задержалась.
"Мне все кажется, что уеду куда-нибудь на восток, а тут ты нагрянешь в командировку. Многие ведь приезжают", - писала Таня.
По сообщению радиосводок было известно, что фашисты почти каждую ночь бомбили или пытались бомбить Москву. У Варакина каждый раз при этом известии больно сжимало сердце: "И что она медлит?! Что она медлит с эвакуацией?!"
Но теперь он был рад, что Таня еще задержалась.
Он крепко заснул, и спалось ему без всяких снов до того момента, пока его разбудил Полянкин.
- Товарищ военврач, вставайте! Ехать пора. Товарищ майор приказал вам скорее в штаб - и немедленно на аэродром!
В голосе Полянкина Михаилу послышалась какая-то тревога. Но кто же его знает, может, его опять разбудили в машине…
Наскоро подхватив вещмешок и чемодан, Варакин вышел. В доме, возле которого остановилась машина, какой-то сухой, деловитый майор торопливо выдал ему документ, разрешавший полет.
- Счастливый вы человек, товарищ военврач! - сказал он, - Желаю вам долететь без задержек. Вам надо спешить, - добавил он.
- А где же майор Бурнин? Я хотел бы проститься.
- Не ждите, не ждите, Анатолий Корнилыч не скоро освободится, - сказал майор. - Впрочем, постойте. - Майор вызвал кого-то по телефону. - Двенадцатый здесь? - спросил он. - На минутку к трубке… Корнилыч! - сказал он спустя секунду. - Тут доктор бумагу свою у меня получил, хотел бы с тобой проститься… К телефону?.. Даю.
Кивком головы майор подозвал Варакина и вручил ему трубку.
- Миша, слышишь меня? Я выйти к тебе не сумею, - сказал Бурнин. - Поезжай, а то опоздаешь… По дороге противогаз держи наготове, - почему-то добавил он. - Счастливо! Татьяне Ильиничне лучшие пожелания!
И хотя Варакин, разумеется, понимал, что для прощания с Бурниным и для последнего рукопожатия ему останется две-три минуты во мглистом сумраке ночи, невозможность обменяться этим минутным рукопожатием и обнять Анатолия, с которым, может быть, никогда уже не увидится, в этот миг вдруг ощутилась Варакиным как непоправимая, тягостная потеря.
- Анатолий! Да неужели же на минуту не можешь?! - почти по-детски, с жалобой произнес Варакин.
- Да что ты, Миша! Если бы мог, неужели ты думаешь… - Бурнин не закончил фразу. - Ну, прощай, торопись!
- До свидания… Спасибо… Может быть, будешь в Москве… - растерянно пробормотал Михаил.
Трубка щелкнула и больше не ответила. Только откуда-то издали раздался по проводу тонкий зовущий девический голосок:
- Я "Ромашка"!.. Алло, алло! "Василек"! Я "Ромашка"… "Василек"! "Василек"! Я "Ромашка"…
- Анатолий!.. - крикнул Варакин.
Подождал еще три-четыре секунды, еще раз услышал, как "Ромашка" настойчиво в темных осенних просторах ищет по проводам "Василька", положил трубку в ящик и крепко пожал на прощание руку штабного майора.
- Едем? - спросил от руля Полянкин. - А товарищ майор не придут проводить?
- Занят, не может. Велел нам спешить.
- Так точно, спешить. Путь не далекий, да очень уж плох!..
Фронт за эти часы "разыгрался". Вдалеке рычал непрерывный грохот, и, как сплошные молнии, на горизонте мерцали яростные разрывы.
- Нынче даю-ут! - проворчал водитель и стронул машину по невидимым колеям утонувшей в ночи дороги.
Возвратясь к себе в штаб, Бурнин доложил о сообщении рекогносцировочной группы. Оказалось, что Острогорову известно даже кое-что большее и потому в район запасного рубежа уже выдвинут для прочесывания местности истребительный батальон.
Днем левый сосед сообщил в штаб фронта, что на его участке фашистская дальнобойная артиллерия выпустила четыре химических снаряда. Стадо коров, пасшихся в зоне обстрела, поражено газами. В тяжелом состоянии два пастуха. Зона поражения оцеплена. Химики штабов армий и штаба фронта выехали туда же для экспертизы. Только что полученная из штаба фронта шифровка требовала немедленной проверки противогазов во всех частях и подразделениях.
- А я, правду сказать, разозлился на проверку противогазов на КПП, - признался Бурнин Острогорову.
- Нет уж, давай к этому отнесемся серьезно! - возразил Острогоров. - Германская военщина коварна, а немцы-фашисты хуже в тысячу раз!
Сообщения из дивизий говорили о том, что на всем фронте армии началось оживление противника. В разных местах появились малые группы танков. Кое-где они предпринимали атаки совместно с небольшими подразделениями автоматчиков. Правда, пока их атаки были всюду отражены.
Вечером Балашов вызвал к себе Бурнина для доклада.
- Опоздали, пожалуй, ведь мы с организацией тыловых рубежей, Анатолий Корнилыч! - откровенно сказал Балашов. - События явно опережают нас…
- Почему вы считаете, товарищ генерал?
Балашов нахмурился и ткнул в свою карту измерительным циркулем, который держал в руке:
- По нахальству их поведения. Ведь диверсии, о которых вы говорите, - это же в семидесяти пяти километрах от переднего края! Я вам говорил, что терпеть не могу тишины на фронте. Вот она что означала, их тишина! Понимаете? - Балашов очертил по карте карандашом район работ, намеченных штабом фронта. - Если противник выслал разведку на такую глубину, значит, и шириною размах его операций на фронте намечается очень солидно.
Карандаш Балашова опоясал это пространство на карте параболическими кривыми, направленными за Вязьму.
- Понимаете, что получается? - продолжал Балашов, может быть не столько для того, чтобы обрисовать положение майору, сколько стараясь его уяснить для самого себя. - Если бы их разведка в нашем глубоком тылу производилась с "дальним прицелом" по времени, то разведчики постарались бы вести себя осторожно, а не держались бы нагло. Бросать в лесу парашюты, убивать людей, обстреливать целый взвод - это же делают только тогда, когда ждут поддержки и выручки в кратчайшие сроки. Штаб фронта и ВВС получили данные, что идет подтягивание массы вражеских танков на нашем фронте. Воздушная разведка фашистов висит над нами с рассвета и до заката. Пленный, захваченный в левофланговой дивизии, у комдива Волынского, оказался из моточасти, переброшенной неделю назад из Франции, где они отдыхали, а не вели войну. Из Франции, понимаете? Значит, надо ждать грозных событий. Наступление фашистов, как я считаю, должно начался не завтра, так послезавтра. И эта их демонстрация с химией неспроста: сеют панику, хотят расшатать моральное состояние наших войск.
Телефонный зуммер заставил Балашова взять трубку особого телефона, соединяющего его с командармом.
- Слушаю. Балашов.
- Петр Николаевич, иди-ка скорее ко мне! - явственно произнес из соседнего помещения голос командующего армией, только что возвратившегося с передового К.П.
- Идемте со мной, - позвал Балашов Бурнина. - Не так это просто… Да, не так это просто! - на ходу повторял Балашов.
Когда они вошли к Рокотову, у него уже были член военного совета Ивакин, начальник артиллерии Ермишин, начальник разведки, начальники химической службы и ПВО и Острогоров. Они стояли перед развешенной на стене картой, ярко освещенной аккумуляторной лампочкой.
Попросил разрешения войти Чебрецов, вызванный сюда же со своим комиссаром.
Рокотов был встревожен.
- На всем протяжении фронта наших дивизий обозначились танки противника, - сказал командарм. - Надо немедленно выяснить, что против нашей армии - танковая группировка или дезориентация. Да тут еще эта новость - газы… Петр Николаич, немедленно запросите штаб фронта, - может быть, у них есть более свежие данные. Наши разведчики уверяют, что наступления следует ждать на широком фронте.
- Правильно говорят, - подал реплику Балашов. - По всем признакам, наступление уже подготовлено. Но ведь и мы не дремлем, готовимся, хотя - надо признать - с опозданием. Штаб армии разработал план обороны в расчете лишь на наличные силы. Людских резервов ожидать не приходится, больших резервов нам фронт не даст. Из фронтовой запасной дивизии к нам поступили последние три стрелковых батальона пополнения, опытные бойцы, не запасники, а из госпиталей.
- Вот это люди! - вполголоса сказал Чебрецов своему комиссару.
- А вы не завидуйте, товарищ полковник, - услышав его слова, заметил Балашов. - Правофланговый разрыв Мушегянц прикрыл силами своих вторых эшелонов. Ясно, что отдыха и отвода ему уже не дождаться. Считаю, что все три батальона следует направить в распоряжение Мушегянца.
- Разрешите, товарищ командующий? - обратился вдруг Острогоров.
"Опять особое мнение!" - с досадой подумал Бурнин.
Командующий молча кивнул начопероду, приглашая высказаться.
- Я полагал бы целесообразнее свежеприбывшими батальонами пополнить центр нашей армии: по одному батальону дивизиям Лопатина, Старюка и Дубравы, а дивизию полковника Чебрецова, как позавчера предлагал генерал Балашов, полностью перебросить на усиление правого фланга. При посещении дивизий мы убедились за эти дни, что их личный состав утомлен и малочислен, а с правого фланга разведка настойчиво отмечает большие скопления танков противника. Получается, что Петр Николаевич был прав, - заключил Острогоров, - результаты разведки требуют дивизию Чебрецова вывести для укрепления правого фланга, и чем скорее, тем лучше…
- Значит, ваши мнения теперь сходятся на одном? - спросил командарм Балашова.
Балашов посмотрел с досадой.
- Позавчера я точно так предлагал, - подтвердил он, - а сегодня смотрю совершенно иначе, товарищ командующий.
- Почему же сегодня иначе? - спросил Рокотов.
- Поздно, товарищ командарм, - резко сказал Балашов. - Дивизии полковника Чебрецова надо теперь поставить другую задачу…
Но он не успел развить мысль. С наблюдательного пункта одной из центральных дивизий вызвали командующего. Говорил командир дивизии полковник Дубрава. Рокотов внимательно слушал, изредка переспрашивал:
- Ну и что?.. Ну и как?.. А разведка что?.. Не может быть сосредоточение танков разом повсюду! Уточняйте, не верю! Разведчикам надо идти во вражеский тыл, а не за сто метров сидеть от переднего края! В такую разведку детишки играют! Все дивизии одинаково не укомплектованы. Держите в готовности все огневые средства! Только вчера вам придали дивизион ПТО… Да что вам дались чужие резервы! - вдруг вспылил Рокотов. - Нет, я о них пока не даю приказа! Резервов нет! Отражайте сами!.. Я считаю, что у вас средств довольно, товарищ полковник. Удерживайте рубеж. Ни о каком отходе не может быть речи. Усильте коммунистами ваши заслоны. Вам пленных приказано взять, а вы до сих пор не взяли; на это вам тоже подкрепление нужно?! Приказываю добыть пленных… Всё, всё! - оборвал командарм и обернулся к собравшимся. - Почему же вы против того, чтобы немедленно вывести из резерва дивизию Чебрецова? - обратился он опять к начальнику штаба.
- Неправильно было бы: поздно! - сказал Балашов. - Если сейчас отдать приказ к выступлению, то дивизия может быть смята, не успев развернуться. Я считаю, что дивизия Чебрецова теперь, до выяснения обстановки, должна зацепиться намертво на тех рубежах, которые занимает. Она же пересекает Дорогобужский тракт. Так и стоять! Думаю, что операция немцев планируется примерно вот так, - Балашов провел пальцем по карте две широкие полосы на восток - приблизительно те самые параболические полудужия, которые перед тем рисовал Бурнину. - Задачею Чебрецова будет не выпустить противника из лощин и балок, не подпустить к асфальтовым магистралям и железной дороге. Мы должны помнить, что это путь на Москву, объяснить это всем бойцам.
- Товарищ генерал-майор, а это не паника? - вдруг строго обратился к Балашову Ивакин. - Вы говорите так, как будто немецкие танки уже прорвали наш фронт.
Это замечание Ивакина задело Балашова. Он вспыхнул, резко повернулся к члену военного совета, но постарался сдержаться. Что это? Политическое недоверие? Или просто боязнь проявить недостаток бдительности? А может быть, он в самом деле не может понять…
- Я, товарищ член военного совета, как раз о том думаю, как удержать армию от паники, а фронт от прорыва, - твёрдо и холодно сказал Балашов. - Разрешите продолжить? - спросил он, обратясь к командарму. Рокотов молча кивнул.
- Бросить сейчас вперед дивизию Чебрецова, когда разведка доносит о множественных танковых демонстрациях - вот это и означало бы поддаться обману, означало бы невыдержанность и панику, - сказал Балашов. - Если фашистские танки на фронте нашей армии сосредоточились, то, значит, в ближайшие часы так или иначе, там или здесь они начнут прорываться в наши тылы. И пока никому не известно, будет ли главный удар нанесен по нашему правому флангу. Мы сможем бороться, во всяком случае сохранив наш резервный рубеж на такой глубине, чтобы танки противника, даже если они прорвутся в армейский тыл, могли бы быть блокированы и уничтожены. Дивизия Чебрецова, как я считаю, именно и стоит на таком неожиданном, не предусмотренном в фашистском опыте рубеже. Фашисты могут предполагать тут расположение тылов, приготовятся беспечно разбойничать по тылам и громить безнаказанно, а нарвутся на боевые порядки! Если на переднем крае сумеют отрезать пехоту от танков, то в дивизии Чебрецова, на сегодняшнем ее рубеже, найдут могилу и танки. Недаром и фронт нам советовал в эти дни сберегать резервы… Я кончил, товарищ командующий, - заключил Балашов.
- А вы что скажете, хозяева дивизии? - обратился Рокотов к Чебрецову и его комиссару Беркману.
- Мы согласны с начальником штаба армии, что дивизия, судя по обстановке, может попасть в тяжелое положение на марше. А если танки противника прорвутся в тылы армии, мы выполним лучше свою задачу, оставаясь на заранее оборудованном рубеже обороны, - сказал Чебрецов за себя и за комиссара.
- Дивизия полковника Чебрецова остается в резерве армии, новые три батальона пополнения пока тоже, - решительно заключил Рокотов. - Начальник штаба, свяжитесь с фронтом, выясните возможность получения от них артиллерийского подкрепления, танков и прикрытия авиацией, как мы уже говорили. По получении ответа из фронта мы посоветуемся и решим, при каких обстоятельствах, на каких рубежах и в какие сроки вводить в действие наши резервы. Решение будет дано до утра, до начала серьезного боя.
Бурнину показалось, что командарм уже про себя принял доводы Балашова и Чебрецова, но не хочет пока признать, что решил окончательно оставить резервную дивизию фактически на намеченном запасном рубеже.
В эту минуту вошел шифровальщик и подал Рокотову только что полученную радиограмму.
Командарм читал ее удивленный, смятенный, казалось - ошеломленный. Все присутствующие в молчании наблюдали его изменившееся лицо.
- Вот так история! - произнес командарм. - Приказ фронта: генерал-лейтенанта Рокотова и члена военного совета дивкомиссара Ивакина отзывают для нового назначения. Сдать командование армией генерал-майору Ермишину. Начальником штаба оставить генерал-майора Балашова, член военного совета прибудет.
- А кого же начальником артиллерии? - в такой же растерянности спросил Ермишин.
- Получается, что на твое усмотрение, Федор Максимович, - ответил Рокотов.
- Поздравляю, Федор Максимович! - торжественно произнес Острогоров.
- Спасибо. Не вовремя назначение это! - ответил Ермишин. Он, казалось, от неожиданности даже вобрал в плечи свою лысоватую голову, как бы ежась от холодка. - Уж вместе бы до конца разобрали задачу-то… Трудное плавание!
- Легкого на войне не бывает. Справишься, генерал-майор! - подбодрил Рокотов. - Генерал Балашов и генерал Острогоров при тебе. Не у всех такой штаб - не шути!
- А срок отъезда какой вам указан? - спросил Балашов. Рокотов передал ему радиограмму.
- "Немедленно с получением"! - прочел вслух Балашов и озадаченно качнул тяжелой, большой головой.
- А мне кому же сдавать? - недоуменно спросил Ивакин. - Нет, я сейчас армию не оставлю, - вдруг спохватился он. - Приедет новый член военного совета - тогда уж! А так не могу…
- Радируй, - сказал Рокотов.
Разговор от неожиданности принял такой тон, как будто происходило дело в семье и обсуждалась внезапная необходимость расстаться самым близким, родным.
- А ты поезжай. Заменят меня - догоню, - ответил Ивакин. - В такой момент нельзя все на новых людей…
- Да ты понимаешь, Григорий Никитич, чему себя подвергаешь! - сказал Балашов Ивакину.
Ивакин метнул на него быстрый взгляд и пожал плечами.
- Ну и черт с ним - себя! А тут армия! Я армию не могу "подвергать"… Ведь во фронте не видно, какое у нас положение. Если бы командующий фронтом присутствовал тут сейчас, он бы, конечно, понял…
- Мы все доносили. Им положение известно. Значит, считают, что нам важнее быть где-то "там"… Радируй, - по-прежнему сказал Рокотов.
- А ты поезжай, - настойчиво повторил Ивакин. - Я вызвал на передовой командный пункт агитаторов и пропагандистов. Они соберутся, а я - в тылы… Вот буду хорош!