Схолия
Между видами аффектов, которых (по пред. пол.) должно быть весьма много, выдаются роскошество, пьянство, сладострастие, корыстолюбие и честолюбие, которые суть не что иное, как понятия любви или пожелания и которые раскрывают природу этих двух аффектов посредством предметов, к которым относятся. Ибо под роскошеством, пьянством, сладострастием, корыстолюбием и честолюбием мы понимаем не что иное, как неумеренную любовь или пожелание пировать, пьянствовать, иметь половые удовольствия, богатство и славу. Кроме того, эти аффекты, поскольку мы их отличаем от других лишь по предмету, к которому они относятся, не имеют противоположных себе аффектов. Ибо умеренность, которую мы обыкновенно противопоставляем роскошеству, трезвость, которую противопоставляем пьянству, и, наконец, целомудрие, противопоставляемое сладострастию, не суть аффекты или страсти, но указывают на силу души, которая умеряет эти аффекты. Остальных же видов аффектов я не могу объяснить здесь (так как их столько, сколько видов предметов), и даже если бы мог, то в этом нет необходимости. Ибо для нашей цели, именно для определения силы аффектов и власти души над ними нам достаточно иметь общее определение каждого аффекта. Достаточно, говорю я, понимать общие свойства аффектов и души для того, чтобы можно было определить, какова и как велика власть души в деле умерения и сдерживания аффектов. Итак, хотя и велико различие между тем и другим аффектом любви, ненависти или пожелания, например между любовью к детям и любовью к жене, однако не наше дело разбирать эти различия и исследовать далее природу и происхождение аффектов.
ПОЛОЖЕНИЕ LVII
Какой бы то ни было аффект всякого индивидуума отличается от аффекта другого настолько, насколько сущность одного отличается от сущности другого.
Доказательство
Это положение следует из акс. 1, которую см. после леммы 3 схол. пол. 13 части 2. Но тем не менее мы докажем его на основании определений трех первоначальных аффектов. Все аффекты относятся к пожеланию, радости или печали, как показывают данные нами их определения. Но пожелание есть сама природа или сущность каждого (см. его опред. в схол. пол. 9 этой части); следовательно, пожелание каждого индивидуума отличается от пожелания другого настолько, насколько природа или сущность одного отличается от природы или сущности другого. Далее, радость и печаль суть страсти, которыми увеличивается или уменьшается, поддерживается или стесняется способность или стремление каждого сохранять свое существование (по пол. 11 этой части и его схол.). Но под стремлением сохранять свое существование, поскольку оно относится вместе к душе и к телу, мы разумеем позыв и пожелание (см. схол. пол. 9 этой части); следовательно, радость и печаль есть само пожелание или позыв, поскольку он увеличивается или уменьшается, поддерживается или стесняется внешними причинами, т. е. (по той же схол.) есть сама природа каждого. Поэтому радость или печаль каждого отличается от радости или печали другого настолько, насколько природа и сущность одного отличается от природы и сущности другого и, следовательно, какой бы то ни было аффект всякого индивидуума отличается от аффекта другого настолько и проч., – что и требовалось доказать.
Схолия
Из этого следует, что аффекты животных, которые называются неразумными (мы нисколько не сомневаемся в том, что животные мыслят, после того, как мы узнали происхождение души), отличаются от аффектов людей настолько, насколько их природа отличается от человеческой природы. Лошадь и человек одинаково возбуждаются сладострастным чувством, но лошадь лошадиным, а человек человеческим. Так же точно должны различаться между собою сладострастные стремления и позывы насекомых, рыб и птиц. Итак, хотя каждый индивидуум живет, довольный своей, свойственной ему природой и наслаждается ею; однако же жизнь, которой каждый доволен, и удовольствие каждого есть не что иное, как идея или душа этого индивидуума; и поэтому удовольствие одного отличается по природе от удовольствия другого настолько, насколько сущность одного отличается от сущности другого. Наконец, из предшествующего положения следует, что существует немалая разница между удовольствием, которое ощущает, например, пьяный, и удовольствием, которым обладает философ, – о чем я хотел упомянуть здесь мимоходом. До сих пор мы говорили об аффектах, которые относятся к человеку, поскольку он страдает; остается теперь прибавить нечто о тех аффектах, которые относятся к человеку, поскольку он действует.
ПОЛОЖЕНИЕ LVIII
Кроме радости и пожелания, которые суть страсти, есть еще другие аффекты радости и пожелания, которые относятся к нам, поскольку мы действуем.
Королларий
Когда душа представляет себе саму себя и свою способность к деятельности, то она радуется (по пол. 53 этой части). Душа же необходимо представляет себе саму себя, когда получает истинную или полную идею (по пол. 43 части 2). Но душа получает некоторые полные идеи (по схолии 2 пол. 40 части 2). Следовательно, она радуется постольку, поскольку получает полные идеи, т. е. (по пол. 1 этой части) поскольку действует. Затем, душа, как поскольку она имеет ясные и отчетливые идеи, так и поскольку имеет идеи спутанные, стремится сохранить свое существование (по пол. 9 этой части). Но под стремлением мы понимаем пожелание (по схол. того же пол. этой части). Следовательно, пожелание относится к нам, поскольку мы понимаем или (по пол. 1 этой части) поскольку мы действуем, – что и требовалось доказать.
ПОЛОЖЕНИЕ LIX
Между всеми аффектами, относящимися к душе, поскольку она действует, нет никаких, кроме тех, которые относятся к радости или к пожеланию.
Доказательство
Все аффекты относятся к пожеланию, радости или печали, как показывают данные нами их определения. Под печалью же мы подразумеваем то, чем уменьшается или сдерживается способность мышления души (по пол. 11 этой части и его схол.), поэтому поскольку душа печалится, постольку уменьшается или задерживается ее способность мышления, т. е. деятельности. Следовательно, никакие аффекты печали не могут относиться к душе, поскольку она действует, но лишь аффекты радости и пожелания, которые (по пред. пол.) постольку и относятся к душе, – что и требовалось доказать.
Схолия
Все действия, которые вытекают из аффектов, относящихся к душе, поскольку она понимает, я отношу к храбрости, которую я подразделяю на мужество и великодушие. Ибо под мужеством я понимаю пожелание, по которому каждый стремится сохранять свое существование, следуя единственно внушению разума. Под великодушием же я разумею пожелание, по которому каждый, следуя только внушению разума, стремится помогать другим людям и привязывать их к себе дружбой. Итак, те действия, которые имеют целью только одну пользу действующего, я отношу к мужеству, а те, которые имеют целью также пользу других, я отношу к великодушию. Поэтому умеренность, трезвость и присутствие духа в опасностях и проч. суть виды мужества; а скромность, милосердие и проч. суть виды великодушия. И я думаю, что этим я объяснил главные аффекты и душевные волнения, которые происходят от соединения трех первоначальных аффектов, а именно: пожелания, радости и печали, – и свел их к их первопричинам. Из этого видно, что мы движимы внешними причинами различным образом и что мы колеблемся, подобно морским волнам, гонимым разнонаправленными ветрами, из стороны в сторону, сами не зная своего исхода и судьбы. Но я сказал, что я показал только главнейшие столкновения души, а не все, какие могут быть. Ибо, идя тем же путем, каким мы следовали выше, мы легко можем показать, что любовь соединяется с раскаянием, пренебрежением, стыдом и проч. Из сказанного уже, я думаю, всякому ясно видно, что аффекты могут столь разными способами соединяться одни с другими и что отсюда может происходить столько разных оттенков, что их нельзя выразить никаким числом. Но для моей цели достаточно перечислить только главнейшие, ибо остальные, опущенные мною, более любопытны, чем полезны. Впрочем, о любви остается еще заметить то, что весьма часто случается, а именно, что в то время, когда мы пользуемся той вещью, которую желали, тело вследствие этого пользования приобретает новое расположение, которое определяет его уже иначе, и в нем возбуждаются другие образы вещей, и вместе с тем душа начинает воображать иное и желать иного. Например, когда мы воображаем что-нибудь, действующее приятно на наш вкус, то желаем пользоваться этой вещью, т. е. есть ее. Но пока мы ею так пользуемся, желудок наполняется, и тело получает иное расположение. Если, таким образом, в то время, когда тело уже получило другое расположение, образ той же пищи вследствие присутствия ее самой будет поддерживаться, а вместе с ним – стремление или пожелание есть ее, то этому стремлению или пожеланию будет противодействовать то новое состояние тела и, следовательно, присутствие вещи, которой мы желали, будет нам ненавистно; это мы и называем пресыщением и отвращением. Но внешние состояния тела, которые наблюдаются при аффектах, каковы дрожь, бледность, рыдания, смех и проч., я оставил без внимания, так как они относятся только к телу без всякого отношения к душе. В заключение нужно сделать несколько замечаний относительно определения аффектов, и потому я повторю их здесь в порядке и прибавлю к каждому то, что нужно заметить о нем.
ОПРЕДЕЛЕНИЯ АФФЕКТОВ
I
Пожелание есть сама сущность человека, поскольку она рассматривается как определенная к какому-нибудь действию каким-нибудь данным ее состоянием.
Объяснение
Мы сказали выше в схолии положения 9 этой части , что пожелание есть позыв, соединенный с сознанием его; позыв же есть сама сущность человека, поскольку она определяется к таким действиям, которые служат для ее сохранения. Но в той же схолии я доказывал, что на самом деле я не признаю различия между человеческим позывом и пожеланием, ибо, сознает ли человек свои позывы или не сознает, позыв все-таки остается одним и тем же; поэтому, чтобы не делать тавтологии, я не хотел объяснять пожелание посредством позыва, а старался определить его таким образом, чтобы все стремления человеческой природы, которые мы обозначаем названиями позыва, воли, пожелания или влечения, соединить в одно. Я мог бы сказать, что пожелание есть сама сущность человека, поскольку она представляется определенной к какому-нибудь действию; но из этого определения (по пол. 23 части 2) не вытекало бы, что душа может сознавать свое пожелание или свой позыв. Итак, чтобы включить в определение причину этого сознания, необходимо было (по тому же пол.) прибавить: поскольку она рассматривается как определенная каким-нибудь данным ее состоянием: Ибо под состоянием человеческой сущности мы разумеем всякое ее расположение, будет ли оно врожденное или же она будет определяться одним атрибутом мышления, или одним атрибутом протяжения, или, наконец, будет относиться к тому и другому вместе. Итак, под именем пожелания я разумею всякие стремления людей, их порывы, позывы и желания, которые, в зависимости от различного устройства одного и того же человека, могут быть различны и нередко бывают противоположны друг другу, так что человек влечется в различные стороны и не знает, куда ему следовать.
II
Радость есть переход человека от меньшего к большему совершенству.
III
Печаль есть переход человека от большего к меньшему совершенству.
Объяснение
Я говорю переход. Ибо радость не есть само совершенство. Ведь если бы человек уже роднился с совершенством, к которому он переходит, тогда он пользовался бы этим совершенством без аффекта радости, что яснее видно из аффекта печали, который противоположен ему. Ибо никто не может отрицать того, что печаль состоит в переходе к меньшему совершенству, а не в самом меньшем совершенстве, так как человек не может печалиться постольку, поскольку он имеет в себе какое-нибудь совершенство. Не можем мы также сказать, что печаль состоит в лишении большего совершенства: ибо лишение есть ничто, аффект же печали есть акт, и он поэтому не может состоять ни в чем другом, как только в акте перехода к меньшему совершенству, т. е. в акте, который уменьшает или стесняет способность человека к деятельности. См. схолию пол. 11 этой части. А затем я опускаю определения веселости, игривости, меланхолии и скорби, потому что они главным образом относятся к телу и суть только виды радости или печали.
IV
Удивление есть воображение какой-нибудь вещи, на котором душа останавливается долго потому, что это отдельное воображение не имеет никакой связи с другими. См. пол. 52 с его схолией.
Объяснение
В схолии положения 18 части 2 мы показали причину, почему душа от представления одной вещи сразу же переходит к представлению или мышлению другой, именно потому, что образы этих вещей взаимно связаны между собой и расположены так, что один следует за другим, но этого нельзя себе представить, когда является новый образ вещи, а душа будет останавливаться на представлении этой вещи, пока другие причины не определят ее к мышлению о чем-нибудь другом. Таким образом, воображение новой вещи, рассматриваемое само в себе, по природе своей таково же, как и все остальные; по этой причине я не причисляю удивления к аффектам, да и не вижу причины, почему бы это нужно было сделать, так как это отвлечение души происходит не вследствие какой-нибудь положительной причины, которая бы отвлекала душу от других вещей, но лишь вследствие того, что недостает причины, которая бы отвлекала душу от представления одной вещи к мышлению другой. Итак (как я уже сказал в схол. пол. 11 этой части), я признаю только три первоначальных или первичных аффекта, именно радости, печали и пожелания, а я заговорил об удивлении только потому, что вообще принято некоторые из аффектов, происходящих от трех первоначальных аффектов, обозначать особенным названием, когда они относятся к предметам, которым мы удивляемся. Это же основание заставляет меня так же точно прибавить здесь и определение презрения.
V
Презрение есть воображение какой-нибудь вещи, которая так мало занимает душу, что присутствием самой вещи душа побуждается воображать скорее то, чего нет в самой вещи, чем то, что в ней есть. См. схол. пол. 52 этой части.
Определения почитания и пренебрежения я здесь пропускаю, потому что, насколько мне известно, никакие аффекты по ним не называются.
VI
Любовь есть радость, сопровождаемая идеей внешней причины.
Объяснение
Это определение довольно ясно выражает сущность любви. Напротив, определение тех авторов, которые определяют любовь как желание любящего соединиться с любимой вещью, выражает не сущность любви, но ее свойство, и так как эти авторы не поняли сущности любви, то и не могли составить себе ясного понятия и о ее свойстве, а вследствие этого все находят их определение слишком темным. Но нужно заметить, что когда я говорю, что в любящем есть свойство соединяться волей с любимой вещью, то под волей я не разумею ни согласия, ни рассуждения, ни свободного решения души (ибо что это фиктивно, я показал в пол. 48 части 2), ни пожелания соединяться с любимой вещью, когда она отсутствует, или продолжать быть вместе с ней, когда она присутствует (ибо любовь может быть представлена без того или другого пожелания); но под волей я разумею успокоение, которое происходит в любящем от присутствия любимой вещи, усиливающего или по крайней мере поддерживающего радость любящего.
VII
Ненависть есть печаль, сопровождаемая идеей внешней причины.
Объяснение
То, что здесь нужно заметить, ясно видно из сказанного в объясн. пред. пол. См., кроме того, схол. пол. 13 этой части.
VIII
Склонность есть радость, сопровождаемая идеей какой-нибудь вещи, которая случайно может быть предметом радости.
IX
Отвращение есть печаль, сопровождаемая идеей какой-нибудь вещи, которая случайно может быть причиной печали. Об этом см. схол. пол. 15 этой части.
X
Преданность есть любовь к тому, кому мы удивляемся.
Объяснение
Мы показали в положении 52 этой части , что удивление рождается из новизны вещи. Итак, если случится, что мы часто будем воображать то, чему удивляемся, то мы перестанем удивляться ему; и потому мы видим также, что аффект преданности легко вырождается в обыкновенную любовь.
XI
Издевательство есть радость, происходящая от того, что то, что мы презираем в ненавистной нам вещи, мы воображаем действительно в ней находящимся.
Объяснение
Поскольку мы презираем ненавистную вещь, постольку отрицаем в ней существование (см. схол. пол. 52 этой части) и постольку (по пол. 20 этой части) радуемся. Но так как мы предполагаем, что человек то, над чем он издевается, все-таки ненавидит, то из этого следует, что эта радость не может быть прочной. См. схолию положения 47 этой части.
XII
Надежда есть непостоянная радость, происходящая из идеи вещи будущей или прошедшей, относительно исхода которой мы до некоторой степени сомневаемся.
XIII
Страх есть непостоянная печаль, происходящая из идеи будущей или прошедшей вещи, относительно которой мы до некоторой степени сомневаемся. См. об этом схолию 2 пол. 18 этой части.
Объяснение
Из этих определений следует, что нет надежды без страха и страха без надежды. Ибо кто питает надежду и сомневается в исходе вещи, тот предполагается воображающим нечто такое, что исключает существование будущей вещи; а потому он печалится (по пол. 19 этой части) и, следовательно, пока он питает надежду, боится, что вещь не случится. Кто же, напротив, находится в страхе, т. е. сомневается в исходе ненавистной ему вещи, тот также воображает нечто, что исключает существование этой вещи; поэтому (по пол. 20 этой части) он радуется и, следовательно, постольку имеет надежду, что она не случится.
XIV
Безопасность есть радость, происходящая из идеи будущей или прошедшей вещи, относительно которой устранена причина сомнения.
XV
Отчаяние есть печаль, происходящая из идеи будущей или прошедшей вещи, относительно которой устранена причина сомнения.