Только один раз, когда соседские ребятишки сообщили, что во дворе детсада стоит большущий самолет, "все равно как настоящий", с колесами и пропеллером, Вадимка не устоял от соблазна увидеть диковинную игрушку и скрылся на добрых полтора часа.
Но, встревоженный и озабоченный, стремглав летя домой он испытал такой страх, боясь не застать отца, что никаким искушениям больше не поддавался.
Прошло две недели, и Крайнев настоял, чтобы Макаров показал ему цех. Выехали, когда Вадимка еще мирно спал, покружили по городу и остановились у контрольных ворот завода.
- Пойдем пешком, - предложил Макаров.
Пересекли широкое шоссе и поднялись на высоко поднятый над землей мостик для пешеходов. Крайнев с жадностью вдыхал острые запахи заводского воздуха. Пахло и обычным паровозным дымом, и коксовальным газом, и щекочущим ноздри сернистым газом от ковшей с доменным шлаком, и едкими парами смолы от смазанных изложниц. Его ухо различало в сложной гамме звуков отдельные звуки, понятные и знакомые. Тяжело ухнула болванка на блюминге, падая из валков на рольганг, тонко завизжала пила в прокатном цехе, перерезая заготовку; грозно погромыхивая на стыках, в здании ближайшего цеха двинулся мощный мостовой кран. И во все эти звуки диссонансом ворвалось завывание сирены. "Кантуют газ в мартене", - отметил про себя Сергей Петрович и поднял голову. Из одной трубы выбросился огромный коричнево-сизый клуб дыма и, постепенно редея, словно линяя, поплыл ввысь.
Поднялись по лестнице на рабочую площадку. Крайнев увидел ряд уходящих вдаль печей, ярко светящиеся гляделки, языки пламени над окнами и придержал Макарова за руку.
- Погоди. Слишком много все сразу… Дай осмотреться, - и, тотчас ощутив сладковатый запах пряников, поинтересовался, чем пахнет.
- Патока. Ею утеплители мажут, - пояснил Макаров.
В этой смене не было людей, знакомых Сергею Петровичу, но когда он вглядывался в их лица, они казались ему не только знакомыми, но и родными.
Поодаль Гаевой горячо доказывал что-то Пермякову. Крайнев и Макаров подошли к ним.
- Рановато выпустил, - добродушно упрекнул Макарова Гаевой и познакомил Сергея Петровича с Пермяковым.
- Как же, знаю, знаю, - заговорил Пермяков. - Земляки о вас порассказывали немало. Докладик бы нам…
- Погодите, - оборвал его Гаевой. - Сами докладов не любите делать, а других заставляете.
- Да, он докладов не любит, - подтвердил Макаров и присочинил: - Хотел даже учредить добровольное общество по охране трудящихся от излишних заседаний и совещаний, а особенно от нудных докладчиков…
- Все засмеялись.
16
Макаров и Кайгородов проводили совместное производственное совещание сталеваров мартеновских цехов. Под конец совещания появился Ротов, присел на свободное место. Как только Кайгородов разрешил разойтись, Ротов поднял руку, попросил присутствовавших задержаться на несколько минут и рассказал о затруднительном положении, в котором находился завод: броня, выплавленная мартеновцами по новому заданию, до сих пор лежит на складе, потому что ни техотделу, ни теплобюро не удалось повысить производительность термических печей.
- У всех за плечами годы практики, - внушительно говорил он. - Многие проявили себя как рационализаторы. Работаете вы, мартеновцы, на агрегате более сложном, чем термические печи. Так займитесь ими. Может быть, сообща подскажете, как увеличить пропускную способность печей. Вас агитировать не нужно, вы понимаете, что значит сейчас танковая броня. - И Ротов передал Кайгородову пачку чертежей.
Макаров предложил желающим пройти в термический цех. Таких нашлось много.
Шатилов увидел, что и прокатчики, собравшиеся в термическом цехе, тоже были с чертежами. Значит, директор побывал и в прокатных цехах и там просил помочь заводу.
"Что это он в народ пошел? - силился угадать Шатилов. - Либо припекло так, что деваться некуда, либо Гаевой на него нажал. А может быть, и на самом деле поверил в силу коллективной мысли…"
Этот цех, построенный в первые месяцы войны, стоял в стороне от других цехов, и Шатилов никогда в нем не бывал раньше. Он с любопытством смотрел на огромные печи, несложная конструкция которых напоминала спичечную коробку. Броневые листы укладывали высокой стопой на выдвижную подину, задвигали в печь и там посредством нагрева и охлаждения улучшали структуру стали.
Побеседовав с нагревальщиками, удивленными таким внезапным наплывом посторонних людей в цех, с мастером, Шатилов понял, что задача, поставленная перед заводом, невероятно сложна. Сократить время пребывания броневых листов в печах было нельзя - для нагрева и охлаждения их требовался строго определенный режим, - увеличить количество листов тоже не представлялось возможным, так как они возвышались до самого свода.
…Есть категория людей, которые не могут жить спокойно. Кончаются одни беспокойства - они настойчиво ищут другие, малые или большие - неважно, лишь бы дать выход своей деятельной натуре, лишь бы занять мозг, силы и время. Не будет этого - и жизнь утрачивает для них свою прелесть, новизну, свое обаяние. С этими задатками рождаются и квартирные склочники, обладающие непревзойденным талантом повышать кровяное давление соседям, и люди, дающие миру крупнейшие открытия. Шатилов не принадлежал ни к той, ни к другой крайней категории, но, так же как они, спокойно и размеренно жить не мог.
Из термического цеха он ушел одержимый желанием помочь своему заводу, но еще больше - танкистам. Он хорошо помнил, как мучительно сидеть в резерве, ожидая прибытия нового танка.
С каждым днем люди из других цехов появлялись у термических печей все реже, а вскоре и совсем перестали ходить, и Шатилов теперь видел здесь только тех, кому директор дал персональное задание.
Не раз у термических печей встречал Шатилова директор. Случилось, Ротов бросил как бы в шутку:
- Бывает и так: чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу. Ты, вижу, упорнее других. Ну, думай, думай.
Реплика оставила у Шатилова неприятный осадок: значит, директор знает о том, что он поджег свод.
Василий свел дружбу с нагревальщиками, и те уже встречали его как старого знакомого. Особенно сблизился он с мастером Титовым, симпатичным и всегда веселым. Вначале Титов показался Шатилову излишне суетливым. "Много бегает, мало думает", - заключил он, но вскоре понял: мастер производит впечатление суетливого лишь потому, что мал ростом и очень подвижен.
У Титова был свой стиль работы. Он никому не верил на слово и все участки цеха регулярно проверял сам. Его голоса в смене слышно не было, он не кричал, не бранился: приучил людей понимать себя с одного взгляда.
И Титова расположил к себе человек, который много времени непонятно почему уделял другому цеху, чужим заботам. Он всегда охотно беседовал со сталеваром.
Но Шатилову не понравилось, что Титов сковывает инициативу людей: ничто не делалось без его указки.
- Неправильная постановка у тебя в смене, - как-то сказал ему Шатилов по-дружески, без нравоучения. - Отлучишься куда-нибудь на час - и станет без тебя дело. Похож на рабочего на ручной дрезине, который все время крутит ручку. Мастер - это моторист. Запустив мотор, только смазывает его.
- Моторист слушает, как работает мотор, и глаз с него не спускает, - отшутился Титов.
- И думает, как улучшить его работу, - прощупывал его Василий.
- Это обязательно.
- И придумал что-нибудь?
- Пока нет.
От Титова Шатилов узнал о термических печах больше, чем от всех остальных людей, с кем довелось беседовать, и, когда хорошо разобрался в их конструкции, понял, что ему надо думать только над тем, как заполнить всю печь металлом. Пока одна треть печи оставалась свободной - стопа листов, уложенная на подину, не заполняла всей ее площади, а две стопы на подине не помещались.
"Значит, нужно прежде всего изменить раскрой листа - либо удлинить его, чтобы закрывал всю подину, либо уменьшить с таким расчетом, чтобы на подине поместилось два листа, положенные поперек", - сделал вывод Шатилов и удивился тому, как до сих пор никто не додумался до такой простой вещи.
Но Титов объяснил, что габариты листа изменены быть не могут, потому что строго соответствуют размерам обрабатывающих их станков на танковом заводе. Нужно искать другой выход.
С этого времени Шатилов перестал посещать термический цех, но засел в плотницкой мастерской. Осененный новой идеей, он совсем потерял спокойствие. Настроение, желания, мысли - все подчинялось ей. Даже мысли об Ольге отошли на второй план. Петя сделал ему несколько деревянных кубиков и дощечек и втихомолку ухмылялся: взрослый, с виду будто серьезный дядя часами складывал какой-то чудной дом без окон, без одной стены и то всовывал туда, то вытягивал какую-то дощечку с разложенными на ней иногда вдоль, иногда поперек другими дощечками разного размера.
Однажды, придя после рапорта в термический цех, Ротов услышал взрыв хохота, доносившийся из-за ночи. Он обогнул печь и увидел группу работников цеха и среди них Шатилова. Сталевар стоял, сбычившись, и, играя желваками на скулах, исподлобья посматривал на термистов.
Директор подошел ближе, спросил:
- Чего заливаетесь?
- Производственными анекдотами забавляет, - кивком головы указал на Шатилова молодой термист, задорно сдвигая на затылок пыжиковую ушанку. - Решил, что Юлий Цезарь: пришел, увидел, победил. - И он, смеясь, изложил Ротову суть предложения Шатилова: уменьшить толщину стен печи почти вдвое и удвоить загрузку ее, укладывая на подину вместо одного штабеля листов в длину два поперек.
Ротов уставился на Шатилова, потом хлопнул себя по лбу.
- Так ведь это мысль!
Термисты сдержанно заулыбались.
- Нам тоже так показалось сначала, - произнес начальник цеха. - Но тележка подины не выдержит двойной нагрузки, сломается.
- А если выдержит, так зубья у шестеренок механизма передвижения полетят, - добавил механик.
- Сталевар не понимает, что и мотор не потянет, - пренебрежительно бросил электрик.
Резко высказался теплотехник:
- Странно, Леонид Иванович, как известный во всем Союзе сталевар не разбирается в элементарных теплотехнических вопросах. Во-первых, горелки не нагреют такой массы металла, во-вторых, если уменьшить толщину стен, сильно увеличится потеря тепла в атмосферу. А самое главное - сократится в два раза продолжительность кампании печи.
У Ротова потускнели глаза.
- Величайший русский металлург Аносов, - сказал он, - писал в одном из своих сочинений, что среди ученых иногда наблюдается предубежденность против простых средств, тогда как многие из этих средств занимают почетное место в науках.
Он отошел от термистов, постоял в раздумье, потом вернулся и взял Шатилова под руку.
- Пойдем. А то специалисты заклюют. - И уже за воротами ободрил его: - Я над этим подумаю.
- Я уверен, что прав, - запальчиво произнес Шатилов и сокрушенно добавил: - Эх, знаний маловато! Перепроектировал бы я им печку по-своему. Леонид Иванович, зайдемте в мартен. В плотницкую. Я там модель сделал. Посмотрите, до чего хорошо получается.
Плотники замерли от неожиданности, когда Ротов в сопровождении Шатилова вошел в мастерскую. Он подсел к верстаку и принялся вертеть так и сяк сделанную сталеваром модель. Потом достал из кармана чертеж печи, с которым не расставался, проверил соотношение размеров.
- А ну-ка, малец, - обратился он к Пете, - стащи эту штуку в мою машину.
- Я не малец. Я рабочий, - глядя исподлобья, огрызнулся Петя. - И потом, без разрешения старшего плотника отлучиться не могу. Придет - спрошусь. - Для солидности он звонко высморкался в носовой платок.
Петя впервые видел Ротова, не знал, кто он, да если бы и знал, все равно ответил бы так же. Для него главными людьми на заводе были начальник цеха и старший плотник, а директор… Что ему директор? На работу не принимал, с работы не снимет.
Один из плотников, чтобы выручить Ротова из неловкого положения, взял модель и понес к машине.
Ротов взглянул на Петю.
- Ну и поросль пошла! Ершистая, - сдерживая улыбку, буркнул он.
В два часа ночи Шатилова разбудила дежурная по общежитию: требовал к себе директор.
В кабинете Ротова были начальник термического цеха и многие инженеры. На письменном столе стояла сделанная Шатиловым модель.
"Неужели получилось?" - обрадовано подумал Василий. Сгорая от нетерпения, он склонился к соседу, чтобы узнать, как обернулось дело, но поднялся директор и, демонстрируя модель, стал объяснять суть предложения Шатилова.
- Мне кажется, что за эту мысль надо ухватиться, - заключил Ротов.
- А горелки? - осторожно напомнил Титов.
- Поставим второй ряд.
Ротов спросил главного механика завода, за сколько дней можно сделать мощную тележку для подины.
- За десять, - ответил тот.
- Даю пять.
Кто-то завопил:
- А с мотором как? А с механизмами?
- Мотор поставим другой. Механизмы? А чем тащите тележки, когда они выходят из строя? Канатом через блочок? И будете так таскать, пока не сделают новые. Да вы понимаете или нет, - вскипел вдруг Ротов, - что никакие трудности, никакие затраты сейчас ничто в сравнении с удвоенной производительностью! Вы, вероятно, до сих пор не уяснили себе, почему мастер из другого цеха додумался до того, что не пришло в голову вам? Он не был в плену ваших узких профессиональных представлений. Характер у него пошире. Еще клевали: грамотности технической мало. Некоторым и грамота не впрок. И немедленно приступать к работе. Отсыпаться после войны будем, - заключил он своей постоянной фразой.
Печь переделали, разогрели, но директор поторопился: не дождавшись, пока изготовят новую тележку, приказал удвоить загрузку старой, и тогда произошло то, что предсказывали специалисты.
В первый же день работы по-новому вышел из строя мотор; его заменили другим, более мощным, и сутки проработали нормально. На третий день сломалась выдвижная подина и из печи вытащили только ее переднюю часть. Другую часть удалось извлечь, зацепив канатом, когда печь остыла. Печь простояла двое суток на дежурном газе, не выдав ни одной тонны листа.
Директору пришлось бесконечное число раз объяснять наркомату причину простоя по телефону. В конце концов он стал отвечать одной фразой: "Кто не рискует - тот не выигрывает".
Но вот новая тележка была закончена, и термисты приступили к решающему испытанию.
Шатилов пришел в цех, когда испытание подходило к концу, и по настроению людей сразу увидел, что все идет хорошо. Ротов переходил от одного прибора к другому, наблюдая за расходом газа, за температурной кривой, и подтрунивал над каждым попадавшимся ему на глаза термистом. В эту смену дежурил Титов, и ему доставалось больше, чем остальным.
Минута в минуту в соответствии с графиком Титов нажал кнопку пускателя мотора. Он загудел, постепенно набирая обороты. Передняя стена печи дрогнула и начала медленно выдвигаться вместе с тележкой, на которой лежали две огромные стопы уложенных поперек броневых листов. Подъехавший кран зацепил крюками партию листов и повез их на склад.
Ротов подошел к Шатилову, крепко стиснул и потряс его руку.
- Говорят, что ты талантливый художник. Но смотри, не сбейся на этот путь. Быть тебе большим металлургом. Хватка у тебя настоящая и размах есть.
Стоявший неподалеку мастер выслушал эти слова с завистью и потом признался Василию:
- Позавидовал я тебе. Когда ученый изобретает что-нибудь, не завидую - на то он ученый, мне до него не дотянуться. А тебе, честно сознаюсь, завидую. И не только голове твоей. Напролом идти умеешь. Это важно.
17
Заканчивалось партийное собрание. Главный инженер сделал доклад об изобретательской работе на заводе. Установили ему регламент один час, а слушали два с лишним. Докладчик увлекся, увлек и слушателей. Цифрами Мокшин не злоупотреблял - основное место в докладе заняли люди: какими путями шли к изобретениям, как преодолевали препятствия. С волнением Мокшин говорил о том, что часто талантливые изобретатели вынуждены тратить много времени и сил не на полезную творческую работу, а на хождение по инстанциям. Людей этих обычно не любят, потому что они нарушают спокойствие, заставляют думать, а главное, принимать решения и отвечать за них. Бюрократам всегда легче сказать "нет". За отказ никто не привлекает к ответственности. А если они скажут "да", то их может постичь удача или неудача, и боязнь неудачи заставляет говорить "нет". Но из-за этого "нет" надолго задерживаются, а иногда и совсем гибнут большие, серьезные изобретения. Несколько раз главного инженера прерывали аплодисментами. Аплодировали, когда он рассказывал о Шатилове, когда упомянул о Свиридове.
На собрании присутствовал секретарь горкома. Он не был уверен, что Гаевой не вздумает утверждать решение парткома, и пришел, чтобы предотвратить это. Ход собрания успокоил его. Когда Мокшин, ответив на записки, сошел с трибуны и уселся в стороне, секретарь горкома с уважением и даже с любопытством посмотрел на него. "Такой сухой с виду, а о людях говорит тепло, проникновенно, умеет и приподнять и ударить. Вот был бы партийный работник! Да и директором может быть хорошим", - он с прищуром взглянул на Гаевого - уж не задумал ли тот свалить Ротова и поставить Мокшина?
- Хороший доклад, - шепнул он Гаевому.
- Человек хороший, - ответил парторг.
- У меня вопрос, - зычно выкрикнул с места рабочий из бригады Первухина. - Почему не премировали Свиридова? Или только потому, что его изобретение на пользу другому заводу?
"Ну, сейчас заварится каша", - подумал с тревогой парторг.
Мокшин заметно смутился. Готовя доклад, он долго размышлял над тем, не вызовет ли бурю упоминание о Свиридове, но счел невозможным для себя умолчать о нем. К тому же Мокшин рассчитывал помочь директору выйти из тупика, из которого тот, наверное, хочет, но не знает, как выбраться.
- Это решается в особом порядке, - ответил Мокшин.
- В каком таком особом? - не унимался рабочий.
Мокшин просительно взглянул на Гаевого - "да помогите же", но парторг не заметил его взгляда.
Подняла руку женщина, закутанная в платок, хотя в зале было очень жарко, и, не ожидая разрешения, хриплым, простуженным голосом спросила, почему в повестку дня не внесли постановление парткома о выводе Ротова из состава парткома. Это была дробильщица доломитной фабрики. Она только вчера вышла из больницы, и ее не успели предупредить, что горком рекомендовал не выносить решение партийного комитета на собрание.
Секретарь горкома нехотя поднялся и сказал, что городской комитет партии считает решение парткома неправильным и настаивает на пересмотре его самим парткомом, поэтому выносить его сейчас на общее партийное собрание нецелесообразно.
В глубине зала встал длинный и тонкий, как вечерняя тень, рабочий и заявил, обращаясь к секретарю горкома:
- Я член бюро горкома. Такой вопрос на бюро не стоял. Значит, это лично ваше мнение?
- Таково мнение и обкома партии, - ответил секретарь горкома.
- Бюро обкома или опять чье-то личное мнение? - домогался рабочий.
- Мнение заведующего промышленным отделом обкома.
Рабочий сел, но работница доломитной фабрики опять попросила слово.
- В таком случае я предлагаю включить этот вопрос в повестку дня, - потребовала она.
Председатель собрания поставил предложение на голосование - оно было принято единогласно.