Антек вдруг крепко обнял Анджея и поцеловал его в щеку. Это было непривычное объятие.
- Ну, Анджеек… - прошептал Антоний.
Вскочив на коней, отправились в путь. Анджей чувствовал себя в седле довольно неловко, он был в длинных брюках, на спине болтался ранец, но лошадь шла хорошо, ровно, и он успокоился.
Их охватил осенний запах полей. Он плыл над равниной, и к нему примешивался запах конского пота и кожи. Спокойное дыхание равнины, отдавшей обильный урожай картофеля, теплый дух пашни, легкий дымок сжигаемой картофельной ботвы и тот удивительный запах, какой бывает в амбарах, когда туда свозят еще не совсем просохшее зерно, - все это говорило, что поля не замерли и на них еще кипит работа вопреки войне, вопреки всему, что связано с войной, что, казалось бы, сковало всякое движение жизни. Когда проехали еще километра два и дорога стала спускаться в лощину - бывшее русло реки, - ветер донес запах свежего сена: видно, скосили уже отаву. Уставшая от трудов, отходящая ко сну равнина посылала Анджею свое приветствие, и в этом было что-то колдовское - словно спокойная, привычная любовь приглашала его склонить голову на солому, на картофельные плети, на свекольную ботву, прижаться к земле, как к женскому телу.
Было тепло - то мягкое октябрьское тепло, какое на всем свете знает только равнина, и глубокий, красивый голос Владека как бы дополнял это тепло. Ни таинственность этой ночи, ни драматический характер дела, которое им предстояло, видимо, не действовали на него. Он сказал громко и отчетливо:
- Через минуту будем у статуи. Придется подождать.
Все произошло очень просто. Ждали, правда, долго, время тянулось бесконечно, наконец они услышали тарахтение брички. Владек наклонился к Анджею и сказал на этот раз шепотом:
- Подождем, пока проедет мимо.
Анджей отшатнулся.
- В спину я не стреляю, - сказал он громко.
Однако пришлось стрелять в спину. Ночь была не слишком темная - луна пробивалась из-за туч. Было не только слышно, но и видно приближающуюся бричку. Доехав до статуи, Валерий свернул вправо. Анджей увидел его быстро удаляющуюся фигуру в светлом пальто - Валерий оделся легко, по погоде. Анджей двинулся за ним и, проехав несколько метров, выстрелил. У него было такое чувство, будто он подошел и рубанул по спине спокойно сидевшего человека.
Лошадь Анджея забила копытами, но не двинулась с места, зато упряжка в бричке понесла. Анджей увидел, как Владек на своем породистом коне галопом промчался мимо. Слышен был грохот удаляющейся брички. И вдруг грохот умолк. Анджей изо всех сил стегал свою лошадь, но она, закусив удила, стояла как вкопанная.
- Хорошая коська, хорошая, - уговаривал Анджей, похлопывая ее по шее.
Вдали на дороге замелькал огонек. Это Владек светил себе фонариком. Наконец лошадь взяла с места, и Анджей нагнал его.
Соскочив с седла и ведя лошадь на поводу, он подошел к Владеку, который светил в лицо лежащего на земле Валерия. Тот был мертв.
- Выпал из брички, сволочь, - сказал Владек. - В Голомб направлялся, в гестапо. Торопился донести!
Анджея удивило, что Владек только сейчас понял это. Анджей смотрел в лицо мертвому Валерию так, как много раз смотрел на него живого, - с ненавистью. Большие черные глаза Ройского были открыты, но остекленевший взгляд их ничего не выражал.
- Надо столкнуть его в ров, - сказал Владек.
- Не тронь! - крикнул Анджей. - Пусть лежит.
- Так он скорее попадется на глаза.
- Все равно ведь лошадей поймают и примчатся сюда. Лучше не трогать.
- Верно. Ну так двинулись.
Они сели на лошадей. Ехали молча и неторопливо. Вдруг Владек оглянулся.
- Давай прямо в поле! - крикнул он Анджею и перемахнул через ров. Анджей - за ним, и оба понеслись по картофельнику. На дороге из Голомба появились огни - три машины мчались в сторону дома Тарговских.
Молодые люди укрылись в лесочке, и стояли рядом, стремя к стремени.
- К нам поехали! - сказал Владек.
- Что ты болтаешь? - Анджей только сейчас разобрался в том, что произошло. - Поехали в усадьбу?
- В усадьбу.
- В таком случае я должен быть там.
- Зачем?
- Там мой брат.
- С ума ты сошел! Чем ты поможешь?
- Но я должен!
Анджей пришпорил коня и помчался по полю вдоль дороги. Владек нагнал его уже совсем недалеко от дома. Схватив лошадь Анджея за уздечку, он резко остановил ее. Пытаясь вырваться, Анджей свалился с седла. Владек тоже спешился и схватил его за пояс.
- Никуда ты не поедешь, - бормотал Владек сквозь зубы, - никуда не поедешь. Отдавай автомат.
Анджей почувствовал, как его тело обхватили сильные руки. Он почти не мог дышать и едва вымолвил:
- Пусти!
Внезапно со стороны усадьбы донеслись негромкие выстрелы. Стреляли очередями, слышались крики людей, где-то поблизости завыла собака. Владек отпустил Анджея. Оба стояли, прислушиваясь. Снова раздались выстрелы, теперь уже громче.
- Беги, - сказал Владек, выхватив автомат у Анджея. - Ничем ты не поможешь. Беги этой дорогой прямо на станцию. Деньги на билет есть?
- Есть, - ответил Анджей сквозь стиснутые зубы.
- Беги быстрее. А я побегу в противоположную сторону.
- А лошади?
- Отпустим. Сами найдут дорогу домой. Мне лошадь сейчас не нужна.
- Ну, значит, все?
- Лети. Пока.
Пожали друг другу руки. Анджей быстро зашагал к вокзалу, находившемуся в нескольких километрах от города. Он еще не отдавал себе отчета во всем, что происходит. Он шагал словно в забытьи.
III
Поезд в Варшаву отправлялся только в шестом часу утра, но вокзал был уже забит людьми. Сидели на скамьях, на мешках, на чемоданах, хранивших на себе печать лучших времен, теперь обвязанных веревками и ремнями. Переполнена была даже уборная. Многие предпочли ее более благоустроенному залу ожидания. Какие-то фигуры жались по темным углам. Нетрудно было догадаться, что это евреи. Проходя мимо зеркала, Анджей взглянул на себя и испугался. Вид его был ужасен. Лицо осунулось, глаза лихорадочно блестели. "Надо бы и мне поискать темный угол, - подумал он. - Наверно, у меня горячка".
Небритые щеки его покрылись синей тенью до самых глаз. Ноги по колено в песке и черной земле. Достав из ранца щетку (аккуратный Анджей всегда брал ее в дорогу), он попытался отчистить брюки. Лежавшие на полу запротестовали.
- Вы что, на дворе не можете почиститься? - рявкнул на него какой-то пожилой господин.
Анджей не мог не признать его правоту. Но после ночного рейда он чувствовал себя в безопасности, только когда была крыша над головой. Его не оставляло странное чувство, будто головы-то у него вовсе нет - такая в ней была пустота. А вместе с тем он ощущал неимоверную тяжесть - на темя будто давило что-то.
"Нет, не гожусь я для подобных скачек с препятствиями".
Он совсем не думал о том, что произошло в усадьбе Тарговских. Ему даже не приходилось отгонять мысли об Антеке - он просто не думал о нем. Зато он не мог избавиться от навязчивого видения: освещенные электрическим фонариком, смотрели на него остекленевшие глаза Валерия.
"Необходимо уснуть хоть ненадолго", - сказал он себе.
Отыскав в зале ожидания каким-то чудом еще никем не занятый угол, Анджей опустил на пол свой ранец, сел рядом и, прислонясь к нему, заснул. Это был даже не сон, а внезапный провал во мрак и неизвестность.
Проснулся он глубокой ночью. Огромный зал был погружен в полутьму - часть огней погасили. Люди спали вповалку, отовсюду слышалось тяжелое дыхание. Спертый воздух стоял в зале над спящими людьми. Голова у Анджея по-прежнему была тяжелой и в то же время пустой. Это ощущение было настолько мучительно, что он поминутно встряхивал головой, будто пытаясь пробудиться от сна. Но ему не удавалось стряхнуть с себя эту тяжесть и боль. От лежания на твердом полу ныли все кости.
Анджей протер глаза. Протер раз, другой - словно желая убедиться, что не спит, что перед ним не привидение: рядом с ним, совсем близко, так что локоть Анджея касался его мешка, сидел сосед по каюте, с которым он разговаривал предыдущей ночью. Только на голове у него теперь был черный берет, которого Анджей не видел на нем раньше. "Дядя" смотрел на него испытующе и очень неприязненно. "Видно, ему уже все известно", - догадался Анджей. В состоянии полусна все казалось ему вполне естественным.
- Не спишь? - сказал Владек Голомбек. И вдруг Анджей увидел, что тот как две капли воды похож на Горбатого. - Не спишь? - повторил он свой вопрос. Он возвышался над Анджеем и - что было особенно неприятно - смотрел на него сверху вниз. - Ну как тебе все это нравится?
И они снова заговорили - шепотом, на ухо, еле слышно, чтобы не мешать спящим и чтобы никто не мог их подслушать.
- О чем вы спрашиваете? - возмутился Анджей. - Что мне может нравиться? Не понимаю!
- Называй меня дядей.
- Вот еще - дядя! Я даже не знаю, кто вы такой.
- Это не важно, кто я такой. Но лучше тебе называть меня дядей.
- Ладно, дядя так дядя…
- Я, кажется, разбудил тебя, - сказал тот, комкая в руке черный берет. - Тебе снилось что-то приятное.
- Ничего мне не снилось.
- А я думал…
- Напрасно…
- А я думал, что тебе, может быть, приснится Кмициц или какой-нибудь другой герой-дворянчик. Засада получилась точь-в-точь как у Сенкевича. Только во времена пана Заглобы еще не знали автоматов. Стреляли… Из чего, Анджей, стреляли в те времена?
Анджея удивил этот вопрос.
- Из пистолетов и карабинов.
- Да, да, верно, из пистолетов и карабинов. Очень неудобно было стрелять. Приходилось хорошенько целиться и, кроме того, надо было знать оружие: выше цели оно метит или ниже.
- Они были хорошие стрелки.
- Да уж что касается кровопролития, на это они были мастера. Как там, у Сенкевича: "убил десяток солдат". Убил - и ничего.
- Ну, времена были другие, - скорее подумал, чем сказал Анджей.
- Конечно, другие. А сегодня автомат. Что за великолепное изобретение! Тррр-тррр, прошил очередью, даже не целясь, - и мужик готов, лежит.
- Я целился, - сказал Анджей.
- Удобная цель была. Валерий в светлом пальто, и ночь не темная.
- Красивая ночь, - задумчиво сказал Анджей.
- Красивая и теплая. Октябрь здесь всегда красивый. Хороший это месяц. Звезды горят так ярко!
- И поля пахнут.
- Ты по полю шел? Перепачкался, как черт.
- Да, я торопился. Не разобрал даже, какая погода, только сейчас вспомнил, как хороша была ночь.
- И какая тихая! Стоит себе над польской равниной. Красивая страна. Ты молодчина, Анджей. Справился.
- А откуда вы…
- Владек мне сказал. Ну, и сам я видел. К сожалению.
- Все убиты?
- Все. Перебили всех.
- И Антека?
- Да. К сожалению, и Антека. Для вашей матери это будет большое горе.
Анджей пошевелился.
- Как ужасно!
- Это тебе, - дядя протянул к нему руку, - только кажется. Во всем есть свой смысл.
- Какой смысл может быть в убийстве?
- Но ведь ты же сам убил.
- Он был очень плохой человек.
- Может быть, это тебе только казалось. Он такой же, как и всякий другой.
- Он подлый.
- В каждом из нас есть подлость. Да, он тоже убивал. Давно это было, но все-таки убивал.
- И что же там, у Тарговских?
- Ну и ничего. Все вполне по-польски, по-дворянски. Похоронят всех в одной могиле. Вот и договорились, вот и пришли к соглашению.
- Разве для того, чтобы они пришли к соглашению, надо было убивать их? У нас общий враг.
- Возможно. Одни считают, что у нас один враг, другие - что у нас два врага. По-разному считают. И тем не менее сражаются, хорошо сражаются, как во времена Кмицица. Верно?
- А что же остается делать?
И вдруг Анджей вспомнил:
- О боже, Антек убит!
- Тяжело?
- Нет. Я не могу себе этого представить. Он всегда был со мной, столько лет. Мой старший брат. Нет, я не верю. Откуда вам стало известно?
- Мне сказал Владек. Он все видел.
- Их похоронили?
- Так быстро? Ночь ведь. Дождутся утра. Нужно время, чтобы выкопать ров, большой ров.
- И Кристину?
- И Кристину.
- И Марысю?
- Что касается Марыси, то я не уверен. Говорили, что кто-то убежал. А может быть, это о тебе говорили?
- Я не убежал.
- Нет. Ты вышел на рыцарский подвиг. Как в романе. Охота на краснокожих. Стрелял сзади, в спину безоружному…
- У него был автомат.
- А ты откуда знаешь?
- Сказали.
- Стрелял в человека, которого ты ненавидел всю жизнь.
- Он унижал моего отца. Я не мог не ненавидеть его.
- Да? Но разве за это убивают?
- Я убил его не за это. Но он высмеивал моего отца.
- Ты любил отца?
- Я и сейчас его люблю.
- Но отца уже нет.
- Где-то есть. Вернется.
- И снова будет печь пирожные.
- Да, печь пирожные! Кто-то ведь должен печь пирожные. Но он был мой отец.
- И за отца ты убил Валерия. Жестоко отомстил.
- Никто другой не мог этого сделать.
- Ну конечно. Судьба так сложилась. Вот для чего ты явился в эту усадьбу. Никто другой не мог этого сделать.
- Ни у кого не было оснований больше, чем у меня.
- Но он же был человек.
- Ужасный человек.
- А помнишь его глаза? У него были очень красивые глаза, совсем такие же, как у Антония. И в эту минуту, наверно, глаза Антония выглядят точно так же - открыты, но не видят. Словно глаза убитого зайца.
- У всех трупов такие глаза.
- У всех убитых.
- И умерших.
- Умершим глаза закрывают. Помнишь ты тетю Михасю?
Анджей рванулся с места.
- Откуда ты знаешь о тете Михасе? - вдруг крикнул он громко.
- Тише там! Дайте спать! Кто там кричит? - раздались голоса.
Анджей заговорил тише.
- Ты хочешь, чтобы я сожалел о том, что сделал, чтобы я говорил "не убий". Но я не скажу "не убий". Меня со школьной скамьи учили убивать. Мне говорили, что это обязанность человека, мужчины. Меня учили обращаться с оружием. Меня учили охотиться на зайцев и куропаток. Это мужское дело, а я мужчина, настоящий мужчина, я умею убивать. И доказал это.
Анджей прошептал все это стремительно и не глядя на дядю. И удивился, что тот не отвечает ему. Он приподнял голову, которая весила, наверно, центнер, и посмотрел в ту сторону.
Рядом никого не было.
IV
Анджея разбудили движение и шум. Видно, объявили поезд, потому что пассажиры заволновались. Вначале поднимались поодиночке, потягиваясь и зевая. Потом вдруг все разом ринулись на перрон. Было уже светло и очень холодно. После утреннего заморозка начинался погожий осенний день.
Около шести вполз люблинский поезд. Он был уже почти полон, и новым пассажирам пришлось бороться за места - и с теми, кто уже сидел в вагонах, и между собой. Возвышаясь над всеми благодаря своему росту, Анджей мог разработать стратегию борьбы за место для себя. Труднее всего было с бабами. Своими мешками, корзинами, наконец, своим собственным телом (они искусно обложили себя со всех сторон ломтями солонины) эти пассажирки закрывали всякий доступ как через двери, так и через окна (люди пытались пробраться внутрь вагонов даже через выбитые окна).
На первых! взгляд положение казалось безнадежным, но постепенно как-то все утряслось. Анджей опустил ранец на пол в коридоре. Вокруг теснились пассажиры, тоже едущие до самой Варшавы.
Поезд долго стоял. Наконец все-таки двинулся. Кое-кто из пассажиров начал заговаривать с соседями. Но большинство были молчаливы и не расположены к знакомству. Ведь не знаешь, с кем имеешь дело. Бабы то и дело испуганно поглядывали на свои мешки, загромоздившие полки, мужчины, которых было гораздо меньше, закурили и, прося друг у друга спички, настороженно присматривались к соседям.
Ехали, однако, недолго. Через несколько километров поезд начал замедлять ход.
- Что случилось? - встревожилась какая-то баба.
- Не бойтесь, пани, это Голомб, - успокоил ее мужчина, сидевший рядом.
И вдруг пронесся крик:
- О боже, жандармы!
Поезд затормозил и остановился. Вдоль всего перрона вытянулась цепь жандармов. Они стояли неподвижно и молча, но все уже было понятно. Перепуганные бабы начали выкидывать мешки из окон прямо на рельсы. Поезд наполнился воплями.
Несколько жандармов вошли в вагоны. Всем приказали выйти на перрон, оставив вещи - мешки и корзины, сундуки и чемоданы - на месте.
Надев ранец на плечи, Анджей вышел вслед за другими. Жандарм свирепо накинулся на него:
- А ранец, ранец! - крикнул он.
- Это мои личные вещи, - ответил Анджей по-немецки. Жандарм смягчился.
- Ну-ка, покажи.
Анджей развязал рюкзак, жандарм проверил - действительно, только личные вещи. Он взял себе маленькое круглое зеркальце и при этом даже улыбнулся Анджею.
- Бриться, бриться, - пояснил он по-польски.
Анджей пожал плечами.
Не встретив должного понимания, жандарм снова стал грозным:
- Haben sie einen Ausweis?
Анджей показал свои бумаги. Все было в полном порядке.
- Ну, пошел на место! - крикнул солдат и так толкнул Анджея, что тот пошатнулся.
Пассажиры выстроились вдоль поезда - между вагонами и шеренгой немцев. Бабы с немым отчаянием смотрели, как жандармы выносили из вагонов их мешки и складывали в кучи. Действительно, мешков было много.
Никто не плакал, только слышались иногда ругательства. И в ответ окрики:
- Ruhig!
Анджей смотрел на людей - они стояли спокойно, хоть и заметно было, что они с трудом сдерживают ярость. Выстроились в ряд, плотно прижавшись друг к другу, - едущих было много.
Вдруг он увидел в нескольких десятках шагов от себя знакомое лицо. Непокрытая голова Марыси выделялась среди ярких и линялых бабьих платков. Актриса стояла без пальто, она озябла и была очень бледна. Губы ее посинели.
Анджей хотел подойти к ней, но жандарм, стоящий за его спиной, повторил:
- Ruhig!
Пришлось ждать, пока кончится осмотр.
Обыск продолжался больше часа. Наконец был отдан приказ:
- Alles steigen!
Однако многие уже не стремились в поезд - ехать было незачем. Какая-то баба из груды вещей на перроне вытаскивала свой мешок, спокойно объясняя взбешенному жандарму, что "там ничего нет". К удивлению Анджея, она все-таки втащила мешок в вагон. Анджей пробрался к Марысе.
- У меня в ранце есть еще один свитер, сейчас достану.
В вагонах теперь стало свободнее. Марыся прижалась к Анджею. Она вся дрожала, зубы у нее стучали.
Чтобы снять ранец, Анджей слегка потеснил ворчащих соседей, достал свитер и помог Марысе надеть его.
- Теперь ты согреешься, - сказал он.
Поезд медленно тронулся.
Они стояли рядом и молчали. О чем они могли говорить? Анджею казалось, что каждое слово сейчас было бы лишним. Но Марыся, видимо, думала иначе.
- Куда ты тогда исчез? - спросила она.
Анджей пожал плечами.