- "Оперативным планом боевых действий на осенний период, утвержденным Верховным Главнокомандованием, отрядам вашего объединения поставлены задачи: вывести из строя железнодорожный узел Коростень, для чего взорвать четыре железнодорожных моста через реки Ирша, Жерев, Годыч, Копинец; взорвать три моста на шоссе Коростень - Речица через реки Иршу, Уж; разрушить путевое и станционное хозяйство на станциях Лучины, Стремигород, Ужица; заминировать железнодорожные линии, идущие от станции Коростень, минами замедленного действия от пяти до тридцати суток. Последующая задача - вывести из строя железнодорожный узел Белокоровичи. Боеприпасы и взрывчатку вышлем самолетом".
Крутов, внимательно следивший по карте за всеми перечисленными объектами, сказал вздохнув:
- План уплотненный, ничего не добавишь. Но они сами еще что-нибудь придумают. Ты подготовь директиву об усилении диверсионной работы на коммуникациях противника. Пусть областные штабы распределят по партизанским отрядам железные дороги на территории области, и пусть отряды борются за то, чтобы ни один поезд не прошел по закрепленному участку пути. Разъясни товарищам, что мы ежемесячно будем подводить итоги боевого соревнования и сообщать место, занятое в нем отрядами.
Крутов вяло опустился в кресло.
- Устали сегодня? - спросил начальник штаба.
- Сегодня? - улыбнулся Крутов. - Давно устал. Мечтаю об одном: добьем гитлеровцев - отосплюсь. Десять часов подряд спать буду.
- А я на сутки рассчитываю.
- Сутки не выйдет. Радость все утомление за эти годы снимет. Как ваш детский дом? Пополняется?
- Вывозим детей из партизанских отрядов. Летают они прекрасно, лучше батьков. Взрослых укачивает, а их нет.
- Следи, пожалуйста, чтобы самолеты обратных рейсов порожними не делали, раненых или детей брали. И не забудь вот о чем: надо помочь операторам, снимающим в партизанских отрядах фильм "Украина", и потребовать от отрядов, чтобы присылали материалы на выставку "Украина в огне партизанской борьбы".
Начальник штаба записал эти задания в блокнот.
- Запиши еще и выполни немедленно. Главное командование германской армии издало приказ контрразведывательным отрядам ликвидировать партизан в районе Таганрог - Бердянск в зоне действий Семнадцатого армейского корпуса. Необходимо предупредить эти группы. Это данные военной разведки.
Густые брови у начальника штаба напряженно сдвинулись, и Кругов уловил какое-то замешательство.
- Нет радиосвязи с этими группами? Предупреди смежные. С Ростовской ведь связь есть? Ростовской радируй - пусть пошлют связного. Лучше несколько связных. Для гарантии. Да, кстати, Сердюка из Донбасса вызвали?
- Скоро должен прибыть.
Крутов подпер голову рукой, и тотчас отяжелевшие веки его сомкнулись.
Нелегко ему, гражданскому человеку, партийному работнику, давалась суровая наука войны. Приходилось изучать ее на практике. Первое время он чувствовал себя раздавленным навалившейся на него ответственностью, новизной и объемом вопросов. И казалось ему, что накопленный опыт сейчас ни к чему, что многое нужно постигать заново. Но вскоре все стало на свое место. Пригодились и знание людей, и умение работать с ними, и здравый смысл, помогавший внести ясность в самый сложный и запутанный спор. Прошло уже то время, когда профессиональные командиры напоминали ему, что он недавно надел военный мундир, и рекомендовали пока присматриваться. Как это часто бывает, наибольший авторитет в штабе фронта ему создали не те его советы, правильность которых подтверждал успех операций, а те возражения, которые при разработке планов во внимание не принимались и только потом, в случае провала операции, расценивались как дальновидные.
Начальник штаба потихоньку отошел от стола, хотел выйти из комнаты, но Крутов неожиданно обратился к нему, открыв глаза.
- Трудный это участок работы - городское подполье. Партизанам легче. Они все вместе, а на миру, как говорят, и смерть красна. Ранили партизана в бою - он знает: товарищи вынесут его, не бросят. Сколько это придает смелости! В подполье же ты постоянно один, могут убить, могут схватить, и никто не узнает, куда ты делся. Подвиги легче делать на людях.
Продолжительно зазвонил телефон.
Начальник штаба снял трубку.
- Принеси немедленно, - приказал он.
Вошел дежурный по штабу, положил на стол пачку радиограмм.
Крутов взял самую пространную из них, прочел, протянул начальнику штаба.
- "Языка" этого, что планы немецкого командования выболтал, доставь в Москву.
Начальник штаба вызвал дежурного, сделал указания.
Проводив дежурного внимательным взглядом, Крутов сказал, понизив голос:
- Дело нашей чести - не впустить в штаб ни одного шпиона. Немцы прилагают все усилия, чтобы проникнуть сюда. У многих представление такое, что шпион - явление редкое. Знали бы они, что Маликов в своем соединении за четыре месяца выявил двадцать семь шпионов. Только подумать: двадцать семь!
- Николай Семенович, кадры проверены и проверяются систематически.
Крутов взял другую радиограмму, прочел, отложил в сторону.
- Збанацкий отказывается от наших патронов. Обнаружил затонувший в Днепре пароход с патронами, выгрузил их и ими воюет. Сообщает, что на полгода обеспечен, предлагает даже поделиться с другими отрядами.
- Это не Ерошин, - оживился начальник штаба. - Тот только и знает, что боеприпасов просит. Что ни день - радиограмма. А как я их заброшу? Отряд далеко, ночи еще короткие, туда самолет долетит, а вернуться не успеет.
- И что же ты ему ответил?
- Примерно так: авторитет завоевывается не количеством полученного из Москвы вооружения, а личными способностями руководить боевыми действиями отряда и добывать оружие на месте, как это делают командиры других отрядов.
- Правильно ответил. - Крутов улыбнулся. - И главное, с темпераментом. Дай-ка мне общую сводку за последнюю неделю. Поеду в ЦК.
7
Штаб партизанского движения помещался в большом трехэтажном здании. Проходя по коридорам, Андрей Васильевич читал таблички на дверях: "Плановый отдел", "Технический отдел", "Отдел снабжения". "Все равно как в главке, - подумал он. - Нет только отдела сбыта".
В приемной начальника штаба, кроме дежурного, сидел человек с черной веерообразной бородой. Лицо его показалось Сердюку знакомым. Не Амелин ли? Приятель молодых лет, уехавший на сталинградский завод "Красный Октябрь".
Бородач подсел к Сердюку.
- Что, Андрюша, не узнаешь?
- Амелин! Он и есть! Ну, тебя, брат, узнать трудно. Где такую бороду достал?
- В Брянских лесах… Борода, знаешь, как на свежем воздухе растет! Удержу нет.
- До чего же она тебя изуродовала, - усмехнулся Сердюк. - Вроде как тот купец стал, что у нас на поселке лавочку имел. Помнишь?
- Ну, это ты не прав. Борода - вроде как справка о стаже: чем длиннее, тем стаж больше.
- Борода - не велика честь, борода и у козла есть, - пошутил Сердюк. - Так в Брянских, говоришь, воюешь?
- Воевал.
- А сейчас?
Амелин покосился в сторону дежурного и вполголоса сказал:
- Крутов из Сталинграда с собой на самолете привез.
- Зачем? - удивился Сердюк.
- Хочет штабистам живого партизана показать, - увильнул от прямого ответа Амелин.
- Как там в Сталинграде?
- Ох, Андрюша, пекло! Все горит… Город горит, степь горит, Волга горит… Разбомбят нефтеналивную - и загорелась вода. Такой жар стоит, что волосы тлеют. Но держатся наши насмерть. Огнеупорные. У них и лозунг такой: "За Волгой для нас земли нет". Каждый камень отстаивают. В городе порой не поймешь, где наши, где фашисты. В подвале наши, в доме - они, на чердаке - тоже наши. Все переметалось. Воевать тесно. За одну мартеновскую печь полмесяца бой шел.
- Как же там партизанить? Места голые.
- Мало того, что голые. Фрицев - как саранчи. Шаг шагнешь - и на фрица напорешься. Работаем больше по разведке да по диверсиям.
- Население вывезли?
- Кто нужен - остался. Тракторный разбит, а четыре главных цеха работают, выпускают танки. Закончат работяги танк - сами в него садятся и дуют прямо на позиции. Об Ольге Ковалевой слышал? Первая женщина у нас была, сталевар. С винтовкой в руках погибла. А ты где?
- Я?.. - Сердюк замешкался. - Да не так далеко и не так близко.
- Не доверяешь, - обиделся Амелин.
- Привычка такая, брат. В подполье я. Сам понимаешь…
Дежурный поднял телефонную трубку и сразу же обратился к Сердюку:
- Товарищ Андрей, вас просят.
У Сердюка забилось сердце. Он видел Крутова в Донбассе на областной партийной конференции, но разговаривать с ним не пришлось.
Кругов сделал несколько шагов навстречу, подал руку, потом обнял Сердюка, расцеловал и сказал:
- Большое спасибо вам, Андрей Васильевич, за все: за электростанцию, за гестапо, за работу среди населения и за бдительность.
- Спасибо и вам за помощь. Когда пришла связная, мы все по-иному себя почувствовали: знают, значит, о нас, помнят, наставляют, заботятся. Без этого очень тяжело. А радиосвязь нас совсем окрылила.
- Как же иначе? Иначе и быть не могло. Ну, давайте все по порядку.
И Сердюк начал рассказывать, ничего не упуская, ни одной детали. Порой он с тревогой смотрел в глаза Крутова - не слишком ли подробно, - но видел в них большое внимание и заинтересованность.
Доложив, что Крайнева отправили с аэродрома в партизанский госпиталь. Сердюк умолк. Молчал и Крутов, сосредоточенно о чем-то думая. Андрей Васильевич осмотрелся. Карты, задернутые шторами, живо напомнили ему помещение пограничной заставы.
- Юлию Тихоновну жаль очень, - скорбно произнес Крутов, нарушив молчание. - Когда уйдете от меня, не забудьте заполнить наградные листы на отличившихся товарищей. Пырина наградим посмертно.
Сердюк считал, что группа очень мало сделала. Сознание этого всегда угнетало его, и вдруг Крутов говорит о награждениях.
- Будьте особенно бдительными сейчас. - предостерег Крутов. - Гитлеровцы пускаются на всевозможные провокации. В партизанские отряды забрасывают листовки якобы от имени командующего армией прорыва, и которых призывают партизан не заниматься мелкими операциями, а накапливать силы, объединяться в крупные отряды и ждать сигнала для единовременного выступления. Смотрите в оба. Проверяйте людей в группе, воспитывайте в них чувство бдительности. Какие склады расположены на территории завода?
- Боеприпасов и продовольствия.
- Оружие есть?
- Есть, но какое - нами еще не установлено.
- Зря. Нужно установить, - добродушно упрекнул Крутов. - Перед вами ответственнейшая задача - спасти завод от уничтожения гитлеровцами при отступлении.
- Как же сделать это? - преждевременно вырвалось у Сердюка.
- Над этим надо подумать, вам на месте виднее. Во всяком случае, к моменту подхода наших войск, как вы сами рассчитываете, в подземном хозяйстве будут прятаться от угона в Германию сотни рабочих. Значит, они будут находиться на территории завода. Оружие находится тоже на заводской территории…
Сердюк с досадой хлопнул себя по лбу.
- Понял, понял, Николай Семенович. Все ясно. Как я сам… - Краска смущения залила его лицо. - Но людей у меня мало.
- Для выполнения этого задания объедините все подпольные группы. Явки получите у нас. Пока будете заполнять наградные листы, я приму нескольких товарищей, а потом поедем ко мне обедать.
8
Мария Гревцова не отличалась привлекательной внешностью. Худенькая, чуть сутулая, лицо землистого оттенка, жидкие, неопределенного цвета волосы. В полицейском управлении она пользовалась хорошей репутацией. Скромная, тихая, исполнительная, она старательно работала, и никогда никаких недоразумений у нее не случалось. Ее ценили и как переводчицу. Мария прилично знала немецкий язык, и не раз начальник полиции, бывший бухгалтер промартели, при разговорах с гитлеровцами пользовался ее услугами.
Тщательная проверка ее прошлого показала, что в комсомоле Гревцова никогда не состояла, активностью не отличалась. Правда, она была дочерью рабочего, но при поступлении в полицию не скрыла этого. Единственно, что утаила она, - это гибель отца и брата от гитлеровских бомб. Но до этого не докопались.
Несмотря на отвращение, которое внушали Марии сослуживцы, она, как могла, старалась завоевать их расположение и потому охотно согласилась прийти на свадьбу перезревшей дочери начальника полиции с немцем - офицером гестапо. Торжественный церемониал бракосочетания состоялся в лютеранской церкви, и многие гости, в том числе и Мария, вместе с женихом и невестой прямо оттуда отправились в особняк родителей невесты.
Длинный стол был уставлен всевозможными яствами. Исконно русские блюда перемежались с большим ассортиментом немецких консервов. Были вина, пиво, водка.
Пока подходили новые гости, невеста с гордостью показывала Марии убранство своих апартаментов. Здесь было на чем остановить взгляд. Но больше всего привлек Марию морской пейзаж Айвазовского. По металлической дощечке на раме Мария поняла, что картина принадлежала какому-то музею. Она неплохо рисовала сама, любила живопись и надолго задержалась у неизвестного ей произведения, любуясь тончайшей гаммой красок, такой характерной для кисти этого чудесного мариниста, умевшего передать холодную прозрачность и стихийную силу морской волны.
"Недолго будете наслаждаться награбленным", - с ненавистью думала Мария, оскорбленная цинизмом, с каким невеста посвящала ее в методы обогащения за счет тех, кого уже не было в живых.
- Вы, конечно, после войны уедете с мужем в Германию? - спросила Мария.
- Да, уедем, но ненадолго. Будем жить в России. Курт беден, а запросы у него огромные. Здесь же есть где развернуться. Только вот что-то тревожно на фронтах стало. Как вы думаете, возвратятся большевики?
- Боюсь, как бы это не случилось, - сказала Мария и сокрушенно вздохнула.
Лицо невесты мгновенно поблекло.
- Ах, это было бы ужасно! Представляете, как трудно все перевезти? Впрочем, Курт устроит. Вам нравится мой муж?
- Да, очень. Настоящий джентльмен, как в заграничных фильмах.
Невеста не поняла издевки и была так польщена комплиментом, что представила Марию жениху и гостям как близкую свою подругу.
Ввиду того, что свадебное торжество почтил своим присутствием начальник гестапо Гейзен, сниженный в должности и назначенный на место погибшего Штаммера, состав гостей был строго подобран: со стороны отца невесты - служащие полиции, со стороны жениха - гестаповцы.
Соседом Гревцовой за столом оказался Браух - немецкий офицер в чине обер-лейтенанта. У него были вьющиеся белокурые волосы, мягкие, мечтательные глаза и холеная, как у девушки, кожа. Он ухаживал за Марией, называл ее Мерхен, многозначительно говорил, что ему нравятся русские девушки и что он тоже обязательно женится на русской, только до сих пор не нашел себе невесты.
Первый тост за счастье новобрачных провозгласил отец невесты. Он собрался уже произнести и второй тост, но его небрежным жестом остановил Гейзен и, попросил Гревцову переводить вслед за ним каждую фразу, размеренно начал:
- Вот вы подняли бокал за счастье, - он вежливо поклонился отцу невесты. - А что такое счастье, с моей точки зрения? Счастье - это покой, покой и уверенность. Уверенность в том, что и сегодня, и через год, и до конца своих дней я буду жить в своем собственном доме, пользоваться комфортом. Я должен быть уверен в том, что каждый день ровно в девять часов утра жена подаст мне чашку кофе со сливками, в четыре часа дня накормит вкусным, сытным обедом, а вечером я смогу заняться развлечениями. Я должен быть уверен в незыблемости установленных нами раз и навсегда порядков. Есть люди, которые говорят, что счастье - борьба. Это фальшь. Большевики утверждают, что счастье возможно для всех. Это вредоносная утопия. Счастье - это власть, а власть - удел избранных. То, что делает сейчас Германия в России, и есть борьба за счастье избранных своего народа и его любимцев. - Гейзен галантным жестом указал на сотрудников полиции. - Мне нравится хозяин этого дома как человек, но к нему, как к работнику полиции, аппарат гестапо, и я в том числе, имеем большие претензии. И мы, и все русские гости, - гитлеровец остановил на каждом русском короткий, проницательный взгляд, - с большим воодушевлением выпили за счастье новобрачных. Но ни у них, ни у нас для счастья нет главного - покоя. Я не могу с наступлением темноты спокойно ходить по городу, не рискуя жизнью. А почему? Потому что вы, господа служащие полицайуправления, плохо боретесь за наш новый порядок. Днем повелители в городе мы с вами, а ночью - партизаны. Только подумать, сколько бед причинили они! Вы плохо работаете, господа, вы забываете, что, помогая великой Германии, вы спасаете и самих себя. Вы наши глаза и уши. Так пусть же эти глаза лучше видят, а уши лучше слышат! А твердых рук у нас в гестапо достаточно. - Он поднял бокал и стал чокаться с гостями.
Во время этой длинной тирады отец невесты сидел красный, как вареный рак, и беспрерывно вытирал потное лицо. Нагоняй от гестаповцев он получал ежедневно, но никак не ожидал выслушать выговор сегодня. Он давно побаивался за свое место и браком дочери решил упрочить положение. Он попытался что-то пробормотать в свое оправдание, но Гейзен нетерпеливо прервал его:
- Довольно болтать, надо улучшать оперативную деятельность.
Начальник политического отдела полиции был уже изрядно пьян и чувствовал себя смелее, чем обычно. Он решил снять со своих сослуживцев долю вины.
- Активность партизан, - сказал он, слегка пошатываясь и проливая вино на скатерть, - находится в прямой связи с успехами германской армии. Когда русских потеснили в районе Донбасса, стало тише. Я думаю…
- Осел! А когда электростанция взорвался? А гестапо… - Гейзен неистовствовал.
Испуганный полицай выскочил из-за стола и исчез. Больше он так и не появлялся.
Гости пили "за победу великой Германии", "за процветание нового порядка", "за здоровье фюрера". Марии хотелось уйти отсюда, чтобы не слушать этих тостов, но она решила выдержать испытание до конца, тем более, что сидевший напротив в угрюмой задумчивости лейтенант не отводил от нее взгляда. Вначале Марии казалось, что он просто смотрит перед собой, углубившись в свои мысли, но стоило ей сделать какой-то жест или обратиться к кому-нибудь, как выражение глаз лейтенанта становилось менее рассеянным. А когда охмелевший Браух положил руку на ее плечо, лейтенант брезгливо поморщился.
"Что ему нужно? - с тревогой думала Мария. - Следит? Но уж слишком явно. Понравилась? - Мария усмехнулась: - Тоже нашел красулю".
Украдкой она стала наблюдать за лейтенантом. Пил он много, с каждой рюмкой мрачнел и не проронил ни слова.
Когда пьяная компания встала из-за стола, Мария вышла на веранду и прислонилась разгоряченным лбом к холодному стеклу.