Никифоров начертил им схематическую карту городка, они выучили ее наизусть, но все равно в темноте долго плутали по пустынным улицам и переулкам, пока наконец не выскочили на окраину поселка. Тропинка тут петляла вдоль железнодорожного полотна. Слева от нее чернел кустарник - в темноте смутно проступали однообразные домики и приусадебные постройки, тянулись пустыри со складами. Здесь было тихо и пустынно, но этой тишине они не очень-то доверяли.
Вновь долго петляли по темным улочкам и переулкам, пока наконец, еле переводя дыхание, не попали в тот квартал, который был им нужен. Тут был скверик, на углу стоял нужный им дом.
Нажав кнопку звонка, они затаили дыхание. Некоторое время за дверью стояла тишина, потом в коридоре что-то звякнуло, покатилось, дверь немного приоткрылась, в щель высунулось встревоженное лицо. Но хозяин квартиры о их приходе был уже предупрежден, поэтому он тут же открыл дверь пошире и молча пропустил беглецов внутрь. Сам на некоторое время задержался на крыльце, прислушался. Когда дверь осторожно закрылась и звякнул запор, в руках француза вспыхнул слабый пучок света от карманного фонарика, и они гуськом двинулись следом за ним по узкой, крутой лестнице вверх. В крохотной комнате, освещенной тусклым светом зеленого абажура, хозяин квартиры сказал:
- А теперь давайте знакомиться. Люсьен! И пожал руку каждому из них.
Люсьену было лет тридцать пять. Молча вышел он в соседнюю комнату, назад вернулся с ворохом одежды.
- Это для вас, - сказал он, - переодевайтесь.
Пока они переодевались, Люсьен, прислонившись к узкому окну, наблюдал в щелку ставни за улицей, которая за желтым зданием складского типа сворачивала вправо, терялась в темноте.
Некоторое время на улице было тихо и пустынно. Но вот, оглашая окрестность пронзительным визгом сирены, по ней пронеслась полицейская автомашина, не спеша, словно на прогулку, поскрипывая сапогами, кто-то медленно прошел под окном. Очень возможно, что квартал оцеплен и в любую минуту начнется облава. В таком случае опасность грозит не только им, но и хозяину квартиры, но когда Колесник сказал об этом Люсьену, тот лишь хмыкнул:
- Спешить не станем!
Однако рано утром он увел их на другую квартиру. Днем в дверь осторожно постучали. В комнату вошел высокий, стройный блондин, представился:
- Алексей.
Это был тот самый представитель Центрального Комитета советских военнопленных, о котором рассказывал Никифоров. Он принес документы, изготовленные французским подпольем, рассказал о событиях на Восточном фронте и обстановке во Франции.
А в полночь явилась проводница, присланная французским подпольем, и началась их, полная тревог и опасностей, дорога в партизанский лагерь.
* * *
Колесник вспоминал, а Петриченко гремел посудой и все посматривал на дверь, ждал прихода товарищей. Наконец на лестнице послышались шаги.
- Идут, - обрадовался он.
Порог мансарды переступили трое. В одном Колесник узнал Загороднева, двух других в полумраке трудно было различить. Кто-то из них задел пустое ведро. Оно покатилось по полу, гремя и подпрыгивая.
- Т-с-с! - зашикал Петриченко, предостерегающе поглядывая на спящего Николая. Но тот продолжал храпеть как ни в чем не бывало.
- Во дает, - улыбнулся Загороднев.
Колесник смотрел на него и радовался переменам: он поправился, на щеках появился румянец. В те дни, когда решено было создать свой партизанский отряд, встал вопрос: кого послать на место, чтобы он, как говорят, пустил корни, а уже потом вокруг него стали бы собираться остальные…
- Загороднева, - не задумываясь, предложил Петриченко, - в прошлом сельский учитель, ему знаком крестьянский труд, хорошо знает французский. Словом, его и только его.
И Петриченко в выборе не ошибся: с поручением Загороднев справился успешно.
* * *
Разговор начинался постепенно, исподволь. "Старожилы" расспрашивали гостей об их общих знакомых, которые остались в лагере, те, в свою очередь, интересовались их житьем-бытьем.
- Живем помаленьку, - рассказывал Загороднев, - таких, как мы, в окрестностных хуторах набралось десятка два с половиной. Часть людей из нашего лагеря, часть прибилась из других… К сожалению, почти все без документов, сейчас прячутся где придется. Оружия у нас нет, да и действовать тут непросто: лесов маловато. Установили контакт с местным отрядом франтиреров, изучаем окрестности…
- А как у них с оружием? - поинтересовался Колесник.
- Неважно! Командир отряда Луи шутит: "Наше оружие пока у бошей!"
- Что же, он прав, - задумчиво заметил Колесник. - А кто он, этот Луи?
- Сын зажиточного фермера. Отец совсем старик, на ферме хозяйничает сестра, держит батраков, а он воюет. Ребята его любят: веселый, общительный. В отряде у него коммунисты и католики, социалисты и беспартийные. Впрочем, - добавил Петриченко, - о нем лучше расскажет Жира.
- А это еще кто? - спросил Александр.
- Наш. Русский. Военнопленный. Он замещает в отряде начальника штаба.
- Даже так? - удивился Колесник. - Интересно!..
Вспомнив свою встречу с Алексеем, в свою очередь, принялся делиться принесенными новостями.
- Недавно по инициативе Компартии Франции создан Центральный Комитет советских военнопленных. Задача его состоит в том, чтобы объединить и оперативно направлять действия советских людей, оказавшихся во Франции, на борьбу с гитлеровскими оккупантами совместно с французским народом. Сейчас ставится вопрос об обеспечении нас оружием, продовольствием, деньгами.
Глаза у слушателей заблестели, все задвигались, заулыбались.
- Вот это новости, так новости, - заерзал на своем стуле Загороднев и принялся тереть ладонь о ладонь-признак того, что он в сильном возбуждении… - Даже оружием? - переспросил он. - Ну, положим, проблема эта не из легких, оружия и у самих французов маловато. Но все равно: Комитет - это здорово!
- Если союзники захотят, - подал голос Николай, - будет и оружие…
Геращенко повернулся в его сторону, иронически хмыкнул:
- Словом, дело за немногим…
Все заулыбались.
Колесник, что-то вспомнив, вынул из кармана вчетверо сложенный небольшой печатный листок, сказал:
- "Советский патриот" - орган Комитета.
Газета пошла по рукам.
Это был декабрьский номер, содержащий новогоднее приветствие, заканчивающееся словами: "Вместе с французскими патриотами будем бить врага, чтобы 1944 год принес нам полную победу…" "Советский патриот" информировал читателей о Тегеранской конференции, публиковал сводки Совинформбюро, хронику борьбы франтиреров и партизан, выдержки из статьи "Французский рабочий класс и Национальное восстание".
Но вот лейтенант заговорил о Тегеранской конференции, которая уточнила и подтвердила открытие второго фронта, и настроение слушателей сразу круто изменилось. Загороднев нахмурился.
- Бедный второй фронт! Его уже открывали, открывали, а воюет с фашистами по-прежнему лишь один Советский Союз.
- И сейчас неизвестно, сколько еще протянет Черчилль с высадкой во Франции, - вставил Петриченко.
- Что верно, то верно, - поддержали его остальные.
Кто из советских людей не знал Черчилля - этого закоренелого врага Отябрьской революции? Еще тогда, в первые дни существования Советской власти, он немало сделал для того, чтобы, какой выражался, "задушить коммунизм в зародыше". С тысяча девятьсот двадцатого года самым важным в политике Черчилль считал превратить Германию в своеобразную плотину против "красного варварства", обещая ей в этом искреннее сотрудничество Англии. Позже Черчилль немало потрудился для того, чтобы направить Гитлера на восток, подтолкнуть его к войне с Советским Союзом. И лишь угроза независимости Англии заставила английского премьера пойти на союз с СССР в борьбе с гитлеровской Германией. Но и после этого он не спешил выполнять союзнические обязательства. Подтверждением этому служили многие факты. Вот почему надежд на скорое воплощение в жизнь решений конференции ни у кого из них не было.
Они не заметили, как за окном забрезжил рассвет. Первым поднялся со своего места Загороднев.
- Ну, пора и расходиться, - сказал он, - а то скоро на работу.
- Пора! - согласился Колесник. - Когда сможем теперь снова собрать людей?
- Да через денек-другой и сможем, - подумав, ответил Петриченко и вопросительно посмотрел на Загороднева.
- Вполне, - подтвердил тот и, повернувшись в сторону Николая, добавил: - Пойдешь со мной, а то для одного чердака тут, пожалуй, многовато народу набралось.
Тетрадь вторая
"10 января.
Хозяйство у господина Болена солидное. Десятки гектаров пахотной земли. Крупный рогатый скот, свиньи, сыроваренный заводик. Поэтому дел у его батраков хватает. Петриченко обычно покидает мансарду чуть свет. Вот и сегодня он ушел на зорьке. Мы остались вдвоем с Геращенко. Вчера у нас была вылазка в окрестности хутора. Ходили на рекогносцинировку местности. Перелезая через ограду, Геращенко порвал брюки. Проснувшись сегодня утром, он прежде всего принялся за их починку. А я занялся изучением крупномасштабной карты департамента Сомма, выпущенной в качестве приложения к настенному календарю. Ее мне принес Загороднев.
Волнуют меня все одни и те же вопросы: как собирать отряд, где взять оружие? Наконец, как сложатся наши взаимоотношения с французами? Сейчас, когда ребята работают батраками и выдают себя за поляков, - отношение к ним фермеров неплохое. А каким оно будет, когда те узнают, что их батраки - русские партизаны?
На некоторые из этих вопросов вразумительные ответы, наверное, мог бы дать Виктор Жира. Фамилия у него как у истого француза. Но это, понятно, лишь псевдоним, а парень он русский. Как заместитель начальника штаба отряда франтиреров, несомненно, многое знает из того, что меня сейчас тревожит. Нужна, очень нужна встреча с ним".
(Из дневника)
* * *
Геращенко все еще возился со своими брюками и громко сетовал: "Испортить такую вещь!" В прошлом он колхозный механизатор, по-крестьянски чуточку прижимист. Но дело тут не в скупости. Костюм ему и в самом деле достался приличный. И его, конечно, жаль. А спасибо за него надо сказать Наталье Васильевне Модрах.
…Как-то у них в лагере объявилась богато одетая дама с тюком вещей. Вскоре она уже раздавала одежду "остовцам". Позже приезжала еще не раз. Подполью стало известно, что Наталья Васильевна - русская эмигрантка, живет в Париже с 1920 года. Супруги Модрах имеют там небольшую мастерскую по изготовлению светильников. Ее приезды в Острикур - якобы желание смягчить участь соотечественников - вызвали у многих только улыбку. И подполье решило, что эта богато одетая дама просто-напросто от нечего делать занялась благотворительностью, потому и потеряло к ней всякий интерес. Но вскоре произошел несчастный случай: одному из молодых подпольщиков - Алеше Зозуле во время аварии на шахте оторвало ногу. Ему грозила отправка в лагерь смертников. По поручению группы Никифоров переговорил с Натальей Васильевной. Неожиданно в судьбе семнадцатилетнего паренька она приняла самое горячее участие. Долгое время обивала пороги у немецкого начальства в Париже, позже побывала в управлении лагерей в Лилле. А когда наконец ей разрешили взять Алешу Зозулю "на время", увезла его к себе домой и… усыновила.
Ее поездки в Острикур продолжались и после этого. И тогда Никифоров вновь встретился с ней. После этой встречи одежду и обувь, привозимую ею для "остовцев", Наталья Васильевна начала оставлять в городе по адресу, которое ей дало подполье. То и другое нужно было прежде всего тем, кто бежал из лагеря. Пригодилась эта одежда Колеснику и его товарищам…
* * *
- Ну, кажется, все, - объявил Геращенко. - Теперь мои брюки вновь хоть куда…
Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент скрипнула дверь. Появился Петриченко:
- Проснулись, - заговорил он весело. - Пора, пора! А то у меня уже полные карманы новостей… Сегодня на хуторе объявился Сергей!
- Сергей? - обрадовался Колесник. - Где же он?
- Отдыхает! А еще, - продолжал Петриченко, - пока вы спали, я побывал у Жира. Вечером он будет у нас.
Услышав это, Геращенко провел рукой по небритым щекам и как бы между прочим обронил:
- К приходу гостя неплохо бы поскоблиться…
- Бритва есть, - отозвался Петриченко, - но тебе и подстричься надо бы. А где? Хотя постой, постой… Мы можем пойти к Телье.
Колесник бросил на него вопросительный взгляд.
- Француз тоже батрак и франтирер к тому же, - успокоил тот.
Когда они спустились с чердака во двор, в нем было тихо и пустынно, как в школьной ограде во время уроков.
Миновав двор, попали в сад…
Тропинка, петлявшая между яблонями, привела их к одинокому домику, наполовину каркасному, с выпиравшими с боков балконами и измалеванными на стенах картинками. Одну из комнат в домике занимал Рейман Телье - разбитной веселый малый, чуть прихрамывающий на правую ногу, мастер на все руки: и резчик по дереву, и парикмахер, и радиолюбитель…
- О, дорогие гости, - радушно приветствовал он их на пороге своей комнаты, - прошу, прошу!
Рейману под тридцать, но он еще холост. Обветренное лицо, слегка потрескавшиеся губы, как воронье крыло волосы, яркая клетчатая рубашка, на шее пестрый платок - словом, весьма колоритная фигура.
На столе тут же появилось вино. Рейман, разумеется, догадывался, что за гости пожаловали к нему, и лишних вопросов не задавал. Угощал вином, старался занять их разговорами.
После первых рюмок он стал еще более оживленным: заразительно смеялся, рассказывал анекдоты, в которых то и дело фигурировали "боши". Но как только разговор зашел о втором фронте, Рейман тут же стал серьезным.
- Я, разумеется, не верю в то, что решение конференции будет выполнено вот-вот, немедленно - заметил он. - Союзники с этим еще потянут. Однако теперь, когда Красная Армия перешла Днепр, открытие второго фронта - не за горами. Иначе англичане и американцы смогут, что называется, опоздать на парад победителей… Поэтому опоздавших не будет…
Минуту помолчав, он так же неторопливо продолжал:
- Да и немцы понимают: дело идет к развязке. Не случайно они ускорили строительные работы на "Атлантическом вале". Так что мы живем в канун больших событий… Больших! - повторил он убежденно.
"А ты, парень, оказывается, можешь не только шутить", - подумал Колесник. Ход мыслей и логика рассуждений француза его удивили.
Как старший по возрасту, первым сел подстригаться Геращенко.
- Се расер? - спросил его Рейман по-французски.
Геращенко беспомощно посмотрел на товарищей: язык он все еще знал плохо.
- Вуй , - подсказал ему Петриченко.
- Вуй, - робко повторил незнакомое слово Геращенко.
- А подстригаться тоже станем? - с улыбкой продолжает допрашивать француз. В глазах его вновь бегали чертики.
- Вуй! - кивнул головой клиент.
- И голову отрежем? - задал коварный вопрос Рейман. И вновь послышалось заученное "вуй".
Вслед за этим в комнате раздался такой взрыв хохота, что Геращенко от неожиданности подпрыгнул на своем стуле…
- Вот так клиент, - трясся от смеха Рейман, - на все согласен.
Вместе с другими улыбался и Колесник, хотя ему было не очень весело: без знания французского им будет нелегко… Он все посматривал на Реймана, неожиданно спросил:
- Где вы учились русскому?
- О, эта длинная история, - заметил тот, все еще посмеиваясь. - За оружие я взялся сразу, как только немцы окулировали Францию. Одно время был в "Тайной армии" . Но ожидание "великого дня" , ничего-неделанье мне надоело, и я ушел к франтирерам. Как-то в наш отряд влилось несколько русских парней, вырвавшихся из фашистской неволи. Это были замечательные солдаты: инициативные, находчивые, смелые. Особенно выделялся среди них Михаил, уже немолодой офицер. Он и научил нас русскому языку.
- А где эти парни теперь? - спросил Колесник.
- Однажды наш отряд оказался в окружении. Оружия у нас не хватало, с боеприпасами тоже было плохо. Поэтому из кольца вырвались немногие. Мне, например, повезло только потому, что уже раненым я успел заползти в трубу под мостом… Правая нога стала короче, но сам я, как видите, жив. А ребята погибли…
- Вот и нам без оружия придется туго, - вздохнул Петриченко.
- Э, нет, теперь не то, что было, - горячо возразил Рейман, - кое-какое оружие у нас в отряде имеется. Оно хранится у командиров групп и выдается нам лишь в тот момент, когда мы идем на задание. Но ведь это бывает не каждую ночь. Следовательно, нашим оружием можете воспользоваться и вы.
Колесник бросил быстрый взгляд на Петриченко, как бы говоря: "А что, ведь это же идея - воспользоваться оружием, так сказать, напрокат", - и улыбнулся.