В тот вечер они долго стояли на берегу небольшой реки. Вечерняя тишина, близость Федора, его ласковый, вкрадчивый голос наполняли сердце Шурочки тихим счастьем и тревогой. Федор смотрел на нее. При тусклом свете луны она различала его беспокойно блестевшие глаза, чувствовала, как тяжелеет взгляд. Взволнованный голос Мажуги перешел в шепот, на плечи легли его руки, и Шурочка вдруг ощутила себя беспомощной и обессиленной. Запоздало вскрикнув, она рванулась из его объятий и ощутила, как губы Федора впились в ее губы…
Они встречались чуть не каждый вечер, хотя Федор больше о женитьбе не заговаривал. А Шурочка и сама не знала, согласилась бы теперь выйти за него замуж или нет. Через месяц-другой она заметила, что Мажуга избегает ее. По магазину прошел шепоток, что техник завел себе новую подружку.
Как-то Мажуга пришел к Шурочке домой; обдав водочным перегаром, полез обниматься. Шурочка решительно оттолкнула его.
- Уходи! И чтоб больше твоей ноги здесь не было!
Мажуга, пошатываясь, вышел. А Шурочка перестала ходить на танцы, замкнулась, затосковала. Она и не замечала, как подолгу топчется в ее отделе Сторожев, как робко и застенчиво поглядывает на нее, не решаясь заговорить.
Заметила это Лида Васеева.
- Толя, неужели тебе не наскучило быть одному? - как-то спросила она.
- Один-то я почти и не бываю, - усмехнулся Анатолий. - Дома - Кочка и Генка, на работе, сама знаешь, меньше, чем звеном, не остаемся, в воздухе - парой…
- Парой, да не той, - вздохнула Лида. - Пора тебе иной обзаводиться…
В тот же день она уговорила Шурочку прийти на танцы в офицерский клуб.
- Хватит киснуть, - сказала Лида, - молода ты еще, чтоб старуху из себя корчить. Приходи, с парнем познакомлю. Отличный парень.
- Да ну их всех! - отмахнулась Шурочка. - Надоели.
Но в клуб, принарядившись, пришла.
На первый танец Шурочку пригласил Геннадий. Он танцевал легко, шутил, рассказывал о проказах своих сыновей. Шурочка улыбалась, удивляясь в душе тому, как быстро забыла о своих недавних огорчениях.
Музыка стихла, Геннадий поблагодарил Шурочку и проводил к свободному креслу. Туда же подошли Лида со Сторожевым. Познакомила их, ушла с Геннадием в буфет.
Анатолий Шурочке не понравился.
"И чего стоит, словно аршин проглотил? - подумала Шурочка. - И так на душе тошно, а тут еще он. Наслушался, поди, сплетен, тоже надеется на легкий успех…"
Анатолий приглашал ее на каждый танец. Танцевал он старательно, словно упражнения спортивные выполнял. С трудом дождавшись перерыва, Шурочка быстро прошла к двери, дернула массивную ручку и выскочила в темноту. И уже там заплакала громко, навзрыд.
Домой идти не хотелось: снова сиди одна, а на улице первая весенняя теплынь, люди… Зайти к сестре? Лена, наверное, спит. Да и чего заходить? У нее своих забот хватает…
Шурочка медленно побрела по улице, опустив руки. Анатолий шел за ней, то скрываясь за деревом, то уклоняясь в темноту от света редких уличных фонарей. Неожиданно он услышал ее всхлипывания. Может, подойти, спросить? А если прогонит? Какое кому дело до чужих слез? Иди своей дорогой, не лезь в душу.
Шурочка вышла на освещенную аллею, обернулась и заметила возле дерева Анатолия.
- Прячетесь-то зачем? Выходите. У вас сигарет нет? - Ей вдруг захотелось закурить. Угостили однажды на вечеринке подруги - понравилось.
- Я не курю, но сигареты сейчас принесу.
- Не надо! Поздно, где возьмете?
- Не беспокойтесь, - ответил Сторожев. - Мой друг Кочка дымит, как паровоз. У него найду. - И скрылся в темноте.
"Быстрый, - подумала Шурочка. - Не успела глазом моргнуть - и след простыл".
Анатолий примчался домой, взял со стола пачку сигарет, спички и бегом кинулся назад, в конец аллеи. Перед Шурочкой он вырос так неожиданно, что она вздрогнула. Подал сигареты и спички. Она закурила. Красный вздрагивающий огонек то и дело вырывал из темноты ее подпухшие губы, напряженные, заплаканные глаза.
- А вы в любовь верите?
Анатолий опешил. Он ожидал вопроса, но не этого. Чего это ей о любви захотелось поговорить? О любви молчат.
- Конечно, - растерянно ответил Анатолий.
- А откуда вы знаете, что она есть?
- Из книг.
- Ах из книг! - зло засмеялась она. - В книгах что хочешь придумать можно. А в жизни вы ее встречали, настоящую?
- Пока не довелось.
- То-то же. Нет сейчас настоящей любви и не будет! Увидит парень девушку - у него одна мысль: как побыстрее руки в ход пустить. И поговорить с ним не о чем. Пойдешь с таким в кино, а он до конца сеанса не может высидеть. К выходу тянет. "Пойдем ко мне, пока соседа по комнате нет…" Любовь!..
- Зачем вы так? - сокрушенно сказал Анатолий. - Неправда это. Возьмите хотя бы Васеевых, Лиду и Генку! Любят ведь друг друга, по-настоящему любят.
Шурочка ничего не ответила, круто повернулась и зашагала к своему дому. Взбежав на крыльцо, нащупала за наличником ключ, открыла дверь и вошла в темный коридор, оставив дверь открытой.
Сторожев остановился, не зная, что делать: идти ли вслед за нею или возвращаться домой. "Характерец", - подумал он и услышал голос Шурочки:
- Куда же вы?
Она стояла на крыльце с бутылкой вина и двумя стаканами.
- Держите!
Шурочка сунула ему стаканы, налила вина, поставила бутылку на перильце, достала из кармана костюма две конфеты.
- Зачем это? - строго спросил Анатолий, - Уберите.
Шурочка, казалось, не слышала его.
- Давайте выпьем за любовь! За людей, которые верят в нее! - Выпила, хрипло засмеялась. - А теперь ступайте.
- Зачем вы так? - сказал Анатолий. - Глупо это, слышите?! Не надо этого…
Шурочка поцеловала его в щеку и скрылась в темном проеме двери.
Сторожев постоял возле крыльца и медленно побрел домой. Он не ощущал наступившей ночной прохлады, зябкого весеннего ветерка, спустившегося с заснеженного темного пригорка. Радостный и возбужденный, шумно распахнул дверь квартиры и увидел Лиду и Геннадия.
- А, вот и Толич! - воскликнул Геннадий. - Молодец! Как говорит наш замполит, не оставляй любовь на старость, а воздушные бои на осень. Проходи, проходя. Мы собрались чаи погонять. С каким вареньем хочешь?
- Подожди о чае. Пусть доложит, откуда так поздно явился. Когда это было, чтобы летчик Сторожев возвращался домой в первом часу ночи? - Лида встала между Геннадием и Анатолием, глаза ее смеялись. - Лед тронулся! Какому богу помолиться? - Она одобрительно похлопала Анатолия по плечу и принялась разливать чай. - Давно бы так.
Первую чашку Лида подала Анатолию. Подвинула розетку с вареньем, сахарницу.
- Пирог пробуйте. С яблоками.
- Пирог с яблоками и крыжовенное варенье - лучшее, что есть на свете, утверждал Пушкин, - сказал Геннадий.
Анатолий попробовал пирог и засмеялся:
- Вкуснятина! Знал Александр Сергеевич толк в пирогах. Знал!
6
Тревога подняла людей на рассвете. Геннадий спросонья никак не мог понять, почему Лида так трясет его. Лег спать позднее обычного: долго сидели у Николая - тот снова вернулся домой навеселе. Николай оправдывался: пригласили в компанию, отказаться не мог. Обычно Лида старалась защитить Николая - горе у человека! Но теперь и она понимала, что его надо остановить, пока не поздно. Ее упреки Николай выслушал молча, густо побагровев, но в его глазах стыла тоска.
Геннадий знал цену "разговорам по душам". Нужно было что-то покрепче. Как командир звена, как друг и заместитель секретаря партбюро эскадрильи, он был обязан поставить в известность руководство полка: у Кочкина дела плохи. На этом настаивал и доктор Графов, который в тот вечер привел пьяного Николая домой.
- Гена, тянуть дольше нельзя, - сказал Графов. - Ему нужны не увещевания, а основательная встряска. Горегляд и Северин его еще остановить могут, вы, Лида и Сторожев - нет.
- Я согласен с вами, Владимир Александрович. Завтра пойду к Северину, - с горечью ответил Геннадий.
Он вспомнил об этом разговоре, когда бежал вместе с Анатолием к поджидавшему летчиков автобусу: они едва достучались до Кочкина, едва подняли его о постели. Ждать отставших комэск Пургин не стал.
Автобус остановился возле "высотки". Летчики выскакивали из него и бежали в зал высотного снаряжения переодеваться в летное обмундирование. Горегляд и Северин о чем-то переговаривались между собой; Геннадию показалось, что говорили о нем. Он переоделся и направился в класс предполетной подготовки. В дверях столкнулся с Николаем; лицо у него было припухшее, глаза слезились, веки набухли.
Когда летчики собрались, в класс вошли Горегляд, Северин и Брызгалин. Начальник штаба Тягунов подал команду "Смирно!"; Горегляд махнул рукой, и все сели. Он подошел к вывешенной на стене карте района полетов, что-то на ней отыскал. Задачу ставил кратко и сжато, поглядывая на часы.
- Звенья Пургина и Васеева наносят удар по переправе в излучине реки. - Горегляд показал на карте. - Эскадрилья Редникова прикрывает наземные войска в этом районе. Остальные - в резерве командира дивизии. Проложить маршруты, произвести расчеты. О готовности доложить. Вылет по моей команде. Пургин и Васеев - ко мне, остальные готовятся к вылетам под руководством подполковника Брызгалина.
Горегляд, Северин, Пургин и Васеев направились в соседнюю комнату. Горегляд усадил летчиков за стол, сам ходил по классу, выслушивая доклад Пургина.
Геннадий мысленно готовился к вылету. Тревога за Николая не давала покоя. Лететь он не может, хотя сам думает по-другому. Во всяком случае, об этом надо докладывать. Дальше оттягивать нельзя. Задание очень сложное, а Кочкин явно не в форме.
- Как твое звено? - услышал он голос Горегляда я поднялся. - Чего задумался?
- Звено не готово, товарищ полковник. - Геннадий знал, что сейчас начнет действовать суровый закон армии об ответственности. - Кочкин лететь не может.
- В чем дело? - посуровел Горегляд, остановившись против Васеева. Он знал о дружбе этих летчиков и потому был застигнут врасплох. - Болен Кочкин?
- Здоров. Точнее, почти здоров, - невнятно ответил Геннадий, ощутив на себе требовательные взгляды командира полка и замполита. - Кочкин в последнее время, после отъезда жены, злоупотребляет спиртным. - Сказал и замер, ожидая командирского гнева.
- Лететь не может? - переспросил Пургин, изменяясь в лице. - Почему не доложил раньше?
- Пытался сам воздействовать. - Геннадий стоял вытянувшись, не спуская глаз с Горегляда. Волнение, охватившее его, не оставляло. Он понимал свою ответственность и готов был понести наказание, понимал и трудное положение, в которое поставил Николая.
- Ну и что же? Помогало? - Горегляд в упор смотрел на Васеева, сжав кулаки и поигрывая желваками.
- Пока нет.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Черт бы вас побрал! - взорвался Горегляд. - Лучшее звено в полку! - Горегляд повернулся к Северину. - Не знаем мы с тобой, комиссар, людей! Хвалим не тех, кто достоин!
- Не совсем так, - спокойно, словно сдерживая гнев командира, отозвался Северин. - Звено Васеева - действительно лучшее в полку уже два года. У Кочкина - беда, жена уехала. С ним и Васеев, и Графов, и я беседовали не раз. Летать Кочкину пока нельзя, Васеев прав! - Северин не стал уточнять подробности встреч и бесед с Кочкиным. Обстановка уже накалена, Горегляд взвинчен, на критических углах - до срыва недалеко, его понять можно. А летчикам вылетать на задание, у них нервы должны быть в порядке. - Я думаю, командир, им, - он кивнул в сторону Пургина и Васеева, - надо готовиться к заданию, а о Кочкине поговорим вечером, после полетов.
Горегляд посмотрел на Северина. Молодец, комиссар. Умеет обстановку разрядить. Не выскажись, глядишь, и с тормозов… Теперь надо о деле говорить, о вылетах.
- Задание очень сложное. - Горегляд начертил на классной доске характерный изгиб реки, нанес условные знаки, взял указку. - Танковые колонны "противника" на подходе к реке. По данным разведки, будут наведены переправы. Не исключено, что одна из них - ложная. Вылет по моей команде. Ведомым к Васееву назначьте, товарищ Пургин, резервного летчика. Старший лейтенант Васеев! - Геннадий поднялся, Горегляд махнул рукой: садись. - Ты, брат, хорошенько подготовь его, проинструктируй, проведи тренаж "пеший по-летному". Подвеска вооружения - штатная. Бомбометание с кабрирования. И еще, по секрету: в район учения на вертолете прибыла группа генералов. Глядите в оба, гуси-лебеди!
Звено Васеева вылетело вслед за четверкой Пургина. Летчики прижались к ведущему - шли в режиме полного радиомолчания и обменивались лишь скупыми жестами, покачиванием крыльев.
* * *
Геннадий изредка бросал взгляд сквозь лобовое стекло, сверяя маршрут полета на карте с местностью. За ним неотступно следил Анатолий. По мере приближения к цели четверка уменьшила высоту; под крыльями проносились островерхие верхушки сосен, лесные полянки, овраги. Пилотировать стало труднее - взгляд только на землю, а она все ближе и ближе. Главное - укрыться в складках местности от локаторов "противника", думал Геннадий. Подойти к линии "фронта" незамеченным. Еще на земле, задолго до вылета, он мысленно составил план полета: на предельно малой высоте пройти последний участок маршрута, обнаружить цель, отвлекающим маневром уйти в сторону, будто ничего не заметили, и ударить из тыла "противника". Не ошибиться бы в определении цели. Переправа с высоты - карандаш, не более. Искать танки, а от них и остальное. Танки, конечно, упрятаны на лесных дорогах. Попробуй их заметить, когда в глазах все мельтешит: деревья, перелески, речушки, холмы - сплошная желто-зеленая лента. И она - совсем рядом, крыло вот-вот чиркнет по верхушкам деревьев.
Геннадий вытягивал шею, стараясь заглянуть за горизонт, обшаривал взглядом местность, высчитывал мысленно пройденный и оставшийся путь. Спросить у Анатолия нельзя, глухая тишина, посоветоваться не с кем. Один за все в ответе. И пилотирование. И поиск цели. И безопасность полета. И штурманские расчеты. А машина в минуту проскакивает пятнадцать километров.
Где-то у горизонта блеснула фольга реки. Разворот, ребята! Машины - крыло в крыло, будто связаны невидимыми нитями. Выходим в тыл. Теперь - искать танки. До рези в глазах. Дорога и танки. Где они? Можно подняться повыше - "противник" наверняка заметил, поднимает или уже наводит перехватчики. Не прозевал бы Редников, он прикрывает. Что это? Сторожев выскочил вперед и повел группу за собой. Увидел первым - молодец, Толя! Вижу! Разомкнись в боевой порядок!
Неожиданно его охватил страх - не ложная ли переправа? А секунды летят. Взгляд словно маятник: влево - вправо, влево - вправо… Танки. Где они? Еще секунда - и в атаку… Он заметил серую полоску переправы. Но где танки? Ага - вот и макеты танков. Включил вооружение и, довернув, потянул ручку управления на себя, ввел машину в крутой угол кабрирования. На мгновение перегрузка вдавила в сиденье, не повернешь ни рук, ни головы. Не допустить крена. Машина должна идти точно - вдоль прочерченной мысленно нити, и ни на градус в сторону. Он слился с машиной и чувствовал ее каждым первом. Считал секунды, градусы крена и тангажа, выверял путь самолета. Яркий всплеск сигнальной лампы. Сброс! Кнопку вдавил до упора. Щелкнули замки держателей - бомбы пошли по определенной его полетом траектории. Раз, два, три… семь… десять… Взрывы. Правый крен, взгляд вниз. Попадание! Теперь дело за ведомыми. Снова взрывы.
Его охватил азарт боя. Еще атака - хвостатые ракеты понеслись туда, где карандаш переправы перечеркнул реку. Четверка закончила атаки, собралась и со снижением исчезла за лесом.
Ни Геннадий, ни Анатолий, ни их ведомые не знали, что внимательно наблюдавший за боем министр обороны сказал:
- Машина достойна похвалы. Летчики подготовлены отлично. Ведущему - звание досрочно, ведомым - именные часы.
7
Николай стоял посреди командирского кабинета, в котором собрался весь руководящий состав полка, - решалась его судьба. Он не знал, что до его прихода Горегляд выслушал Северина, Графова, Брызгалина, Пургина. Теперь слушали его. Но чем он мог оправдать свои проступки? Особенно последний - узнав, что не летит в четверке Васеева, пошел домой. Полк радовался успеху звена, он радость топил в водке. Не может он летать. К мнению Пургина присоединились Брызгалин, Северин.
Николай клялся, ловил в глазах Горегляда огонек сострадания, отворачивался - ему казалось, что полковник чувствует запах перегара.
Горегляд молчал. В душе ему хотелось, чтобы это вынужденное совещание закончилось в пользу Кочкина. Пусть останется парень в строю. Сделает выводы, друзья помогут, остепенится. Не знает, поди, дурачок, сколько прекрасных людей утонуло в водке. Надеется победить ее - завтра, послезавтра. Вот выпью последний раз и завяжу. А сил больше нет - она одолела тебя, а не ты ее. Ты уже не смотришь людям в глаза честно и открыто. Нет, как ни тяжело, а все-таки побудь на земле. Одумайся. Все взвесь. Тогда и поговорим.
- От летной работы отстраняю. Будешь назначен в наземную службу.
- Товарищ командир, я…
- Не надо! - предупреждающе, в упор посмотрел Горегляд. - Не надо заверений, ты их уже давал. Теперь у тебя будет время во всем разобраться. Иди.
Кочкин сгорбился, опустил плечи и медленно, волоча ноги, вышел.
Горегляд смотрел ему вслед. "Жестокое решение, ничего не скажешь. Но в авиации по-другому нельзя. Служба наша сурова и ошибок никому не прощает. Жаль парня. В серьезном деле эмоциями надо вдохновляться, а не руководствоваться. Только так можно удержать тебя и спасти. Одумаешься - вернем в строй. Комэск Пургин… Ведь часть и твоей вины в этом есть. Ты же опытнее их всех: Кочкина, Сторожева, Васеева… Опытнее… Так ли? Переправу не обнаружил, а Васеев нашел и уничтожил. Первую бомбу, ракету, снаряд - в цель! Теряешь, Федор, свой опыт, рано стареть начал, округлился, работать над собой перестал. Да и сам я виноват: мало требовал с Пургина, надеялся на него. Мне наука. Как говорится, век живи, век учись…"