Однако ж, между странностями, которым подвержена человеческая натура, ни один психолог еще не указал на свойство ее особенно любить тех людей, которые нас открыто поносят и унижают. Восторжествовавший кандидат из Желтых в депутаты от местечка Ольд-Топпин не чувствует постоянной обдуманной злобы к издателю из Синих, который утешает своих подписчиков риторическим возгласом против людей желтой партии, предающих свою страну – этих демонов частной жизни, но он был бы не прочь, если б закон и случай помогли ему ознакомить издателя из Синих с более темным оттенком его любимого цвета. Сильные мира сего позволяют себе иногда, в виде развлечение, маленькое мщение, когда им представляется удобный к тому случай, не в ущерб их делам; и эти маленькие, столь бесстрастно-произведенные гонение имеют огромное влияние в жизни их жертв, переходя все степени шуточной казни, выбивая людей, против которых они устремлены из занимаемых ими мест, и черня характеры несправедливыми сплетнями. Во сколько же раз приятнее нам видеть людей, имеющих против нас незначительные вины, униженными и пораженными какою-нибудь неудачей, без нашего к тому содействия! Провидение или стечение обстоятельств взяли на себя отмщение за нас; но главное то, что враги наши страдают вследствие каких бы то ни было благоприятных для нас обстоятельств. Уоким не был лишен известной доли такого злопамятства относительно нелюбезного мельника; и теперь, когда мистрис Теливер открыла ему глаза, он с наслаждением думал о том, что имеет возможность нанести ее мужу чувствительный удар, и к этому чувству присоединялось еще сознание оказанного благодеяние. Видеть врага униженным, Конечно, доставляет удовольствие; но как сравнить с этим высокое наслаждение – знать, что он унижен вашим милостивым к нему вниманием? Это было б мщение, которое в то же время попало бы в графу добродетелей; а Уоким зорко следил за тем, чтоб графа эта была прилично наполнена. Он уже раз имел случай поместить старого врага своего в одну из сент-оггских богаделен, на перестройку которой он сделал большое пожертвование; и вот ныне представляется ему случай оказать благодеяние другому врагу, сделав его своим слугою. Подобные вещи доставляют минуты истинного наслаждение, о котором не имеют понятия те близорукие люди, которые считают мщением прямое и грубое оскорбление. Теливер, с своим грубым языком, укрощенным благодарностью за оказанное благодеяние, был бы гораздо надежнейшим слугою, нежели какой-нибудь посторонний человек, смиренно ищущий места; к тому ж, он был известен за человека высокой честности; а Уоким был слишком умен, чтоб не верить честности вообще. Он имел привычку наблюдать и изучать людей, а не судить их только на основании избитых правил; и никто не знал лучше его, что не все подобны ему; тем не менее, он решился предварительно изучить во всех подробностях дело о мельнице и земле, тем более, что он вообще был охотник до сельского хозяйства. Независимо от желания отомстить Теливеру, было много важных причин желать приобретение дорнкотской мельницы: во-первых, это было превосходное имение; во-вторых, Гест и Ком., намеревались купить его. Мистер Гест и мистер Уоким были в дружеских светских отношениях; но стряпчий любил, чтоб какой нибудь владелец судна, или мельницы, слишком возвышающий голос в обществе или за обеденным столом, однако ж преклонялся пред ним. Уоким был не только деловой человек, но был известен в высшем сент-оггском кружку и как приятный собеседник. Он увлекательно рассуждал о своем портвейне, слегка, как любитель, занимался сельским хозяйством и был, бесспорно, отличный семьянин. Когда он ходил в церковь, то садился под самый красивый из бывших в ней памятников, воздвигнутый над могилой жены. Многие, в его обстоятельствах, вступили бы во второй брак; но говорили, что он нежнее к своему уроду-сыну, нежели другие отцы бывают к самым красивым детям; у него были еще другие сыновья, но он их содержал ниже своих средств. В этом заключалась одна из главнейших причин к покупке дорнкотской мельницы. Пока мистрис Теливер, говорила, в голове Уокима мелькнула, между прочим, мысль, что это имение чрез несколько лет доставит весьма независимое положение его любимцу, которого он хотел вывести в люди.
Теперь мы знаем, какими доводами мистрис Теливер надеялась убедить мистера Уокима и почему она не достигла своей цели. К этому факту можно применить изречение одного философа, который сказал, что часто удят рыбу безуспешно потому, что приманка неискусно расположена, а это, в свою очередь, происходит от незнания характера рыб.
ГЛАВА VIII
Солнце освещает остатки крушение
Был ясный, морозный январский день, когда мистер Теливер в первый раз сошел вниз; яркие солнечные лучи, освещавшие обнаженные сучья каштанов и соседние крыши побудили его объявить твердую решимость вырваться наконец из своего заключение. Он полагал, что везде должно быть веселее, чем в его спальне. Бедный, он не знал, что, при всеобщей пустоте, царствовавшей в нижнем этаже, этот самый солнечный свет производил неприятное впечатление; казалось, он находил какое-то злобное удовольствие в обнаружении этой пустоты и отсутствия знакомых предметов. Укоренившееся в нем впечатление, будто он только вчера получил письмо от мистера Гора, было так сильно и так часто проявлялось в его словах, что все попытки убедить его, что уже с тех пор протекло несколько недель, оказывались тщетными; он снова впадал в забытье; даже мистер Тернбуль начинал отчаиваться в возможности приготовить его к встрече постигшего его несчастья. Полное сознание настоящего могло быть сообщено ему только чрез новые впечатление; слова были бессильны перед старыми. Жена и дети с трепетом услыхали о его намерении сойти вниз. Мистрис Теливер объявила, что Том не должен идти сегодня в Сент-Оггс: ему нужно обождать, покуда отец сойдет вниз; и Том согласился, хотя сердце его сжималось при мысли об этой раздиравшей сцене.
Все трое упали духом более чем когда-нибудь. Гест и ком. не купили мельницы; она вместе с землею осталась за Уокимом, который уже приезжал и объявил мистеру Дину и мистеру Глегу, в присутствии мистрис Теливер, свою готовность принять мистера Теливера, в случае его выздоровление, к себе в управители. Это предложение повлекло к бесконечным семейным прением. Дяди и тетки были все того мнение, что подобное предложение не должно быть отвергнуто из-за каких-нибудь личных чувств мистера Теливера, чувств, которых они не разделяли и потому почитали безрассудными и ребяческими. И действительно, негодование и ненависть, которые мистер Теливер питал в Уокиму, должны бы, по справедливости, быть обращены на него самого. Не его ли собственная неуживчивость, так резко обнаружившаяся в процессе, была причиною его несчастья? Этим мистер Теливер доставил бы средства к существованию своей жене и дочери, не нуждался бы во вспомоществовании ее родственников, и наконец лишил бы этих почтенных родственников унижение встретить его когда-нибудь с сумою. Мистрис Глег настаивала на том, что мистеру Теливеру должно дать, почувствовать, что теперь пришла его очередь смириться, потому что случилось это, что она давно предвидела и ожидала от его дерзости и презрительного обращение с ними, "его лучшими друзьями". Мистер Глег и мистер Дин были не так строги на этот счет, но оба полагали, что он уже довольно наделал себе вреда своею горячностью и причудами, и что теперь пора их отложить в сторону, когда дело идет о приобретении средств к существованию. Один только Уоким был спокоен на этот счет. Он не питал никакой злобы к Теливеру. Том противился принятию этого предложение: он не желал видеть отца своего в службе у Уокима; ему казалось, что это было бы малодушием; но бедная мать его совершенно отчаивалась в возможности вразумить мистера Теливера, или, как она выражалась, уломать его насчет Уокима – нет, им всем придется жить в хлеву нарочно для того, чтоб презирать Уокима, который сделал это предложение, как нельзя более любезнее. Действительно, несчастья совершенно потрясли ее рассудок; она постоянно жаловалась на судьбу и восклицала: "и что же я сделала, чтоб заслужить это?" так что Магги начинала подозревать, что ее бедная мать рехнулась.
– Том, – сказала она, когда они оба вышли из отцовской комнаты: – мы должны постараться объяснить отцу, что случилось, прежде чем он сойдет вниз; но надобно постараться удалить матушку: она еще скажет что-нибудь неостроумное. Попроси Кассию позвать ее вниз и занять чем-нибудь в кухне.
Кассия была ловка на это дело. Объявив твердое намерение оставаться до выздоровление господина с жалованьем или без жалованья, говорила она, она находила некоторое вознаграждение в том, что управляла и ворочала своей барыней, браня ее за запачканное платье, или за то, что она целый день ходит в одном и том же чепчике, или же за измятый вид; словом, это беспокойное время было для Кассии чем-то в роде продолжительных сатурналий; она пользовалась неограниченною свободой бранить своих господ. На этот раз, нужно было внести сушившееся белье, и ей любопытно было знать, может ли одна пара рук справиться со всею работой в доме и на дворе; по ее мнению мистрис Теливер не мешало бы надеть шляпку и воспользоваться случаем подышать свежим воздухом, а заодно исполнить эту маленькую услугу. Мистрис Теливер с покорностью поспешила вниз. Повиноваться приказанием прислуги было последним остатком ее власти; скоро и совсем не будет прислуги, чтоб бранить ее.
Мистер Теливер только что встал с постели и отдыхал в покойном кресле, а Магги и Том сидели около него, когда Лука вошел в комнату и предложил помочь своему барину сойти вниз.
– Постой, постой, Лука, присядь-ка на минуту! – сказал мистер Теливер, указывая палкой на стул и вперяя в него свои взоры с выражением, которое мы так часто встречаем у выздоравливающих и которое напоминает взгляды ребенка доверчиво-смотрящего на свою няньку.
И действительно, Лука не одну ночь провел у изголовья своего барина.
– А что, как вода теперь действует? – спросил мистер Теливер: – Дикс ее не запружает больше – а?
– Никак нет-с, сударь, все благополучно.
– Я так и думал: он нескоро посмеет это сделать после того, что Райлэ его усмирил. Я-то и говорил Райлэ… я ему говорил…
Мистер Теливер наклонился вперед, опустил руки на ручки кресла и устремил глаза к полу, как бы ища что-нибудь; казалось, он хотел уловить какое-то воспоминание, ускользавшее из его памяти; он походил на человека, который борется с одуряющим действием какого-нибудь зелья. Магги бросила на Тома взгляд немого отчаяние. Рассудок их отца блуждал далеко от настоящего, которое должно было болезненно отозваться в его возвращавшемся сознании. Том готов был убежать из комнаты: он не мог хладнокровно выносить этого мучение; в этой раздражительности резко обнаруживалось различие между юношей и девушкой, мужчиной и женщиной.
– Батюшка! – сказала Магги, положив свою руку на руку отца: – разве вы не помните, что мистер Райлэ уже умер?
– Умер? резко – спросил мистер Теливер, глядя с удивлением ей в глаза.
– Да, он умер, уже с год назад, от удара. Я помню, вы говорили, что вы должны выплатить за него какие-то деньги. Он оставил дочерей в очень плохом состоянии; одна из них получила место учительницы в пансионе мисс Фирнис, у которой я воспитывалась – помните?…
– А? неуверенно произнес ее отец, продолжая смотреть прямо ей в глаза; но когда Том заговорил, он стал глядеть на него тем же вопросительным взглядом; казалось, его удивляло присутствие молодых людей; он не узнавал их; это не были знакомые лица девочки и юноши какими он помнил их в прошлом.
– Да это уже очень давно было, что вы спорили с Диксом, батюшка, – сказал Том: – я помню, вы говорили об этом года три назад, прежде еще чем я отправился в школу мистера Стеллинга, а, ведь, не забудьте, я пробыл там ровно три года.
Мистер Теливер закинул голову назад и прислонился к спинке кресла; ребяческое выражение исчезло с его лица, он весь углубился в думу.
– Да, да! – сказал он чрез несколько минут: – много переплатил я денег… Я хотел, чтоб мой сын получил хорошее образование; я сам не получил никакого и часто жалел об этом. Ему ненужно будет другого состояние: вот что я говорю… Если Уоким опять одолеет меня.
Мысль о Уокиме произвела новое потрясение. После минутной остановки он принялся шарить в боковом кармане своего сюртука, потом, обратившись к Тому, – спросил своим прежним, резким тоном: – куда они девали письмо от Гора?
Оно было под рукой, в столе, потому что он уже не раз спрашивал его.
– А знаете вы, батюшка, что в нем заключается? – спросил Том, подавая отцу письмо.
– Разумеется, знаю, сердито возразил мистер Теливер. – Что ж из этого? Если Ферлей не может взяться за имение, кто-нибудь другой может; довольно народу на свете и без Ферлее. Однако досадно, что я болен! Лука, скажи-ка, чтоб запрягали; я теперь в состоянии поехать в Сент-Оггс: Гор меня там дожидается.
– Батюшка, милый батюшка! умоляющим голосом – воскликнула Магги. – Уже с тех пор прошло много времени; вы долго были больны – более двух месяцев – уже все успело измениться.
Мистер Теливер окинул всех троих удивленным взором; мысль, что многое могло случиться, о чем он еще ничего не знал, часто мелькала в его голове, но теперь она снова поразила его своею новизной.
– Да, батюшка, – сказал Том в ответ на его вопрошавшие взгляды: – вам нечего беспокоиться о делах, прежде чем вы совершенно оправитесь. В настоящее время все уже устроено, все и о мельнице, и о земле, и о долгах.
– Так что ж устроено? сердито – спросил отец.
– Не принимайте это так горячо к сердцу, вмешался Лука. – Вы бы всем заплатили, если б могли – я это всегда говорил мистеру Тому – вы бы наверное всем заплатили, если б могли.
Добрый Лука, принимавший большое участие в несчастии своего хозяина, почитал нужным сказать что-нибудь, чтоб выразить свое сочувствие к семейству, и эти слова, которые он так часто повторял Тому, желая показать свою готовность отказаться от получение пятидесяти фунтов, которые ему были должны, почти невольно сорвались у него с языка. Они были именно такого рода, чтоб произвести самое болезненное впечатление на расстроенный рассудок его барина.
– Всем выплатили бы? с жаром воскликнул он; лицо его горело, глаза сверкали. – Всем выплатили бы?… да разве я банкрот.
– Батюшка? милый батюшка! – сказала Магги, которая полагала, что это слово действительно выражало его положение. – Перенесите это с терпением, ведь мы вас любим… ваши дети всегда вас будут любить. Том всем им выплатит; он говорит, что выплатит, как только подрастет.
Она видела, что отец ее дрожал всем телом; голос его также прерывался, когда он чрез несколько минут сказал:
– Да, моя девочка; но мне-то не пережить второй раз.
– Но вы можете дожить, чтоб увидеть, как я всем уплачу, с трудом произнес Том.
Мистер Теливер покачал головой.
– Что раз сломано, уже никогда не будет цело; к тому же, это будет твое дело, не мое. Потом, взглянув на него, он добавил: – тебе только шестнадцать лет – это трудная борьба; но ты не должен кидать камнями в отца. Мошенники! они были мне не по силам… Я дал тебе хорошее образование, оно послужит тебе опорой.
Приступ удушья почти заглушил последние слова; яркая краска, заставлявшая детей опасаться за новый припадок паралича, исчезла с его лица: оно было бледно и судорожно трепетало. Том молчал; он боролся сам с собою; ему снова хотелось бежать. Мистер Теливер молчал несколько времени, но ум его, казалось, уже не блуждал, как прежде.
– Так они все описали и продали? уже гораздо спокойнее – спросил он, как бы только любопытствуя узнать, что случилось.
– Все продано, батюшка! – сказал Том. – Но мы еще не все знаем насчет земли и мельницы, добавил он, желая устранить вопрос о приобретении их Уокимом.
– Вы не должны быть удивлены, найдя, что внизу очень пусто – заметила Магги. – Но ваше покойное кресло и вашу конторку вы найдете там, они не проданы.
– Пойдемте; помоги-ка мне, Лука, я хочу все видеть, – сказал мистер Теливер, опираясь на палку и протягивая другую руку к Луке.
– Э, сэр! – сказал Лука, подавая руку своему барину: – оно так и лучше: увидите, а там и свыкнетесь. Вот, примерно сказать, моя матушка с ее одышкой, ведь сначала-то как она боролась, как мучилась, а теперь совсем свыклась, "я, говорит, подружилась с нею".
Магги побежала вперед, чтоб посмотреть, в порядке ли гостиная. Все там носило какой-то отпечаток тоски и скуки; даже огонь в камине, бледнее в ярких лучах солнца, казалось, соответствовал общему характеру комнаты. Она подвинула отцовское кресло, оттолкнула в сторону стол, чтоб очистить ему дорогу и с бьющимся сердцем ожидала прихода отца: как он войдет? как он оглянется? Том шел впереди с скамейкой для ног; он также остановился около Магги. Из двоих Том страдал более. Магги, при всей ее чувствительности, казалось, что несчастья открывали еще более обширное поле для ее любви и давали более простора ее страстной натуре. Никакой истинный мальчик не почувствует этого; он скорее вступит в борьбу с немейским львом, или исполнит целый ряд геройских подвигов, чем терпеть постоянные воззвание к состраданию и не быть в состоянии помочь несчастию.
Мистер Теливер остановился на пороге, оперся на Луку и окинул взглядом все пустые места, которые для него, казалось, были заняты призраками исчезнувших предметов, обыденных спутников его жизни. Его умственные способности, получив твердую точку опоры в свидетельстве чувств, видимо окрепли.
– А! – сказал он, медленно подвигаясь к своему креслу: – все продали… все продали…
Потом, усевшись в кресле и положив палку около себя, он снова окинул взором всю комнату. Лука между тем вышел.
– А оставили они большую Библию? – сказал мистер Теливер: – в ней все есть: и когда я родился, и когда женился. Принеси-ка ее, Том.
Ему подали Библию. Открыв ее на первой странице, он стал медленно читать. Мистрис Теливер, взойдя в комнату, остановилась в изумлении, при виде мужа внизу и за Библиею.
"А!.. проговорил он, устремив взор на одну строчку и указывая пальцем на нее: – моя мать была Маргарита Бизон; она умерла сорока-семи лет. В ее семействе никто долго не жил. Мы дети нашей матери – я и Грити; мы скоро пойдем на покой". Он остановился на заметке о рождении и свадьбе сестры, как будто эти обстоятельства вызывали в нем новые мысли; но вдруг, как бы очнувшись, он посмотрел на Тома и – спросил его с явным беспокойством: – С Мосса не стребовали денег, которые я им дал?
– Нет, батюшка, – отвечал Том: – вексель был сожжен.
Мистер Теливер опять нагнулся к книге и скоро продолжал:
"А Елизавета Додсон – уже 18 лет прошло с тех пор, что я на ней женился…
– Да, в будущее Благовещение минет 18 лет, – сказала мистрис Теливер, подойдя к нему и взглянув в книгу. Муж пристально на нее взглянул.
– Бедная Бесси! – сказал он: – ты была красавица тогда – все это говорили, и я сам удивлялся, как ты так долго сохраняла свою красоту. Ты уже очень постарела… не сердись на меня… я думал сделать к лучшему… мы обещали друг другу делить и счастье и несчастье…
– Да; но я никогда не ожидала, что будет так худо, – сказала мистрис Теливер с тем странным выражением отчаяние и ужаса, которое с некоторого времени не покидало ее: – и отец-то выдал меня… и так это вдруг случилось.
– Ах матушка! – сказала Магги: – не говорите про это.
– Да, я знаю, вы не дадите говорить вашей бедной матери – так было всегда… Ваш отец никогда не слушал, что я говорила… никакие просьбы, ни мольбы не действовали… и теперь ничего не подействует, хотя бы я и на коленях ползала…