- Ты же прекрасно знаешь, что решает исход боя. Келлер и его солдаты должны понять, что мы не имеем права устраивать себе передышки, не имеем права медлить.
- Время! - воскликнул Вебер. - Время! Я не знаю, как будет теперь с ним. Не потеряем ли мы с этими учениями больше времени, чем выиграем?
- Теперь я понял, почему ты пошел со мной. Напрасно стараешься! Все останется так, как я решил.
3
Через несколько минут после сигнала отбоя четвертая батарея прошла ворота КПП. Только несколько окон в казарме еще были освещены. Зато в домах городка свет горел почти всюду. Звук трубы, возвестившей отбой, медленно затих, и в казарме стало тихо. Зато противоположная сторона улицы жила по иным, своим законам. В редком доме, мимо которого проезжала батарея, не открывалось окно или не хлопала входная дверь. Из окон выглядывали женщины, прислушивались. Равномерный, заглушающий остальные звуки шум тягачей привлек внимание женщин, которые вот уже шесть часов ждали возвращения своих мужей с полигона. Они не могли не заметить, что батарея и первый дивизион вернулись в разное время. Кто многие годы живет около казармы и может из окон наблюдать жизнь солдат, замечает даже самое ничтожное изменение в их жизни. Обычно дивизион возвращался в городок не позже чем через три часа после последнего выстрела. И вдруг такая задержка! Никто не знал почему. По радио, кажется, не сообщали никаких тревожных новостей.
Во дворе казармы солдаты сошли с машин и до здания шли в колонне. Возле неоновых фонарей, освещающих плац, колонна свернула направо. В ритм шага покачивались каски и автоматы. Артиллеристы пересекли плац и растворились в темноте.
Через несколько минут через ворота КПП проехала машина и скрылась за зданием.
Еснак снова погрузился в тишину. Закрылись окна и двери в домах, но свет в них не погас. Жены, как и всегда, ждали своих мужей. Ждали, потому что не знали, где их мужья и когда они вернутся.
Водитель машины сначала притормозил, а затем и совсем остановился, пропуская солдат. Солдаты шли спокойно. Из кабины высунулся офицер и начал торопить идущих.
- Быстрей, быстрей! - крикнул он и несколько раз ударил кулаком по дверце кабины. - Пошевеливайтесь же!
По властному голосу унтер-лейтенант Каргер узнал подполковника Пельцера.
Подполковник еще раз ударил по дверце. Машина подъехала к колонне вплотную и, когда последние солдаты прошли мимо, рванулась вперед по дорожке.
Скрипели ремни вещевых мешков. При каждом шаге у кого-нибудь бренчало что-то металлическое. Противогазные сумки терлись об одежду. То там, то здесь слышался звук сталкивающихся касок. Никто не разговаривал: все знали, что Экснер любит дисциплину и порядок. Тот, кто не нарушал приказов обер-лейтенанта, неплохо уживался с ним. Зато любители поговорить в строю, нерадивые и неаккуратные солдаты, которым офицер хоть раз сделал замечание, не один раз удивлялись феноменальной памяти Экснера.
Цедлер шел за Грасе и смотрел себе под ноги, чтобы не наступить Грасе на пятки и не сбить строй.
ЭРХАРД ЦЕДЛЕР
- Каланча, - сказал отец Эрхарду, когда тот перешел в третий класс. - Каланча ты и есть. Тебе нужно заниматься спортом, чтобы научиться управлять своими длинными конечностями.
- Хорошо, папа, - послушно ответил сын и выбрал футбол. Отцу это не понравилось, однако он не привык ни уговаривать, ни отговаривать сына. Несколько раз отец наблюдал за сыном во время тренировок и однажды сказал жене:
- Наш Каланча может играть в футбол, хотя его длинные ноги кое у кого и вызывают смех. Как только он перехватывает мяч и бежит с ним к воротам, он сразу преображается: ни одного лишнего движения, и такие сильные удары он наносит, что с трудом поверишь.
С тех пор на каждом футбольном матче всегда присутствовал кто-нибудь из семьи и, не стесняясь, кричал:
- Каланча, вперед! Каланча! Еще гол!
Кроме сильных ног, которые так нужны были Эрхарду на футбольном поле, у него были золотые руки. Все подарки родителям и четверым братьям и сестрам он всегда делал сам. По субботам и воскресеньям, а также в дни каникул он что-то мастерил. Сестрам он строил домики для кукол, одному из братьев-близнецов выпиливал кубики, другому - из фанеры и картона вырезал зверей.
На заводе, где работал отец, Эрхард побывал, когда ему исполнилось двенадцать лет. Отец взял его с собой в цех. Несмотря на сильный шум, цех очаровал его. С тех пор мальчик старался использовать любую возможность, чтобы пройти на территорию завода. Вскоре он уже начал различать все шорохи и шумы в цехе: сигналы кранов, бесшумно переносившие свои грузы, громкое шипение сварочного аппарата, которым сварщики ровно и чисто накладывали швы, негромкое взвизгивание шлифовальных станков и глухие удары пресса. Он быстро привык к запаху масла, ржавчины и горячего металла.
- Каланча, кем ты хочешь быть? - спросил его однажды отец, когда они вдвоем шли с завода домой.
- Приду работать к тебе в цех, - ответил сын. Годом позже Эрхард встал за шлифовальный станок.
Отец внимательно следил за каждым шагом Эрхарда. Его движения были экономны и сосредоточенны, независимо от того, какую работу он выполнял.
Летом 1961 года завод не справлялся с экспортными заказами.
- Съезди домой, Каланча, - попросил отец, - и привези мне что-нибудь поесть. Я поработаю еще пару часиков.
Эрхард привез отцу еду и остался на заводе. Для учеников в то время организовали специальные смены. Позже Эрхарда как активиста наградили.
В течение двух лет Эрхард поработал на всех станках. Его назначили слесарем. В 1964 году бригаду, в которой он работал, наградили.
- Молодец, Каланча! - похвалил его отец, довольно улыбаясь. Он несколько раз похлопал сына по плечу и добавил: - Вот это да! Тебе, Каланча, я думаю, нужно вступить в партию. И как можно быстрее, потому что сейчас каждый день дорог.
- Ты прав, отец.
В день, когда Эрхарду исполнилось девятнадцать лет, он работал в утреннюю смену. Перед обеденным перерывом к нему на крюке крана приплыл букет красных астр. Сняв цветы, Эрхард с благодарностью помахал рукой смеющейся крановщице Карин. Эрхард знал, что она была замужем за сварщиком, но развелась, осталась одна с ребенком. Эта чуть полненькая круглолицая женщина для всего находила время: и для работы, и для улыбки, и для дружеской шутки.
Когда пришло время обеденного перерыва, Эрхард подождал ее. Карин быстро спустилась по лестнице. Хлеб и бутылку с молоком она засунула в карманы комбинезона. Они вместе вышли из цеха и сели на балку. Карин часто смеялась, хотя в глазах у нее затаилась печаль. Эрхард, как мог, пытался рассеять ее грусть. Впервые ему это удалось, когда они вместе с Карин взяли маленькую Анку из яслей. Он нес малютку на плечах. Полненькая, похожая на Карин девочка всю дорогу тараторила и пела. Вечером Эрхард в первый раз поцеловал Карин в прихожей.
- Каланча, милый ты мой! - нежно прошептала Карин, нашла его руки и сжала их. - Дорогой, я бы хотела…
- Для тебя я все сделаю.
- Это верно?
- Мое слово твердое. Можешь спросить у моего отца.
Карин засмеялась. Но на этот раз в ее глазах не было ни тени грусти.
Они работали в одной смене, приходили на работу всегда вместе. В перерыв он поджидал ее у крана, а вечером они вместе шли домой.
В том же году Эрхард подлежал призыву в армию, может быть, поэтому Карин стала задумчивой и беспокойной.
- Мы поженимся, Карин, - успокаивал ее Эрхард.
- Когда?
- Скоро.
На медицинской комиссии капитан из военкомата спросил Эрхарда:
- Хочешь стать офицером?
Цедлер пожал плечами.
- Не хочешь?
- Я этого не сказал.
- Подумай. Через шесть месяцев станешь унтер-офицером, будешь иметь много преимуществ, больше прав, да и в денежном отношении лучше…
- Но и обязанностей больше, как я представляю. Спешить я не хочу.
Дома Эрхард посоветовался с отцом.
- Ты уже достаточно взрослый, тебе и решать!
- Я тебя спрашиваю, как ты к этому относишься? Смог бы ты сам прослужить три года?
- Смог бы. - В голосе отца не было и тени сомнения.
- Может, это зависит от Карин? - спросил отец.
- Нет. Я женюсь на ней. А дело не в том, сколько служить.
- В чем же?
- Можешь ли ты представить меня унтер-офицером? Это с моим-то ростом! Солдаты целыми днями будут смеяться до упаду.
Отец рассмеялся.
- Видишь, ты и сам смеешься!
- Ну, тогда служи солдатом.
Прощание с Карин оказалось тяжелее, чем Эрхард предполагал. Он понимал, что ему будет не хватать Карин. Он будет часто вспоминать их общие перерывы, когда он поджидал ее у крана, совместные возвращения домой, вечера и ночи, проведенные с ней. Он будет вспоминать товарищей по работе, будет скучать по родному городу, и никакой Еснак не заменит его. Еснак, который не отыщешь ни на одной географической карте. Еснак, где, кроме казармы и небольшого военного городка, только поселок и лес, как ему сказали. И он едет туда, едет на полтора года, не очень ясно представляя, что за жизнь ждет его там.
* * *
Уже час продолжались стрельбы.
Как только осветительные ракеты освещали мишени, очередная смена открывала огонь из автоматов.
Ствол автомата еще не остыл, когда Цедлер, отстрелявшись, сел в траву.
- Поздравляю с отличным результатом, - сказал Рингель Цедлеру, который поразил все мишени.
- Тебя тоже, - ответил Цедлер.
Ефрейтор лег на траву, закрыл глаза и тотчас же представил себе отца.
"Теперь, отец, я могу рассказать тебе о своей службе. Никто меня еще не спрашивал, не останусь ли я здесь еще послужить. Но меня заметили. Ребята внушили мне мысль, что я им нужен. Я назначен командиром орудия. Можешь смеяться. Я верю, что ты все это предвидел. Даже наверняка знаю. Еснак! Знаешь ли ты, что это такое? Нет, конечно, не знаешь. Хотя я тебе, наверное, раз двадцать о нем рассказывал и писал. Здесь есть одно-единственное место, которое напоминает мне наш цех, - это мастерская, цех в миниатюре. Но туда я вхожу только как посетитель. С благоговением и любовью. Понимаешь, только как посетитель. Как-то я рассказал ребятам, что меня дома прозвали Каланчой. Но они восприняли это без особого смеха. А Карин? Я никогда не думал, что без нее будет так тяжело. Подожду от нее письма, потому что не могу решить один. Но ты ей ничего не говори. Она должна сама все решить. Напиши подробно о цехе, о работе, чем сейчас занимаетесь, какие заказы и для кого выполняете…" - так мысленно, с глазу на глаз, беседовал он с отцом. Цедлер поднялся с земли и пошел чистить автомат.
Автоматы били по цели. Но только фонтанчики пыли взметались вверх. Лишь одна мишень опрокинулась. Сегодня это была уже не первая неудача.
- Опять в молоко, товарищ Шварц! - не сдержался обер-лейтенант Экснер. - Доживу ли я до того времени тогда вы хоть раз попадете в мишень? Не хотите или не можете?
Вычислитель Шварц не ответил, да обер-лейтенант и не ждал никакого ответа.
Цедлер посмотрел на Шварца и подумал, что вычислитель он неплохой, а вот стрелок неважный.
Прочистив ствол, Шварц сказал:
- Здесь на меня только и кричат, вместо того чтобы научить, как нужно стрелять по цели.
На минуту воцарилось молчание.
- Чего зря болтаешь? - заметил кто-то. - Всех одинаково учат!
- Действительно, - поддакнул второй солдат.
Взлетев вверх, осветила мишени ракета. Цедлер успел заметить, что Шварц закрыл глаза. Уголки его тонких губ, как и всегда, были опущены вниз, что придавало лицу Шварца презрительное выражение.
И снова автоматная очередь разорвала тишину ночи. Одна за другой падали мишени. Вскоре свет стал слабее и постепенно погас.
Цедлер закрыл глаза и сказал:
- Не надо думать, Герольд, что ты всегда прав, а другие - нет.
- Когда стреляешь по мишени, думай только о том, чтобы попасть в нее, - посоветовал Шварцу кто-то из солдат.
- А нужно ли вообще об этом думать? - спросил другой.
- Обязательно. Но не слишком долго обдумывать, а то может случиться, что поздно будет, - посоветовал Кат.
- А я, когда стреляю, думаю, что передо мною враг, а не мишень, - сказал Цедлер.
- Ну и что? - спросил Шварц.
- Стреляю и попадаю. Пойми, если ты не попадешь в противника, то он попадет в тебя.
- Ты уверен в этом?
- Так было всегда.
Шварц с любопытством посмотрел на энергичное и спокойное лицо Цедлера.
- Если ты знаешь, кто находится на другой стороне, - вмешался унтер-вахмистр Грасе, сидевший позади Шварца, - и знаешь так же хорошо, как и я, потому что ты не глуп, не спрашивай больше об этом.
- А твой отец? - спросил Шварц. - Он ведь живет по ту сторону границы.
- Я и не собираюсь его к себе звать. Не собираюсь даже справляться, там ли проживает Ханс Грасе. Разве это отец? Если он меняет родину как перчатки… Забыть о семье, о товарищах, обо всем… Что это за отец? Уж пусть лучше никакого не будет!..
- Не скажи… - не согласился с ним Шварц.
- Вы тут опять теории разводите. - Ефрейтор Рингель, наводчик из расчета Ката, заговорил, как всегда, торопливо. - Представь-ка себе, профессор кислых щей, что мы лежим в окопе: ты, я, Цедлер и еще несколько солдат, А с той стороны снайпер или пулеметчик вот-вот отправит некоторых из нас на тот свет. Но ты этого не допустил бы, если бы мог метко стрелять… Если бы мог! Обещаю тебе, если ты не научишься стрелять, то другом моим не станешь. - Рингель поднялся. - А я через две недели буду свободен, как птица, и ни стрельба, ни марши меня больше интересовать не будут… - радостно засмеялся он и пошел прочь, насвистывая себе под нос песенку о демобилизации.
"Жаль, - подумал Цедлер, - что Рингель не остается на сверхсрочную, очень жаль".
Шумный и немного строптивый Рингель был надежным товарищем. Несколько дней назад он с усмешкой сказал Цедлеру:
- Сам ты можешь оставаться хоть навечно, но за меня не решай, Каланча. С меня и полутора лет вполне достаточно. Я их честно отслужил и уеду отсюда, мой мальчик. На другой день после демобилизации я уже буду сидеть в аудитории. Место в институте мне обеспечено.
- А через три года - учительствовать в Еснак.
- Вот было бы интересно! - воскликнул Рингель, и оба весело рассмеялись.
В небо взлетела осветительная ракета. В ее бледном свете Цедлер увидел, как Шварц, сняв очки, отошел от товарищей в сторону.
Пули впивались в песок впереди мишеней. Обер-лейтенант Экснер не выдержал и сердито бросил:
- Стреляют, как новобранцы, а еще командиры орудий! Что случилось?
На огневом рубеже поднялся Моравус и застыл по стойке "смирно". Каска сползла ему на лицо.
- Товарищ обер-лейтенант, я старался, но после беготни вокруг боксов эти скачки…
- Какие скачки? Что за ерунда?
- Унтер-лейтенант Каргер…
- Черт побери! - выругался Грасе.
Ракета сгорела, и снова стало темно.
- Унтер-лейтенант Каргер, ко мне! - раздался зычный голос Экснера.
- Вокруг боксов бегали все, - заметил Грасе. - А если расчет Моравуса плохо стреляет, значит, причина вовсе не в этом.
Через минуту унтер-лейтенант Каргер стоял навытяжку перед Экснером.
Стало немного светлее - луна выплыла из-за облаков.
- Вы не выполнили мой приказ, а начали самовольничать, - тихо и спокойно проговорил Экснер. - Наверное, решили: хоть Экснер и мой начальник, но солдаты будут делать то, что я хочу…
- Товарищ обер-лейтенант, - перебил его Каргер, - дело не в вас, не во мне, а в батарее…
- Вы, Каргер, как я вижу, не болеете за престиж батареи…
- …И если хоть один артиллерист, - продолжал Каргер, - из-за тренировок после нескольких часов перерыва не поражает цели, это должно явиться для нас сигналом тревоги.
- Для меня сигналом тревоги является ваше поведение.
- Я повторяю, речь идет не обо мне и не о вас. Жаль, что вы сегодня утром не видели, как проходила тренировка.
Экснер молчал. Он без колебаний два месяца назад назначил Каргера старшим офицером на батарее, хотя унтер-лейтенант лишь год назад прибыл в Еснак. Если бы Экснер тогда мог все это предвидеть, он назначил бы командиром первого взвода вместо Каргера лейтенанта Гартмана. Лейтенант Гартман прослужил на батарее три года и ничего подобного себе никогда не позволял. Экснер разволновался не из-за Каргера, а из-за плохих результатов стрельбы. Он уже знал, что батарея Хагена отстрелялась на "отлично".
- Послушайте… - начал Экснер, не зная, что сказать дальше, чтобы не оказаться несправедливым, но в то же время не быть слишком снисходительным. - Да что там попусту говорить! Идите, завтра поговорим!
Каргер повернулся и пошел, а Экснер бросил ему вслед:
- Если не все выполнят упражнение, можете сделать для себя выводы.
Унтер-лейтенант остановился и повернулся к Экснеру:
- Я не понимаю, товарищ обер-лейтенант, как вы можете довольствоваться такой стрельбой! Мне плевать на звание отличной батареи, если солдаты не умеют стрелять!
- Плевать, Каргер?! - вскричал Экснер, рассердившись, хотя сердился он больше на себя, чем на Картера.
Когда Каргер ушел, обер-лейтенант пожалел о своей вспышке: как-никак они были друзьями. Но сделанного не воротишь. Каргер уже скрылся из виду.
* * *
Каргер встал на колени возле артиллериста, который впервые стрелял ночью. Чуть коснувшись рукой ствола автомата, унтер-лейтенант почувствовал, как он дрожит в руках солдата.
- Спокойнее, - сказал офицер. - Дышите ровнее. - Он знал, что спокойный голос командира всегда придает уверенность солдату. Потом он подошел к следующему стрелку. Унтер-лейтенант нисколько не жалел, что утром подверг расчеты такой тренировке. Теперь он точно знал, что батарея, хотя она и закончила год с хорошими результатами, не заслуживает награды. Каргер не раз говорил об этом командиру батареи, но тот его даже не выслушал. Теперь унтер-лейтенант будет действовать иначе: он скажет об этом на собрании партийной группы батареи. Вчера он узнал, что командиром полка назначен Харкус. Каргер знал его давно, с тех пор, когда был еще командиром орудия. Харкус его поймет и поддержит.
- Спокойнее дышите, спокойнее, и спусковой крючок не дергайте!
Над мишенями снова повисла осветительная ракета.