- Эх вы… Что у вас за воспоминания! - Он махнул рукой. - Мое лучшее воспоминание? Влюбился когда-то по уши, до безумия…
- Вот это да! - послышались голоса. Партизаны поудобнее усаживались на нарах.
- Ходил месяц, другой, третий - ничего не получалось… Исхудал весь из-за этой любви и все выжидал случая… Наконец однажды захожу, ее родителей нет дома. Только мы вдвоем. Ну, думаю…
- Стой! Пароль! - снаружи послышались приглушенные голоса и топот ног. Командир смолк на полуслове, все посмотрели на дверь, руки потянулись к оружию.
- Дозор Щупака вернулся из разведки, - доложил часовой.
Партизаны вошли в помещение. Ввели с собой какого-то человека, похожего на скелет.
- Кто это? - послышались голоса партизан, которые с любопытством всматривались в незнакомца.
- Мы нашли его, командир, в лесу полузамерзшего. Это советский солдат, сбежал из лагеря в Сувалках, - доложил Щупак, сбрасывая полушубок и поглядывая на стол.
Беглец встал около печки, заросший, грязный, оборванный - призрак человека, который чудом спасся от смерти. Партизаны без слов стали рыться в своих рюкзаках, мешках. Нашлось белье, какие-то запасные ботинки, форма, шапка. Беглецу помогли побриться и умыться. За стол сел уже совсем другой человек.
Ему пододвинули еду и кружку с самогоном. Он ел с жадностью, посматривая на любопытные лица партизан. Его взгляд упал на елку, партизаны объяснили ему, что отмечают сочельник и вспоминают самые важные события в их жизни.
Когда беглец наелся, командир попросил, чтобы и он рассказал о себе. Новичок скрутил цигарку, с наслаждением затянулся и начал:
- Меня зовут Георгий. Я из Курска. Преподавал литературу. Прекрасный предмет. Как-то я предложил детям написать о самом интересном, что было в их жизни, а сам рассказал им такой случай. Был декабрь 1943 года. Я сбежал из концентрационного лагеря, из лагеря смерти в Сувалках. Заблудился в лесных дебрях. Блуждал несколько дней, но никого не встретил. Силы покидали меня, я умирал от голода и изнурения. Мороз был лютый. В конце концов меня нашли польские партизаны и привели в свою землянку. Они отмечали наступление праздника. Приняли меня как своего…
- Так ты же говоришь о том, что происходит сейчас!.. - прервали его партизаны.
- Да, это и есть самое интересное, самое дорогое в моей жизни. Я не забуду этого никогда, никогда…
- Ну, это что! Командир, вы так и не рассказали, что там было дальше у вас с этой девушкой…
Первомайское обязательство
Колеблющееся пламя костра отбрасывало длинные тени. Лица сидящих и лежащих вокруг костра партизан казались порозовевшими. Высоко над ними, в кронах сосен, шумел ветер, однако здесь, среди порослей, было тихо. Партизаны курили толстые самокрутки и слушали командира, который читал газету, принесенную из штаба бригады.
- "Наши войска после ожесточенных боев овладели Керченским полуостровом. В Крыму освобождены Симферополь, Феодосия и Ялта. Напряженные бои ведутся под Севастополем. Освобожден также Тирасполь на Днестре. Вражеские группировки систематически подвергаются бомбардировкам нашей авиации…" Пожалуй, все, - закончил наконец командир, сложил газету и сунул ее за пазуху.
- Это далеко от нас. Оттуда до нас с тысячу километров. Нужно, чтобы здесь начали, а не на юге… - вздохнул Василий.
Молчание воцарилось среди группы людей, собравшихся у костра.
- Какой сегодня день? - спросил через некоторое время командир.
- 25 апреля 1944 года, - ответил кто-то.
- Значит, через пять дней…
- Первое мая, - почти хором отозвались голоса, и начались воспоминания.
- Последний раз в мирное время я встречал праздник Первое мая на Урале, - вспомнил командир.
- А я в 1939 году провел Первомай в Березе Картузской , - заметил Петр.
- А я в Белостоке всегда ходил с текстильщиками на демонстрацию. Полиция, дубинки, преследования…
Слышались все новые голоса, воспоминания о мирных годах, первомайских торжествах на далекой советской земле и маевках, которые организовывал польский пролетариат.
- Воспоминаниями войну не выиграешь, - прервал командир. - После войны детям и внукам мы будем рассказывать, как это когда-то происходило. Однако, чтобы было что вспомнить, давайте отметим как следует, по-партизански, приближающееся Первое мая. Может, это наш последний Первомай?.. Вы понимаете, что я имею в виду? - Он вопросительно посмотрел вокруг.
- Так точно, товарищ командир!
- Тогда за дело…
* * *
На этот раз диверсионная группа партизанского отряда имени Кутузова выбрала место расположения среди болот Беловежской пущи, недалеко от Семёнувки. Здесь стоял сооруженный из веток шалаш. Сюда приходили с донесениями партизаны-разведчики из далеких рейдов.
- Товарищ командир, задание выполнено. Принесли шесть артиллерийских снарядов и три тротиловые шашки, - доложил Петр.
- Товарищ командир, наши товарищи из железнодорожного узла в Хайнувке передали график движения воинских эшелонов и пассажирских поездов на линии Хайнувка - Семёнувка - Волковыск. - Василий передал командиру свернутый в трубочку лист бумаги.
- Товарищ командир, на интересующем нас участке движения усилена охрана. Патрульную службу несут армейские подразделения. Даже тесно от постов. Подходы очень трудные, - доложил Николай.
- Они боятся приближающегося Первого мая, - пробурчал командир. - Учитывают опыт прошлых лет. Но ничего, мы свои первомайские обещания все равно выполним. Приготовить две мины…
* * *
Часть дозорных еще не возвратилась из разведки. Те, кто находились в лагере, приводили в порядок снаряжение, оружие. Брились, чистили одежду, пришивали к шапкам красные ленточки, которые неизменно украшали головные уборы партизан. Невдалеке, под сосной, лежали обвязанные проволокой две самодельные мины, похожие на увесистые "колбасины". Они были начинены тротилом, извлеченным из артиллерийских снарядов, а взрывателями служили прикрепленные к ним гранаты. На грубой обшивке мин кто-то большими буквами написал углем: "Да здравствует Первое мая! Смерть фашистам!"
Шел последний день апреля 1944 года. Вечер был холодный, мглистый. Время шло, а командир, которого все с нетерпением ожидали, не возвращался из разведки. Партизаны разожгли костер и расселись вокруг него - русские, поляки, белорусы - товарищи по оружию.
Командир вернулся лишь в полночь, уставший. Он сел на пень, но, видя праздничное настроение в лагере, усмехнулся и объявил о собрании. Его окружили партизаны.
- Я изучил обстановку на месте. Поезд оставим другим, это уже решено…
Партизаны посмотрели на него вопросительно.
- Есть лакомый кусочек… Вечером в Наревку прибыла военная автоколонна. Там у них ночевка. Утром поедут дальше. Их маршрут проходит по нашему району.
- А что везут? - спросил Василий.
- Не проверял. Машины охраняет полевая жандармерия. Похоже, едет ягдкоманда. В конце концов, разве это важно?
* * *
Неторопливый лесной ручеек пересекал дорогу. Через него был проложен деревянный мостик. Партизаны залегли цепью в густом лесном кустарнике, отсюда хорошо просматривался мостик и ровный участок дороги, убегающей в лес.
Лейтенант Макар, командир группы, командовал левым флангом. Василий - правым. К флангам, прикрывая их мхом и хвоей, партизаны вели два провода, прикрепленные к взрывателям. Место засады было хорошо замаскировано, и с дороги никто не смог бы обнаружить притаившихся партизан.
Все теперь в напряжении ждали. Их беспокоило то же, что и командира: не изменит ли колонна маршрут и удастся ли атаковать ее внезапно? Ночью они слышали доносившиеся откуда-то издалека взрывы - все знали, что это партизанские отряды выполняли свои первомайские обязательства.
Уже совсем рассвело. Партизаны окоченевшими пальцами ежеминутно стирали иней с прицелов автоматов.
Нет, теперь это уже не обман. Издалека явственно донеслась стрельба и шум моторов.
- Внимание! - пронеслось шепотом по цепи.
- Почему стреляют? - тихо спросил Петр, обращаясь к командиру.
- Может, для придания себе смелости? Они часто так делают, когда проезжают по лесу.
Рев моторов, усиливаемый лесным эхом, нарастал. Командир обернул шнур вокруг ладони и шепнул лежавшему рядом Петру:
- Лишь бы у Василия не сдали нервы и он не начал бы первым…
Он не успел договорить, как на дороге появился первый грузовик. Через одинаковые интервалы вслед за ним двигались остальные одиннадцать машин.
Партизаны плотнее прижались к земле. Командир неотрывно следил за первым грузовиком. Сидевшие в машине солдаты были в боевой готовности и смотрели на молчаливый лес.
Первая машина въехала на мостик. Макар дернул шнур. Три долгие секунды… Вдруг столб желто-черного дыма заслонил машину и мостик, и по лесу разнесся мощный гул взрыва. Обломки дерева, разбитая машина, разбросанные трупы фашистов, пылающий бензин…
В ту же секунду по моторам и брезентовым навесам машин, сгрудившихся на дороге, забарабанили очереди партизанских автоматов. То здесь, то там рвались бензобаки или ящики с боеприпасами. Крики раненых и бессвязные отрывки немецких команд смешались с грохотом стрельбы.
- Почему, черт бы его подрал, Василий не взрывает! - крикнул со злостью Макар, выдергивая чеку из гранаты.
В эту секунду рванул второй мощный взрыв в двухстах метрах от моста в тылу колонны - это Василий взорвал свою мину. Взрыв заблокировал отход немецкой колонне. Несмотря на неожиданность нападения и большие потери, противник имел, однако, еще превосходство в людях и в вооружении. Партизаны это понимали. И вот последние очереди партизанских автоматов, взрывы гранат и обратный бросок в чащу. Потерь не было. Операция продолжалась несколько минут. Немцы атаковали уже опустевшее место засады. Нет, нет, оно не было пустым. Там, на сосне, развевался флаг с надписью: "Да здравствует Первое мая! Смерть немецким фашистам!"
Дух с красного болота
Землянка была небольшая. Керосиновая лампа бросала тусклый, мерцающий свет. На бревнах, которыми были выложены стены и потолок этого убежища, блестели кое-где капли смолы и инея. На стене висели автоматы, ручной пулемет, бинокли и несколько связок гранат. В углу стоял самодельный столик, на нем - рация, какие-то приборы и бумаги. Нары, устланные ветками и мхом, служили одновременно скамейкой. Рядом с ними стояла небольшая печка. Когда в ней горел огонь, убежище наполнялось приятным теплом.
Над землянкой раскинулся старый, мрачный, уходящий вершинами в небо бор. Густые заросли делали его труднопроходимым. Лесную чащу окружали топи и болота. Среди непроходимых топей лениво несли свои воды Бебжа, Ленг и другие реки, тут же проходил Августовский канал. Ландшафт здесь был равнинный, однообразный. В эти топи и лесные чащи редко кто забредал. Населенные пункты были расположены далеко, и лишь немногие знали здесь проходы.
В землянке жили четверо. Рослый брюнет лет тридцати, с резкими чертами лица и орлиным носом, был командиром. Звали его Леон. Самым молодым был Яшка, паренек с взъерошенной белокурой шевелюрой, круглым лицом и добродушными глазами. Он обслуживал рацию. Был еще невысокого роста, молчаливый и худощавый шатен по имени Василий. И наконец, последний, самый старший по возрасту, среднего роста, с темно-русыми волосами, продолговатым, смуглым лицом, с усиками, с острым, пронизывающим взглядом, с движениями, которые так отличали его от других людей. У него была кличка Кубер.
В этот день жильцы землянки решили не ходить, как обычно, на разведку. Полная опасности работа и трудности лесной жизни сблизили их. Однако, несмотря на близкие отношения между ними, Леон, Василий и Яшка - трое пришельцев издалека - почти ничего не знали о четвертом, Кубере. Знали только, что он коммунист, человек надежный, проверенный, отчаянно смелый - и все. Иногда они пытались вызвать его на откровенность, расспрашивая о его приключениях, но он каждый раз отделывался улыбкой и обещал рассказать в следующий раз.
- О чем ты думаешь, Кубер? - спросил вдруг Леон. Тот взглянул на товарищей и улыбнулся.
- Да так, ни о чем… - ответил он неохотно.
- Вылазки не будет. А ты нам обещал, как только выпадет свободное время, рассказать о себе и своих приключениях, - сказал Леон, глядя ему пристально в глаза.
- Подай кисет! - обратился Кубер к Леону, а потом медленно проговорил: - То, что я расскажу о себе, о событиях и людях, связанных со мной, не будет чем-то особенным или необычным. Меня зовут не Кубер. Так меня прозвали Сильвестр и Борис. Моя фамилия Куберский, Вацлав Куберский из Тайно-Подъезёрного. Это недалеко отсюда. Мне 45 лет. В Тайно-Подъезёрном я провел свои детские годы. Наступил 1914 год. Началась война. Фронт переместился вначале в Восточную Пруссию, затем немцы вторглись в глубь России. Мне исполнилось 18 лет, и вот тогда-то все и началось…
* * *
Очередной сбор Польской военной организации проходил в поле, за деревней Тайно-Подъезёрне. Посты были выставлены далеко от места сбора, поскольку многочисленные прусские патрули рыскали по окрестностям и чуть ли не каждую ночь производили то там, то здесь обыски. Собирались в условленном месте поодиночке, как этого требовали правила конспирации.
Среди группы молодых, которые впервые пришли на конспиративное собрание, обращал на себя внимание восемнадцатилетний стройный паренек с темно-русой шевелюрой и живым взглядом. Его заинтересовала деятельность Польской военной организации. Он уже давно знал о ее существовании и искал лишь случая вступить в ее ряды, но это произошло только сегодня, июльским вечером 1917 года.
Несмотря на темноту, он узнал многих хозяев из Тайно-Подъезёрного. После нескольких выступлений было велено подойти поближе тем, кто пришел сюда впервые. Им давали конкретные поручения. Подошел наконец и паренек, сидевший до этого в одиночестве на траве.
- Фамилия?
- Вацлав Куберский из Тайно-Подъезёрного.
- Сколько лет?
- Восемнадцать исполнилось.
- Состояние имеешь?
- Нет.
- Слышал, о чем здесь говорилось?
- Слышал и хочу…
- Чего? - поспешно прервали его.
- Бить этих пруссаков…
- Успеешь, а пока будешь делать то, что мы тебе поручим. Никакого самоуправства тут не должно быть.
Ему сказали, в какой отряд его включили, кто будет его командиром и что он должен делать в ближайшее время. Затем вместе с остальными новичками он повторил слова присяги.
На следующий день, после ужина, Куберский вышел из дома, взял толстую палку и направился полем к деревне Дренство. По пути увидел густой кустарник и спрятался в нем. Ждал. Вскоре до него донеслась немецкая речь. Он крепче сжал в руке палку, напряг зрение и слух. На дороге показались два силуэта. Чуть не задевая ветки кустарника, мимо него прошел немецкий патруль.
Минул час, другой, третий. Приближался рассвет, и Куберский собирался уже возвращаться домой, когда снова услышал немецкий говор и чьи-то шаги.
Шли двое солдат. Он ждал, когда они пройдут мимо места засады. И вдруг заметил, что сзади на значительном от них расстоянии появился одинокий человек. Вначале он не мог разобрать - солдат это или гражданский. Когда тот подошел поближе, он увидел военную фуражку и винтовку. Смерил взглядом расстояние между двумя немцами и этим, который шел следом, и крепче сжал палку.
Когда немец поравнялся с кустарником, Куберский высунулся и ударил его палкой по голове. Тот упал на землю, но успел крикнуть сдавленным голосом: "Хильфе!" Куберский ударил его еще раз, но эхо крика разнеслось уже так далеко, что он понял, что те двое услышали его. Он наклонился над лежащим немцем. Сорвал у него с плеча винтовку и снял подсумок с патронами. Только тогда услышал грохот выстрела и топот ног бегущего патруля. Он бросился в кусты и, лихорадочно раздвигая ветки руками, достиг вскоре поля и, не переводя дыхания, помчался в сторону деревни. Сзади доносились выстрелы, но патруль стрелял наугад, поскольку фигура убегавшего человека растворилась в темноте.
Уже светало, когда Куберский добрался до дома.
На следующий день во всей округе была организована облава и проведены обыски во многих домах. Спустя несколько дней, когда облавы прекратились, Куберский доложил командиру своего отряда о случившемся. Его отругали за самовольный поступок, но разрешили участвовать в намечаемой операции.
Польской военной организации стало известно, что в Райгруде находится немецкий склад оружия. Для проведения операции была выделена довольно большая группа людей, в нее включили и Куберского.