3
Сотрудничая с немцами, поручик Морочило не задумывался над тем, как можно назвать его отношение к своему народу. Ведь красные, был убежден Морочило, против которых борются абвер и двуйка, являются врагами Польши. Об этом открыто говорят в Варшаве государственные деятели. Уж кому-кому, а маршалу Рыдз-Смиглы можно верить. "С немцами мы рискуем потерять свою свободу, а с русскими мы потеряем свою душу…" - сказал главнокомандующий.
Хорошо сказал. Он, Морочило, не хочет, чтобы его отчизна потеряла душу. Поэтому, выполняя задания Штольце, а потом Шмитца, уверял себя в том, что работает во имя спасения польской души. И совесть не тревожила его. А что касается личной свободы, то, имея такого хозяина как абвер, нечего беспокоиться…
Но вот началась война. Смятение охватило поручика: немецкие танки, орудия, самолеты обрушились не только на свободу страны - они уничтожают тысячи людей, разрушают города и села, рвут в клочья тело Польши. Что же теперь будет с ее душой?
Мечется поручик с оперативной группой по своему участку. В Ольховом попали под бомбежку и не успели предотвратить бегство многих бунтовщиков. Куда они могли бежать? Ясно - на восточную границу. Спешно выехали в Лугины, в имение Кравецкого.
Появление советских пограничников на польском кордоне не было для стражи неожиданностью. Противоречивые приказы, панические слухи о событиях на западе страны, массовое бегство населения на восток - все это захлестнуло нового начальника кордона, и он без единого выстрела сложил перед Кольцовым оружие. А что иное можно было предпринять в этой несусветной путанице?
- Теперь к Кравецкому! - торопил Голота. - Он должен ответить за кровь Миколы и его родителей…
- Отставить, Симон Сергеевич! - охладил его пыл Кольцов.
Однако бой пришлось принять. Прибывшая с Морочило группа жандармов встретила пограничников беспорядочной стрельбой, но вскоре рассеялась, не причинив никакого вреда. Голота с обнаженным клинком все порывался в дом помещика: слишком много обид накопилось у старого конника.
- Спокойно, Симон Сергеевич. Мы пришли сюда не как мстители, а для освобождения кровных братьев. Так что вложи свей клинок в ножны.
- А собаку Дахно тоже прикажете считать кровным братом? Ну нет! Он не уйдет от справедливой кары! Скорее в Ольховое!
- Мы там сами справимся с Дахно, а вы остаетесь здесь. И не забывайте, что вы представляете Советскую власть. Действовать надо по нашим, советским законам. Слышали, что говорил Шумилов?
Подавив в сердце старые обиды, Голота занялся лугинскими делами, а Кольцов со своими людьми поспешил в Ольховое.
Группа Байды была уже там. Она на рассвете приехала в Ольховое, замаскировала машины на окраине и по оврагу незаметно пробралась к фишеровскому саду.
- Все штабные офицеры в доме, на первом этаже, - объяснил Попович, - а солдаты расположены в лесу, в палатках. И если мы…
- А Болеслав где? Куда они его спрятали? - вскрикнула Ванда. Ей казалось, что ничего не может быть важнее, чем освобождение ее брата.
- Вчера всех арестованных отвели сюда, а где они сейчас - неизвестно…
- Я найду! - вызвался Недоля. - Только помогите.
Политрук задумался. Дивизия вот-вот должна подойти к Ольховому. Недосказанная мысль Поповича понятна: если блокировать штаб, полк без офицеров не решится на какие-либо враждебные действия. Но и арестованных надо освободить…
- Денисенко и Селиверстов! Берите двух бойцов и попытайтесь с Недолей разыскать и освободить арестованных. Только без шума.
Проникнув через изгородь в сад, пограничники обошли дом с тыльной стороны, а Недоля повел группу Денисенко к хозяйственному двору.
- У пана здесь большой каменный подвал с железной дверью, настоящая тюрьма. Если арестованных не увезли, то они там.
Бесшумно двигаясь между деревьями, они уже подходили к широкой дороге, которая вела к хозяйственным строениям, как оттуда появилась группа людей. В наступающем рассвете можно было различить по бокам группы вооруженных жандармов.
- Они! - шепнул Недоля. - Не иначе, как стрелять их собираются.
Оставалось несколько шагов до переднего конвоира. Одновременно из-за деревьев выдвинулись четыре винтовки, и Денисенко крикнул:
- Стой! Бросай оружие?
Недоля что-то по-польски сказал узникам, и они попадали на землю, звени ручными кандалами. Стреляя вслепую на ходу, конвоиры убежали в глубину сада.
Словно во сне смотрят освобожденные на зеленые фуражки с красными звездами - как они могли здесь появиться?
Первой опомнилась Агафья Семенина, хватает за руки пограничников.
- А діток моiх не бачили? Де вони?
Остальные сгрудились вокруг Недоли, который торопливо что-то объяснял Щепановскому.
А с востока уже слышен отдаленный шум моторов. Он быстро нарастает, надвигается на Ольховое.
С восходом солнца на запад прошли советские части.
4
Незадолго до немецкого нападения на Польшу Карл Шмитц получил новые указания разведуправления и соответствующие документы. В одном из них значилось, что майор Шмитц направляется в распоряжение начальника германской военной миссии при румынской армии в качестве советника. Другая бумажка с польским государственным гербом, надлежащими подписями свидетельствовала, что пан Шмигельский является сотрудником польского министерства торговли. Дальняя задача оставалась прежней, и разведчик не терял связи со своими агентами в Польше.
Используя связи абвера с разведками двух соседних стран, Шмитц без особого труда переходил румынско-польскую границу, свободно разъезжал по стране с небольшим чемоданчиком, и все, что попадало в поле зрения разведчика, становилось известным в соответствующих военных штабах вермахта. Этого задания он не доверял никому, даже своему подручному из дефензивы поручику Морочило. И когда вскоре фашисты вторглись в пределы Польши, их авиация удивительно точно наносила бомбовые удары по военным объектам и скоплениям войск своего недавнего союзника.
- Не теряйте связей со своими хлопцами, их надо держать под рукой, - предупредил майор Шмитц Якима Дахно, когда через несколько дней после качала военных действий в Польше он в последний раз посетил Ольховое. - И поберегите поместье своего хозяина…
Последние события, связанные с бунтом в полку, налетом авиации, арестом жолнеров, немного обескуражили управляющего, но не вызвали большой тревоги в его душе: давно уже Яким Дахно связан одной веревочкой с немецкой разведкой. Но вот то, что произошло в это осеннее утро во дворе помещика, было для него совершенной неожиданностью.
Стрельба в саду при столкновении группы Денисенко с жандармами всполошила расположенных в доме офицеров полка. Пограничники к этому времени успели блокировать все выходы.
Открыв дверь парадного хода, Байда через Поповича, хорошо владевшего польским языком, сообщил столпившимся в холле офицерам:
- Через Ольховое прошли части Красной Армии, чтобы не допустить оккупации немцами районов, населенных нашими братьями-украинцами. Во избежание ненужных осложнений предлагаю сложить оружие.
В ответ послышалась брань, хлопнул одиночный выстрел, не причинив никому вреда.
Попович, на ходу переводя слова Банды, продолжал:
- Сопротивление бесполезно и неразумно. Подразделения полка уже разоружаются. Для переговоров приглашаю командира полка.
После непродолжительного молчания к выходу подошел пожилой офицер. Небрежно козырнул, не глядя на Байду, дрожащими пальцами достал из кобуры пистолет и бросил к ногам Поповича. Потом шагнул влево, освобождая место для следующего. Но никто не подходил.
- Пан полковник! Объясните своим подчиненным ситуацию… - начал политрук, но полковник прервал его, четко выговаривая русские слова:
- С этой минуты у меня нет подчиненных… - Его измятое, бледное лицо вдруг покрылось густым румянцем.
- Тогда посоветуйте им, как старший соотечественник.
Полковник заговорил с офицерами и те начали бросать оружие.
Пока происходили эти события в доме Фишера, Денисенко привел освобожденных. А вскоре прибыла на машинах и группа Кольцова. Захватив полковника, Щепановского и Поповича, все поспешили в полковой лагерь.
Туда, видимо, уже докатились слухи о событиях этого утра. Жолнеры ходили небольшими группами по плацу и громко спорили о чем-то.
Первым обратился к солдатам полковник:
- Паны жолнеры! Обращаюсь к вам не как ваш командир, а как старший друг, как отец говорю… - его голос задрожал. - Советую вам во имя будущего…
В настороженной тишине, как удар хлыста, прозвучал выкрик:
- Предатель!
Полковник отшатнулся… Забурлила толпа жолнеров, скопом двинулась на пограничников.
- Остановитесь, братья! - крикнул поручик Щепановский, шагнув навстречу солдатам. - В то время, как фашисты терзают нашу родину, русские братья освободили нас, осужденных вчера на смерть! Они помогут нам освободить от врагов и наш народ…
Говорил Болеслав горячо, он почти смешался с солдатской массой. Сначала его слушали с недоверием, но постепенно страсти улеглись, среди солдат и младших командиров нашлось немало единомышленников молодого офицера. Они окружили его плотной стеной, оградив от крикунов. Лагерь заколебался, крикуны отходили в задние ряды.
Уловив момент затишья, Кольцов пробрался к Щепановскому и стал рядом, подняв над головой зеленую Фуражку.
- Дорогие друзья! Все мы, советские люди, понимаем ваше тяжелое положение и сочувствуем польскому народу. А пришли сюда с единственной целью - защитить кровных братьев от нависшей над вами угрозы порабощения… У нас с вами нет причин для вражды. По-дружески советуем вам сложить оружие, как это сделали ваши старшие командиры…
Снова зашумели в толпе, но угроз уже не было слышно. Сначала рядовые солдаты, а потом младшие командиры подходили к пограничникам и складывали оружие.
Лишь несколько младших командиров, как потом стало известно, скрылись в лесу.
Застава выходила на новые рубежи.
5
Всю ночь с шестнадцатого на семнадцатое сентября человек в рабочей одежде рыскал по левому берегу Збруча. Видел советские войска, которые двигались к границе. Очень обрадовался, что так легко удалось проскочить на правый берег, и тут же поразился: здесь тоже двигались красные части на машинах!
Потайными тропами человек помчался к Ольховому и на рассвете постучался к Софье Крукович: скорее найти шефа - тот все объяснит. Кличку разведчика Волк, проскочившего почти три года тому назад советскую границу, знал только Шмитц. Для Софьи Крукович он был известен под именем Гавриила Топольского, а в действительности являлся побочным сыном Якима Дахно. Практику опытного агента он в свое время прошел в польской двуйке, а потом продал свои услуги абверу.
- Пани Софья! Надо немедленно связаться с шефом!
- А где его искать? Об этом может знать только управляющий пан Дахно.
Захватив донесение Топольского, связная по крутому оврагу пробралась в поместье, к домику управляющего.
Дахно безмятежно спал, когда к нему постучала в тыльное окно Крукович. Где-то в саду беспорядочно хлопали выстрелы. "Жандармы балуются, наверно, уже прикончили вчерашних бунтовщиков", - зафиксировал в полусонном сознании привыкший ко всему бандит. Выглянув в окно, заметил военных у парадного входа в дом. Сначала подумал, что пришли немцы. Потом в посветлевшем воздухе заметил зеленые фуражки советских пограничников. "Черт знает что! Померещилось. Откуда они здесь могли появиться?"
Сомнения развеяла Софья:
- Беда, пан Дахно! В Ольховом полно русских. - Она видела во дворе нескольких пограничников, а с перепугу ей показалась целая армия. - Вот Гаврила передал для шефа…
Распихав по карманам пистолет, патроны, деньги, захватив небольшой чемоданчик с какими-то бумагами. Дахно выпрыгнул в окно и скрылся в саду. Он знал, где искать Шмитца, но решил пока подальше держаться от границы: встреча с чекистами его не устраивала. "Только бы пробиться к Черному лесу, а там найдутся нужные люди, и мы еще повоюем…"
А для заставы началась хлопотливая и опасная жизнь на новом месте. Как и предполагал Шумилов, к Днестру устремились сотни офицеров, чиновников, местных фашистов, готовых на любые сделки с кем угодно, только бы не попасть в руки НКВД.
Нелегко было пограничникам разобраться в этой сутолоке. Среди потока беглецов затерялись и те, кто не пожелал сложить оружие, и Гаврила Топольский с Якимом Дахно.
Прорыв
1
Двадцать девятая застава выступила на Днестр посте того, как Збруч перешла армейская дивизия. Почти весь день прошел на новом места спокойно. Бойцы и командиры знакомились с местностью, выбирали удобные позиции для нарядов. И только перед вечером на стыке с тридцатой заставой вдруг вспыхнула стрельба. Как потом выяснилось, небольшая группа офицеров и солдат интернированного полка, бежавших утром из Ольхового, укрылась у реки, чтобы с наступлением темноты прорваться в Румынию. На них и натолкнулся политрук двадцать девятой Лубенченко, разводивший на левом фланге наряды. Пограничники попытались спуститься к самой реке, но их встретил плотный огонь ручных пулеметов. Завязался бой, беглецы простреливали каждый метр пологого спуска к воде.
Байда в это время разговаривал с медиками, прибывшими по вызову из Збручска, чтобы помочь раненым во время фашистского налета польским солдатам и местным жителям. Среди прибывших была и практикантка Юлия Дубровина. Она специально попросилась в эту необычную поездку, чтобы познакомиться с условиями жизни на границе, ведь осталось меньше двух лет до окончания института, а тогда, может, на всю жизнь останется здесь с Николаем. Услышав перестрелку, девушка бросилась к Байде.
- Что же это, Антон Савельевич, неужели началась война?
- У нас на границе всегда война, - ответил Байда, - только необъявленная. Но вы не волнуйтесь, Николай защитит вас от всякого врага, - пошутил он и, захватив свободных от наряда пограничников, поспешил на помощь соседу. Но было поздно: отстреливаясь, беглецы в наступивших сумерках вброд прорвались на противоположный берег.
- И надо же! Не успели ознакомиться с границей- и сразу ЧП! - жаловался другу огорченный неудачей Лубенченко. - Теперь начнут прорабатывать… А как у вас? Слышал, что целый полк разоружили. Везет тебе, Антон.
- Напрасно сокрушаешься. Прорыв на стыке застав - наша общая беда, а не вина. Сам понимаешь, какая создалась обстановка. Поговаривают, что и польское правительство бежало в Румынию.
- Грош цена правительству, которое бросает в беде свою родину. А прорыв этих бандитов не могу простить себе. Ведь смогли же вы разоружить полк…
- Сами сложили оружие. Часть после бомбежки разбежалась по домам. Штабники немного проканителились. А вот приговоренных к расстрелу просто из жандармских рук вырвали. И знаешь, среди них и тот "друг-пшиятель", что записки через Збруч перебрасывал. Он и помог нам найти общий язык с солдатами… Да, тебе привет! Там Юлия очень волнуется…
- Брось сочинять!
- Серьезно говорю. Приехала с врачами из Збручска. Когда узнала, что ты здесь сражаешься, рвалась в бой, как Жанна д'Арк. Геройская у тебя девушка! - начал балагурить Антон.
- Ладно. Вот отчитаюсь за ЧП и загляну к тебе…
Вспоминая калейдоскопический поток мыслей своего друга, Лубенченко с грустью думал о Юлии, о своей трудной любви к ней. Хорошо запомнил последнюю встречу, когда она перешла на четвертый курс. "Главное для человека в жизни - работа. Вот закончу институт, тогда и о сердечных делах можно подумать…" - говорила девушка Николаю.
"Не так легко решить, что главное в нашей жизни. - думал Лубенченко, возвращаясь на заставу, - А любовь, семья, дети - не главное? Зачем же все это дается человеку? И может ли это помешать работе? Без душевного равновесия, без ощущения полноты счастья и работа будет валиться из рук…"
За последние три года ему не раз приходили в голову подобные мысли: для полноты счастья молодому человеку не хватало Юлии Дубровиной.
2
Собрание проводили в фишеровском парке, где до сих пор могли прогуливаться только хозяева да их гости, а крестьянские дети, словно воробьи, лишь украдкой подглядывали, как развлекаются паны. Недоля, брат и сестра Щепановские вместе с комсомольцами заставы накануне готовили лозунги, транспаранты.
- Надо, чтобы все было красиво, это же наш праздник! - блестя глазами, напоминала всем Ванда, повязанная красной косынкой.
И собрание действительно стало для жителей Ольхового настоящим праздником. С утра дорогу от местечка до фольварка украсили плакатами, транспарантами. Красные полотнища, прикрепленные к тополям, протянулись через дорогу. На трех языках - польском, украинском и русском - людей приветствовали лозунги: "Братский привет трудящимся Западной Украины!". "Да здравствует Красная Армия - наша освободительница!"
Празднично одетые ольховцы заполнили улицы, направляясь к саду. Агафья Семенина пришла со всей семьей.
- Он той, що в зеленому кашкеті, - то наш визволитель, - говорила сыну-подростку Мирославу и двум девочкам, указывая на старшину. Но дети видели много зеленых фуражек, и каждый пограничник был для них освободителем.
Байда и Кольцов стояли у распахнутых настежь ворот, приветствовали входящих. Старшие несмело пожимали руки командирам и удивлялись: странные паны офицеры, простому человеку руку подают, будто какому-нибудь начальству.
Байда поднялся на сбитый из нестроганых досок помост, и впервые в этом парке свободно прозвучало слово, призывающее людей к новой жизни, к объединению всех тружеников в братскую семью:
- Товарищи! Мы пришли к вам с братской помощью. На этих землях с древних времен живут такие же, как мы, украинцы. Пусть же навеки нерушимой останется наша семья! Будем в едином строю..
Дружный всплеск аплодисментов прервал его слова. Но только вокруг стихло, как раздался голос:
- То добже мувили, пан офицер. Вы пжишли вызволить своих братьев украинцев. А цо робиць нам, польскому люду? Под немца ходзить?
Спрашивал невысокий, опрятно, но бедно одетый человек. Во взгляде его темных, глубоко посаженных глаз проглядывала настороженность - то ли сомнение, то ли недоверие к словам политрука.
Пока Антон обдумывал ответ, на трибуну вышел Болеслав Щепановский и начал тихо, подыскивая нужные слова:
- Я вас понял, пан Дорожинский. Я тоже поляк, а вот эта женщина с детьми, - он указал на Агафью, - украинка. Она вступилась за польского солдата. И позапрошлой ночью мы вместе ожидали смерти. Кому нужна была наша смерть? Полякам? Украинцам?
Напряженная тишина повисла над парком. Слышно было птичий щебет.
Голос Болеслава окреп.
- Это счастье, - закончил он, - что к нам пришли наши братья, советские воины. Они не спрашивают, кто поляк, кто украинец - всем несут освобождение.
Иван Недоля, избранный председателем народного комитета, вечером второго дня проводил заседание нового органа власти. Два года, проведенные в Лугинах, не прошли даром.
- Надо решать, как быть с имуществом фольварка. Добро это добыто нашим потом и кровью. Вот и думаю я…
- Не рано ли, пан Недоля? - осторожно возразил Дорожинский.
- А чего ждать? Власть теперь народная…
Лукаво посматривая на Недолю, Ванда говорила после заседания:
- Ой, Янек, ты теперь такой большой начальник, что мне страшно с тобой идти.