Но вдруг как гром среди ясного неба, как залп дивизиона "катюш" на это пленьканье, клыканье, на свисты и трели навалилось неправдоподобно яростное кваканье лягушек. Они квакали так зло, будто не могли простить себе, что слишком долго слушали конкурента. Где-то у траншеи качнулся куст, и тут же с высоты резанула пулеметная очередь. Виктор быстро перевернулся на живот, передернул затвор автомата и подтолкнул притихшего Рекса: "Вперед!"
Луна ушла в облако, идиллия закончилась, и снова в свои права вступила война. Громов был так уверен в Рексе, что пустил его впереди саперов: слалом по минному полю был ему не впервой, а ждать, когда саперы расчистят проход, некогда. Другое дело - обратный путь, не исключено, что придется отходить с боем да еще волочить "языка", поэтому саперы замыкали группу разведчиков и деловито снимали мины, готовя безопасный коридор.
Вот и заросшая травой пойма. "Только бы не переполошить лягушек, - подумал Виктор. - Пока они орут, немцы будут спокойны". Но лягушки надрывались с упоением, им не было дела ни до людей, ни до собаки. Стоп! Дальше открытое место. Громов послал вперед глаза и уши разведгруппы - самых чутких и зорких. Сам остался между ними и группой прикрытия. Потом подумал и отправил вперед Рекса. Его силуэт хорошо просматривался на фоне перепаханной высоты. И вдруг Рекс замер. Замерли и дозорные. Виктор осторожно подполз к ним.
- Что случилось? - спросил он шепотом.
Но можно было и не спрашивать: морда Рекса вытянулась вперед, уши встали торчком, и поленом вытянулся хвост. "Все ясно, - подумал Виктор. - Чует человека".
- Слышу шорох, - шепнул один из разведчиков.
- А я вижу силуэты.
- Точно, люди, - подтвердил Громов. - Может быть, наши, разведчики из соседней дивизии?
- Едва ли. Уж больно уверенно идут - почти в полный рост.
- Пятнадцать человек, - сосчитал самый зоркий.
- Тихо. Замри! - приказал Громов.
Силуэты все ближе. Если это немцы, пора стрелять. Но Виктор никак не мог отделаться от мысли, что перед ним, возможно, свои. И вдруг за спиной раздался глухой страдальческий кашель. "Черт подери! Седых! Не выдержал!" - чуть не закричал с досады Громов. Силуэты замерли. Оттуда прошелестело: "Штиль!"
- Немцы! - обрадовался Виктор и выстрелил.
Загремели автоматы, загрохотали разрывы гранат.
Через несколько секунд все было кончено. Но вот ведь беда - ни одного живого немца. И до пулеметчика теперь не добраться. Бой был так скоротечен, что ни в немецких, ни в наших траншеях не могли понять, что произошло на ничейной земле, - обе стороны выжидательно молчали. А разведчики, забыв об осторожности, бегали у подножия высоты и все время натыкались на трупы. И тут Громов услышал глухое рычание, хриплый лай и панический вопль вперемежку с немецкой руганью.
- Ура, живой немец! - крикнул Седых.
В тот же миг из-под пенечка ударил пулемет. Он бил длинными очередями, вспарывая землю у самого подножия высоты, а потом пулеметчик задрал ствол - и отрезал разведчикам пути отхода.
- Седых, ко мне! - позвал Громов. - Зайди слева и бей трассирующими. Бей хоть в небо, главное, чтобы он тебя заметил.
- Есть! - кивнул старшина.
Через минуту из-за бугорка потянулся веер трассирующих очередей. Пулеметчик тут же перенес огонь левее. Виктор знал, что из-за вспышек собственного пулемета немец несколько ослеп, и рванулся прямо к амбразуре. Рекс бросился за ним. "Надо бы остановить", - мелькнула мысль. Но сейчас Громов был в том счастливом состоянии, когда действия опережают мысль. Граната была всего одна, поэтому работать надо наверняка. Не добегая до пенечка, Виктор остановился, опустился на колено, глубоко вдохнул и на выдохе бросил гранату. Она влетела точно в амбразуру.
"Порядок, - удовлетворенно подумал Виктор, катясь с откоса. - Ты лейтенанта Ларина уже не достанешь. Кто другой - возможно, но не ты!"
Когда Громов догнал группу, Седых доложил:
- У нас двое раненых. Убитых нет.
- Что немец?
- Цел. Ни царапинки.
- Береги гада. Чтоб таким же целым и доставил.
На допросе Громов не присутствовал, но через полчаса его вызвал полковник Сажин.
- Ну, капитан, натворил ты дел. Каша заварилась серьезная.
- Не понял.
- Шульц, кажется, был прав. Бруно Грубер, которого ты приволок, оказался сапером. И вообще вся их группа состояла из саперов. Знаешь, что они делали на ничейной земле? Проходы для танков. К тому же он из шестой дивизии.
- Вот так штука! Пять дней назад перед нами была восемьдесят шестая.
- То-то и оно! Потрепанную дивизию сняли и заменили свежей. А мы это проморгали. Э-эх, а я думал, в моей дивизии хорошая разведка. Погоди, не ерепенься! Сейчас не до того. У Грубера карманы набиты шоколадом и сигаретами, а во фляжке - шнапс. Говорит, что НЗ выдали вчера вечером.
- Что и требовалось доказать! - воскликнул Виктор и нанес свой коронный удар - прямой правой - по уложенной дерном стенке блиндажа. - Значит, начинаем?
- Не знаю, капитан, не знаю, - взволнованно шагал туда-сюда комдив. - Но, судя по тому, что пленного затребовал штаб фронта, назревает что-то серьезное.
- Наступление! - убежденно сказал Громов.
- Вот именно. Только не наше.
- Не наше?!.
Была глубокая ночь. Часы показывали начало третьего, а стало светло как днем - небо озарилось тысячами всполохов. Все гремело, стонало и дрожало - тысячи орудий, минометов и "катюш" открыли огонь по врагу. Началась Курская битва!
Не знал тогда капитан Громов, что начало величайшего сражения Второй мировой войны ускорил он: именно после допроса Бруно Грубера К. К. Рокоссовский доложил Г. К. Жукову о готовности немецких войск в три часа утра перейти в наступление. И тогда маршал Жуков отдал приказ обрушить на врага мощь всей артиллерии фронта.
XI
Отгремела артиллерийская канонада. На окопы и траншеи навалилась прямо-таки довоенная тишина. Все изготовились к атаке, но приказа идти вперед не было.
- Чего тянем? - ворчали бывалые солдаты. - Пока немец не очухался, самое время брать его за грудки.
"И действительно, чего сидим? - недоумевал лейтенант Ларин. - Пока не рассвело - бросок, и первая траншея - наша. Потом вызываем огонь на вторую траншею, ждем, когда ее обработают, - и снова бросок. Элементарно! В училище за тему "Взвод в наступлении" - пять баллов, а под Понырями - орден. Нет, нет, так не бывает: первый бой - и сразу орден; медаль - куда ни шло… А почему я не волнуюсь? Странно как-то. Все говорят, главное - не оплошать в первом бою. Покажешь себя смелым, грамотным командиром - солдаты за тобой пойдут в огонь и воду, растеряешься или, не дай бог, струсишь - хана, лучше уйти в дальний окоп и использовать заветный патрон. А я не согласен! Волгу я тоже переплыл не с первого раза: поначалу барахтался у берега, потом научился справляться с течением, а в конце лета спокойно перемахнул на другую сторону. Понял, все понял! - крутанул он никак не отрастающий ус. - Я не волнуюсь, так как не знаю, что меня ждет. А вот и знаю, - услышал он нарастающий гул. - Сейчас начнется бомбежка".
В этот миг из-за леса брызнули первые лучи солнца. Они так четко высветили надвигающуюся с запада армаду самолетов, что Ларин на долю секунды залюбовался этой картиной. А потом бросился по траншее.
- Убрать с бруствера пулеметы, - приказал лейтенант. - Никому не высовываться. Автоматы завернуть в плащ-палатки, иначе затворы забьет землей. Все, началось! - крикнул он и упал на дно траншеи.
Больше Ларин ничего не видел и не слышал. Он только чувствовал, как вздыбилась и опрокинулась земля. С каким-то непонятным удивлением он чувствовал и другое: взрывные волны доносились не сверху, а откуда-то снизу, из глубины земли. Лейтенанта подбрасывало, швыряло в стороны, засыпало, снова куда-то кидало.
А капитана Громова бомбежка застала у танкистов. Когда началась артподготовка, он вернулся в свой блиндаж. Рекс встретил его сдержанно, да и Виктору было не до нежностей. Скоро наступление, а вперед идти надо налегке. Поэтому Виктор решительно сгреб весь скарб, которым оброс, пока сидели в обороне, засунул его в угол, а в вещмешок уложил только самое необходимое. И вдруг он заметил снарядную гильзу со свежим букетом полевых цветов.
"Маша, - екнуло сердце. - Здесь была Маша. Нашла время. А я…"
- Рекс, что делать? Ты хозяйку видел?
Рекс блаженно щурился и, насколько позволяла его могучая пасть, тонко поскуливал. А потом настойчиво гавкнул и поцарапал дверь.
- Правильно, Рекс. Умница. Надо ее навестить. И немедленно!
Канонада продолжалась, а Громов мчался к медсанбату. Рядом черной тенью стлался Рекс. Вот и хорошо знакомая рощица, палатки с красными крестами, снующие туда-сюда люди в белых халатах. "Да, работенки им сегодня прибавится", - подумал Виктор. И тут он увидел своего старого друга хирурга Васильева.
- Коля! - окликнул его Громов. - Николай, ты что, меня не слышишь?
- А, это ты… Привет, разведка, привет. Что нового? Как собачка? - покосился он на Рекса.
- Твой бывший пациент на здоровье не жалуется, - пытался говорить в традиционной шутливой манере Виктор. - А вот я в медицине нуждаюсь, причем остро!
- Что такое? - встревожился доктор.
- Твоя помощь не нужна: резать и штопать пока нечего. Так что обойдусь средним медперсоналом. Лучше всего с моими проблемами справится младший сержант Орешникова. Прошу дать ей увольнительную на несколько минут.
- Да тут я, тут, - послышалось за спиной.
Маша сидела на корточках и гладила разомлевшего Рекса. Васильев посмотрел на собаку, на беззаботно улыбающегося Виктора и махнул рукой.
- Ну и семейка! Вы когда-нибудь повзрослеете? Вот-вот наступать, а они… Ей-богу, будто дети малые.
Рекс почувствовал осуждающие интонации в голосе доктора - и сам собой у него обнажился клык.
- И собачка у вас улыбчивая. Свинья неблагодарная: я его с того света вытащил, а он - с угрозами.
- Да ладно тебе, не ворчи, - обнял его за плечи Виктор. - Потому и забежал, что скоро наступление. Драка предстоит серьезная. А на такое дело надо идти в хорошем настроении и на всякий случай в чистом белье. К тому же не вредно испросить прощения у всех, кого ненароком обидел. Сейчас, конечно, не до этого, но наши предки поступали именно так.
- Начитанный какой, прямо ужас! - театрально всплеснул руками доктор. - И когда ты все успеваешь? Неужели все это сказано в уставе: других книг я в твоих руках не видел.
- Доиграешься, Коля! Смотри, пожалуюсь Рексу.
Потом он отвел доктора в сторону и, виновато поглядывая на Машу, сказал:
- Спасибо, что вовремя предупредил. Рекс Машу догнал, и от бабки-повитухи мы ее спасли. Маша действительно беременна. Это же так здорово! У меня будет сын. Коля, дружище, надо любой ценой Машу сберечь. Не пускай ее вперед… Держи возле медсанбата, здесь все-таки потише. Погоди, не перебивай! Ты один знаешь все. Если что со мной, вот адрес матери: пусть Маша едет к ней и рожает в Москве. Помоги ей, Коля, помоги! В графе "отец" не должно быть прочерка. Я не знаю, кому какую писать бумагу, тем более у Маши еще нет развода, но надо, чтобы по совести, чтобы пацан не страдал. Ты все скажи. Кому надо… Это я так, на всякий случай, - перевел дух Виктор. - Умирать не собираюсь, но на войне это случается.
- Какая же ты все-таки с… - прочищая неожиданно запершившее горло, начал Васильев.
- Скажи: собака! - воскликнул Виктор. - Для тебя это слово ругательное, а для меня - лучшее изъявление дружеских чувств.
- Да ну тебя к черту, - махнул рукой Васильев. - Ладно, иди. Воюй спокойно А в своих проблемах будешь разбираться сам. На меня можешь рассчитывать только в одном: обещаю быть шафером. Все-таки фронтовые свадьбы не каждый день бывают, так что подарок - разные там пеленки-распашонки - за мной. Вручу, само собой, тайно, чтобы прилюдно не смущать невесту.
А невеста сидела возле Рекса и вычищала из шерсти колючки.
- Рексик, собаченька, - приговаривала она, - все бегаешь, все носишься по кустам да оврагам. Хозяин не дает покоя. Да? Он такой, я его знаю. Но делать нам с тобой нечего: раз уж выбрали его, будем бегать вместе. Ты там за ним присматривай, а то он вечно вперед лезет. Но ничего, остепенится! Станет отцом - и остепенится. Эх, собачка, и как я буду выпутываться, ума не приложу. Но назад хода нет, это решено. Решено, да?
Рекс внимательно посмотрел на Машу и медленно моргнул.
- Ну вот, раз и ты со мной согласен, значит, так тому и быть. Будет у тебя еще один хозяин: маленький, сладенький.
И вдруг Маша заплакала. Слезы так и брызнули. Она чувствовала, что ей неудержимо хочется не просто плакать, а выть, откровенно, по-бабьи выть.
"Нет-нет, нельзя!" - приказала она себе. Но слезы текли ручьем. Чтобы не зарыдать в голос, Маша стиснула шею Рекса, зарылась лицом в шерсть.
Рекс ничего не понимал. Такого с ним еще не было.
Соленая влага стекала по шее, он ее слизывал и чувствовал такую невероятную и такую сладкую слабость, что не выдержал и жалобно, прямо-таки по-щенячьи, заскулил. И тут Маша зарыдала в голос.
- Что это вы? - изумился Виктор. - Что за концерт для солистки с собакой?
Но ни Маша, ни Рекс не обращали на него внимания. Виктор смущенно топтался рядом и не знал, что предпринять. Но вот Маша всхлипнула в последний раз, одним рукавом вытерла слезы, другим - собачью морду, поднялась, расправила складки гимнастерки и сияющими глазами взглянула на Виктора.
- Все в порядке, капитан. Не осуждайте. Бывает. Накопилось всякой всячины. Ну, что у тебя? Как живешь?
- Да так, беготня. Я, Маша, заскочил… Понимаешь, увидел цветы, и так захотелось тебя обнять.
- Обними.
- Неудобно. Люди смотрят.
- А мне удобно, - озорно улыбнулась Маша и крепко поцеловала Виктора.
- Ты смотри… поаккуратней, - наставительно начал Громов. - Бои будут серьезные. Вперед не лезь.
- Ты тоже.
- Ну, я - это я. Я - другое дело.
- Вот именно. У каждого свое дело. Ты, Витенька, не мельтеши и понапрасну не волнуйся. Тут уж как судьба распорядится… А я вчера гадала. У одной девчонки карты нашлись, так я не удержалась. Если карты не врут, предстоит нам с тобой дальняя дорога, потому что есть общий крестовый интерес. И утешимся мы маленьким-маленьким валетиком!
- Так тому и быть! - широко улыбнулся Виктор, уже не стесняясь, поцеловал Машу и побежал в расположение разведроты.
Именно в этот миг из-за леса брызнули первые лучи солнца. Они так рельефно и так четко высветили надвигающуюся с запада армаду самолетов, что Громов на секунду залюбовался этой картиной. В следующую секунду он понял, что надо немедленно искать укрытие. У самой кромки леса стояли закопанные по самую башню танки. Громов бросился к ним и юркнул под ближайший. Рекс пристроился рядом.
- А-а, Громов! - услышал Виктор хрипловатый басок.
- Ба, Маралов! - обрадовался Виктор. - Вот так встреча! Ты как здесь очутился?
- Своим ходом. Триста верст на гусеницах - и я на славной курской земле, - покусывая травинку, заявил танкист.
- И давно здесь?
- Трое суток.
- Отмахать триста верст и зарыться в землю? Вот-вот наступать, а вы по самые уши в черноземе. Что-то я тебя не понимаю.
- Эх ты, пехота, - хлопнул он Виктора по плечу. - Это ведь только кажется, что танк - броневой щит. Поджечь его ничего не стоит. Даже паршивая бутылка с зажигательной смесью останавливает эту массу железа. А для пушки или самолета нет лучшей мишени, чем "железный гроб". Так что я взял за правило: до поры до времени сидеть тихонько и не высовываться.
- А как нога? Я ведь из госпиталя вышел раньше тебя.
- Костяная! Своя! - хохотнул Маралов.
Танкист балагурил, смеялся, а Виктор никак не решался взглянуть ему в лицо. Он побаивался это делать еще в госпитале, а ведь их койки стояли рядом. Танк Маралова подбили в последний день Сталинградской битвы. "Тридцатьчетверка" пылала, как сноп соломы. Экипаж погиб. Весь. Погибшим считали и командира роты Маралова, даже похоронку отправили. Но когда спецкоманда осматривала обуглившиеся танки и собирала то, что осталось от экипажей, комроты застонал. Потом госпитали, операции, пересадки кожи. Все бы ничего, если бы не лицо. Ни бровей, ни ресниц, ни волос на голове. Ушей и носа - тоже почти не было. Сплошной ожог, прикрытый тонкой лилово-красной кожей.
Но Маралов не унывал. Не было в госпитале человека веселее его. Он балагурил, острил, по любому поводу сыпал анекдотами. Никому и в голову не приходило жалеть старшего лейтенанта или сочувственно расспрашивать, как он думает жить дальше. И вот ведь чудеса: самые хорошенькие и самые неприступные медсестры прямо-таки роились вокруг Маралова. Но что больше всего поражало претендентов на роль госпитальных сердцеедов: в глазах девушек не было и намека на сердобольность или жалостливость, нет, и голубоглазые, и черноокие светились неподдельной влюбленностью в танкиста. Вот и пойми женскую душу!..
Маралов шел на поправку. Лицо его не смущало, а вот нога не давала покоя: два перелома и разбитое колено. Это не шутки.
- Хотят списать подчистую, - хрипел он Виктору по ночам. - Черта с два! Не на того напали. Да я одной рожей так испугаю фрица, что тот вмиг околеет. Лишь бы сесть в танк. Ты же спортсмен, помоги, придумай, как разработать сустав: на комиссии сказали, что вся загвоздка в нем.
И Виктор придумал. Тут была и бесконечная ходьба по лестницам, и лазание по шведской стенке, и велосипед… В тот день, когда Громов выписывался, Маралов, хоть и сильно хромая, но уже без костылей проводил его до ворот.
- До встречи, - обнял он Виктора. - Война хоть и большая, но там тесно. Увидимся! И вообще предлагаю въехать в Берлин на моей броне.
- Принято, - улыбнулся Виктор. - Я тебе напишу.
Но так и не написал. И вот теперь командир танкового батальона капитан Маралов принимает товарища по госпиталю под своей "тридцатьчетверкой".
- Помнишь, Громов, я тебе говорил, что на войне тесно и мы увидимся?
- Ага.
- Так давай за встречу. По глоточку, - отстегнул он фляжку. - А то когда еще придется? Сейчас здесь такое будет!
- Давай. Я рад. Честное слово, рад, что ты в строю, что комбат, и вообще…
- Я тоже. Ну, будем живы! - Маралов сделал изрядный глоток, передал фляжку Виктору, а Рексу протянул сухарь.
- Не возьмет, - заметил Виктор. - Ест только из моих рук.
- Сам научил? Молодец, собачина, так и надо. Доверяй только хозяину. Ну, все, братцы, началось! Теперь - лишь бы не прямое попадание.
Обработав передний край, "мессеры" и "юнкерсы" навалились на рощицы и перелески, которые как ни маскируй, сверху просматриваются почти насквозь.
Полчаса непрерывного гула, воя, рева, треска, взрывов, стонов… А потом - как будто ничего и не было. Тишина. Оглушенные люди вылезали из-под танков… Маралов приказал прочистить орудия, привести в порядок триплексы и прицелы, проверить боезапас.
- А ты говорил, зачем закопались?! На, смотри, - протянул он Виктору бинокль. - Так что вперед пойдем не скоро.
С холма лавиной катились фашистские танки. В бинокль хорошо было видно построение атакующего каре: впереди и на флангах - тяжелые "тигры", в середине - "пантеры" и самоходные орудия "фердинанд". Танки шли, не открывая огня, а "фердинанды", выскакивая на бугры, вели беспорядочную стрельбу.