- Там, товарищ полковник, должно быть, одна наша часть за речку вперед по излучине вырвалась, а другая не подтянулась, и стыка нет никакого! - пояснял заросший бородою боец. - Местность зыбкая, вроде болотца, мелкий осинник. Маскироваться нам было легко…
Окруженцы кончили ужинать и шумно бряцали под кранами ложками о котелки, оживленно рассказывали о переходе Бурнину, Чебрецову, его комиссару Беркману и другим командирам, которых поспело сюда человек десять.
Папиросы Бурнина, Чебрецова, как и других, были розданы. Синие лампочки столовой тонули в табачном дыму.
- Становись! - раздалась команда от входа, где появился такой же, как и его бойцы, усталый, давно не бритый изможденный капитан.
Торопливо гася недокуренные папиросы, окруженцы быстро построились.
Бурнин с Чебрецовым наблюдали, как их повели из столовой к лесу, в разведку армии.
- Вот, Анатолий Корнилыч, слыхал?! Вот куда надо было мои батальоны-то, не назад, а вперед! - горько сказал Чебрецов. - Насколько я понимаю, прикажут мне кончить сегодня учения, чтобы латать эту дырку в чужих штанах, через которую пробрались ребята. Недаром меня сюда вызвали, как сказали по телефону, "разобраться в одном ЧП"! Я думал - какое-нибудь ЧП у меня в дивизии, а теперь понимаю, что дадут команду - со свежими силами выйти в бой… Ох, уж эти мне свежие силы! - вздохнул Чебрецов.
- А что?
- Да как сказать… Дали нам горстку старых танкеток для ОРБ - хорошо! Придали новый дивизион ПТО - чудесно! Минометов подкинули разных калибров, зениток…
- Ну, а жалуешься на что? - перебил Бурнин.
- Да я разве жалуюсь! Просто думаю, что профессор лучше на кафедре, чем в окопах. К нам из московского ополчения подбросили профессуру! А мне бы простых колхозников да рабочих…
- Не все же профессора - откуда их столько взять! - недоверчиво усмехнулся Бурнин. - Тебе дали пополнения батальона четыре. Неужто все профессура?!
- Кассиры сберкасс тоже лучше в сберкассах, если они винтовки в руках никогда не держали, а дамские парикмахеры и продавцы "Гастронома"…
- Брось, Гурий Сергеич! Дней десять боя - и все станут бойцами. Жизнь учит этому лучше всего! Помнишь, каких нам подкинули два батальона? Мы еще звали их "тюха с матюхой", а через десять дней они дали такого дрозда фашистам на той переправе под горкой! - напомнил Бурнин случай, бывший у них в дивизии месяца два назад. - А про твои противотанковые учения слава гремит по всей армии, Острогоров сказал, что такие учения - всем образец! Однако и штабу армии надо сейчас же бросить туда разведку, и, думаю, самому мне придется туда лететь. Опасное сообщение, черт побери! - заключил Бурнин.
Они подошли к штабу.
Группа, прошедшая через фронт в расположение их армии, вырвалась из окружения еще под Борисовом и в течение этих месяцев упорно продвигалась к востоку, то нападая на небольшие автоколонны гитлеровцев, то, где возможно, устраивая диверсии на железной дороге или истребляя мародерские группы и мелкие фашистские гарнизоны по селам и деревням в стороне от дорог.
Вначале их было, как они показали, до трех сотен, потом они вынуждены были рассеяться под натиском высланного против них из Смоленска карательного отряда, а когда сошлись в назначенном месте, то насчитали всего около восьмидесяти бойцов. К переходу же через фронт их осталось лишь тридцать шесть человек.
Слова их о том, что километрах на десяти по фронту на стыке армий нет ни фашистов, ни наших, обеспокоили командарма и члена военного совета.
Бурнин, как и Чебрецов, присутствовал в штабе армии, когда после беседы с людьми, перешедшими фронт, обсуждалось это чрезвычайное происшестие на правом фланге армии, куда уже помчалась разведка Чебрецова, куда выслал разведчиков огорошенный вестью командир правофланговой дивизии Мушегянц и немедленно выехал помощник разведотдела штаба армии.
Балашов предложил подготовить к выступлению на участок предполагаемого разрыва фронта полк дивизии Чебрецова, усиленный артполком, чтобы они еще до рассвета успели занять позиции, если показания "борисовских выходцев" подтвердятся.
Как и ждал Бурнин, против предложения Балашова высказался Острогоров.
- Я бы считал такое решение излишне поспешным, - сказал Острогоров. - Ведь эти люди вышли из фашистского окружения. Кто их знает, насколько они надежны… Полагаясь на их слова, расчленить дивизию?! Мне это кажется… как бы сказать… излишней доверчивостью в отношении единичного факта… Но, кроме самого факта, что эти люди перешли через фронт, у нас нет ничего. А вдруг все это вражеская провокация?
Бурнин заметил, что Балашов при этих словах поморщился. "И как, в самом деле, некоторые у нас всюду ищут агентуру врага! - подумал Бурнин. - Разве не видно этих людей по взгляду! Чего они натерпелись, пока перешли через фронт!"
Острогоров тоже подметил выражение лица Балашова.
- Я не хочу сказать, что не верю всем этим бойцам, - поправился он. - Но нельзя поддаваться их случайному впечатлению. Ведь сегодня мы оторвали уже от учебной подготовки в дивизии Чебрецова два батальона, теперь оторвем еще полк. А ведь командование, то есть мы с вами, планировало для этой дивизии определенную роль, задачу… Неужели любая случайность, любой непроверенный слух способны внести смятение и стихийность в работу штаба?! Нет! Бойцы должны чувствовать спокойствие и уверенность командования. Если разведка установит, что в самом деле образовался разрыв между нами и соседями, можно его устранить и наличными силами. Да, может быть, вообще виновник не наш Мушегянц, а левый фланг армии Ильина? Зачем же тогда нам тратить наши резервы? Пусть Ильин затыкает эту дыру!
- Десять-то километров? - подал реплику Балашов. - А если к рассвету танки полезут на десяти километрах разрыва? Что, мы с вами вдвоем их пойдем отражать или кинемся спорить с соседями, чей фланг виноват?!
- Да кто их мерил! - раздраженно вмешался командующий. - На карте штаба не видно разрыва ни в десять, ни в один километр. Значит, карта не карта, а брак, она не отражает реального положения… Я был лучшего мнения о способностях нашего штаба. В такой обстановке… - Рокотов оборвал и умолк, только с укором посмотрел на Балашова, на Острогорова, на Бурнина.
- Да, судя по карте, тут должен быть фронт, - подтвердил член военного совета Ивакин, указывая точку карандашом. - А все-таки люди прошли через фронт! Ну пусть не десять, пусть даже один километр, но "борисовцы" прошли до вторых эшелонов, никто не заметил их, пока они сами не стали нас искать и не набрели на охранение штаба полка! Ведь этим не шутят!
- Ждать результатов разведки! - заключил командарм. - Дивизии полковника Чебрецова не прерывать боевых учений. Однако, товарищ полковник, - обратился он к Чебрецову, - имейте в виду, что ваши лучшие части, которые уже отработали противотанковые учения, в любую минуту могут быть брошены по тревоге в направлении стыка с соседом.
- Слушаюсь, товарищ командующий! Боевых учений не прерывать. Лучшие части подготовить к броску в направлении правого фланга, - сформулировал Чебрецов. - Разрешите отбыть в дивизию?
Рокотов подал ему руку.
- Без крайней нужды дробить ваши силы не станем, Гурий Сергеич, - успокоительно пообещал он. Чебрецов уехал.
- Свяжитесь немедленно с Мушегянцем и с правым соседом. Пусть вышлют ответственных к разграничительной линии и разберутся, чья тут вина, - приказал Рокотов. - Не ждал я от нашего штаба! - сказал он еще раз с прежним укором и всех отпустил.
Балашов вызвал тотчас к себе Острогорова и Бурнина.
- Садитесь, товарищи. Важные вести из фронта, - сказал наштарм. - Фашисты готовят на нашем участке удар. Штаб фронта предупреждает, что следует ожидать очень серьезных событий.
Балашов значительно помолчал, как бы давая время своим собеседникам вникнуть в смысл его сообщения, и продолжил, указывая по карте:
- За эти дни мы успели выровнять кое-какие щербинки в линии фронта. Теперь нам приказано прекратить все частные наступательные операции. Никакой "подвижной" обороны. Твердо удерживать занятые на этот час рубежи. Мобилизовать все саперные силы, зарыться в окопы полного профиля на всем протяжении фронта армии. Построить окопы в несколько линий с ходами сообщения. Немедленно озаботиться переброской к переднему краю колючей проволоки, противотанковых и противопехотных мин. Рыть эскарпы, устраивать надолбы. Снабдить войска гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Создать отряды охотников - истребителей танков.
Острогоров и Бурнин, слушая начальника штаба, записывали себе пункты приказа. Оба поняли, что события обещают быть едва ли не самыми напряженными за все время войны. Ведь за их спинами Москва!
- Утром фронт нам сообщит точно численность по родам оружия фронтовых резервов, на которые мы должны рассчитывать… Да, с этим разрывом фронта скверно у нас получилось. Командующий прав. Штаб у нас сильный, а вот такой камуфлет неинтересный!.. Вы, Логин Евграфович, настояли сохранить целостность частей Чебрецова, так теперь позаботьтесь, чтобы все-таки до рассвета ликвидировать эту дыру… если действительно дыра существует.
- Прослежу уж, Петр Николаич, - сказал Острогоров. - Ведь я выезжал к Чебрецову. Очень слабая подготовка у пополнения. Пусть полковник поучит людей. Если придется через неделю стоять в тяжелых боях, тем более - пусть хоть винтовкою да гранатой успеют как-нибудь овладеть!
- Ты же слыхал, командарм обещал без крайней нужды их не трогать, - успокоил его Балашов.
Он отпустил обоих. В дверях им повстречался вызванный Балашовым начальник тыла, в помещение начальника штаба входил полковник - начальник боепитания. В коридоре ожидал начсанарм - военврач первого ранга.
- И черт его знает, что там у них получилось на фланге! Хоть сам скачи! - проворчал Острогоров. - Разберись в этом деле, товарищ майор, а я пока подготовлю приказы. Командиров дивизий придется вызвать на передовой КП, чтобы надолго не отрывать их от частей.
Позвонил Мушегянц. Связист позвал Бурнина.
- Двенадцатый, слушаю, - откликнулся он.
- Получилось так, - доложил Мушегянц, - двое суток мы продвигались, выравнивали участок на излучине речки Топь. Действительно, образовался с соседом разрыв, вследствие того, что фронт дивизии в ходе боев повернулся к югу. Когда фланг обнажился, пришлось загнуть его. И сосед, вероятно, загнул… Ну и вот…
- Десять-то километров?! - спросил Бурнин.
- Ну, десять не десять, а больше двух. На соседа не сваливаю. Моя вина. Надеялся выправить, не доложил. До рассвета будут приняты меры, разрыв ликвидирую.
- Пусть через час сообщит о принятых мерах! - пробубнил Острогоров. - Оскандалил нас перед командующим, так ему и скажи. Стыд и срам! "Поскромничал" доложить!..
Правый сосед вслед за тем сообщил о встрече своих разведчиков на разграничительной линии с группой разведчиков Мушегянца. Ширину разрыва они подтвердили.
- А пожалуй, ведь прав был начальник-то штаба, - вдруг сказал Острогоров. - Жалко трогать сейчас Чебрецова. А чем Мушегянц залатает два километра? Надо просить правых соседей, чтобы со своего левого фланга, в случае, огневую поддержку артиллерией дали бы на направлении участка "борисовских".
Мушегянц не заставил ждать часа. Он вызвал опять Бурнина и сообщил, что временное прикрытие бреши выдвигает из своих вторых эшелонов, надеется на пополнение хоть двумя стрелковыми батальонами и просит усилить его артиллерией.
- Идите и доложите, товарищ майор, начальнику штаба, - торжествующе приказал Острогоров, который по-прежнему избегал непосредственного общения с Балашовым. - Нервы, всё нервы у нас от неуверенности, что ли, играют! - возбужденно сказал Острогоров, словно забыв, что всего полчаса до этого он сам почти согласился, что надо вывести полки Чебрецова. - Уж очень мы спешку порем… Я убежден, что противник на нашем фронте серьезных каких-нибудь операций в ближайшие пять-шесть дней предпринять не может. Он завяз с головой и на севере и на юге. По сводке на Брянском фронте начато наступление. А мы нервируем и бойцов и командиров… У нас все "по тревоге"! Нельзя! Люди привыкнут, что без нужды мы спешим. Случись что всерьез - и то не поверят… Мушегянц понимает, что сам виноват, ищет выход и, видишь, находит, исправляет свою ошибку, прикрывается, не обижая Чебрецова. И с дорогами этими, с переправами можно бы не спешить, инженерию и саперов употребить бы на эти работы. Боевые учения пополнений - это тоже серьезно. Надо бы планомерно все сделать. По плану намечено дать Чебрецову пять суток, а мы сокращаем, режем… А у полковника сейчас нехорошо на душе: ведь у него два батальона забрали на земляные работы перед выходом на передний край. - Острогоров покачал головой и вздохнул. - А командира дивизии нужно жалеть, о нем думать надо. У него должно быть хорошее настроение и спокойствие! Вообще нам, штабным, строевого командира надо жалеть: от него ведь зависят судьбы людские. Он должен всегда быть уверен в себе и спокоен. И в находчивость командира тоже надо бы верить. Вон Мушегянц сам придумал, как выйти из положения! Надо подбросить ему людей из запасного полка, вот и все…
Спокойствие и уверенность самого Острогорова убеждали Бурнина в его правоте. Планомерность, конечно, рождает спокойствие. Может быть, в самом деле тревожное состояние в штабе армии создает Балашов, взволнованный своим назначением и еще не совсем уверенный в себе после перенесенных передряг? Конечно, неуверенность - это не лучшее качество для начальника штаба, хотя и понятное, если учесть особенности его судьбы…
Уклонившись от собственного прямого высказывания на монолог Острогорова, Бурнин отправился доложить, Балашову о своем разговоре со штабом соседа и с Мушегянцем.
- Теперь уже дождемся, что скажут разведчики армии и разведчики Чебрецова. Важно знать, что сейчас у противника на этом участке… В штаб фронта придется докладывать. Отчитают, конечно. Не дальше как нынче вечером говорили в штабе про бдительность, а мы тут же им доказали, что совершенно утратили бдительность и боевую готовность, - сказал Балашов. - Сообщите немедленно в строевой отдел, что Мушегянц без вторых эшелонов. Дать ему батальон из запасного полка и начальнику артиллерии передать приказ о прикрытии правого фланга Мушегянца.
- Разрешите идти? - спросил Бурнин.
- Нет, подождите, - удержал его генерал. - Я вам поручаю еще задачу. И опять она самая срочная. Нет вам покоя! Садитесь.
- Война, товарищ генерал! Какой же покой! Слушаю, - готовно отозвался Бурнин.
- В штабе фронта отметили, что из опыта первых недель войны вытекает недопустимость проводить, как прежде, вслепую, особенно при поспешности, смену штабных рубежей. Это ведет к нарушению управления, к потерям в людях и технике, - заговорил Балашов. - Я лично, правда, на фронте еще человек, так сказать, "молодой", лично мне отступать пока не приходилось…
- И, бог даст, никогда не придется! - подхватил Бурнин. Начальник штаба пристально посмотрел на него.
- Вы это всерьез, Анатолий Корнилыч? - тихо, нестрого спросил он.
Бурнин смутился. Конечно, ему, как и всем советским бойцам и командирам, хотелось надеяться, что период отступлений закончен. Он не был в числе посвященных в действительное положение вещей во фронтовом масштабе, пока только знал, что приказано не отступать и удерживать рубежи, но не был искренне убежден, что больше отступать не придется. Конечно, его восклицание было бы уместнее в ободряющей беседе с бойцами, а в серьезном разговоре о задачах большого масштаба оно припахивало легкомыслием "бодрячка". Но уж так сорвалось…
- Да ведь не хочется даже думать об этом, товарищ генерал! И так уж вон куда докатились! - пояснил он начальнику штаба свой тон.
Балашов кивнул понимающе.
- Конечно, не хочется! Но коммунисты должны смотреть правде в лицо. И если придется нам все-таки отступать, то мы должны это тоже делать умнее, искуснее, планомернее. Ваше задание заключается в рекогносцировке районов, в выборе и подготовке запасных КП нашей армии с учетом возможного отхода на рубежи…
Начальник штаба даже не произнес, а написал на бумажке координаты возможных рубежей обороны и районов КП, которые подействовали на Анатолия как удар дубиной по голове. Он молчал, пораженный.
- Да, да, - сказал Балашов, - я тоже, как вы, не мог вымолвить слова. И все-таки это так! Прочли?
- Так точно, - ошалело ответил Бурнин.
Балашов взял записку и разорвал ее на клочки.
- Лично ваша задача в том, чтобы ответственно и без шума созвать уже назначенных представителей отделов и служб и организовать работы по выполнению приказа командующего.
Балашов посмотрел в свои записи и назвал Бурнину фамилии выделенных для этого командиров.
Бурнин, помрачневший, вышел к себе, в соседний дом, передал приказы касательно дивизии Мушегянца и погрузился в новую работу. Но несколько раз его еще как бы снова охватывало ощущение невероятности того, что ему было поручено. "Как же можно предполагать дальнейший отход к востоку?! Разве не было только что приказано больше не отходить ни шагу назад? Да и куда же, куда?!.." И все-таки сейчас он, хотя и в порядке строжайшей секретности, создавал рекогносцировочные группы по изучению запасных рубежей обороны армии еще значительно далее на восток. Он вызвал указанных командиров, провел совещание и часа два спустя возвратился к начальнику штаба. Балашов просматривал только что полученную шифровку, в то же время слушая какое-то телефонное донесение и успевая карандашом делать пометки на карте, - при этом трудно было понять, делал ли он эти пометки в связи с телефонным разговором или в соответствии с лежавшей перед глазами шифровкой.
Занятость генерала заставила Бурнина отступить назад, за порог, но начальник его удержал молчаливым жестом и указал на стул.
- Вместе пройдем на узел связи, по дороге доложите, - сказал он, положив телефонную трубку и продолжая смотреть карту. - Сообщите генералу Острогорову, что идете со мной.
Они вышли вместе в промозглую непогодь. Луна едва пробивалась бледным, почти не светящимся пятном на краю горизонта. Узел связи размещался в кустарнике и мелколесье, метрах в трехстах от КП, за селом. Под ногами чвакала грязь.
Бурнин доложил начальнику штаба о выполнении его задания.
- Главное - позаботьтесь еще просмотреть все маршруты и график движения при отходах, а то мы такой тут цыганский табор устроим, что черт не распутает! - предостерег Балашов. - Лично же вам, товарищ майор, приказываю подготовить к передислокации штаб и проверить обеспечение связи с нового расположения КП… Устали, товарищ майор? - вдруг как-то по-человечески просто спросил Балашов.
- Никак нет! Слушаюсь, товарищ генерал, лично мне подготовить к передислокации штаб и проверить обеспечение связи! - повторил Бурнин, поняв, что вопрос об усталости может быть вызван тем, что, задумавшись, он не ответил в ту же секунду уставным "слушаюсь".
Он раздосадовался на себя.
Часовой их окликнул возле узла связи, и вслед за тем они спустились в бетонированный блиндаж, откуда Балашов лично стал докладывать в штаб фронта о разрыве на стыке армий, о принятых мерах разведки противника и временного прикрытия бреши вторым эшелоном той же дивизии Мушегянца. Штаб фронта настойчиво посоветовал им обойтись в сложившейся обстановке без лишних затрат из резервов армии. Сказали, что в ближайшее время им очень понадобятся резервы.