* * *
Прошло полтора месяца напряженной боевой работы, но самому комдиву Рогачеву приходилось летать от случая к случаю, перебазируясь на новые аэродромы. Следующий боевой вылет полковник выполнил только в апреле, когда наземные войска завязали бои за Берлин. Сопроводив на бомбометание авиаполк "Туполевых-2", "яки" Рогачева направились домой. Задание было выполнено без потерь, и, судя по четким действиям ведомых, настроение у всех было прекрасное.
Пройдя над аэродромом, Рогачев распустил строй и, заходя на посадку парой, вдруг услышал крик в наушниках: ""Мессеры" сзади! "Соколы", "мессеры" сзади слева!"
Хотя скорость истребителя была мала и до земли оставалось не более двух десятков метров, Рогачев дал полный газ и, рискуя свалить машину в штопор, энергично ввел ее в левый разворот. "Як" взвыл, метнулся в сторону. И вовремя - трасса вражеских снарядов пронеслась мимо. А вот ведомый Рогачева замешкался и, может быть на полсекунды, отстал от ведущего. Но и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы фашистский летчик дал по нему залп. Як-3 вздрогнул, накренился и клюнул носом. Рядом с аэродромом полыхнул огненный смерч.
"Эх, Федя!" - только и успел с горечью подумать Рогачев, но тут в поле его зрения оказался "мессершмитт" с намалеванной на передней части фюзеляжа собачьей пастью, который проскочил мимо, выходя из атаки.
"Гончий пес"! - удивился Рогачев, узнав знакомую по Сталинграду эмблему авиагруппы. - Вот где довелось снова встретиться".
Сквозь остекление колпака он успел разглядеть и лицо летчика - то самое лицо, которое победно улыбалось там, над Волгой, когда в похожей ситуации фашист сбил ведомого Рогачева и оставил рваную отметину в крыле его истребителя.
"Ишь ты - уцелел, бандюга!" - удивился Рогачев, мгновенно вспомнив ту встречу.
Жаркий и трудный был тот бой. На пятерку наших "яков", прикрывающих штурмовиков, навалилось двенадцать Ме-109. Двух фашистов звену Рогачева удалось сбить. А под самый конец боя, когда у наших летчиков уже не было боеприпасов и в баках самолетов плескался аварийный остаток бензина, сверху свалилась еще пара, размалеванная собачьими пастями. Ведомый тогда успел прикрыть Рогачева…
Наше звено Як-3, которое взлетало обычно незадолго до возвращения группы, поздно заметило пару фашистских охотников. Истребители пытались атаковать фашистов сверху, но "мессершмитты" круто развернулись и ушли на запад.
Появление в небе "старых знакомых" было удивительно, но что-то удивляло Рогачева еще сильней. Что именно, он осознал уже на земле, после посадки, - это выражение лица фашистского аса. В этот раз оно не улыбалось, не торжествовало, не злорадствовало, оно выражало глубокое безразличие.
"Что это? Привычка к победам или усталое равнодушие к судьбе жертв и к себе самому?"
Еще тогда, после боя в небе Сталинграда, Рогачев постоянно мечтал о встрече с "собачьей пастью". Надменное лицо в торжествующей улыбке не раз снилось ему. Но встретиться не довелось до сегодняшнего дня… Значит, авиагруппу "Гончие псы" перебросили сюда, под Берлин, и возможность встретиться с фашистским асом появилась. Теперь уж он постарается отомстить за своих двух ведомых, "съеденных" этим "псиной", за других советских ребят, которым никогда не вернуться домой.
* * *
Берлин горел. Клубы черного дыма, закрывавшего полнеба, виднелись за сотню километров. И горел не только Берлин. Всюду по курсу, слева и справа, тянулись ввысь смрадные столбы. Советские бомбардировщики и штурмовики кружили над заводами, над железнодорожными станциями, над шоссейными дорогами, забитыми отступающими войсками, техникой. То там, то здесь вспыхивали огненные смерчи. Советские истребители барражировали в вышине, оберегая работающих бомбардировщиков и штурмовиков. Одиночный Ме-110 Карла фон Риттена они то ли не замечали, то ли не обращали на него внимания. Было удивительно, что он мог лететь в небе, все ярусы которого были заполнены советскими самолетами.
Карл выполнял полет автоматически, бездумно, не слишком веря в то, что ему удастся благополучно дотянуть до своего аэродрома. Нет, смерти Карл не боялся, и ои мысленно уже приготовился к ней: Германия доживает последние дни, а жить после поражения - какой смысл? Да и дадут ли ему жить победители? Слишком много грехов взято им на душу. Вот и последние его ведомые… Разве не он повинен в их смерти? Повел в бой, наверняка зная, что домой им уже не вернуться. Он имел в виду и себя. Но, удивительно, повезло ему и на этот раз. Какое-то непонятное везение спасло его ненужную жизнь. И теперь в небе Германии, ставшем ему чужим и враждебным, летел одиночный "гончий пес", бездомный, неприкаянный и опустошенный.
Он так устал и так был ко всему безразличен, что летел к последнему истерзанному аэродрому напрямую, не маневрируя, не уклоняясь от армад самолетов со звездами на крыльях.
Горит Берлин. Горит вся Германия. И не сегодня - так завтра он окажется не только без крыши над головой, но без фатерлянда, того идеала, ради которого он столько лет воевал, рискуя своей жизнью. Правда, вчера Геббельс, выступая по радио, уверял, что русские никогда Берлина не возьмут, что наступил решающий момент и "красные" скоро побегут обратно, что со смертью Рузвельта все изменится и Америка начнет войну с большевизмом. Но Карл теперь знал цену этим уверениям. Два года назад он еще верил, в сорок третьем начал сомневаться, а теперь… Куда и к чему привел фюрер их, немцев, - высшую расу, людей, призванных управлять другими народами?
И вот наступила расплата за все. Теперь - либо пистолет к виску, либо… "Дело чести умереть за фатерлянд!" Сколько их уже умерло - молодых оболваненных немцев? А нацистские бонзы не торопятся в гости к дьяволу, предпочитая драпануть в Аргентину или Бразилию.
Инстинкт самосохранения, видимо, все еще теплился в сознании Карла, и он заставил летчика отвернуть истребитель от столицы и обогнуть ее с Юга.
Бетонированную крестовину взлетных полос он увидел издали. Осмотрелся. Нет, аэродром не блокировали, не бомбили. Он казался пустым и безжизненным.
Но стоило "мессершмитту" приземлиться, как из железобетонного укрытия выскочили два авиамеханика и стали указывать путь в капонир, где под маскировочной сеткой стоял бензозаправщик.
Не успел Карл покинуть кабину, как у его самолета появился небезызвестный оберштурмбанфюрер СС Клаус Ягвиц. Тоном, не допускающим возражения, он потребовал доложить обстановку. Не результаты боевого вылета - они не интересовали эсэсовца, а обстановку - то, что видел фон Риттен с высоты полета. Карла даже не удивило появление оберштурмбанфюрера. Ягвиц был словно нечистый, который явился за его грешной душой, чтобы сопроводить в пекло.
- Что интересует штурмбанфюрера? - спросил он устало, снимая с головы шлемофон и вытирая подшлемником холодный пот. Руки его противно дрожали. Видимо, страх все же жил в нем, загнанный в глубину, расплющенный свалившейся на него тяжкой глыбой катастрофы рейха.
Ягвиц, казалось, не замечал, что полковник фон Риттен находится на грани полного морального опустошения, и заговорил с ним требовательным тоном.
- Сколько у вас в строю осталось экипажей и самолетов? - спросил он, словно летчик был его подчиненным.
- Сколько? - Карл с грустной усмешкой обернулся к капонирам, разбитым бомбовыми ударами русских. - Раза в три меньше того количества, милейший Ягвиц, что участвовали в операции "Прыжок ягуара".
- Конкретней, - потребовал оберштурмбанфюрер, показывая, что он не намерен шутить.
- Простите, Ягвиц, - Карл почувствовал, что начинает злиться, - я, кажется, не обязан давать вам отчет.
Его даже обрадовало пробуждение этого чувства, которое потеснило апатию и чувство обреченности.
- Ошибаетесь, полковник, сейчас командование вооруженными силами принял рейхсфюрер Гиммлер, и я, как его доверенное лицо, наделен чрезвычайными полномочиями. Если мне будет нужно, то я могу, фон Риттен, не только расстрелять вас, но и повесить кверху ногами.
Ягвиц махнул рукой, и у входа в капонир выросло несколько эсэсовцев в полевой форме с автоматами на шее.
От них отделился гауптштурмфюрер, который, приблизившись, отдал нацистское приветствие.
- Карту! - бросил Ягвиц.
Расстелив ее на плоскости "мессершмитта", оберштурмбанфюрер подозвал фон Риттена.
- Вы видите это шоссе, полковник? - Ягвиц ткнул длинным мундштуком в карту. Карл молча кивнул. - Это единственная дорога, по которой могут передвигаться наши войска и по которой должен подойти генерал Венк. Ваша задача - охранять эту дорогу и мост через канал от бомбовых ударов советской авиации.
- Сомневаюсь, чтобы это было под силу четверке "мессершмиттов", - мрачно заметил Карл. - Нас собьют в первые же минуты боя.
Но Ягвиц, казалось, пропустил его слова мимо ушей. А фон Риттен устало подумал: какая разница, когда умереть - сегодня или завтра.
* * *
Карл набрал высоту и, выйдя на юго-западную окраину города, стал ходить вдоль шоссе. Над западной частью столицы дыма было чуть меньше - его относило ветром на восток.
Ведомые прочно держались в правом пеленге, повторяя маневры командира. Летчики, летевшие сейчас в звене Карла, пришли в авиагруппу "Гончие псы" месяц назад. До этого они были летчиками-испытателями у Мессершмитта и владели техникой пилотирования в совершенстве. Однако Карл предпочел бы иметь в своей группе фронтовиков: для воздушного боя одной техники пилотирования мало, тут нужны и хладнокровие, и мгновенная реакция, и снайперский прицел - в общем, нужен боевой опыт… А у испытателей этот опыт был совсем невелик.
Внизу по дороге, которую летчики должны были охранять, показалась небольшая колонна танков и штабных автомобилей. Но двигалась она не на восток, а на запад. Значит, не Венк спешил на помощь, а кто-то из высокопоставленных бонз спасал свою шкуру, торопясь под прикрытием танков прорваться на запад к англосаксам, которых они боялись не столь сильно, как русских. Прав был Эрвин: бедная Германия, куда тебя завели безумцы, захватившие власть? Вот он - позорный крах "великого рейха".
- Двенадцатый, я - "Марион", вызываю на связь, - вдруг раздался в наушниках голос Ягвица. Значит, случилось что-то важное.
- Слушаю, Двенадцатый, - машинально ответил Карл, которому совершенно не хотелось говорить с эсэсовцем.
- Северо-западнее над объектом одиночный самолет, видимо разведчик. Идет курсом двести пятьдесят. Приказываю уничтожить!
Фон Риттен бездумно, автоматически развернул на северо-запад и увидел двухмоторный бомбардировщик Ту-2, приближающийся на большой скорости к охраняемому ими шоссе.
- Внимание! - предупредил он ведомых и начал выполнять привычную, надоевшую работу без всякого желания и боевого азарта.
Они пытались атаковать Ту-2 с ходу со стороны солнца. Сегодня Карла не беспокоило, что на встречных курсах прицеливание намного труднее: чуть прозеваешь - и разведчик мелькнет в прицеле мимо. Действовал он без всякой инициативы, не интересуясь результатами атаки.
"А что, если послать всех к черту и вернуться на аэродром? - подумал он. - Хватит. Пусть будет, что будет". - Но потом он вспомнил, что там его ждет встреча с Ягвицем.
Но тут откуда-то сверху, словно молния, блеснула огненная трасса, отсекая их от разведчика Ту-2.
- "Яки"! - крикнул один из ведомых.
Но Карл и сам уже понял, что стреляли по ним не ангелы небесные, а истребители прикрытия, которых он сегодня проглядел, занятый невеселыми раздумьями.
Теперь, когда начался воздушный бой, Карлу и его ведомым стало не до разведчика Ту-2. "Мессершмитты" сами стали объектами для атаки краснозвездных "яков", с гвардейскими знаками на фюзеляже.
Оказалось, что даже в тяжкий момент мировой скорби по поводу гибели третьего рейха свои шкуры им были дороже былых идеалов нацизма.
Могучий инстинкт самосохранения заставил Карла потянуть штурвал на "косую петлю" так, что с концов плоскостей сорвались белые шнуры уплотненного воздуха.
Он и его ведомые испытатели выжимали из своих потрепанных "мессершмиттов" все возможное, но слишком тяжелы и неуклюжи они были по сравнению с маневренными "яками".
На третьей "петле" русские достали его ведомых, и 16 летчики, не испытывая судьбу, покинули с парашютами задымившиеся машины.
Теперь над прикрываемым шоссе Карл оставался один.
В верхней точке "косой петли", когда самолет находился вверх колесами, фон Риттен взглянул на землю и увидел, что охраняемая ими колонна войск на шоссе исчезла, накрытая разрывами реактивных снарядов.
Это работали вызванные разведчиком девятки штурмовиков Ил-2.
При виде пламени, охватившего автомашины и танки, Карл не мог отказать себе в последней шутке.
- "Марион", - сказал он Ягвицу, - по-моему, твоих дружков, прежде чем отправить в пекло к дьяволу, неплохо поджарили на земле.
На эту фразу ушло не более пяти секунд, но их оказалось вполне достаточно, чтобы советский летчик прицелился. Сверкнуло пламя, и страшный удар сотряс машину и тело Карла фон Риттена. Но сознание было еще ясное: он понял, что самолет падает, разламываясь, что комбинезон набухает кровью. "Вот и все, - с грустью подумал он. - Какое хорошее было начало, и какой жалкий конец…" А может, еще не все? У него есть парашют, и хватит сил дотянуться до спасательного кольца… Но зачем? Чтобы продлить свою агонию? Хватит… Конец должен быть если не красивым, то во всяком случае не мучительным…
НАКАНУНЕ
Глава первая
1
Прозвучал третий удар станционного колокола. Дежурный по станции - миловидная женщина в фуражке с красным верхом, священнодействуя, подняла зеленый флажок, словно дирижерскую палочку. Лицо ее выражало неприступную серьезность, подчеркивавшую важность происходящего события.
Лязгнув сцепкой, почтово-пассажирский поезд "Киев - Шепетовка" медленно тронулся от перрона украинской столицы.
В этот момент из распахнутых вокзальных дверей на перрон выскочил лейтенант в темно-синей авиационной форме. В одной руке он держал увесистый чемодан, в другой шинель.
В несколько прыжков он догнал седьмой вагон и с разбега забросил чемодан в тамбур. Проводник, стоявший у открытой двери, успел перехватить багаж и протянул руку лейтенанту. Но тот, освободившись от тяжести, легко вскочил на ступеньку и поднялся в вагон.
- Чуть-чуть не опоздал, - сказал он извиняющимся тоном и достал билет.
Пока проводник разглядывал билет и плацкарту, лейтенант вытер платком влажный лоб и заправил под пилотку растрепавшиеся светлые волосы.
- Где прикажете разместиться? - спросил он, угощая проводника папиросой из пачки "Казбека". Тот сделал широкий жест рукой и, затянувшись ароматным дымком, произнес тоном радушного хозяина:
- Занимайте место, где понравится. Сегодня вагон идет полупустой.
Лейтенанта, чуть не опоздавшего на поезд, звали Андреем Петровичем Рогачевым. Так было написано в его документах. Но по молодости лет (ему шел всего двадцать третий) по отчеству его никто не величал. Курсанты из Борисоглебской авиашколы, где он был инструктором, звали его "товарищ лейтенант", друзья просто Андреем, начальство же обращалось по фамилии, официально - товарищ Рогачев. Правда, был раньше в Борисоглебске человек, которому разрешалось называть его и Андрейкой, и просто Андрюшкой. Но год назад он уехал по комсомольской путевке строить город на Амуре.
Андрей прошел в глубину вагона. В третьем купе разместились несколько молодых женщин. Они что-то весело обсуждали. Женщины неуловимо походили друг на друга - вероятно, из-за одинаковых коротких стрижек и непринужденной манеры в общении. У каждой из них на груди поблескивали оборонные значки.
Увидев летчика, они с интересом посмотрели на него, а самая озорная, сидевшая с краю, поинтересовалась:
- Вам до Коростеня, товарищ летчик?
Андрей, считая свое новое назначение чуть ли не военной тайной, пробормотал что-то невнятное и поспешил занять место подальше от шумной компании. Он устал от дел и событий, которые на него обрушились за последние дни. Хотелось побыть одному, чтобы отдохнуть от впечатлений и, разобравшись в них, разложить все по местам.
В предпоследнем купе он задвинул чемодан на третью полку и повесил шинель на крючок. Затем, вынув из кармана шинели сложенный вдвое номер журнала "Огонек", присел к открытому окну.
Перед Первомайскими праздниками Андрей Рогачев окончил программу курсов командиров авиационных звеньев. Выпускников направляли в строевые части. Андрей просился на Дальний Восток, поближе к той, что писала письма все реже, а в марте задала ему зондирующий вопрос: что скажет он о том, что один красавец геолог сделал ей предложение?
Он просил ее не спешить, подождать с решением до окончания курсов, но, видимо, не суждено им больше встретиться.
Его судьба решалась не на небесах, а в отделе кадров авиашколы. Капитан в пенсне вручил ему предписание ехать на запад, в славный город Киев. "Есть!" - ответил он, хотя был очень недоволен назначением.
В третьем купе слаженные женские голоса запели песню из кинофильма "Цирк", которую сейчас пели все - и стар и млад:
Над страной весенний ветер веет,
С каждым днем все радостнее жить,
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить.
Андрей отвлекся от своих мыслей и, тихонько подпевая, стал смотреть в окно.
Сначала, до самого Ирпеня, за окном мелькали дачные постройки, затем населенных пунктов стало меньше, а за Тетеревом вдоль железнодорожного полотна потянулись густые лесные массивы. Поезд шел медленно, останавливаясь у каждого разъезда.
Андрею наскучило однообразие пейзажей, и он потянулся к журналу, на обложке которого был изображен обнаженный по пояс солдат-абиссинец с кремневым ружьем в руках. Грудь и плечи солдата были покрыты язвами и вздувшимися волдырями. Это был результат разбрызгивания иприта с итальянских самолетов. Фашисты вели химическую войну против беззащитного населения Абиссинии.
Журнал был не свежий. Он освещал события двухнедельной давности. Из сегодняшних газет Андрей знал, что война в Абиссинии шла к концу. Итальянские войска вошли в Аддис-Абебу. Чувствуя полную безнаказанность, Муссолини и его чернорубашечники делали все что хотели, полностью игнорируя Лигу Наций.
Андрей Рогачев жил в беспокойном мире и остро чувствовал, как была необходима Родине его профессия летчика-истребителя.