- Да нет. Просто качество сборки в последнее время резко упало. Заклепки вываливаются сами собой, подгонка лючков и прочего ни к черту, движки нужно сразу перебирать. Я недавно из одного вытащил вот такую стружку, - он показал пальцами что-то около дюйма. - Прямо из цилиндра, представляете! Сами пилоты предпочитают летать на дырявом, но проверенном "ящике", чем на новом, у которого при пикировании могут отвалиться крылья. Нет, я вполне серьезно, у нас у одного в третьей (он имел в виду эскадрилью) прямо во время штурмовки открылся кожух капота и стал молотить из стороны в сторону. Пришлось как попало сбросить бомбы и лететь на базу с порхающей бабочкой на носу. Потом стали разбираться - попаданий не обнаружили. Замок открылся сам по себе! Вот так. Но вы, герр лейтенант, можете не сомневаться - "длинноносого" я проверил от ниппелей шин до механизма натяжения антенны. В бою он не был, но его облетал оберфельдфебель Кауэр из седьмой эскадрильи. Неплохо бы вам с ним переговорить.
Поздно вечером, когда Шеллен, проверив укладку выданного ему парашюта, собирался уже лечь спать, сосед по комнате спросил: доводилось ли ему бомбить или обстреливать своих?
- Как это? - не понял Алекс. - По ошибке, что ли?
- По приказу!
- Н-нет, - ответил Алекс, невольно вспомнив о Дрездене.
- А мне приходилось, и уже не раз.
Сосед - фельдфебель по фамилии Дитмар - лежал на кровати, сцепив пальцы рук под затылком.
- В Верхней Силезии, - сказал он, глядя в потолок. - Мы поддерживали наших из "Эдельвейса", когда они бомбили заводы в Бреслау. Одно хорошо - бомбардировщиков у них почти не осталось, так что толку от наших налетов не было никакого.
Утром лейтенант Хальц наскоро ввел Алекса в курс предстоящей работы, которая в основном сводилась к сопровождению морских транспортов с эвакуируемыми войсками и беженцами из Курляндского "мешка".
- Сегодня останешься, а завтра летишь с нами, - сказал он, застегивая меховую куртку без погон и петлиц. - Приготовь с собой мыло, зубную щетку, бритву и полотенце и настраивайся на четыре-пять вылетов ежедневно, причем с разных аэродромов. Не исключено, что сюда мы больше не вернемся. Ночевать скорее всего придется в палатках, поэтому запихай за сиденье подушку и пару одеял. Все понятно? Что касается спиртного - стакан вина на ночь, не более.
Половину следующего дня Шеллен снова провел возле истребителя. Узнав от механика, что главный топливный бак примерно на четверть заполнен бензином, он попросил у Эрвина велосипед и помчался к диспетчерской вышке за разрешением на тренировочный полет. Находившийся там адъютант группы долго изучал солдатскую книжку Алекса.
- А где ваша летная книжка? - спросил он.
- Почти все мои документы сгорели в Дрездене, герр оберлейтенант.
- А почему вы не сгорели вместе с документами?
- Видите ли… так вышло, что они находились в кармане шинели, которую…
- За что вы получили крест две недели назад? - не стал слушать дальнейшие оправдания адъютант, увидав в солдатской книжке Шеллена дату последнего награждения.
- За участие в обороне Хемница, герр оберлейтенант.
- Вы прибыли вчера с полковником Нордманом?
- Так точно.
- Что ж, полетайте, - адъютант вернул Алексу солдатскую книжку. - Отработайте прежде всего взлет и посадку, а я за вами понаблюдаю.
Не помня себя от нахлынувшего волнения, Алекс помчался назад. Помогая механику отвязывать растяжки маскировочной сети, он лихорадочно соображал, хватит ли ему топлива, чтобы долететь до Швеции.
- Сразу, как только пригнали "длинноносого", я заменил магнето и поставил просушенные пиропатроны, - докладывал Эрвин, помогая Алексу надеть парашют. - Вам приходилось отстреливать фонарь?… Тогда вы знаете, что лучше это делать в шлемофоне…
Забравшись в кабину, Алекс вытащил из-за голенища сапога инструкцию и еще раз просмотрел в ней параграф, касающийся топливной системы. Так и есть - четверть бака для "Доры" - это около двухсот километров. Примерно столько же от северного побережья Узедома до южной оконечности Скандинавского полуострова, то есть до ближайшей точки Швеции. Нет, удирать прямо сейчас очень рискованно. А ну как в баке не четверть, а одна пятая? Падать во второй раз, да еще в холодное как лед море, очень не хотелось. И хотя каждый лишний день под чужим именем был чреват опасностью разоблачения, Алекс решил отложить намеченное им мероприятие и нажал кнопку стартера.
Его полеты, в общем и целом, удались. Первый раз он сел слишком жестко и, если бы не фантастический запас прочности "длинноносого", на этом, собственно говоря, все бы и закончилось. Зато следующие касания земли были выполнены им вполне прилично. По сравнению с "Фоккером", на котором Алекс пытался бежать в феврале, "длинноносый" был тяжелее и на тангаже - при работе рулями высоты - более инерционен. Однако особых неудобств это не доставляло. Шеллен также ощутил заметно выросшую мощность мотора и оценил преимущества герметичной кабины, когда при резком снижении не так плотно закладывало уши.
Вечером окончательно воспрянувший духом Алекс изучал карты и копался в навигационных справочниках. Особое внимание он уделил таблице девиации своего магнитного компаса. Он по-прежнему старался ни с кем не заводить более близкого знакомства, чтобы не попасть впросак во время завязавшегося разговора. В ту ночь Алекс долго не мог уснуть. Он знал, что завтра вместе с остальными должен будет вылететь на задание и, значит, завтрашний день может стать днем его окончательного освобождения.
Наступило 10 апреля. В восемь часов утра 4-я эскадрилья "охотников" в полном составе поднялась в воздух. Небо над аэродромом было чистым и почти по-летнему синим. На небольшой высоте самолеты пронеслись над песчаными пляжами острова Узедом, после чего, круто повернув на север, ушли километров на пятнадцать в море. В их задачу входило, пройдя над судоходным фарватером, атаковать в случае обнаружения советские подводные лодки, для чего под крыльями у всех самолетов были подвешены ракеты, а два "Мессершмитта" оснащены бортовыми локаторами. В районе Вентспилса или Либавы им предстояло дозаправиться на одном из уцелевших аэродромов, принять группу морских транспортов и эскортировать ее в обратном направлении, на запад, крутя над кораблями восьмерки. Потом, сдав корабли по пути к Килю или Фленсбургу другой эскадрилье, они должны были заправиться на ближайшем аэродроме и ждать очередной партии судов, идущих на северо-восток за новой группой беженцев. И так до тех пор, пока не поступит другой приказ или пока их одного за другим не перебьют русские истребители, чье господство в том районе становилось все более очевидным.
Самолет Алекса шел восьмым, замыкая группу. Впереди него на новеньком "Курфюрсте" летел сосед по комнате Эрих Дитмар. Временами низкое утреннее солнце слепило глаза, так что не помогали защитные очки. Еще на Гарце Шеллен приметил на северо-востоке гряду высоких кучевых облаков, которые сегодня были ему как нельзя кстати. Достигнув их и поднявшись выше, он рассчитывал под покровом белого тумана тихо улизнуть, взяв курс на север. Основные баки, заполненные на этот раз "под крышечку" синтетическим бензином "Буна", а также стодвадцатилитровая канистра с водометаноловой смесью для форсажа вселяли чувство уверенности. В случае погони (а это было маловероятно) никакие "Мессершмитты" его не достанут.
Да, теперь определенно все должно получиться!
Накануне поздно вечером, запершись в туалете, Алекс долго рассматривал карту Балтийского региона, позаимствованную им у штурмана пассажирского "Хейнкеля". Он попросил ее под предлогом более детального изучения незнакомого ему театра военных действий. От остальных эта карта отличалась тем, что содержала часть шведской территории в районе островов Готланд и Эланд и была достаточно подробной. Он долго прикидывал где лучше осуществить посадку во время побега. Из разговоров Алекс узнал, что на западном побережье Готланда в районе города Висбю есть небольшой аэродром. Некоторое время назад там совершил вынужденную посадку один из самолетов эскадры "Зеленое сердце". Пилот, разумеется, был интернирован, а среди летчиков на Гарце тогда возник тихий спор: вынужденной ли была эта посадка? Нехорошие подозрения усилились, когда еще один летчик, назначенный командиром 8-й эскадрильи взамен погибшего накануне, вылетел на Узедом с аэродрома Розенборн, что в тридцати километрах от Бреслау, но к месту назначения не прибыл. Его самолет был опознан системой "свой-чужой" одной из зенитных батарей недалеко от побережья, после чего пропал, не послав никаких сигналов бедствия. Летчика звали Вильгельм Визе. На его счету было двадцать личных побед.
- Визе нечего бояться, - сказал кто-то в столовой за завтраком, - его жена и сын погибли, а, кроме них, у него никого нет.
Шеллен смекнул, что речь идет о карательных действиях гестапо в отношении тех, кто бежит к нейтралам или чья вынужденная посадка на их территории внушает подозрения. В Хемнице Эйтель рассказывал о случае с экипажем "Хейнкеля", который, сбившись с курса, да еще с поврежденным передатчиком, во время снегопада залетел в Швейцарию. В информационных листках люфтваффе было сообщено, что все члены семей этих летчиков, включая младенцев и стариков, арестованы.
Алекс, конечно, знал, что возле каждого более или менее крупного шведского города имеется взлетно-посадочная полоса. Прекрасными аэродромами оснащены Мальмё и Гётеборг, а, к примеру, стокгольмский Бромма считается одним из лучших в Европе. Но он знал также, что слишком долго барражировать в небе нейтрального государства очень небезопасно. Сорок пятый год - не сорок первый и не сорок второй, когда это нейтральное государство, скрепя сердце, мирилось не только с полетами люфтваффе над своей территорией, но и пропускало по своим дорогам тысячи немецких солдат в сторону Норвегии и обратно.
Но главное не в этом. Главное в том, что он, наконец, в воздухе! Алекс испытывал такое наслаждение от полета, какое охватило его, пожалуй, лишь однажды - во время первого самостоятельного управления учебным "Гладиатором" над мирными пастбищами под Десфордом. Только теперь он был свободен как никогда - ни инструктора за спиной, ни команд диспетчера с земли. Теперь даже война не связывает его обязательствами перед кем-либо. У него нет командира. Сейчас он повернет штурвал и…
И что? Будет ли это бегством из плена? И в плену ли он сейчас, после всего, что произошло с ним в Хемнице?
Алекс задумался. Вот он, живой и, что немаловажно, совершенно здоровый, летит в исправном истребителе с полным боекомплектом снарядов к трем его пушкам и с полностью снаряженными лентами к двум его пристрелочным пулеметам. Впереди него те, против кого он воевал более трех лет как истребитель, а после лечения продолжил свою борьбу, оставаясь в рядах Королевских военно-воздушных сил. Неважно, что на нем вражеская куртка с лейтенантскими шевронами на рукавах и что сидит он во вражеском самолете. Такое ведь уже бывало. Он уже нарушал правила войны и еще в сорок третьем, согласно этим правилам, не мог в случае пленения рассчитывать на пощаду. Так кем же он был сейчас: солдатом, присягавшим своему королю, и офицером, которого никто не освобождал от воинского долга, или военнопленным, готовившимся совершить побег? Шеллен поймал в прицел "Мессершмитт" Дитмара и секунд десять держал его в перекрестье. Он включил электросистему управления огнем и прикоснулся подушечками больших пальцев к кнопкам гашеток. Стоило чуть-чуть нажать, и бедняга Эрих даже не успеет понять, что случилось. Другие тоже не сразу сообразят. Они примутся бешено крутить головами в поисках советских "Лавок" и "Яков", и в это время он сможет сбить еще одного. А потом - сбросить ракеты - ив сторону, в туман, и это хороший шанс. "Фокке-Вульф" всегда оторвется от "Мессершмитта", а уж этот-то и подавно. Возможно, именно так должен поступить британский солдат со своими заклятыми врагами. Особенно если это солдат сэра Харриса. Алекс вспомнил строки из листовки маршала: "…мы будем преследовать вас безжалостно… то, что вы пережили, несравнимо с тем, что ждет вас впереди…" С другой же стороны, если он только бежит из плена, то согласно тем же правилам может подделывать документы, переодеваться, красть деньги и вещи, говорить неправду, угонять автотранспортные средства и при всем при этом формально оставаться под защитой Конвенции. Максимально, что грозило ему в случае поимки, - дисциплинарное наказание. Но сделай Алекс хотя бы один выстрел, он тут же перешел бы в категорию военных преступников. Да и как можно выстрелить в спину тому, кто доверил тебе как раз ее - эту спину - прикрывать? Ведь когда-то в сороковом, когда они не были еще озлоблены, большинство истребителей, сбив вражеский бомбардировщик и наблюдая за его падением, ждали, не раскроются ли белые купола парашютов. И когда те раскрывались, они с легким сердцем улетали прочь.
А может быть, не то и не другое? Он и не солдат, и не военнопленный. Он - перебежчик? Только враг, к которому он перебежал, еще не знает об этом. Но нет. Перебежчиком Шеллен себя не считал. Спасая одних и помогая врагу сбивать при этом своих товарищей, он действовал не в интересах той или иной стороны. На одной чаше весов тогда лежали жизни тысяч детей и женщин, на другой - экипажей нескольких самолетов, состоящих из взрослых мужчин, смерть которых была вполне естественным итогом выпавшего на их долю пути. А, поскольку гибель тех или других в военном плане ровным счетом ничего не решала, а в плане высшей справедливости была несоизмерима, он и поступил так, как должен был поступить не британский солдат и не немец, а человек, лишенный национальности и не связанный условностями долга, как некий гражданин мира, действовавший по принципу минимизации мирового зла.
Что ж, все эти рассуждение в который уже раз не способствовали его внутреннему удовлетворению и не вносили никакой ясности. Он понимал только, что попал в ситуацию нелепой неопределенности и нужно попытаться просто не морочить себе голову.
Алекс убрал пальцы с гашеток и огляделся по сторонам. Облачный фронт приближался гораздо стремительнее, чем можно было ожидать. При этом происходила его быстрая трансформация. Алекс видел, как на востоке под кучевыми облаками образовываются низкие разорванные облака "плохой погоды", окрашенные в желтоватый цвет. Сняв защитные очки, он стал внимательно вглядываться в даль прямо по курсу и постепенно явственно различил, что там кучевые облака, преобразовавшись сначала в слоисто-кучевые, уже становятся грозовыми. Было видно, как от них к морю потянулись серые дождевые пелерины. Несколько раз сверкнуло. Алексу припомнился обрывок услышанного им еще во Фленсбурге разговора о том, что апрельские дожди и грозы в этом районе - обычное явление.
Поблескивая крыльями в последних лучах уходящего в тучи солнца, 4-я эскадрилья, взяв восточнее, шла теперь над самой береговой кромкой прямо на грозу. Море и земля внизу находились уже во власти тени.
"Пора, - прошептал Алекс, - если не уйду прямо сейчас, я не то что посадочную площадку, Скандинавский полуостров не разгляжу".
- Садовый забор шестнадцать, - раздалось в наушниках. - Как поняли?
- Виктор!
- Виктор!
Командиры звеньев подтвердили получение приказа идти на посадку, а Алекс принялся вспоминать, какой аэродром зашифрован под номером шестнадцать, но безуспешно. В этот момент солнце стало медленно меркнуть. Истребители, накренившись на правое крыло, начали поворачивать на восток, набирая высоту. Алекс отключил радиостанцию и тоже повернул штурвал, но влево. Совершив разворот на 65 градусов, так что стрелка его компаса показала строго на север, он резко пошел вверх, снова освещенный солнцем. Точку смены курса он рассчитал, зная скорость и время. На его часах было 8-15.
Что ж, жребий брошен. Теперь, если он попадется, его расстреляют как дезертира. А если он и успеет доказать, что является военнопленным, его опять же расстреляют за применение во время побега оружия. Истребитель с полным боекомплектом - это оружие, и неважно, что ты не сделал из его пушек ни одного выстрела. Тебе также впаяют диверсионную деятельность с переодеванием в униформу противника, шпионаж, партизанщину и что-нибудь еще, так что хватит на пять расстрелов и на одно повешение.
По его расчетам от южной оконечности Эланда, лежавшей по курсу ноль, его отделяли 100 морских миль, а от аэродрома на западном побережье Готланда - 200 при курсе 17 градусов. Он решил сразу взять восточнее, пройдя между этими двумя островами к намеченной точке. При крейсерской скорости в 630 километров это должно занять не более сорока минут. Залетать вглубь материковой части Швеции он опасался, зная, что осенью сорок четвертого шведы еще раз жестко подтвердили свое намерение сбивать все самолеты воюющих сторон, залетевшие в их воздушное пространство, и топить все корабли, зашедшие в их территориальные воды. Разумеется, это относилось теперь только к немецким самолетам и немецким кораблям.
Все пространство внизу было уже плотно затянуто облаками. Там, наверное, хлестал дождь и свирепствовал сильный ветер. Алекс сверился с часами - минут через 30 можно будет начать снижение. Жаль только с погодой не повезло. Облака, которые вначале показались ему помощниками, превратились в большущую помеху. "Прорвемся, - успокоил себя Шеллен, - после выхода в намеченный район у меня останется топлива самое малое минут на тридцать".
Самолет ощутимо тряхнуло. Переворот через крыло, "бочка", затем левая педаль руля направления в пол до отказа и круто вверх по спирали - навыки пилота-истребителя сработали автоматически. Одновременно Алекс крутанул головой: правое крыло у самой законцовки вспорото по всей ширине, левое… вроде в порядке. Он сбросил ракеты, продолжая уходить вверх с разворотом. Вот они! Пять… нет шесть… Черт!… Там еще! Да сколько же вас и кто вы?! Алекс бросил машину на правое крыло, меняя направление спирали. На крыльях красные звезды - союзники! Самое время выбросить тот флаг с надписью "Я - англичанин". Что за машины? Судя по тупому носу - воздушники, значит, это "Ла-5" или "Ла-7", или что там у них еще… Хорошо, что не "Яки", - те быстрее. Он снова перевернулся через крыло и пошел "змейкой". Мимо роем проносились светящиеся точки (а ведь трассирующим был только каждый четвертый снаряд или пуля). Алекс одним движением рычага управления двигателем включил форсаж, автоматически сменив пять или шесть параметров. Нет, все же хорошо они придумали с этой ручкой! Он не знал, что атакующим его летчикам для аналогичной смены режимов потребовалось проделать целых семь операций. Впрочем, это им не помогло. "Длинноносый" быстро уходил вверх, легко увертываясь от сотен летевших в него пуль и снарядов.