Схолия
Вещи, которые случайно бывают причиной надежды или страха, называются хорошими или дурными предзнаменованиями. Затем, поскольку эти предзнаменования бывают причиной надежды или страха, постольку (по опр. надежды и страха, которое см. в схолии 2 пол. 18 этой части) они бывают причиной радости или печали и, следовательно (по ко– ролл. пол. 15 этой части), постольку мы будем их любить или ненавидеть и (по пол. 28 этой части) пользоваться ими как средствами для достижения того, на что мы надеемся, или будем стремиться устранить их как препятствие или как причину страха. Кроме того, из положения 25 этой части следует, что мы от природы так устроены, что считаем то, на что надеемся, легким, и то, чего боимся, трудным, и судим об этом или преувеличенно или считаем его менее важным вопреки действительности. Из этого и произошли суеверия, с которыми люди борются везде.
Впрочем, я не считаю необходимым показывать здесь колебания души, которые возникают от надежды или страха, так как уже из одного определения этих аффектов следует, что нет надежды без страха и страха без надежды (как мы объясним это подробнее в свое время), и так как, кроме того, поскольку мы надеемся или боимся чего-нибудь, постольку любим его или ненавидим. Потому все, что мы сказали о любви и ненависти, каждый легко может применить к надежде и страху.
ПОЛОЖЕНИЕ LI
Разные люди могут от одного и того же предмета испытывать разные впечатления, и один и тот же человек от одного и того же предмета может испытывать в разное время разные впечатления.
Доказательство
Тело человеческое (по постул. 3 части 2) испытывает разнообразные действия внешних тел. Таким образом, два человека в одно и то же время могут испытывать разные впечатления; а поэтому (по акс. 1 после леммы 3, которую см. после пол. 13 части 2) от одного и того же предмета могут получать разные впечатления. Затем (по тому же постул.), человеческое тело может испытывать впечатления то одного, то другого рода, и, следовательно (по той же акс.), от одного и того же предмета в разное время получать разные впечатления, – что и требовалось доказать.
Схолия
Из этого мы видим, каким образом происходит, что один любит то, что другой ненавидит, и чего один боится, того другой не боится, и что один и тот же человек любит то, что раньше ненавидел, и отваживается на то, чего раньше боялся, и проч. Далее, так как каждый по своему аффекту судит о том, что хорошо, что плохо, что лучше и что хуже (см. схол. пол. 39 этой части), то из этого следует, что люди могут различаться как по суждениям, так и по аффектам ; а вследствие этого бывает, что когда мы сравниваем одних с другими, то они отличаются от нас только различием аффектов, и потому мы одних называем бесстрашными, других робкими, и т. д. Например, я назову бесстрашным того, кто презирает зло, которого я обычно боюсь; и если, кроме того, я обращу внимание на то, что его желание причинять зло тому, кого он ненавидит, и делать добро тому, кого он любит, не сдерживается опасением зла, которое меня обычно сдерживает, то я назову его отчаянным. Затем, мне покажется робким тот, кто боится зла, которое я обычно презираю, и если, кроме того, я обращу внимание на то, что его желание сдерживается опасением зла, которое меня не может сдерживать, то я назову его малодушным; и так будет судить каждый. Наконец, из этой природы человека и непостоянства суждения – так как человек часто судит о вещах только по аффекту и так как вещи, которые, по его мнению, причиняют радость и печаль и которые он старается вызвать к существованию или устранить, часто существуют только в его воображении, не говоря уже о многом другом, что мы показали о недостоверности вещей во 2 части, – мы легко понимаем, что человек часто бывает причиной как того, чтобы печалиться, так и того, чтобы радоваться; другими словами, как своей радости, так и печали, сопровождаемых идеей его самого как причины. Из этого также мы легко понимаем, что такое раскаяние, и что – довольство собой; именно, раскаяние есть печаль, сопровождаемая идеей самого себя, а довольство собою есть радость, сопровождаемая идеей самого себя как причиной. И эти аффекты бывают самыми сильными, так как люди считают себя свободными. См. положение 49 этой части.
ПОЛОЖЕНИЕ LII
Предмет, который мы видели ранее с другими предметами, или в котором мы не воображаем ничего, кроме того, что обще ему со многими, мы будем представлять себе не так долго, как тот, о котором мы воображаем, что он имеет нечто особенное.
Доказательство
Как только мы вообразим предмет, который мы видели вместе с другими, то сразу же вспомним и другие (по пол. 18 части 3, и см. также его схолии), и таким образом от представления одного мы немедленно переходим к представлению другого. Точно то же бывает и с предметом, в котором мы не воображаем ничего, что не было бы обще ему с другими. Ибо мы тем самым предполагаем, что мы в нем не находим ничего, чего прежде не видели бы в других предметах. Но когда мы предполагаем, что мы в каком-нибудь предмете представляем себе нечто особенное, чего мы раньше никогда не видели, то выражаем этим не что иное, как то, что душа, пока представляет себе этот предмет, не имеет в себе ничего другого, к представлению чего она могла бы перейти от представления этого предмета. И поэтому она определена к представлению себе только его одного. Следовательно, предмет, который и проч., – что и требовалось доказать.
Схолия
Это впечатление души или воображение отдельной вещи, поскольку она носится в душе одна, называется удивлением; если же оно возбуждается предметом, которого мы боимся, то называется смущением, потому что удивление ко злу до того приковывает к себе представления человека, что он не может рассуждать о чем-нибудь другом, посредством чего можно было бы избежать этого зла. Но если то, чему мы удивляемся, есть благоразумие человека, прилежание или что-нибудь в этом роде, и мы представляем, что этим он далеко превосходит нас, тогда удивление называется уважением; а в другом случае – ужасом , если мы удивляемся гневу человека, его зависти и проч. Затем, если в человеке, которого мы любим, мы удивляемся благоразумию деятельности и проч., то наша любовь по тому самому (по пол 12 этой части) будет еще больше, и эту любовь, соединенную с уважением, мы называем преданностью. И, таким образом, мы можем также понять, как ненависть, надежда, безопасность и другие аффекты соединены с удивлением; а потому мы могли бы вывести больше аффектов, чем сколько существует в общепринятом языке слов для их обозначения. Отсюда видно, что названия аффектов скорее составились из употребления их в житейском языке, чем на основании их точного познания.
Удивлению противополагается презрение, причина которого, впрочем, большей частью заключается в том, что мы на том основании, что видим, как кто-либо какой-нибудь вещи удивляется, любит ее и боится ее, и проч., или на том, что какая-либо вещь с первого взгляда кажется нам похожей на вещи, которым мы удивляемся, любим, которых боимся, и проч. (по пол. 15 с его коралл. и пол. 27 этой части), определяемся к тому, чтобы удивляться этой вещи, любить ее, бояться ее и проч. Но если, вследствие присутствия самой вещи или более тщательного ее рассмотрения, мы бываем вынуждены отрицать в ней все то, что может быть причиной удивления, любви, страха и проч., тогда душа в силу самого присутствия вещи пребывает определенной к мышлению скорее того, чего нет в предмете, чем того, что есть в нем; хотя обычно, наоборот, вследствие присутствия предмета она преимущественно мыслит то, что есть в предмете. Далее, как преданность происходит от удивления к вещи, которую мы любим, так издевательство происходит от презрения к той вещи, которую мы ненавидим или боимся, а пренебрежение – из презрения к тупости, как почитание – из уважения к благоразумию. Наконец, мы можем понять, как любовь, надежда, слава и другие аффекты соединены с презрением, и отсюда вывести еще другие аффекты, которых мы обычно не обозначаем особыми названиями.
ПОЛОЖЕНИЕ LIII
Когда душа представляет себе саму себя и свою способность к деятельности, то она радуется, и тем больше, чем отчетливее она воображает себя и свою способность к деятельности.
Доказательство
Человек знает самого себя не иначе как посредством испытываемых его телом впечатлений и их идей (по пол. 19 и 23 части 2). Следовательно, когда бывает, что душа может созерцать саму себя, тогда она этим самым переходит к большему совершенству, т. е. (по схолии пол. 11 этой части) предполагается испытывающей радость, и тем большую, чем отчетливее она может вообразить себя и свою способность к деятельности, – что и требовалось доказать.
Королларий
Эта радость поддерживается все более и более, чем более человек воображает, что другие хвалят его. Ибо чем больше он воображает, что другие хвалят его, тем большей воображает ту радость, которую он причиняет другим, и притом в сопровождении идеи себя самого (по схол. пол. 29 этой части). И потому (по пол. 27 этой части) он и сам испытывает большую радость, сопровождаемую идеей самого себя, – что и требовалось доказать.
ПОЛОЖЕНИЕ LIV
Душа стремится воображать только то, что полагает ее способность к деятельности.
Доказательство
Стремление души или способность есть сама сущность души (по пол. 7 этой части). Сущность же души (как ясно само собой) утверждает только то, что она есть и что может (делать), а не то, что она не есть и чего не может (делать). Поэтому она стремится воображать только то, что утверждает или полагает ее способность к деятельности, – что и требовалось доказать.
ПОЛОЖЕНИЕ LV
Когда душа воображает свое бессилие, то она от этого печалится.
Доказательство
Сущность души утверждает только то, что душа есть и что она может (делать), или природе души свойственно воображать только то, что полагает ее способность к деятельности (по пред. пол.). Следовательно, когда мы говорим, что душа, созерцая саму себя, воображает свое бессилие, то говорим этим не что иное, как то, что в то время как душа стремится воображать что-нибудь такое, что полагает ее способность к деятельности, это стремление ее задерживается, другими словами (по схол. пол. 11 этой части), что она печалится, – что и требовалось доказать.
Королларий
Эта печаль еще более поддерживается, если человек воображает, что другие порицают его; это доказывается таким же образом, как и королларий пол. 53 этой части.
Схолия
Эта печаль, сопровождаемая идеей нашей слабости, называется приниженностью; радость же, происходящая от представления самого себя, называется самолюбием или самодовольством. И так как это повторяется каждый раз, как только человек созерцает свои добродетели или свою способность к деятельности, то отсюда и следует, что каждый охотно рассказывает о своих действиях и желает показывать силы как своего тела, так и души, и оттого люди бывают тягостны друг другу. А из этого опять следует, что люди по природе завистливы (см. схол. пол. 24 и схол. 32 этой части) или радуются слабости себе равных и, напротив, печалятся при виде их доблестей. Ибо каждый всякий раз, как воображает свои действия, испытывает радость (по пол. 53 этой части), и тем большую, чем действия его выражают больше совершенства, и чем отчетливее он их воображает, т. е. (по тому, что сказано в схол. 1, пол. 40 части 2) чем более он может их отличать от других и созерцать как особые вещи. Поэтому каждый при созерцании самого себя будет больше всего радоваться тогда, когда он созерцает в себе нечто такое, что он отрицает в остальных. Но если то, что он утверждает о себе, относится к общей идее человека или животного, тогда он радуется не так сильно; наоборот, он будет печалиться, если вообразит, что его действия сравнительно с действиями других слабые, и эту печаль (по пол. 28 этой части) он будет стремиться устранить, и притом тем, что будет превратно толковать действия подобных себе или приукрашивать, насколько возможно, свои собственные. Из этого открывается, что люди по природе склонны к ненависти и зависти, чему содействует также и само воспитание. Ибо родители обыкновенно возбуждают детей к доблести только одним стимулом чести и зависти. Но здесь остается, может быть, то недоразумение, что нередко мы удивляемся доблестям людей и почитаем их. Для устранения его я прибавлю следующий королларий.
Королларий II
Каждый завидует доблести только равного себе.
Доказательство
Зависть есть сама ненависть (см. схол. пол. 24 этой части), или (по схол. пол. 13 этой части) печаль, т. е. (по схол. пол. 11 этой части) аффект, которым сдерживается способность или стремление человека к деятельности. Но человек (по схол. пол. 9 этой части) не стремится ничего делать и не желает ничего, кроме того, что может вытекать из данной его природы. Следовательно, человек не будет желать, чтобы его хвалили за какую-нибудь способность к деятельности или (что то же) за какую-нибудь добродетель, которая свойственна природе другого и чужда его собственной. Поэтому его пожелание не может встречать затруднения, т. е. (по схол. пол. 11 этой части) он не может печалиться оттого, что он видит в ком-нибудь, на него не похожем, какую-нибудь добродетель, и, следовательно, он не может и завидовать ему, но может завидовать равному, который предполагается одинаковой с ним природы, – что и требовалось доказать.
Схолия
Итак, когда мы говорили выше в схол. положения 52 этой части, что мы почитаем человека потому, что удивляемся его благоразумию, храбрости и проч., то это бывает потому (как видно из самого положения), что мы воображаем, что эти добродетели особенно свойственны ему и не составляют чего-нибудь общего с нашей природой; и поэтому мы будем завидовать им не более, чем деревьям в высоте и львам в силе, и проч.
ПОЛОЖЕНИЕ LVI
Есть столько видов радости, печали, пожелания и, следовательно, каждого аффекта, который составляется из них, как, например, душевного колебания, или который производится от этих последних, а именно любви, ненависти, надежды, страха и проч., сколько есть видов предметов, которые производят на нас действие.
Доказательство
Радость и печаль, и, следовательно, аффекты, которые из них составляются или от них производятся, суть страсти (по схол. пол. II этой части), но мы (по пол. 1 этой части) необходимо страдаем, поскольку имеем неполные идеи, и поскольку имеем их (по пол. 3 этой части), постольку лишь и страдаем, т. е. (см. схол. I пол. 40 части 2) постольку лишь необходимо страдаем, поскольку воображаем, другими словами (см. пол. 17 части 2 с его схол.), поскольку испытываем действие аффекта, который заключает в себе природу нашего тела и природу внешнего тела. Таким образом, природа каждой страсти должна раскрываться так, чтобы в этом выражалась природа предмета, который возбуждает аффект. А именно, радость, которая происходит, например, от предмета А, заключает в себе природу самого предмета А, а радость, которая происходит от предмета В, заключает в себе природу самого предмета В; и следовательно, эти два аффекта радости различны по природе, потому что происходят от причин различной природы. Таким же образом аффект печали, происходящий от одного предмета, отличен по природе от печали, происходящей от другой причины; и это же самое нужно разуметь относительно любви, ненависти, надежды, страха, колебания души, и проч. И поэтому необходимо существует столько видов радости, печали, любви, ненависти и проч., сколько есть видов предметов, которые производят на нас действие. Но пожелание есть сама сущность или природа каждого, поскольку она рассматривается определяемой к известному действию каким– нибудь данным ее состоянием (см. схолию пол. 9 этой части). Следовательно, судя по тому, как каждый от действия внешних причин испытывает тот или другой вид радости, печали, любви, ненависти и проч., т. е. судя по тому, как его природа устраивается таким или другим образом, и пожелание его необходимо бывает такое или другое, и природа пожелания одного должна отличаться от природы пожелания другого настолько, насколько разнятся между собою аффекты, от которых происходит каждое пожелание. Итак, существует столько видов пожелания, сколько есть видов радости, печали, любви и проч., и, следовательно (как это уже показано), сколько есть видов предметов, которые производят на нас действие, – что и требовалось доказать.