- Очень приятно. Вакансия у нас есть и даже здесь, на центральной станции. Значит, вы работали синоптиком?
Он говорил неторопливо и неторопливо сполз со стула. С чувством брезгливой жалости она увидела большой горб, топорщивший на спине армейскую гимнастерку.
- А я как раз смотрю, почему у нас случилась ошибка. Предсказывали длительный ураган, а за ночь барометр пошел на повышение, на три ступени вскочил - и тенденция совсем не та.
Горбун казался искренно огорченным.
- Вероятно, трудно сейчас рассчитывать без норвежских станций? - спросила Наташа.
- Именно, голубушка, именно. Но надо же! Положим, что нас послушали бы в штабе. Ураган! С ураганом в Баренцевом море шутки плохие, какие там шутки! Допустим, пожалели корабли и не выслали в море. А противник дела наделал… А? Скверно?!
- Но вас же не послушали?
- А вы почем знаете? Ну, конечно, ваш муж ведь командир миноносца. Имею честь быть с ним знакомым. Значит, вы еще и не повидались? - Он спохватился. - Я даже не представился вам, Наталья Александровна. Николай Васильевич Чика, несовершенный, как видите, тезка пугачевского атамана Чики, а может быть, и потомок его, потому что с Дону. Пойдемте знакомиться с нашим хозяйством.
Показывая барографы, анероиды, психрометры, пилотные теодолиты и другие приборы, которыми станция была обильно снабжена, Чика вводил Наталью Александровну в круг работы.
- Благодетель наш - нордкапская ветвь Гольфстрима, как, конечно, вам известно. Однако же не избавляет нас от циклонов, какие образуются в районе Исландии. А из-за этих циклонов у нас держится большую часть года неустойчивая погода с ветрами выше шести баллов и волной того же порядка. Исландский минимум нас душит, а родной сибирский антициклон выручает, да еще вот в эту пору - полярный максимум. Меньше становится штормов, а то ведь как задует зюйд-вест или норд-вест, так и жди урагана. Ну, впрочем, вы обо всем этом почитаете в наших бюллетенях. В вашем распоряжении библиотека, - и он щегольнул перечислением работ авторитетных метеорологов. Потом подчеркнул, что нельзя надеяться на инструментальные наблюдения.
- Атмосферные давления и барическая тенденция своим порядком, голубушка, а визуальные приметы своим. Одни оптические явления в облаках больше скажут, чем все инструменты.
Наташа слушала внимательно. Ей доставляли наслаждение рабочие термины, которых она не слышала бог весть сколько времени.
Она задержалась на станции до полудня, получила продовольственную карточку и дома энергично взялась за уборку. Когда растапливала плиту, в кухню вошла соседка и весело сказала:
- Не могла одолеть своей застенчивости и прийти к вам. Вчера решила - вы устали с дороги, а сегодня спите. Я о вас знаю. Николай Ильич друг мужа. Слышали о подводнике Петрушенко? Зовут меня Клавдией Андреевной. Вы, пожалуйста, не стесняйтесь; вам, конечно, нужны всякие мелочи. Мужчины в этом ничего не понимают, а ваш серьезный супруг - меньше всех.
Наташа смутилась и даже не выпустила из рук щепок, чтобы поздороваться с соседкой. Какая статная русская красавица перед ней! Шелковый узорный халат мягко спадал с округлых плеч, и полы его не закрывали стройных ног с маленькими ступнями. Волосы оттенка спелой ржи, уложенные в высокую прическу, открывали покатый лоб с длинными, смелого изгиба бровями.
- Я думала, вы - певица, - неожиданно для себя сказала Наташа и вспыхнула.
- Я и была певицей, - все так же весело ответила Клавдия Андреевна и потом насмешливо прищурилась: - Федор Силыч запрещает мне служить, хмурится даже, если пою где в обществе, а в клуб - ни боже мой.
Видно, она считала естественным выполнять желания Федора Силыча, хотя тут же добавила:
- Однако, когда мой командир отсутствует, очень скучно, без конца пою, а радости нет.
Наташа подумала, что деспотично распоряжается неизвестный Федор Силыч, но вспомнила, как сама много раз желала, чтобы Николай приревновал ее к работе, и склонилась у плиты.
- Долганов говорил - вы метеоролог? А я никуда не хожу… - заглянула вдруг в лицо Наташи и пообещала: - Федору Силычу вы понравитесь! - (Будто для Наташи было важно нравиться не Долганову, а Федору Силычу). - По рассказам Николая - хороша, а в жизни еще лучше.
Наташа раскладывала свои вещи, когда соседка принесла подушечки и накидки своей вышивки и сказала, что все это обязательно нужно для уюта, а у нее еще на десяток комнат хватит.
- Занимаюсь от безделья, - пояснила Клавдия Андреевна и потащила Наташу к себе.
Комната Петрушенко удивила приезжую. Рояль был ее властным центром, а на стенах висели рисунки и фотографии пароходов, парусников и подводных лодок, - на фоне причалов, заполненных судами, либо гор и странных экзотических построек.
- Это все суда, на которых плавал Федор Силыч. Вы Лондона и Конрада читали? Он тоже морской волк. Война кончится, пойдем в кругосветное плавание, и этих фотографий будет еще столько же, - говорила Клавдия Андреевна, вытаскивая альбомы. - Что-что, а это я с собой всюду вожу. Федина биография. У меня целая тетрадь очерков, написанных о его геройстве. Ну, боже ты мой, разве это Федя?! Железный шкворень, монолит, а не Федя!
В разговоре она часто всплескивала руками, и широкие рукава ее халата летали над столом, как яркие тропические птицы.
Наташе хотелось услышать хоть что-нибудь о Николае, и она несколько раз неловко пыталась отклонить собеседницу от рассказов о Федоре Силыче.
В конце концов это удалось. Клавдия Андреевна рассмеялась и нежно поцеловала Наташу.
- Какая же я дура! Все о себе и о Феде, а вам-то до нас какое дело?! Ваш затоскует, так о вас часами рассказывает.
Соседка говорила что-то еще, но Наташа перестала слышать. Николай ее помнит и любит! Сейчас это было важнее всего…
Клавдия Андреевна прошла к роялю, пальцы ее легли на клавиши.
Она поставила перед собой ноты и запела "Офицерский вальс". Наташа, прикрыв глаза, видела старинный зал с белыми колоннами и звездную ночь за черными окнами, слышала тишину военного бивуака перед новым походом. А молодой офицер, вспоминающий родной дом, был ее Николаем, и это ее он так преданно и хорошо помнил. И, вспомнив, как два года назад очнулась на больничной койке, она заплакала, потому что слезы облегчали ей сердце.
Клавдия Андреевна бросилась к ней.
- Что вы, деточка дорогая! Почему?
Наташа, захлебываясь, твердила:
- Я просто счастливая, очень счастливая.
- Так сидите паинькой, а я буду вам петь. Клавдия Андреевна увлеклась и от романсов перешла к оперным ариям. Она пела слова Ярославны, тоскующей по Игорю, когда Сенцов по телефону сообщил о возвращении Долганова и Петрушенко с победами.
- Боже мой, какой я завтра закачу ужин, каких пирогов напеку! Сережа, вы наш гость! - крикнула Клавдия Андреевна в трубку, всплеснула руками и побежала в подплав, а счастливая Наташа осталась считать часы до прихода за ней Сенцова.
2
На заливе катер бросало из стороны в сторону. Наташа выбралась из кубрика наверх и благодарно оперлась на руку Сенцова. Катер уже проскочил за каменистым островком в обширную бухту, и Сергей Юрьевич показал Наташе "Упорный". Было удивительно, что среди совершенно одинаковых кораблей он мог свободно узнать корабль Николая. Но сейчас же ей представилось, что "Упорный" в самом деле отличается от других миноносцев - и окраска как-то по-особому щеголевата, и орудия у него смотрят грознее, и вымпел полощется на ветру красивее, и весь он стройный и строгий.
Николай Ильич не получал вызова к Ручьеву, а отчет был давно готов. Стоявший рядом на рейде командир "Умного" прибыл с поздравлениями, будто так и положено было не уходить Долганову на берег.
Во всякое другое время Николай Ильич порадовался бы Неделяеву, но сегодня ему было не до гостей. А Семен Семенович не желал этого замечать. Забавно щуря уже хмельные глазки, он сбросил шинель, вытянул руки по швам и фальшиво, но старательно запел:
Едет чижик в лодочке,
В адмиральском чине.
Не выпить ли водочки
По такой причине?
Ритуал этот был традиционный, и традиционный, не очень приличный, существовал отказ, который уже просился на язык Долганова. Но физиономия приятеля была умилительно уверенной в получении "праздничной" рюмки. Дернув плечами, Николай Ильич открыл шкафчик и достал графин с синеватым спиртом, вонявшим бензином, сивухой и еще бог весть чем.
- Только без меня.
- А что, старшина, не засчитывают подлодку?
Неделяев так любовно звал Долганова с курсантских лет, хотя старшиной Николай Ильич был жестким и разболтанного Семена не щадил.
- С "Упорного" не узнаешь… Может, и не засчитали.
- Так мы крик поднимем, Коля. У меня подробная запись в вахтенном журнале.
- Слушай, меня не это волнует. Вот по личным делам надо на берег, а начальство задерживает.
- И вали! Твое здоровье, - Неделяев опрокинул в рот рюмку, морщась, запил водой и заел ломтиком сыра. - Выпей, Коля, как рукой хандру снимет. У меня вот в самом деле неприятности. Начхоза, жулика, выгнали, а за недостающий хлеб и сахар с меня спрашивают. И, понимаешь, нехватка увеличивается. Мечтаю хоть в какой ураган попасть суток на трое, чтобы никто не ел, - сказал он с комической серьезностью.
Долганов неодобрительно пожал плечами.
- Следить надо, Сеня. Дежурного офицера заставь наблюдать за приемкой продуктов.
- Придется навести порядок.
- Но это еще не все твои неприятности?
- О, ты уже знаешь? Да, выкатился корабль из строя. В кильватере не удержал вахтенный офицер. Мерзопакостник. А я покинул мостик всего-то на четверть часа!
- Я, Сеня, оставляю управление кораблем надолго. И без беды. А почему? Проверены офицеры. К самостоятельной вахте пока только троих допустил. Учить надо.
- Надо, - вздохнул Неделяев и махнул рукой. - И то надо, и это надо…
- Ох, счастье твое, Сеня, что не я комдив. Обленился, милый. Приструнить пора.
- Слабо меня приструнить. Комдив один, а нас - число, - он на пальцах показал сколько.
- Слабо или не слабо, но служил бы ты у меня иначе, Сеня. Вот хоть и сегодня. Лодка от меня ушла в твой сектор, а ты что?
Неделяев тут предпочел притвориться опьяневшим.
- Виноват, простите, Николай Ильич, - запутался, на какой параллели и меридиане находимся? Прошу определить место.
- Брось юродствовать, дело говорю.
С лица Неделяева сбежала гримаса.
- Ах, Николай, уж так не везет, так не везет, - пожаловался он и провел рукой по шее, показывая, как по горло напичкан неудачами. - Аппаратура у меня в этот самый момент отказала. Работала, работала и отказала. Связисту - пять суток при каюте. Ты уничтожил, "Уверенный" повредил фрица, а мы щей и не хлебали. Эх!
Он пытался налить себе еще водки, но рука задрожала.
- Хватит, пожалуй, - сказал возможно ласковее Долганов и убрал графин в шкафчик.
- Почему хватит? Вовсе не хватит для душевного равновесия. - И он вновь запел, импровизируя, песенку в новом варианте:
Едет Сеня в лодочке
В командирском званье,
Треба выпить водочки
Нам до расставания.
Николай Ильич уже решил выпроводить Неделяева или уложить его на свою койку - и быть бы между ними ссоре, - но постучал в дверь рассыльный и доложил:
- К вам, товарищ командир, на катере адмирала прибыл капитан-лейтенант Сенцов и с ним женщина.
Что Сенцов, однокашник, пришел повидаться, было естественно, но как такой тихоня решился взять с собой на корабль женщину? Это было невероятно. Еще не веря смутной догадке, Долганов приказал:
- Проводите ко мне!
Ему надо было подняться и выйти навстречу, но вместо этого он уселся, подпер голову руками и тихо попросил:
- Семен Семенович, приведи себя в порядок.
- Велл, велл, - пробормотал Неделяев и привстал, удивленно глядя на робко ступившую через порог молодую женщину. А Николай Ильич, все еще сидя, протянул руки.
Встретиться вот так, в салоне миноносца, ни он, ни Наташа не рассчитывали. Их сковывало присутствие посторонних. Николаю Ильичу показалось, что он крикнул: "Наташенька!", но на самом деле звук застрял в горле. А она будто впервые заметила, что командиры стали носить погоны, и все смотрела мимо его лица на левое плечо, на погон с двумя черными полосками и звездой. У Сенцова и другого незнакомого офицера погоны были с четырьмя звездочками поменьше и одной полоской…
"Значит, Коля уже капитан третьего ранга…" Семен Семенович, перехватив Наташин скошенный взгляд, с пьяной отчетливостью лихого кавалера бросился ей на помощь. Она покорно позволила ему расстегнуть пальто и высвободила свои почти бескровные, тонкие руки. Семен Семенович распоряжался, будто Наташа приехала к нему, а Долганов и Сенцов были его гостями.
- Умываться - на ту половину, а сейчас - с холоду - чайку. Николай, позвони вестового, распорядись!
Николай Ильич, продолжая оставаться немым, шагнул от стола и нажал кнопку.
Оправляясь от смущения, которое он как бы перенял у Долганова, Сенцов тихо сказал приятелю:
- Мы вместе из Москвы приехали, а сегодня командующий приказал отвезти к тебе Наталью Александровну и передать благодарность Военного совета за операцию. Командующий приказал: завтра прибыть в штаб с представлениями на ордена офицерам, старшинам и краснофлотцам. Сделаешь доклад в штабе. Слышишь?
- Тебя в вату завернули, что ли? - мучась присутствием посторонних, сердито сказал Долганов. - Невнятно говоришь. Постой, постой, потом повторишь.
- Ты что, не рад, Николай?
- Я?!
Наташа продолжала стоять на месте, где Неделяев снял с нее пальто. Семен Семенович о чем-то спрашивал ее, а она, не понимая, отвечала невпопад и испуганными глазами смотрела на мужа. Он сердито отвечал Сенцову, который, должно быть, оправдывался в том, что привез ее сюда. И вдруг Николай резко повернулся к ней. Сейчас он скажет, чтобы она уезжала с корабля. Наташа опустила ресницы и вдруг почувствовала, что взлетает. Ее рот оказался у жесткой щеки Николая. Она инстинктивно нашла его губы, и пальцы сами собой сплелись на шее мужа, и совсем не было стыдно, что на них смотрят.
- Ура! Ура! - закричал Неделяев.
- Серега, уйми его. Дай ему всю водку, что есть в шкафчике, - не отрывая взгляда от глаз Наташи, сказал Долганов.
- Зачем же всю ему? - стараясь глядеть в сторону, возразил Сенцов. - Я тоже не на молоке воспитан.
Наташа застенчиво высвободилась из объятий Николая Ильича, но руки ее, шершавые от тяжелой работы в оккупации, он продолжал держать в своих и подносил к губам. Наташа потянула его за собой к письменному столу, где под стеклом лежали ее фотографии.
- Убери их, - улыбаясь, проговорила она. - Я тебя ревную к той Наташе. Она была красивая.
- Что ты врешь, Наташка? - шепнул Долганов, взволнованный звуком ее голоса. Все в Наташе было и знакомо и прекрасно ново, и ему казалось, что он должен снова трудно завоевывать ее любовь.
- Ты разве отказываешься быть для меня той Наташей? - снова прошептал Долганов.
Они уже не замечали товарищей, но вошел вестовой, начал расстилать скатерть, расставлять посуду, и Долганову надо было распорядиться.
За столом Неделяев шумел и кричал Сенцову:
- Серега, смотри на первого миноносника! Что? Он спустил флаг, я тебе говорю. Я - бобыль, перекати-поле, мне всюду трава растет. Что? Разве Ушаков женился? Нахимов женился? Что?
Неделяев так надоел Долганову, что тот без церемоний предложил:
- Серега, забирай в свой катер этого очумелого и вези его на "Умный", а утром подгребай за нами.
Потом Николай Ильич дал указания Бекреневу, кого представить к награде и к какой, и, наконец, остался вдвоем с Наташей. Никогда, даже в первый месяц их брака, когда они вечерами медленно брели по Петергофскому парку в маленький дачный домик, не было такого ощущения великого счастья.
Николай Ильич хотел, чтобы Наташа не вспоминала свою жизнь под фашистским игом, но так вышло, что она не могла молчать об этом. Поздно вечером появились в воздухе немецкие самолеты, и их ракеты осветили залив. Сыграли воздушную тревогу. Долганов убежал на мостик, а Наташа, закутавшись, тоже выглянула на полубак и живо вспомнила, как зловеще светились ракеты над Брянском в 1941 году, когда она, спотыкаясь, плелась в больницу. Было уговорено, что учрежденческий шофер отвезет ее. Весь вечер стреляли, телефоны не работали, а к ночи она поняла, что роды начались и надо в больницу. Она пошла к шоферу через улицу. Ласково, как говорила со всеми людьми, она сказала:
- Гриша, поедемте, мне пора.
Было очень удачно, что шофер не спал, а возился у машины. Но он изумленно спросил:
- Куда ехать-то? Уже все удрали. Даже про машину забыли!
- В больницу, Гриша.
Она чувствовала раздирающую боль в животе, которая делала все остальное безразличным, и не сразу поняла, что остается в городе, который заберут немцы.
Тогда шофер вдруг нагло свистнул:
- Это чтобы я помог большевичонку родиться? Гриша кончился, мадам. Есть господин Орлов, и завтра меня будут возить свои шоферы!
Он нагнулся к ней, и искаженное лицо его было так отвратительно, что она выставила вперед руки, как бы защищаясь, а он замахнулся и… Нет, об этом даже и вспоминать было страшно! Когда она очнулась, машина уже скрылась, а над двором светилась желтой люстрой осветительная бомба и медленно рассыпалась потухавшими звездочками.
Из городской больницы добрые люди переправили ее в другую, окраинную больницу, уже не в качестве пациентки, а сиделки. Там она узнала, что вскоре после выписки немцы искали ее и с ними был русский переводчик Орлов.
За что Орлов ее преследовал? Наверно, просто ему надо было подслужиться фашистам.
Вот что вспомнила Наташа, стоя на полубаке. Но здесь, над заливом, ракеты были совсем другие, совсем не страшные. Вот и краснофлотцы посмеиваются. Она доверчиво придвинулась к людям, и ближайший зенитчик деловито сказал:
- Вы бы, товарищ Долганова, шли в каюту. По сырости можно и простуду схватить. Вы не беспокойтесь, береговые батареи бьют метко. Опять же наши "яковлевы" загудели. Отобьют!
- Я не боюсь, - сказала Наташа.
Эти ласковые слова совсем незнакомого человека, у которого, возможно, было и свое затаенное горе, заставили Наташу почувствовать, что она дома, окончательно дома, и среди всех этих людей исчезнет даже память о днях, когда ее преследовал садист, изменник.
- Если бы теперь довелось встретить Орлова, задушила бы его собственными руками, - говорила она час спустя Николаю Ильичу.
Он слушал, гладил Наташу по волосам.
- Ты помнил меня, Коля? Помнил? Я была так ужасно далеко от тебя!
- Я тебя помнил все время, даже в самые тревожные часы нашей работы.
- А мне делалось лучше, когда я думала, что ты воюешь. Мы все могли жить там только потому, что у каждого кто-то из близких воевал, работал на востоке.
Она уснула, утомленная, не договорив, с блаженной улыбкой. Тщательно укутав жену одеялом, Николай Ильич долго стоял над ней, а затем прикорнул в салоне на маленьком диванчике. Но рано утром Наташа позвала:
- Зачем ты ушел, Коленька?.. Я еще совсем-совсем не насмотрелась на тебя…
Он едва успел побриться к подъему флага.