- Ну что ж, - обиженно, разглядывая мозоли на руках, сказал Остап Григорьевич. - Делай, как твоя совесть приказывает…
В старом фруктовом саду было тихо, безмолвно. Под неподвижными кронами деревьев, вокруг поздно зацветших зимних яблонь вились пчелы, мелькали яркокрылые бабочки. В прохладной тени серебрилась влагой трава.
Петро знал здесь каждое деревцо. Когда-то он был неплохим помощником отца в его садоводческом деле.
Остап Григорьевич повел сына мимо питомника, к двух- и трехлетним посадкам. Ровными, под шнурок, рядками в аккуратных лунках стояли новые сорта яблонь, груш, слив, персиков.
Поглядывая украдкой на Петра, старик говорил деланно-равнодушным тоном:
- Ты по садам поездил, посмотрел, что у людей есть. А мы тут потихонечку…
- Э, да сколько же тут сортов слив! - дивился Петро. - Даже "королева Беатриса" есть.
- Завелась и "королева", - поглаживая усы, хвалился Остап Григорьевич. - "Ажанская сладкая" есть, "ренклод", "яичная желтая" вон подрастает, "персиковая", "антарио"…
Он повел к деревьям-рекордистам. За черенками их приезжали откуда-то, чуть ли не с Черниговщины.
Осмотрев сад и питомник, Петро собрался уходить. Смутно было у него на душе. Шагая по саду за отцом, он вспоминал, как встретила его Оксана, как держалась весь вечер, и воспоминания эти наполняли его сердце тяжкой болью и тоской.
- Давай перекурим, - сказал Остап Григорьевич. - А потом пойдешь к сестре.
Они сели в холодке у шалаша. Петро протянул отцу портсигар.
- Э, нет! Я своего.
Старик полез в карман, с заметным холодком сказал:
- Ты думаешь, мне легко эти дерева доглядать?
- Нет, я этого не думаю. Откуда вы взяли?
- Сколько я горя хлебнул, пока это с земли все поднялось, - продолжал тем же тоном отец. - Другой плюнул бы и не морочил себе голову. Людей Девятко не давал, все на поля да на огороды. Пока допросишься инвентаря или химикатов, слезьми изойдешь. Один ответ: "Нету средств". Послухаешь такое раз, другой - думаешь: ну вас к дядьку лысому! А сердце ж, оно болит. Не об себе хлопотал. И снова идешь, копаешься…
Движением руки он остановил Петра, собиравшегося что-то сказать.
- А в этом году, - продолжал Остап Григорьевич, - с одного сада дохода тысяч шестьсот возьмем. Теперь и Девятко за мной следом бегает: "Чего еще, Григорьевич?" Говори, мол, все сделаем…
- Почему вы, тато, разговор об этом завели? Я же знаю, не легко вам.
- А ты думал, не приметил я, какой ты ходишь? Батько свои достижения показывает, а у тебя свои думки… Ты ж, сынок, китайку с жерделой спутал. Это как? Я промолчал, а сейчас все тебе выкладаю…
Петро сокрушенно покрутил головой. С выжидающей улыбкой смотрел он на отца.
- Ты не смейся, - с неожиданной суровостью сказал Остап Григорьевич. - Ты слухай, что тебе батько говорит.
- Слушаю, тато.
- Что это, скажи, за беда такая приключилась, что батькова хата тебе не милая? С матерью еще и не переговорил как следует, а уже ходу!
Петро молчал, ероша чуб, из одного уголка рта в другой перекидывая папиросу.
- Если девка глупая, туда-сюда шатается, - помолчав, продолжал отец, - так, значит, весь свет на ней сошелся? Лучшую, что ли, себе не найдешь? Гордости в тебе нету, сынку.
- Тут, тато, дело тонкое, - чужим, охрипшим голосом ответил Петро.
- Ты еще за юбку материну держался, - сказал отец, - а я глядел на тебя и в думках держал: "Добрый казак растет. Этот в жизни дорожку пробьет". Боевой рос, настойчивый. Ванюшка, тот помягче был. А теперь, выходит, тебя девка - и та может подкосить…
Петро отлично понимал, почему отец затеял этот разговор. Старик не мог простить Оксане, что она предпочла Петру кого-то другого.
- Раз вы об этом заговорили, - он повернулся к отцу, - я вам вот что скажу. Настойчивость тут ни при чем. Ее у меня хватает.
- Во, во! Верные слова.
- Нравится она мне, не скрываю. Жениться думал…
- Девка как девка, - пренебрежительно перебил Остап Григорьевич.
- …но заставить любить силой да настойчивостью еще никому не удавалось. И обвинять ее не в чем, тато. А дивчина она хорошая, напрасно вы о ней так отзываетесь.
- Ну и тебе печалиться нечего. Смотреть на тебя, такого, тошно.
Остап Григорьевич поднялся, выколотил о чурбак пепел из трубки.
- До Ганьки пойдешь?
- Пойду.
Разговор с отцом оживил Петра. "А и дотошный, - думал он, уходя из сада. - Старый, старый, а ничего не пропустит".
Он с облегчением вздохнул и, вспомнив суровое лицо отца, рассмеялся.
XII
На свекловичных полях было многолюдно, но звено сестры Петро разыскал без труда.
Ганна заметила брата издали. Оторвавшись от работы, она сказала что-то своим подругам и помахала рукой.
Обойдя межой зеленые рядки, Петро подошел к работающим, весело шевельнул бровями:
- Бог помочь, дивчата!
Девушки разглядывали его, не стесняясь, с откровенным любопытством. Одна из них, с закутанным от солнца лицом, блеснула глазами из узенькой щелочки в платке и откликнулась певучим, грудным голосом:
- Богы казалы, щоб и вы помогалы.
Ганна отложила мотыгу.
- Отдохнул, братуня?
- Отдыхать пока мне, Ганя, не требуется.
- У батька был?
- Заходил.
Дивчата проворно орудовали мотыгами, вполголоса переговариваясь меж собой и пересмеиваясь.
Ганна вытерла пот на загорелом лице, оглядела пройденную загонку; пышные рядки ботвы протянулись изумрудными лентами по взрыхленной угольно-черной земле. Увядали на солнце срезанные в междурядьях и примятые ступнями босых ног бледно-розовые стебли бурьяна.
- Хороший бурак, - похвалил Петро. - Видно, трудов не пожалели.
- А как же! Знаешь, сколько трудов? Мы ж и пахали глубоко, подкармливали. Сколько раз поливали. Это только сказать легко. Воду с Днепра ведрами таскали.
- Шестьсот с гектара хотите взять?
- Не меньше.
Дивчата работали дружно и быстро ушли вперед. Шутки и громкий смех их были так заразительны, что Петра внезапно охватило непреоборимое желание ощутить себя частицей этого жизнерадостного коллектива. И не просто раствориться в нем, а быть первым среди этих сильных и ловких людей. Так когда-то, в школьные годы, хотелось отвечать учительнице лучше всех, быть выносливее сверстников. Так в юношеские годы хотелось во всем быть впереди.
Не утратил ли он привычки к физическому труду, былой сноровки?
- Дай-ка, Ганя, твою тяпку, - нетерпеливо сказал Петро. Он пошел к дивчатам, вызывающе крикнул:
- А ну, кто тут у вас первая ударница?
- Свататься будешь?
- Там посмотрим. Может, и посватаюсь.
Маленькая светловолосая колхозница, проворно поправляя платок, неприметно подмигнула в сторону укутанной дивчины:
- Нюська! Самая ударная.
- Она, - поддакнула Ганна.
Петро стал рядом с Нюсей. "А вдруг отвык и опозорюсь", - мелькнула у него мысль. Но отступать уже нельзя было: засмеют.
Нюся лукаво посмотрела на Петра снизу вверх, молча сковырнула с мотыги налипшую землю.
- Ну, голубонька, давай нажми, - сказал Петро, - а то обгоню.
- Попробуй.
Петро сразу же ушел вперед, однако через несколько минут начал отставать. Нюся, не обращая внимания на подзадоривающих ее подруг, мотыжила свои рядки не спеша, ровно. Мотыга ее скользила так искусно, что было трудно оторвать взгляд от зеркально блестящей стали, как бы поющей в гибких руках девушки. Легко обогнав Петра, она выпрямилась, чтобы передохнуть.
"Если к меже приду первым, Оксана меня любит", - загадал Петро. Подумав об этом, он твердо решил, что не сдастся, чего бы это ему ни стоило. Взяв держак поудобней, зашагал уже спокойнее и увереннее. Все внимание, все мысли его устремились на мотыгу, с сухим шуршаньем вгрызающуюся в землю.
Спустя немного времени Петро почувствовал, что Нюся его настигает. Пот катил по его лбу, заливал глаза, но вытереть его было некогда. Огромным напряжением сил он выдвинулся немного вперед. Но Нюся не хотела уступить. Она догнала его и вышла к меже первой.
"Значит, с Оксаной все ясно: не любит", - подумал Петро. Он вытер платком лоб и посмотрел на Нюсю, смущенно улыбаясь.
- В звено до нас, Ганька, твоего братеника! - крикнул чей-то звонкий голос. - Он и Нюську перегодя сумеет обогнать. Разве не видно, как хлопец работает!
Петро распрощался с дивчатами и зашагал к Днепру. Близился час, когда почтарь привозил свежие газеты.
Спускаясь тропинкой к яру, он услышал за спиной торопливые шаги. К реке, беспечно размахивая платком, спешила Нюся. Обгоняя Петра, она сошла с дороги, ускорила шаг.
Петро забежал вперед, расставил руки и загородил дорогу.
- Куда бежишь, соперница?
Нюся с визгом увернулась.
- В лекарню Ганька отпустила. Сестру проведать.
- Что с ней?
Нюся загадочно усмехнулась.
- Чего наш брат туда попадает? Хлопчик нашелся.
- Ого! В кумовья пусть Мелашка приглашает. Погуляем на крестинах.
- Погуляем, - согласилась Нюся.
Сейчас, когда она была без платка, Петро впервые увидел, какие у нее бойкие желто-серые глаза и добрая улыбка.
- Ты, Петро, на лодку или парома будешь дожидаться?
- Лодка есть? Поедем вместе.
Они подошли к реке. Нюся быстрыми, уверенными движениями отвязала лодку, села за весла.
- Давай буду грести, - сказал Петро. - Ты ж, верно, с досвета на работе. Отдохни.
Нюся, не отвечая, оттолкнулась от берега. Весла в ее сильных руках плавно опускались, вспенивая воду, легко взлетали вверх. Нарядная малиновая кофточка с короткими рукавами плотно облегала ее высокую грудь. Лодка скользила стремительно, без рывков, и губы девушки приоткрылись от удовольствия.
"Ну и дивчата у нас! Цены им нет, - думал Петро, с нескрываемым восхищением глядя на Нюсю. - На поле чудеса творят. Учиться поедут - профессора не нарадуются. И Оксанка такая".
- Учиться не собираешься, Нюся?
- Поеду.
- Куда?
- На летчицу хочу.
- О!
- Гриша Срибный слово взял. Он, когда приезжал, всем дивчатам голову закрутил. Одно: "Езжайте в летную школу".
- Ну, и кто же еще туда собирается?
- Марийка, его сестра, Катя Шевчукова, Настя Попова.
Нюся опустила весла, засмотрелась на воду. Нежное, не тронутое загаром лицо ее светилось безмятежной радостью. Спохватившись, она снова налегла на весла.
- Мне же поспешать надо, а я… В будущее воскресенье бал у нас, Петро, в клубе.
- Слышал.
- Премии за весенние работы будут раздавать.
- И знамя кто-то заберет?
- Мы заберем. Наше звено.
- А вдруг не ваше?
- Э, нет! Наше звено все премировки забирает.
- А другие терпят?
- Это нас не касается. Обязательство мы дали. Чего ж позориться?
Лодка уткнулась в берег. Нюся достала из кармана зеркальце, поправила волосы.
- Ну, Петро Остапович, до свидания.
- Погоди, вместе пойдем.
- Э, нет! Боюсь, - усмехнулась Нюся.
- Это откуда ж страх у тебя взялся?
- Оксана что скажет? Будь здоров, хлопче.
Она помахала рукой и пошла покачивающейся походкой к майдану.
XIII
По пути к дому Петро раздобыл у почтаря свежие газеты. Тут же, в садочке, он прочитал их и явился домой часа в три пополудни.
Сашко́, стороживший брата у калитки, кинулся навстречу. Он беспокойно вертелся около Петра, с несвойственным ему рвением услуживал, пока тот чистился, умывался. Причину его усердия Петро разгадал, подметив, как Сашко́ поглядывал на чемодан и неразвязанный дорожный мешок. Все деньги, присланные сыну из дома к окончанию Тимирязевки, Петро истратил на подарки родным, долго и любовно выбирал их и, растерявшись в первые часы встречи, забыл раздать их.
- Ну, иди, иди, кличь, - сказал Петро, улыбаясь. - Пускай разбирают свои гостинцы.
Василинка прибежала из кухни, вытирая на ходу руки. Катерина Федосеевна зашла, когда Василинка, обнимая Петра и ахая, уже разглядывала отрезы на платья, предназначенные ей и Ганне.
Отцу Петро привез фетровые валенки, подшитые желтой кожей, и трубку из самшита с Сельскохозяйственной выставка.
- Это же старый, когда обуется, как секретарь райкома Бутенко будет! - всплескивая руками, восхищалась Катерина Федосеевна.
Петро извлек из чемодана большую пуховую шаль с кистями, протянул ей.
- Ой же и гарный та мягкий платок! Сроду такого не носила, - восклицала мать, ощупывая шелковистую шерсть.
- На кого же вы будете в нем похожие? А ну, примерьте, - неистовствовала Василинка. - А Сашку́ что привез, Петрусь?
Петро посмотрел на заострившееся от ожидания лицо братишки и лукаво подмигнул Василинке:
- Ему хотел слона привезти - не пустили в поезд.
- Какого слона? - со слезами в голосе подозрительно спросил Сашко́. - Который с кишкой заместо носа?
- Во-во! С кишкой.
- Не надо мне слона-а-а! - отверг с возмущением Сашко́.
- Не мучай хлопца, - заступилась мать. - Петро же в шутку говорит, глупенький ты.
Петро с таинственным видом отозвал братишку в сторону, шепотом сказал:
- Тебе я такое привез… секретное…
Выпроводив мать и Василинку, он порылся в мешке и достал заводной, едко пахнущий краской танк.
- Это дело военное, - проговорил Петро, пуская игрушку по полу. - Мужчин только касается.
Сашко́ зачарованно смотрел, как танк пополз к столу.
Не без труда освоив игрушечную премудрость, он беспрерывно запускал танк, ползал за ним на коленях и вдруг, увидев в руках Петра янтарные бусы, ревниво спросил: А это кому?
- Бабе Харитыне.
- Знаю, знаю! - прищелкнув языком, крикнул Сашко́.
- Кому?
- Хитрый. Чтоб тато опять ругались…
- Это я сам буду носить.
- Оксане! - убежденно заявил Сашко́.
Он поспешно забрал свой подарок, побежал на кухню Петро задумчиво посмотрел на бусы, переливавшиеся на солнце, положил в чемодан…
К Костюкам он направился ранними сумерками. Алексей был у себя в коморе , строгал что-то на небольшом верстаке.
- Проходь в мой кабинет, - с усмешкой повел он рукой. - Скоро буду шабашить.
Петро присел на низкий сапожницкий стулец, огляделся. Глиняные стены коморы были оклеены ярко раскрашенными схемами моторов, тракторных деталей. Пол густо усеян свежей полынью и сосновыми стружками. Освещенный лампочкой от аккумулятора, блестел раскиданный по столу слесарный инструмент, матово чернел репродуктор самодельного приемника.
- Тут мой кабинет, тут и ночую, - пояснил Алексей. - Сам себе агроном, и блохи меньше кусают.
- Радио тоже ты смастерил?
- А кто же! Я, брат, почти все станции принимаю, - похвастал Алексей.
Он еще несколько раз стругнул рубанком по ребру доски, зажатой в тисках.
- Сеструхе старшой колыску для хлопчика делаю. Скоро закончу.
- Ты давай работай, - сказал Петро, - на меня не обращай внимания. Я пойду пока с Нюсей посижу.
- Нюська в хатынке, - сообщил Алексей. - Иди, и я сейчас прибуду.
В сени и дальше, в комнатку, двери были распахнуты настежь. Нюся гладила белье. Мелкие капельки пота блестели на ее верхней, чуть вздернутой губе, в мягких полукружьях под глазами.
- Не успела управиться, - сказала она, - ты не обижайся.
Петро пристроился за столом.
- Что Грицько пишет?
- Давно письма не было.
- И не обижаешься?
- А об чем писать? - ответила девушка, зевнув. - У него другой работы не хватает? Переводить бумагу…
- Ждешь его?
- Что ты такие вопросы ставишь, Петро? Пообещала - значит, все.
Нюся попробовала пальцем утюг, отставила его и отошла к лежанке, спрятав руки за спину, как бы грея их.
- А вот меня, оказалось, не ждали, - сказал Петро, и голос, против его воли, был глухим и печальным.
- Не знаю, - слукавила Нюся. - Видно, ты не дуже хотел. Кто любит, всегда найдет время, чтобы повидаться.
- А если никак нельзя было!
- Нельзя?! Ты, Петрусь, знаешь, кому это рассказывай… Увидев, за дверью брата, Нюся умолкла. Алексей уже приоделся и вошел с шумом, празднично настроенный.
- А ну, сеструха, кончай свой базар с бельем, - распорядился он. - Неси на стол, что там есть.
Он сел против Петра.
- И рад же я, - сказал он, - когда хлопцы наши приезжают. Повидал тебя, и вроде прежние годы вернулись. Верное слово!
- Хорошие годы были.
- Когда ты секретарствовал в комсомоле, и хлопцы как-то живей крутились. Теперь того уже нету.
- Хлопцы хорошо работали, - согласился Петро.
Друзья помолчали. Обоим было приятно вспомнить, как они строили клуб, создавали стрелковый тир, первыми начали вывозить золу на участки комсомольских звеньев.
- Немножко маху дал я, что не поехал учиться, - прервал молчание Алексей. - Так влюбился в трактор, когда нам дали "челябинцев"! Веришь, сплю, бывало, а мне магнето, жиклеры, зажигания только и снятся. Такой любитель этого дела…
- Это же хорошо, Леша! Знаешь, как нужны в селе такие руки!
- Не только в селе. Осенью и я в Киев подамся. Приезжал человек с ремонтного завода, приглашают… Деньги большие дают, квартиру.
Алексей встал и распахнул окно в сад.
Сев затем на место, он с минуту раздумывал. Ему очень хотелось выяснить, какие у Петра намерения относительно Оксаны, не станет ли он, Петро, на его пути.
- Ну, и жениться думаю… - нарочито равнодушным тоном проговорил он. - Оксану хочу брать. Она пусть учится, потом и я поступлю.
- И она согласие дала? - скороговоркой, почти шепотом спросил Петро.
От Алексея не утаилась тревога в голосе товарища. Он не забыл, как часто и охотно Оксана вспоминала о Петре, как вполошилась, узнав о его возвращении в Чистую Криницу. В мозгу Алексея пронеслась шальная мысль о том, что Петро не простит Оксане, если ему намекнуть, будто она его не ждала. "Сказать ему, что у нас скоро свадьба?" - подумал он, но не решился.
- Мы же с нею давно уже… - туманно произнес Алексей. - Правда, боится, чтоб из института не забрал, но я не против. Нехай учится. В Киев перееду, ей легче будет.
Петро расстегнул ворот рубашки. Ему нечем было дышать, в голове мутилось. Огонек папироски в его зубах вспыхивал все чаще. Голос дрожал, когда спустя немного он спросил:
- А отпустит тебя парторганизация из колхоза? Ты при эмтеэс состоишь?
Алексей неторопливо полез в карман за кисетом, старательно оторвал от сложенной газетки лоскуток на завертку.
- Из партии меня исключили, Петро.
- Исключили? Как это? За что?
- Так… Было одно дело, - сказал Алексей. - Не подчинился начальству. Да я об этом дуже не печалюсь. У механика, известно, хватает дела и без собраний да нагрузок.
- То есть как не печалишься?! Тебя партия в люди вывела, а ты… "не печалюсь". Слушай, Олекса, может, ты шутишь?
- Да нет, какие шутки! Я теперь вроде как беспартийный актив.
Петро порывисто встал с места, зашагал по комнатке.