В кабинет вошел Озеров. Встретившись глазами с Катей, он смущенно проговорил: "Ах, да…" - и повернул обратно.
- Ой, нет! Обожди-ка! - Катя поднялась со стула, но предрика, не оглянувшись, хлопнул дверью.
Зимин расхохотался.
- Улепетнул, - с досадой вырвалось у Кати. - Неспроста это он так.
Она подбежала к двери, распахнула ее и крикнула:
- Озеров! Слышишь? Я сама к тебе сейчас приду!
- Видал, механик? - Зимин подмигнул. - Неправду я сказал про "грозу комсомольскую"?
- Ты знаешь, в чем дело? - прикрыв дверь, встревоженно спросила его Катя.
- Догадываюсь.
- И главное, вчера ведь весь день в лодке рядом со мной сидел и - ни слова.
- Понимаешь, товарищ Голубев, - обратилась она к Феде, - этот предрик… На каждом шагу от него тормоз, каждую копейку приходится у него зубами вырывать. Хлопнул дверью… Ну, да все равно далеко не убежит.
- Вот-вот, запомни, механик. Смотри, чтобы и тебе не пришлось, как предрику, от нее бегать.
Катя скосила на Зимина засмеявшиеся глаза и взяла Федю за руку.
- Пойдем, а то секретарь потом скажет, что мы у него отняли дозарезу нужные минуты.
- На-днях я буду у вас в МТС, - пообещал Зимин, поднимаясь из-за стола.
В дверях общего отдела райкома толпились колхозники, громко о чем-то споря.
- Смотришь, как потолстела, - перехватив удивленный федин взгляд, улыбнулась Катя. - Ой, Федя, здорово! Старые платья не годятся, приходится новые шить. Разор один… - Глаза ее были все такие же - голубые, искрящиеся, но в веселом вихре золотистых точечек мелькало что-то трудно уловимое, придававшее взгляду выражение затаенного лукавства.
- Ты и тогда была такая же, но тогда… тогда ведь была совсем молоденькой, - проговорил он сбивчиво, смущенный ее взглядом. - А теперь… как бы это сказать.
Катя засмеялась. Подойдя к окну, она присела на подоконник. Федя сел рядом.
- Не сердишься, что я тебе тогда на письмо не ответила?
- Нет. Разве на тебя можно сердиться! А почему не ответила?
- Из-за твоего художества. Удружил, нечего сказать! Житие какой-то советской великомученицы Екатерины сочинил. Можно подумать, что у комсомолки Волгиной пятьдесят голов и сотня рук! Что же, по-твоему, я одна все это сделала? После твоего очерка стыдилась людям в глаза смотреть. Ведь девчата могли подумать, что это я тебе сама все так рассказала. Ох, и злилась же я!
Федя сначала растерялся. Очерк о Кате он считал лучшим из всего написанного им за время работы в газете. Но голос Кати звучал дружелюбно, и он от души расхохотался.
- На живого человека трудно угодить, особенно если этот человек похож на Катю Волгину. И сейчас все злишься?
- Что ты!.. Век злиться - раньше времени состаришься. После хотела написать, да время такое было - некогда. А потом думала: куда писать? То ли ты там, то ли в другом месте. Ведь у армии постоянной квартиры не бывает. Так и не написала. Беды-то в этом большой нет, правда? Вот то, что ты вместо корреспондента механиком стал, мне нравится.
- А как тогда лен-то, Катя, отстояли? Люба где? Так, кажется, звеньевую звали?
- Отстояли. А Любаша… Ее звено три года подряд первенство держит. Да только в этом году вряд ли удержит. Ты понимаешь, что теперь на полях делается? Такие звенья, как у Любаши, у нас повсюду. Соревнование идет - душа радуется!
- Значит, агротехника берет свое?
- Еще бы!
Эти разгоревшиеся глаза, задор, звучавший в ее голосе, были очень знакомы Феде. Смущение и неловкость исчезли. Он чувствовал себя рядом с Катей легко и весело. Армейская жизнь, бои с белофиннами, госпиталь - все это отступило куда-то в глубокую даль. И было у него такое ощущение, что расстались они не четыре года назад, а совсем недавно, может быть вчера.
- Скажи, Катя, если не секрет, почему тебя Чайкой зовут?
- Понятия не имею, - рассмеялась она. - Об этом ты, если в Залесском будешь, спроси заведующего животноводческой фермой Михеича. Вздумалось старику, и прозвал, а от него по всему району пошло. - Она опять засмеялась. - И фамилия, говорит, соответствует: где Волга, там и чайки летают.
- Знаешь, в сущности, ты ничуть не изменилась, - с широкой улыбкой сказал Федя.
- А зачем же мне меняться? - проговорила Катя недоумевающе. - Чудак ты, Федя! Это курицы к осени линяют. А мы не курицы. До нашей осени далеко, правда? Как это у Маяковского, помнишь: "Лет до ста расти нам без старости". Ты ведь тоже, в сущности, не изменился. Такой же веселый. А я люблю веселых!
Колхозники, стоявшие в дверях, разошлись, а некоторые райкомовцы смотрели в сторону Кати и Феди, привлеченные их громким разговором.
- Мы людям работать не даем, - сказала Катя, спрыгнув с подоконника. - Я ведь с тобой не поболтать села. Дело есть у меня к тебе.
- Какое?
- Пойдем ко мне, там переговорим.
Из коридора донесся топот ног, звонкие веселые голоса.
- Наверно, меня разыскивают, - прислушиваясь, сказала Катя.
Она не ошиблась. Едва вышли они из дверей, как парни и девушки шумной толпой обступили ее и повлекли за собой. Говорили все разом, каждый о своем. Катя виновато взглянула на Федю.
- Ты иди, а я в Головлево приеду. Подходит?
- Со всех сторон.
Он засмеялся и с удовольствием еще раз отметил про себя: "Все такая же, а если изменилась - то… еще лучше стала".
Приехав в Головлево, Федя надел комбинезон в сразу же принялся за осмотр тракторов. Поздно вечером, выпачканный и усталый, он пришел к директору. В кабинете был полумрак. Директор ходил по кабинету из угла в угол и курил.
- Ну, хозяин, кони будут бегать.
- Все?
- Все.
- И к началу уборки?
- Конечно. Свет зажигают к ночи, а не на рассвете. Вот, например, теперь - в самый раз. - Федя повернул выключатель, и кабинет стал как бы вдвое просторней. На осветившемся столе заблестела телефонная трубка.
- Значит, все пойдут? - все еще не решался поверить директор.
- Пойдут, хозяин, пойдут.
- Спасибо, друг, душевное спасибо. Все, значит! И в какую же сумму обойдется ремонт?
- Недорого, - глядя на телефон, рассеянно отозвался Федя. Он думал, что сейчас можно взять трубку и поговорить с Катей. Хотелось услышать ее голос. Главное, и предлог имелся: сама сказала, что есть у нее к нему какое-то дело. Федя взглянул на часы: было уже поздно. "А вдруг…"
Он снял трубку и вызвал райком комсомола.
- Тетя Нюша у телефона, уборщица. Вам кого? - послышался в трубке грубоватый голос.
- Товарища Волгину.
- Катерина Ивановна в Залесское уехала. Еще под вечер. А вам зачем?
- По делу.
- Тогда в другой раз звоните.
Федя повернулся на звук открывшейся двери и торопливо положил трубку. На пороге стояла Катя.
- Извини, товарищ секретарь, я не при галстуке, - пошутил он, оглядывая свой запачканный комбинезон и черные от машинной мази руки.
- Ничего, мне такие больше нравятся, - сказала Катя, переступая порог.
- Учту, и с этого дня в баню ни ногой.
Катя рассмеялась.
- Грязь грязи рознь. Просто грязных - не люблю. - Она поздоровалась с директором и села на стул возле окна.
- Я к тебе, Федя, только ненадолго: меня на дороге подруги ждут. Дело простое - многие девчата трактористками хотят стать. Курсы нужны. Вот твое начальство все время жалуется - преподавательских кадров нет. Сможешь ты при МТС провести такие курсы?
- Курсы?
- Да. Ты подумай об этом, а тогда уж подробнее поговорим. Сейчас мне важно твое согласие.
- Не знаю, Катя, - сказал он помолчав. - Работать - это одно, а преподавать не приходилось. Совсем новое для меня дело. Подумаю.
- Подумай.
Она встала и, прощаясь с директором, спросила:
- Зимин не приезжал?
- Нет. Но вчера говорил, что приедет. Ты не знаешь, зачем?
Катя улыбнулась.
- Беспокоишься? Значит, грешки за собой знаешь. Без воды мокро не бывает, Матвей Кириллович.
Повернувшись к Феде, она с лукавой усмешкой взглянула на его руки.
- С тобой прощаться - на мыло большой расход. Так я надеюсь на тебя, Федя. Не подведи. А что дело новое - это ничего. У нас каждый день новый. Ну, пока, товарищи.
Федя пожелал директору спокойной ночи и вышел вместе с Катей во двор.
- Я забыл утром спросить: что за история у тебя с предриком?
- Ой, ты и не представляешь, какое свинство: смету на вечернюю школу урезал! Прибегаю к нему в кабинет, а он опять - шмыг мимо, и след простыл. Полдня ловила его по всему городу, да часа два ругались, пока смету по-старому не выправил. Куда это годится!
- А чего же вы с Зиминым, смотрите? Взяли бы его да легонько… с председательского места, чтобы местный пейзаж не портил.
Катя смотрела на него долго, удивленна.
- Да ты что, Федя? Это Озерова-то? А ты знаешь, кто он, Озеров-то? Из наших колхозников. Хозяин - цены нет. Две электростанции построил, дороги… Видел, какие у нас дороги? Это все - его дело. Да я тебе до утра буду перечислять, что он сделал, и не успею. А ты: "пейзаж"… Эх ты, корреспондент!
- Пощади! Что ты на меня накинулась? - засмеялся он. - Я же не знаю этого Озерова, слышу - сердишься, и подумал: значит, дрянь-человек.
Она задумчиво улыбнулась.
- На него и сердиться-то по-настоящему нельзя. Другой раз разругаемся так, что, кажется, год не помиримся, а через несколько минут встретимся - посмеивается, как будто между нами ничего и не было.
Из-за забора звонко донеслось:
Нынче в море качка…
Катя подтянула:
Вы-со-ка-а…
Ее услышали, и песня вмиг оборвалась.
- Катюша-а! Чего ты там? - закричали девушки.
- Сейчас, девчата… С вашим будущим учителем прощаюсь. Как только обдумаешь, позвони, - сказала она Феде и побежала к воротам.
Открывая калитку, оглянулась:
- Жду.
Глава седьмая
В кузове грузовика тесно сидели девушки - все из звена Танечки Камневой. Танечка была в том же желтом платье, в котором видела ее Маруся на берегу Волги. Шелковый шарф ее развевался на ветру, задевая концами лица подруг. Катя села с ней рядом, поджав под себя ноги, и шофер включил мотор.
- А может быть, Танечка, ты зря шум поднимаешь? Увидела одну-две травинки, а они тебе за луг показались…
- Да нет же, Катюша, кустами трава.
- Нас тогда, подсидела эта Женька, а сама очковтирательством занимается! - возмущенно зашумели остальные девчата.
- Не нравится мне, девчата, это слово, - хмурясь, сказала Катя. - Что значит "подсидела"? Не подсидела вас Женя, а помогла. Оттого, что, она обнаружила у вас неправильность в подкормке, лен хуже не стал. Самый лучший на весь район.
- Лучший-то лучший, а показатели нам снизили. Мы и сами бы исправили подкормку.
- Вот мы теперь им тоже подсобим… За ночь все поле вычистим, а траву к вам в штаб… Подходит, Чайка?
Не ответив, Катя запела:
Девушки-подружки…
Глаза девчат оживились.
Сердцу не прикажешь… -
подхватили все дружно и звонко.
Песня рвалась на ветру, а голос Кати, выделяясь, забегал вперед, точно ему, как и самой Кате, было некогда:
Эх, сердцу не закажешь огненно любить…
Так, на полном ходу, машина влетела в Красное Полесье. На улице было тихо и безлюдно. Только у ворот своего дома стоял Тимофей Стребулаев в полотняной рубахе, аккуратно стянутой поясом, в до блеска начищенных сапогах. Чернобородый, смуглый, с лохматыми бровями, он был похож на цыгана.
Грузовик замедлил ход.
- Товарищ Стребулаев, здравствуйте! Где Кулагины живут?
- Здравствуйте, Катерина Ивановна. - Он степенно поклонился. - Вот переулочек проедете, и налево.
Оставив облако пыли, грузовик скрылся в переулке.
- Степка! - позвал Тимофей.
Со двора с вилами в руках вышел кривоногий парень лет двадцати пяти. Лицо у него было круглое, поросшее рыжеватой щетиной.
- Беги к Кулагиным: старуха нонче лошадь просила - в город, что ли, свезти ей чего надо. Скажи - потому отказал, что по хозяйству были заняты, а на завтра - пожалуйста, хоть на целый день. Понял?
Степка с неохотой пробормотал:
- Сейчас, умоюсь.
- Не женихом посылаю, - рассердился отец. - Хватит одного раза-женил дурака на свою шею. Брось вилы и беги, пока Волгина не уехала. Да скажи: я тебя еще в полдень посылал, а ты, дескать, замешкался по хозяйству и забыл.
…Выбежав на шум, Маруся растерянно оглядела сидевших на грузовике девушек. Катя спрыгнула наземь.
- Что, Марусенька, не ожидала так скоро? Смотри, сколько я тебе гостей привезла. Встречай.
Маруся смущенно проговорила:
- Пожалуйста.
- Шучу, Марусенька, - засмеялась Катя. - Мы не в гости, а по делу.
Усадив учительницу на завалинку, она предложила ей обойти всех звеньевых-льноводок, расспросить их о жизни, о работе, о чем мечтают они, и все подробно записать.
- Для меня это очень важно. Я бы сама, да некогда, а надо скорее. Я сразу и вспомнила о тебе.
Маруся задумалась.
- Может быть, времени нет? - спросила Катя.
- Нет, не то. Я думаю, зачем это?
- Обкому нужно, понимаешь? - Катя вынула из рукава кофточки листок. - Вот список.
- И очень скоро надо?
- Очень. Вот если бы ты смогла прямо завтра с утра. Не выйдет?
- Хорошо, - согласилась Маруся и, помолчав, добавила: - Для тебя.
- Конечно, для меня. Может быть, и я пригожусь тебе зачем-нибудь.
…Когда Степка выбежал из переулка, Маруся стояла у калитки одна и задумчиво смотрела вслед отъезжавшей машине.
Шофер, чтобы наверстать время, потраченное на заезд в Красное Полесье, за селом пустил грузовик на "сверхполную" скорость; девчата с хохотом и визгом цеплялись друг за дружку. Танечка ухватилась рукой за край кузова, Катя держалась за ее плечо. Волосы у всех разлохматились, ветер парусами раздувал кофточки.
- Так это она? - сказала Танечка. - Я уж видела ее, на Волге. Скучная она…
- Ничего, будет и веселая. Только ты с ней, Танечка, когда она придет к тебе, от души… Понимаешь?
- Катюша, а что с ней?
- Об этом не надо ее расспрашивать. И вообще ни о чем пока не надо расспрашивать.
В Жуково они приехали в половине двенадцатого ночи и сразу же пошли на поле. Пробирались пшеницей по меже, освещая тропинку фонариками. Издали донесся шум голосов.
Когда подходили к льняному полю, слышался уже только один голос Жени Омельченко, задушевно рассказывавшей:
- Ой, дивчата, який Днипр! Едешь на челне, наклонишься через край и, як в громадное зеркало, дивуешься. А степи! Ой, що за степи! Пойдешь ляжешь, и вся цветами да травами пропитаешься. Недели на две нияких одеколонов и духов не треба. На бахчах - кавуны, як поросята круглые. Що за сады! А скрозь сады хаты - чистеньки, белы, будто тильки що народились и дивуются, як все вокруг гарно, зелено да солнцем богато. А писни яки!.. Дивно у нас по вечерам спивають. Раз послухаешь - век не забудешь. А гопак!.. Дивчина пройдет по кругу - монисты звенят. А парубки!..
- Здравствуйте, девчата! - поздоровалась Катя. Женя оглянулась и, увидев головлевских льноводок, прошептала подругам, лежавшим вместе с ней на лугу:
- Ну що, неправду я говорила? Она быстро поднялась.
- Будь здорова, Катюша! А кто це с тобой? Ба, Танечка! И со всем отрядом… До нас? Будьте ласковы, - в голосе ее слышалась плохо скрываемая насмешка.
- Спасибо за привет, - настороженно поблагодарила Танечка. - Что это вы ночью здесь делаете?
- Що?! Да нищо! Пошли под окна писни спивать, про лен разбалакались, да и пришли сюда, и вот дивимся, дивимся, сил нет очи отвести, и до дома неохота.
Женя была на целую голову выше Танечки да еще нарочно встала на бугорок, и Танечке приходилось смотреть снизу вверх.
- Женя! В нашем договоре есть пункт, чтобы поля до самой уборки содержались в чистоте - ни одной травинки. Так? - Голос ее звучал ласково, вкрадчиво.
- Це так, Танечка, - добродушно подтвердила Женя.
- Твое звено по чистоте первое место занимает в районе. Об этом и в газете написано.
- Це так.
Жуковские льноводки, шумно здороваясь, насмешливо поглядывали на головлевских.
- Ты очковтирательством занимаешься, Женька, - резко изменила тон Танечка. - У тебя травы - хоть сенокос устраивай.
- Вот це не так, Танечка.
- Проверим.
- Будь ласкова.
Танечка позвала своих подруг, и они следом за ней гурьбой пошли в поле. Под светом фонариков нежно, дрожащими полосами заголубел лен.
- Ох, коли потопчете - головы оторву! - крикнула Женя.
Где-то вдали играла гармонь.
- Прогуляемся, Женечка, - предложила Катя, любуясь небом, которое высоко-высоко поднялось над темными полями и было часто исколото звездами, похожими на брызги раскаленного добела металла. Они отошли в сторону, и Катя коротко рассказала о Марусе Кулагиной и о поручении, которое ей дала.
- А що я кажу той Марусе? - удивилась Женя.
- Все, что близко тебе, Женя. О своем родном селе расскажи, о том, как ты его любишь.
Женя лукаво подмигнула подругам, прислушивавшимся к их разговору.
- Щоб она до моего села вместе со мной поихала?
- Нет, она здесь останется. Ты все расскажи, и про то, почему туда уехать не можешь, что удерживает тебя здесь…
На краю поля показались головлевские девчата. Танечка смущенно подошла к Кате.
- Ни одной травинки…
- Я же сказала, що ни, - засмеялась Женя. Резко повернувшись к ней, Танечка спросила:
- Сейчас выдернули?
- Та ни! Снимите с меня голову, коли где травинка выдранная лежит! Поищите!
…Гости прошлись с фонариками вдоль поля и на вопросительный взгляд своей звеньевой промолчали.
- Сама видела сенокос целый, - раздраженно сказала Танечка.
Женя спросила ее ласково, вкрадчиво:
- А когда, Танечка, це було?
- Вчера, когда же! Шла на гулянье мимо и решила посмотреть, какое такое образцовое по чистоте поле.
- А ты, Танечка, после праздника спала трошечки!
- Ну, спала, что ж из этого?
- Так вот, во сне ты и бачила.
Женины подруги расхохотались; вместе с ними и Катя.
Танечка схватила украинку за руки.
- Девчата, посветите.
Несколько бледных лучей скрестились на больших ладонях Жени, черных от засохшей на них земли.
- Ну что? Тильки дивились на лен или траву в нем дергали? - торжествующе спросила Танечка. Ее подруги осматривали руки у вырывающихся жуковских льноводок и злорадствовали.
- Попались! Те молчали.
- Дивчата, та що вы стесняетесь? Кажите, як было, - весело проговорила Женя. - Мы, Танечка, играли тут трошечки - кто быстрее вкруг поля на четвереньках допрыгает.
С минуту стояла тишина, потом прыснули, рассмеялись жуковские девчата, а за ними и некоторые из головлевских. Танечка сердито махнула рукой и легла на траву.
- Вот так и играли, - серьезно повторила Женя. Катя, смеясь, обняла ее.
- Выдергали?
Женя вздохнула:
- Выдергали.
- А трава где?
- Маня Карпова до дому снесла и, мабудь, зараз козла ею кормит.