- Ты же комсомольцем сколько был, Олекса. Как же ты мог вот так… бросить партию? Нас у партии много, а вот партия у нас, как родная мать, одна. Об этом думал?
- Думай не думай, теперь поздно. Переживем как-нибудь…
- Эх, ты…
- Да чего ты разошелся? - хмуро прервал Алексей. - Хочешь сволочью меня обозвать? Обзывай. Только мне что-то сдается, не за это ты на меня… Партийные дела не к чему сюда приплетать.
Алексей пыхнул дымом, сел удобнее.
- За Оксану нам с тобой споры нечего затезать, - сказал он, жуя окурок. - Она об тебе не дуже помнила.
Петро быстро надел кепку. Он подумал о том, что теперь уже говорить по душам с Алексеем не сможет, надо уходить. А Алексей, спохватившись, что зря обидел старого товарища, примирительно пробормотал:
- И чего это мы сцепились? Садись, Петро, повечеряем, тогда видней будет… что к чему.
Колеблясь, Петро постоял еще минуту, потом сел. Но в это мгновение за дверью, в сенцах, послышался голос Оксаны, и Петро, быстро вскочив с табуретки, кинул Алексею:
- Другим разом, Олекса, потолкуем. А сейчас спешу до дому.
Он выскочил в сенцы, посторонился, пропуская Нюсю и Оксану, несших угощение, и, перемахнув через ступеньки крылечка, пошел к калитке.
- Ты куда, Петро? - крикнула встревоженно Нюся, когда он уже взялся за щеколду.
Петро не откликнулся. Рывком открыл калитку, зашагал по улице. И только спустя несколько минут он заметил, что идет не домой, а к ветряку, в степь.
XIV
Несколько дней пожил Петро дома, а однажды, встав, как обычно, с рассветом, заявил отцу:
- Как хотите, тато, а без дела сидеть больше не могу.
- Примечаю, сынку, твое настроение.
- Пусть вам не в обиду это будет. Поеду в район договариваться о работе.
- Раз нужно, не препятствую, Повидайся с людьми…
В Богодаровке у Остапа Григорьевича оказались дела в райземотделе, и он решил поехать вместе с Петром.
Старший агроном Збандуто, к которому направили в районе Петра, встретил его очень любезно, расспросил подробно о Тимирязевке, о мичуринских опытах.
- Ну что ж, - закончив расспросы, сказал он. - Весьма рады молодым кадрам. Нам как раз нужен работник по полеводству.
- Ведь я специализировался как садовод, - напомнил Петро.
- Сочувствую. Но нам важнее полеводство.
Збандуто снял очки, пригладил волосы.
- У меня продуманы планы развития садоводства в районе, - сказал, нахмурившись, Петро. - Надо же правильно использовать мои знания и… считаться с желанием.
- Что за планы у вас?
Петро, все больше воодушевляясь, обстоятельно рассказал о давно созревших у него замыслах превращения Богодаровского района в цветущий сад, с богатыми питомниками, школками, парниками, теплицами.
Збандуто слушал его, не перебивая.
- Я вот в ваши годы желал виноделом быть, - сухо отстал он. - Ничего не поделаешь, молодой человек.
- Сделать все можно, - разгорячился Петро. - Знайте, что я все-таки буду заниматься садоводством. Иначе не было нужды и ехать мне сюда.
Збандуто провел рукой по толстому стеклу, лежавшему на голе, брезгливо посмотрел на пыль, приставшую к пальцам.
- Совершенно напрасно расстраиваетесь, - сказал он. - Поработайте годик-другой, где прикажут. А потом замените нас, стариков. Тогда распоряжайтесь, как душе угодно. Чувствуя, что может нагрубить, Петро повернулся и вышел, и прощаясь.
Проводив Петра неприязненным взглядом, Збандуто встал из-за стола и, сутулясь, зашагал по кабинету. Дерзкий план и поразил и встревожил его. Мальчишка! Молокосос! В районе никому и в голову не приходило ничего подобного. И ведь все реально, все осуществимо! Если дать волю этому безусому выскочке, то его, Збандуто, чего доброго, попросят с насиженного местечка. Скажут: узок, ограничен, не думает о больших масштабах. Таким, как этот самоуверенный чубатый парубок, легко: учатся на всем готовеньком.
Збандуто с сумрачным, сразу осунувшимся лицом подошел к окну и увидел Петра, беседовавшего со своим отцом.
- Так-то, молодой человек! - зло и насмешливо прошептал Збандуто. - Ишь ты, какой хозяин выискался! Хотите сразу авторитетик заработать? Не выйдет-с!
- И пень же этот Збандуто, - сказал Петро отцу, передав в подробностях беседу с агрономом. - Ну, да черта с два! Я своего добьюсь!
- Этот упрямый, - подтвердил Остап Григорьевич. - А науку свою знает. Он уже годов тридцать при своем деле…
- Хоть бы и сорок, - никак не мог успокоиться Петро. - Это же не агроном, а чинуша. Как с ним работать?
Остап Григорьевич сочувственно поглядел на разгоряченное лицо сына.
- Не легко тебе с ним будет, с Збандутой, это ты верно сказал. Когда я еще в экономии Тышкевича батрачил, а Збандуто управляющим у графа был, людям от него здорово доставалось. Сам в помещики хотел выбиться, драл по три шкуры с рабочих. Ну, при нашей, советской власти притих, служит вроде исправно. Специалист он в своем деле большой.
- Какой он специалист, не знаю, - прервал Петро, - а бюрократ редкостный. И попался же такой!
- Ты вот что, сынок, - пожевав ус, сказал Остап Григорьевич, - зайдем до Бутенко. Тот разберется.
- Кто это Бутенко? Ах, да! - вспомнил он. - Секретарь райкома.
В райкоме только что закончилось совещание, и Бутенко ушел домой обедать. Чтобы не терять времени, поехали на квартиру.
Бутенко сидел в садике и внимательно что-то разглядывал. Протянув руку Остапу Григорьевичу, затем Петру, он показал мотылька.
- Тьма таких развелось, - сказал он. - Совиноголовку могу отличить, древоточца, шелкопряда - тоже. А вот это что за зверюга?
Петро взял из его рук темно-бурую бабочку с белыми краями крылышек.
- Вишневая листовертка, - определил он.
- Ишь ты! - Бутенко поднял бровь. - Вредитель?
- Кроме шелкопряда, почти все мотыльки вредители, - пояснил Петро.
Бутенко задержал на нем взгляд, повернулся к Остапу Григорьевичу:
- Сынок?
- Так точно.
- В Москве учился, если не ошибаюсь? В Тимирязевке?
- Да.
Бутенко жестом пригласил сесть.
- Теперь куда?
- Вот в родные края отпросился.
- Молодец! Агрономы нам до зарезу нужны.
- И я так думал, пока не переговорил со Збандуто, - сказал Петро.
- Что произошло у вас с ним?
Петро рассказал.
- Ну, ничего, - успокоил Бутенко. - Нам и садоводы нужны. Даже очень. Уладим.
На веранде появилась низенькая полная женщина - жена Бутенко.
- Любовь Михайловна! - обратился к ней хозяин. - Дай-ка нам поесть сюда. Учти, нас трое.
- Напрасное беспокойство, Игнат Семенович, - смущенно стал отказываться Остап Григорьевич.
- Ты погоди с беспокойством, - Бутенко сделал энергичный жест рукой. - Беспокойство для тебя еще впереди…
Голубое небо с редкими облаками щедро лило ясный свет на поля, сады и хаты. Теплый ветерок занес с поля ароматы цветущей гречихи, меда. Петро, вздохнув полной грудью, вдруг вспомнил шумливое звено сестры, свое состязание с Нюсей Костюк. "А ведь я тогда загадал, любит ли Оксана, - мелькнула у него мысль. - Вышло, как загадал".
- Что-то академик наш невесел? - взглянув на его лицо, спросил Бутенко.
- Нет, почему же невесел? - смутившись, ответил Петро.
И, почувствовав, что Бутенко продолжает смотреть на него проницательным, изучающим взглядом, сказал:
- Я очень прошу, Игнат Семенович, о работе моей скорей решить. Не могу я слоняться без дела. Но пойду только по садоводству, никуда больше!
- Горячий. Это неплохо, - сказал Бутенко, улыбаясь. - Завтра у нас какой день?
- Воскресенье, - сказал Остап Григорьевич. - Завтра вы до нас на праздник пожалуйте, Игнат Семенович. По случаю окончания весенних полевых работ. Просим вас и вашу супругу.
- Спасибо. Обязательно буду. Ну вот и сообщу завтра, как порешим о молодом Рубанюке. Потерпите до завтра? - спросил он Петра.
- Это нетрудно.
- Любовь Михайловна тоже ведь агроном, - сказал Бутенко, кивнув в сторону жены, подходившей с посудой.
Она доброжелательно взглянула на Петра узкими черными глазами, усмехнулась.
- Рубанюковская порода.
- Из чего это видно? - спросил Петро.
- Глаза Ганны, брови матери.
- Вы их знаете? - обрадовался Петро.
- Я многих знаю в Чистой Кринице.
Она постелила на стол свежую скатерть, расставила стаканы и тарелки и ушла. Бутенко объяснил:
- Целыми днями пропадает в звене Ганны. Сестра ваша молодчага. Мы ее собираемся к ордену представить.
У Остапа Григорьевича перехватило дыхание. Он многозначительно посмотрел на Петра, счастливо улыбнулся.
- От старшего сына письмо на днях пришло, - сообщил он, поворачиваясь к секретарю райкома. - В подполковники его произвели.
- Поздравляю, поздравляю! - откликнулся Бутенко. - Такими сыновьями нужно гордиться.
Хозяйка принесла высокий прозрачный кувшин. Бутенко наполнил стаканы, поднял свой на свет. Золотисто-янтарная жидкость заискрилась на солнце.
- Ну что ж, - сказал он, - поздравим с приездом. А заодно с сыном-подполковником. И попрошу определить, что за винцо.
Остап Григорьевич тоже посмотрел свой стакан против света, понюхал, взял на язык.
- Это д-да! - крякнул он. - Ну, будем здоровы.
Выпив, он уставился на Бутенко:
- Не нашей местности?
Бутенко переглянулся с женой. Петро отхлебнул, подумал, сделал еще глоток.
- Хорошее вино, - похвалил он. - А вот из чего - не определю.
- Это наши сапуновские деды наловчились. Из розмарина, - с довольным видом сообщил хозяин.
На лице Остапа Григорьевича отразилось недоверие. Он смущенно поглядывал на кувшин.
- Неужели сапуновские?!
- Обскакали тебя, - поддразнил его Бутенко. - А? Знал секретарь, чем уязвить старика. До сих пор Рубанюк еще никому в районе не уступал первенства ни в чем, что касалось садоводства.
- В Сапуновке еще деды и прадеды этим занимались, - сказал Остап Григорьевич себе в оправдание. - Ну, я их еще не таким манером подсижу…
- Ну, ну, - смеялся Бутенко. - Я и угостил тебя, чтобы знал: сапуновские мозгами шевелят…
Уже за селом, когда отъехали версты три, старик сказал со вздохом:
- Угостил винцом, забодай его комар. Теперь и на улицу будет стыдно выйти. А сапуновские, глянь… бойкие дедуганы.
XV
В воскресенье с утра Петро расположился за хатой чинить рыболовные снасти. Сашко́ сидел рядом на земле.
- Петро ваш дома, Катерина Федосеевна? - послышался у калитки мужской голос.
Сквозь листву Петро увидел: высокий ладный парень в форме гражданского летчика заглядывал через плетень, нетерпеливо помахивая прутиком.
Петро с посветлевшим лицом выбежал к воротам.
- Гринько! Вот здорово! Откуда тебя принесло?
Оба бегло оглядели друг друга, звучно, по-мужски расцеловались.
- На денек завернул, - говорил Григорий, идя за Петром в хату. - Завтра дальше…
Приятели уселись за столом. Они давно не виделись и, не задерживаясь на подробностях, перекидывались торопливыми вопросами. Лишь спустя некоторое время Петро сказал:
- Мы с тобой, Грицько, так обрадовались встрече, что говорить друг другу не даем… Ты по порядку о себе выкладывай.
- Ты вот расскажи. Доволен своей судьбой?
- Я? Доволен.
Катерина Федосеевна внесла в хату и поставила на стол тарелку с жареными подсолнечными семечками. Подперев щеку рукой, она приветливо смотрела на Григория.
- Может, позавтракаешь у нас, Гриша? - предложила она.
- Давай, Грицько, - поддержал предложение Петро.
- Не откажусь.
Катерина Федосеевна с готовностью побежала на кухню. Давно уже не приходилось ей угощать товарищей сына.
- Во Львов посылают, - сказал Григорий. - Буду теперь там летать.
Петро подметил в манерах и жестах Григория тот особый лоск, который он наблюдал только у летчиков и моряков. Вскидывал ли Грицько ногу на ногу или поправлял твердый подворотничок под форменным кителем, движения его были точны и уверенны. И выбрит был он как-то особенно, до сизого блеска на коричнево-смуглых скуластых щеках. Это был уже не тот Гришка - смекалистый, но простоватый селянский парень, каким знал его Петро пять лет назад. Тогда Грицько мог часами сидеть с открытым ртом у тракторного мотора, дивясь его мудреному устройству.
- Интересную ты избрал профессию, - сказал Петро.
- На Дону уже надоело. Ползаешь от Ростова до Цымлы с запасными частями. Как извозчик.
- Чего же ты хочешь?
- Просился в школу истребителей.
- Ну?
- Говорят, полетай еще. Вот поработаю на Украине и перебазируюсь в Арктику. Там есть где развернуться.
- Тебе уж и в небе тесно?
- Ну, а твои планы?
- У меня планы, Гриша, земные. Профессия моя незаметная, спокойная.
- Ну, ну, скромничаешь! Когда это ты таким спокойным сделался?
- Правду говорю. Буду сады разводить. Питомники мичуринские в колхозах. Садки фруктовые во дворах.
- Помнишь, мы когда еще об этом толковали?
- Тогда только мечтали.
Катерина Федосеевна накрыла стол.
- Хозяйничай тут сам, - сказала она Петру, покрывая голову платком, - а я побегу, бабам надо помочь готовить к вечеру.
- Сегодня пир в колхозе, - сообщил Петро Григорию.
Он вдруг помрачнел. Когда мать вышла, спросил:
- Ты знаешь, Лешу исключили из партии?
- Знаю. Вот дурак!
- Придется за него взяться. Вправить ему мозги.
- Обязательно. Парень хороший. Жалко, если свихнется окончательно.
Подвигая товарищу тарелку со студнем, Петро спросил:
- Так ты доволен своей судьбой?
- Не жалуюсь.
Обтерев рушником губы, Григорий сказал:
- Ты теперь надолго около земли сядешь. Жениться еще не надумал?
- Пока нет.
- Женись. Умная жинка - это большой помощник во всех делах.
- Ты же лучших дивчат в летчицы уговорил ехать, - пошутил Петро.
- Останется и для тебя. Оксана чем плохая невеста? У тебя как с ней?
- Никак. Разошлись наши с ней дорожки, Гриша.
- Есть другая?
- Нет. У нее другой есть.
- Ну-у! Стало быть, кончено? А девка славная…
Ушел Григорий в полдень, условившись с Петром вместе пойти вечером на празднество. Петро привел в порядок снасти и уже собирался на реку, когда в хату влетела Василинка. Еще с порога она крикнула:
- Садись обедать скорее! Там дел… навряд управимся до вечера. Тато где?
- Еще не приходил из сада.
- Они всегда так. Теперь жди только вечером.
Пока Петро обедал, она сидела на лавке, выкладывая новости:
- Мать и тетка Палажка пироги пекут. С печенкой, капустой и яичками.
- Это по какому такому случаю? - притворно недоумевал Петро.
- Бал сегодня.
- Ну-у?!
- Что дразнишься? Ты же знаешь.
- Откуда мне знать?
Василинка посмотрела на брата, погрозила ему кулаком.
- Там три бочки пива привезли. Здоро-о-вые. Дядька Андрюшка вез. Смехота с ним. Помнишь дядьку Андрюшку?
- Какой это?
- Глухой. Конюхом работает.
- Знаю. Гичак.
- До всех теток лезет целоваться. Ну, такое представляет - у нас с Настунькой бока заболели.
- Это от старости бока болят.
- Ну да! От старости. И скажет…
Василинка повертелась перед зеркалом, вновь подсела к брату.
- Оксанка ходит черная, как хмара.
- Что с ней?
- А я знаю? Ничего не говорит. Забежала я к ним за ситом, а она лежит на кровати, отвернулась к стенке. Молчит.
Василинка убрала со стола, переоделась в праздничное платье и исчезла.
На рыбалку Петру идти уже не хотелось. До вечера он бродил по саду, долго сидел около ульев, наблюдая хлопотливую возню пчел.
XVI
За столом - оживленный говор. Там, где разместилась молодежь, разноцветные девичьи наряды - светлые блузки, яркие ленты, блестящие бусы, бархатные и шелковые корсетки - пестрели вперемежку с вышитыми сорочками, косоворотками парней.
За отдельным столом тесно сидели почтенные, торжественно молчаливые старики. От пиджаков и шаровар их распространялся нафталинно-яблочный запах.
Петро и Грицько с немалым трудом протиснулись сквозь гомонившую около двери толпу мальчишек. Кузьма Степанович встретил их, крепко и дружелюбно тряс руки:
- Спасибо, сыночки, что пришли, не побрезговали. Питомцы наши… Проходите. Сейчас приедет Бутенко, и начнем.
В проходах между столами, шурша сборчатыми юбками, сновали молодицы. С шуточками и прибауточками они рассаживали гостей, разносили сулеи и кувшины с пивом.
Петра и Грицька усадили меж дивчатами звена Ганны.
Петро огляделся и увидел наискось от себя Оксану. Скромное темно-синее платье и пунцовая гвоздика, которую она заколола в волосы, так шли к ней, что Григорий негромко заметил:
- Ты, Петро, таких красунь, как Оксана, много встречал? То-то! Зевка дал.
Нюся, сидевшая напротив Оксаны, перегнулась к нему. Лукаво улыбаясь, спросила:
- Что это за мода шептаться? И что за порядок - хлопцам сидеть на балу вместе?
От нее пахло духами, и Григорий, поведя носом в ее сторону, сказал Петру:
- В городе одеколону не хватает. Он весь вот где.
Нюся решительно поднялась, взяла Петра за руку и, посмеиваясь, перетащила на свое место. Оксана и Петро, встретившись глазами, улыбнулись.
- Почему тебя весь день не было видно? - спросила Оксана.
- С Грицьком засиделись.
- Я тебя поджидала. Думала, на Днепр пойдешь.
- Не успел.
- А почему тогда ушел? С Лешей поссорились?
- Чего нам с ним делить? - ответил Петро, прямо и вызывающе глядя ей в глаза. - Вопрос, кажется, решенный?
- Он, знаешь, что сделал? Напился, сорочку на себе порвал.
- Каждый тешит себя, как умеет.
- Нет, он здорово обиделся, что ты ушел.
За столом вдруг затихли. Кузьма Степанович, оглядывая зал, надел очки, извлек из кармана какие-то бумажки, откашлялся и торжественным голосом произнес:
- Дорогие наши колхозники, а также колхозницы! Сегодня у нас великое свято по случаю окончания весенних полевых работ.
Он поглядел поверх очков в сторону, где среди стариков сидел приехавший только что Бутенко.
- В гостях у нас сам секретарь райкома партии, наш руководитель. Он знает, как мы работали и чего перед людьми заслужили. Так что Чистая Криница не подкачала и взяла первое место по всему району как по севу яровых, а также и технических и по прополке. За это имеем благодарность от районных руководителей…
Бутенко поднял руки и первый громко захлопал. Его дружно поддержали.
- Бухгалтера наши подсчитали, - продолжал Девятко, - с чем мы придем к осени, если, конечно, хлеб, фрукты, овощи соберем аккуратненько, по-хозяйски. Докладывать сейчас подробно не приходится, но скажу: думка такая, что хлеба пудов по сто, а то и по сто десять возьмем на круг. Это, стало быть, кило по восемь на трудодень… Хорошо поработали, обижаться нечего.