Гуго встал с кресла и заходил, бесшумно ступая по звериным шкурам. Он воодушевился. Голос его звучал громко и убедительно.
- Германии скоро потребуются хорошие специалисты военного дела. Я рекомендую тебе поступить в военное училище. Это сделать непросто. Туда в первую очередь берут унтер-офицеров рейхсвера, имеющих боевой опыт. Но я помогу тебе. - Гуго прикурил потухшую сигару. - Начинай с получения лейтенантского чина. Тогда перед тобой откроются все дороги. И не рви связей с "Дейче Люфтспортфербанд". Продолжай летать на планерах. Тренируйся каждую неделю. Накопишь летные качества - легко переучишься на самолет. Я верю: близок день, когда ты сядешь в кабину боевого самолета.
- Когда же такое будет? У нас нет военной авиации…
- Гораздо раньше, чем ты думаешь. - Гуго, погрузившись в кресло Карла фон Риттена-старшего, заговорил вполголоса: - После Версаля у нас конфисковали авиапромышленность. "Ну и черт с ней! - сказали мы. - Забирайте старую рухлядь, пользуйтесь ею. Мы начнем заново, опираясь на последние достижения науки и авиастроения". Нашим авиаконструкторам не разрешают работать дома? Ну и что же? Где они: Гуго Юнкере, Клод Дорнье и Эрнст Хейнкель? Они работают в нейтральных странах: Дании, Швеции, Швейцарии, Испании. И работают неплохо. Их пассажирские самолеты Хе-111, Ю-86 и До-17 превосходят по скорости и высотности лучшие бомбардировщики Франции, Англии, Соединенных Штатов. Когда будет нужно, Карл, мы выкинем из этих машин мягкие кресла и поставим бомбодержатели.
В дверь кабинета постучали.
- Да-да! - крикнул Гуго.
В дверях показалась Ева-Мария в новом платье. Чувствовалось, что все время их разговора она провела перед зеркалом. Глаза ее сияли.
- Как я вам нравлюсь? - Ева повернулась на месте.
- Прекрасно! - похвалил Гуго, глядя с улыбкой на невесту. Ему захотелось закончить затянувшуюся беседу, Карл же воспротивился:
- Ева, у нас мужской разговор…
- Пора бы его закончить. Ужин подан. Прошу к столу, заговорщики.
- Идем, Ева, - заверил сестру Карл. - Еще две минуты.
А Гуго, поцеловав руку невесте, подумал: "Недурна будет жена. И двадцать тысяч приданого на дороге не валяются".
- Да-да, дорогая, - поддержал он Карла, - через две минуты мы будем сидеть за столом.
Ева-Мария вышла, оставив аромат духов "Лесная фея".
- Ева не знает, что я пришел попрощаться, - сообщил Гуго, глядя на дверь, за которой скрылась невеста. - Она расстроится. Свадьба откладывается месяца на три. Завтра уезжаю за границу.
- Зачем?
- Сейчас не могу ответить тебе. Узнаешь позже. А на прощанье вот… - Гуго написал несколько строк. - Позвони Бальдуру фон Шираху. Попроси его принять тебя. При встрече передай эту рекомендацию.
- Кто он - Бальдур фон Ширах?
- Один из наших партийных фюреров. Отвечает за работу с молодежью. Вожак "Гитлерюгенд".
- Интересно! Я давно хочу вступить туда.
- Фон Ширах поможет тебе в этом и с поступлением в училище.
- Я позвоню завтра же.
- Не забудь сказать, что это я посылаю тебя к нему, - предупредил Гуго. - А теперь на ужин. У меня впереди трудный разговор с баронессой Магдой и твоей сестрой. Нас ждут уже три лишних минуты. Точность - лучшее качество прусского офицера. И еще - будь настойчив. Добейся того, о чем говорили. Недалек тот день, когда я сам научу тебя пилотировать истребитель.
Гуго поднялся и, расправив гимнастерку под ремнем, направился в гостиную. Карл последовал за ним, думая об услышанном. Обещание Гуго научить его полетам на самолете он принял за шутку. Слишком далеко это было от реальности.
2
Бальдур фон Ширах принял Карла в своем кабинете. Над головой фюрера "Гитлерюгенд" висел огромный портрет Адольфа Гитлера.
- Садитесь, фон Риттен, - пригласил Ширах, подавая руку. - Я рад, что вы пришли к нам. Гуго фон Эккарт ее станет рекомендовать в "Гитлерюгенд" человека сомнительного по морали или расово неполноценного.
Во дворе за открытым окном кабинета маршировала рота горластых юнцов в коричневых гимнастерках и с ножами на поясах. По команде юнгцугфюрера, украшенного зеленым кантом и многочисленными спортивными значками, юнгфольковцы дружно рявкнули песню, сочиненную поэтом Баутманом:
Дрожат одряхлевшие кости
Земли перед боем святым,
Сомненье и робость отбросьте,
На приступ - и мы победим!
- Вот они, юные нибелунги, - показал фон Ширах и, поднявшись из-за стола, прикрыл окно. Но все равно каждое слово песни в кабинете слышалось отчетливо:
Нет цели светлей и желанней!
Мы вдребезги мир разобьем!
Сегодня мы взяли Германию,
А завтра всю землю возьмем!
Песня взбодрила Карла. Бальдур фон Ширах, уловив это, объяснил с пафосом:
- Марширует будущее великой Германии. Дело чести каждого патриотически настроенного молодого немца быть в их рядах. Мы из них готовим людей, отвечающих требованиям фюрера: "твердых, как крупповская сталь, гибких, как кожа, и ловких, как гончие собаки".
Карл подумал: "Что ж, ради великой Германии стоит помаршировать в коричневой гимнастерке".
Фон Ширах расспросил Карла о родителях, о его учебе, о планах на будущее. Желание Карла поступить в юнкерское училище одобрил. Обещал помочь.
- Начальник Дрезденского офицерского училища - старый борец. Я дам рекомендательное письмо к нему. - Фюрер "Гитлерюгенд" сделал пометку на календаре.
Дома молодой барон погрузился в чтение, выписывал изречения Адольфа Гитлера, Геббельса, а также других фюреров и философов национал-социализма в специально заведенную тетрадь.
"История человечества - борьба рас. Низшие расы осуждены на вымирание… Лишь только самая ничтожная часть народов земли состоит из чистых рас, к которым в первую очередь относится нордическая раса", - учил Карла философ Шульце.
С ним перекликался профессор Бергман:
"На развалинах мира водрузит свое победное знамя та раса, которая окажется самой сильной и превратит весь культурный мир в дым и пепел".
И, наконец, фюрер - Адольф Гитлер излагал свое кредо, раскрывая перспективы будущего:
"Право - это сила".
"…Нам нужна Европа и ее колонии. Германия - только начало. Мы никогда не добьемся мирового господства, если в центре нашего развития не будет мощное, твердое как сталь ядро из восьмидесяти или ста миллионов немцев. В это ядро Великой Германии должны войти также Австрия, Чехословакия и часть Польши.
Затем Европа. Это первый этап. За ней последует весь мир".
Это все было понятно, но в программе НСДАП встретились пункты, в которых Карл разобрался только с помощью Гуго фон Эккарта. Разговор у них состоялся после его приезда из-за границы накануне свадьбы.
― Послушайте, Гуго, что написано в программе: "Национал-социалистская партия - рабочая партия. Она стоит на точке признания классовой борьбы между созидающими и паразитами всех рас и религий".
- Что тебе здесь непонятно?
- Мне непонятно, по пути ли мне с социалистами и рабочими, которые признают классовую борьбу с "паразитами всех рас и религий"? Ведь к таковым они, несомненно, отнесут и нас?
- Не ожидал, мой мальчик, что ты так наивен. Может, ты даже не знаешь разницы между кобылой и мерином?
- При чем здесь лошади?
- К слову пришлось. Извини меня за циничную откровенность… В этих словах программы больше демагогии, чем правды. Это наживка для легковерных. Сам фюрер - но это не для огласки - однажды сказал, что "социализм" - это скверное слово. Поэтому не шарахайтесь, барон, от слова "социализм", как испуганная лошадь. Многие принцы, графы и бароны отлично поладили с национал-социализмом. Да и тебе, надеюсь, его идеи придутся по вкусу.
Шли дни. Карл вместе с другими юнцами из "Гитлерюгенд", облаченный в коричневую форму, маршировал и пел, не щадя голоса, так, что звенело в ушах:
Спешите к нам, и вместе сеять будем,
В глазах у нас голодная тоска,
Мы земли новые да новые добудем!
Нравы в "Гитлерюгенд" были как в волчьей стае. Начальниками поощрялся культ кулака и грубой физической силы. Карл, занимавшийся в гимназии боксом, пользовался если не авторитетом, то уважением нахальных юнцов.
"Самоутверждение" его произошло после того, как Карл, бросив вызов, на поединках жестоко избил нескольких юных гитлеровцев, не проявивших к нему должного почтения. Потом было примирение, в честь которого, подражая древним германцам, они пили шнапс из пластмассового черепа, оправленного в серебро. В хмельном задоре, взявшись за руки, ходили мимо еврейских магазинов, скандируя антисемитские лозунги.
Но этот вечер закончился позорно. На Потсдаммерштрассе один из забияк - Руди Шмидт содрал свеженаклеенную коммунистическую листовку.
- Вон еще! - показал на стены домов Карл. Достав ножи, приятели начали соскабливать обращения компартии к германскому народу. Увлекшись, они не заметили, как к ним приблизились несколько крепких парней с кистями и ведерками.
- Смотрите, что гитлеровские сопляки делают! - удивился один.
- Нужно отбить этим коричневым ублюдкам охоту срывать наши плакаты, - сказал рослый парень в рабочей спецовке.
Хуже оскорбить, назвав их, членов "Гитлерюгенд", сопляками и ублюдками, было невозможно.
- Бей красных! - крикнул Руди и, обнажив нож, тут же захлебнулся в клейстере. Высокий парень надел ему на голову свое ведро. Остальные пустили в ход массивные кисти и солдатские ремни с тяжелыми бляхами, против которых были бессильны ножи гитлерюгендцев. Когда подоспели шуцманы, красные исчезли.
Неделю Карл ходил с заплывшим глазом. Другим перепало еще больше. Не сговариваясь, все решили об этой истории умолчать. Уж очень неприглядный вид они имели после потасовки с комсомольцами из "Союза Спартака".
3
Осенью 1932 года, отбыв трудовую повинность, что было на самом деле замаскированное от союзных наблюдений всеобщее военное обучение, Карл фон Риттен был зачислен в военное училище рейхсвера.
Накануне отъезда Карл встретился в варьете "Скала" с Эрвином Штиммерманом. Приятель был в отвратительном настроении. Он болезненно переживал исключение из университета. Его выгнали с третьего курса за участие в студенческом выступлении.
- Ты понимаешь, Карл, - горячился Эрвин, - они убрали нашего декана Дорфмана за то, что тот оказался неполноценным арийцем. Но он великолепно знал японский язык и блестяще преподавал его. Вместо Дорфмана назначили стопроцентного арийца, но тупицу и кретина, который в восточных языках не понимает ни на пфенниг. Максимум на что хватает партайгеноссе Вульфа - это на преподавание основ национал-социализма и насаждение в университете казарменных порядков. На всех, кто подписался под петицией с просьбой вернуть на кафедру Дорфмана, навесили ярлык неблагонадежных и дали коленом под зад.
― Стоило портить свою репутацию из-за какого-то семита? - удивился Карл.
- Я жалею не о репутации, а что не получу диплом. Больше двух лет пропали зря.
- Что же ты думаешь делать дальше? - сочувствовал Карл. Ему было по-настоящему жаль приятеля.
- Видимо, придется забывать японские иероглифы и искать другое занятие.
- Какое именно?
- Попытаюсь поступить в летную школу "Люфтганза". Все же я больше трехсот часов налетал на планерах, даже завоевал рекорд дальности полета по треугольному маршруту. Боюсь только, что моя история повредит и там.
Карл немного подумал:
- Знаешь, Эрвин, Гуго хорошо знаком с Бальдуром фон Ширахом. Попробуем заручиться его поддержкой. У этого бонзы большой вес.
- Буду признателен, - оживился Эрвин. - Авиация - дело, которым я займусь с большой охотой.
Вечер они провели в артистическом кабачке мамаши Хопман. Нигде больше во всем Берлине невозможно было найти таких вкусных свиных ножек с квашеной капустой и жареных поросят. Изысканная простота блюд, великолепное пиво привлекали сюда богему - артистов и литераторов. В числе постоянных посетителей у мамаши Хопман числился маг и предсказатель Эрик Ян Гануссен, к чьим пророчествам прислушивался сам фюрер. Здесь часто можно было встретить чемпиона мира боксера-тяжеловеса Макса Шмеллинга и его белокурую невесту кинозвезду Анну Ондру; здесь любил посидеть со своими приятелями и немецкий ас, обладатель рекорда мира по скорости полета, Эрнст Удет. В послевоенные годы он показал себя лучшим летчиком-каскадером при съемках в Альпах нашумевшего фильма "Белый ад Пиц Палю". Одномоторный биплан Удета пикировал там в глубокие ущелья или чудом приземлялся в разреженном воздухе на большой высоте на глетчеры и крошечные плато. У зрителей фильма от трюков Удета захватывало дыхание.
Вечер удался.
Девушки, приглашенные Эрвином, были премиленькие. Карл никогда не танцевал столько, как в свой последний отпускной вечер. А с эстрады им пела низким, почти мужским голосом Цара Леандр - любимица берлинской публики.
4
На перроне вокзала Карл столкнулся с будущим юнкером Клаусом Шёнк фон Штауффенбергом.
- Граф, - окликнул его фон Риттен, - вы в Дрезден?
- Да, барон, наступает грустное время казарменной жизни. Вы в каком вагоне едете? В пятом? А мы с фон Браухичем в седьмом. Заходите, перекинемся в скат, и дорога покажется короче.
- Благодарю. Непременно зайду попозже. - Карл козырнул и направился в свой вагон.
Мимо пробежал мальчишка-газетчик, крича во весь голос:
- Новый закон третьего рейха о защите животных!
"Интересно", - подумал Карл и купил у него свежий номер "Рейхсгазетцблат".
Как всякий немец, Карл уважал законы и порядок. Поэтому он внимательно изучил содержание газеты, чтобы ненароком их не нарушить.
Параграф первый закона гласил:
"Запрещается нерадивым попечением над животными, или их содержанием, или перевозкой доводить их до такого состояния, которое причинит им страдания и значительный ущерб".
Второй параграф уточнял привилегии, выданные животным и зверью рейха:
"Запрещается без нужды пользоваться животными для выполнения работ, которые животному явно не под силу или причиняют ему значительные страдания или которые они по своему физическому состоянию не смогут выполнять".
И все последующие параграфы нового закона защищали слабых, больных или бездомных животных, а также запрещали натравливать собак с целью дрессировки на кошек, лисиц и других домашних и лесных тварей.
Отныне каждый, кто осмелится грубо и бездушно обращаться с животными, должен быть подвергнут наказанию.
Закон оживленно комментировался в вагоне.
- Ах, как добр наш рейхсканцлер, как он любит животных! - пронзительно верещала карга, сидящая напротив. Она даже закатывала глаза от умиления. Карл повернулся к окну, чтобы не видеть ее физиономию с водянистыми глазами и красным простуженным носом.
Непрерывно шмыгая им, она с аппетитом уплетала ливерную колбасу, намазывая ее на ломтики хлеба. Время от времени карга отрезала маленькие кусочки ливера для двух болонок, которых везла с собой. Собаки, возбужденные необычной обстановкой, суетились, нервничали и путались в ногах пассажиров. Карл ухитрился одной наступить на лапу, чем вызвал глубокое негодование хозяйки. Взгляд, брошенный ею на юнкера, словно окатил его помоями. "Сейчас она заявит в полицию на меня как на нарушителя закона о защите животных, - думал Карл. - Жалею, что рядом нет нашего дога Барри. Ему эти белые крысы были бы на один укус".
Рядом с Карлом сидели два гроссбауэра, возвращавшихся из Берлина. Этих упитанных мужичков, статью своей смахивающих на першеронов, новый закон привел в смятение. Из обрывочных фраз, которыми они обменивались между собой, Карл понял, что им невдомек, можно ли теперь кастрировать хрячков и жеребят, или же это будет нарушением нового закона?
Зато трем подвыпившим эсманам, сидевшим неподалеку от Карла, было все предельно ясно. Фюрер Адольф Гитлер, облагодетельствовавший одним росчерком пера всех животных третьего рейха, не распространил своей "благодати" на его граждан. "Гуманный закон" имел силу только для скота. С противниками "нового порядка" - коммунистами, социалистами, а также неарийцами - можно было обращаться по-прежнему.
Открыв очередную бутылку шнапса, эсманы пустили ее по своему кругу. Охмелевшие верзилы в черной форме вели себя так, словно, кроме них, в вагоне никого не было. Нисколько не стесняясь присутствия женщин, они рассказывали скабрезные истории, пересыпая речь бранными словами, и пускали громкие ветры, оглушительно гогоча над своими непристойностями.
Никто не смел призвать их к порядку. Карга, оказавшаяся старой девой - фрейлейн Бохманн, как она отрекомендовалась соседке, негодовала, краснела до корней волос и шипела как гусыня в адрес резвящихся "бестий". Карл, которого она отругала за отдавленную собачью лапу, тихо злорадствовал: "Ну, если я, по ее мнению, невоспитанный молодой человек, то чего стоят эти черные ангелы преисподней? Послушай-ка, фрейлейн, истинно тевтонские шутки".
Хотя его и коробило их поведение, связываться с пьяными эсэсовцами ради красного носа и мутных глазок фрейлейн Бохманн было верхом неблагоразумия.
Вспомнив о приглашении фон Штауффенберга, Карл на следующей остановке зашел в седьмой вагон. Но партия в скат не состоялась, так как фон Браухич опоздал к отходу поезда. Поболтав об общих знакомых, Карл вернулся на свое место. Кто знает, быть может, сама судьба хранила Карла от более близкого знакомства с графом? Разве мог он подумать, что этот юноша с прекрасными манерами десять лет спустя попытается взорвать Гитлера в его бункере?
В пятом вагоне стало еще более шумно. Эсманы достигли того состояния обалдения, когда невыносимо хотелось служить фатерлянду, и все разговоры велись только вокруг тем служебных, близких и неисчерпаемых. Из их болтовни Карл понял, что все они из охраны какого-то концлагеря.
- Михель, ты щенок против Юргена, - бубнил рыжий эсман с руками, осыпанными веснушками. - Чем ты хвалишься? Подумаешь - он отработал "пинок для закрытых помещений"… Ничего хитрого в нем нет. Любой осел может лягнуть каблуком в низ живота…
- Вот когда ты научишься давать пинок в зад, как Юргенс или Эрих, тогда мы скажем, что ты мастер, - поддержал конопатого второй эсман, протягивая обиженному Михелю только что открытую бутылку. - Увидите, что я скоро научусь бить не хуже ротенфюрера Бутлера.
"Вот тебе и закон о защите кошек и собак, - подумал Карл, наслушавшись болтовни пьяных эсманов, - оказывается, многие в фатерлянде могут позавидовать животным".
Вскоре эсманы, поддерживая друг друга, высадились на какой-то маленькой станции, а Карл еще долго размышлял об услышанном.