Семейные дела Кочкина вызывали тревогу и у его друзей. Они видели, что Николай страдает, что все валится у него из рук. Совсем недавно веселый и непоседливый говорун и забияка, он стал мрачным и замкнутым; вернувшись с аэродрома, сидел дома; несколько раз Васеев и Сторожев замечали, что от него попахивает вином.
…Надя жила в Сосновом уже три дня. Поздно вечером она с Николаем пришла к Васеевым. Поздоровалась, расцеловалась с Лидой. Уселись пить чай. Поговорили о неудачах наших футболистов и успешных выступлениях фигуристов. Николай в разговоре почти не участвовал, сидел нахохлившись, изредка бросая взгляды на друзей и жену. Он остро завидовал Геннадию. Вот у кого жена - настоящий друг, опора, самый близкий человек. Его заботы, его служба - все ей интересно и важно. А Надя… Даже не спросила ни о полетах, ни о службе. Только о себе, о съемках, о своих новых именитых друзьях. Не было - тосковал, звонил, ждал встречи, приехала - и поговорить не о чем, словно чужая. Все эти телеграммы и коротенькие письма: "скучаю, люблю, жду встречи" - не от сердца, а так, по обязанности. Был бы ребенок, глядишь, пошло бы все по-другому, но детей уже не будет… Спросил вчера: "Может, хватит по белу свету мотаться?" Вспыхнула: "Хочешь меня, как вон ту козу, - показала в окно, - на колышек привязать?"
- Ты, Надя, меня извини, - сказал Геннадий, отставив пустую чашку. - Конечно, это дела семейные, вмешиваться не следует, но Николай нам не чужой. Он мне вместо брата, так что… Долго ты будешь мотаться по жизни? Сегодня - здесь, завтра - там. Ты - жена летчика. Посмотри, он уже извелся весь. Надо что-то делать, Надя, перед людьми неудобно.
Николай вобрал в плечи голову, сцепил руки, чуть побагровел. Он знал, что Васеев или Сторожев начнут этот разговор, ждал его и боялся. Все правильно - надо что-то делать…
- Вы меня прорабатывать пригласили? - Красивые глаза Нади сузились, вздрогнули уголки маленького рта. - Ты, Геночка, в судьи записался? Ну так слушайте! Никому ничего объяснять я не собираюсь. Поймите, мне нужна интересная работа, чтобы душа к ней лежала! Дайте мне такую работу, дайте! Молчите, друзья дорогие! Так-то вот. Прозябать здесь не собираюсь. Пусть Колю переводят в такое место, где есть и для меня дело. Не получается? Ну что ж, тогда поживем отдельно. Мама с папой тоже часто в разных геологических партиях работают. И - ничего. Любят друг друга. Жили надеждами на встречи. Поэтому и меня назвали Надеждой. Кстати, я на шее мужа не сижу - сама зарабатываю. Ты, Лида, не косись на меня. - Надя повернулась к Лиде. - У тебя одно, у меня - другое. Эмансипация родилась не сегодня. Ленин, Луначарский, Клара Цеткин не раз о ней говорили. И я - не клушка и клушкой быть не собираюсь. Я - личность… понимаете?
- Все это распрекрасно, - сказал Геннадий, - но каково ему, твоему мужу? Придет с полетов - дома пусто, унты посушить, рубашку постирать некому, словом перекинуться не с кем. От кого же нашему брату ждать ласки и заботы, внимания, если не от жены? Конечно, эмансипация… Личность… Но ведь еще и жена! Друг, помощник, спутник - так, что ли…
- Все это у него есть! - Надя обняла мужа, звонко чмокнула в щеку. - Ну пусть не каждый день, зато уж потом…
- Деток бы вам, - вздохнула Лида. - Одного, а лучше - парочку, вот как у нас. Они сразу всю болтовню об эмансипации с головы на ноги ставят. Есть семья, есть забота, ответственность. Хорошо ощущать себя личностью, но разве это мешает быть женой, хозяйкой, матерью, Наденька?! А работа… Конечно, нам, офицерским женам, с работой часто трудновато, да что делать? Кому-то надо и в Сосновом служить, и на Камчатке, и в горах, и в пустынях… Мы ведь знали, на что шли. Кстати, В школе нет учителя биологии. Сниматься в кино, наверное, интереснее, однако… И драмкружок без тебя закис…
- Ну и пусть киснет. - Надя достала из сумочки сигареты. - И в школу не пойду, чего я там не видела! А дети… Не надо об этом, Лида. Мы с Колей сами как-нибудь разберемся…
- А ты, Толич, чего помалкиваешь? - спросил Геннадий.
- Мне, старик, как-то не с руки быть советчиком, - смущенно улыбнулся Анатолий. - Надя в общем-то, по-моему, права: сами разберутся. Очень это тонкое дело, взаимоотношения в семье, тут обсуждениями да советами можно больше навредить, чем помочь. Не дети, им жить, им и решать. Только я лично так не мог бы… Ну, чтобы по три-четыре месяца не видеть жену. От тоски, наверно, спятил бы.
Николай встал и молча вышел.
- Спасибо, милые друзья, поговорили! - зло сказала Надя и решительно поднялась из-за стола.
3
Был еще один человек, которого глубоко тревожили взаимоотношения Николая и Нади, - Юрий Михайлович Северин. Он уже давно заметил, что с Кочкиным происходит что-то неладное: отличный в недавнем летчик быстро терял класс.
Замполит знал: не ладится семейная жизнь и у некоторых других ребят. Городок маленький, все на виду, ничего не скроешь. У одного жена томится без работы, не может устроиться по специальности. У другого никак не поймет, что военная служба - не служба в какой-нибудь конторе: почему поздно приходишь?! У третьего… А ребята молодые, на аэродром приезжают хмурые, издерганные, невыспавшиеся. Далеко ли до беды?! Реактивный истребитель - такая машина, что не прощает даже самых незначительных ошибок. Конечно, только на жен кивать - глупость, и мужья виноваты, однако что-то делать надо. Но что? Ох, если бы знать что…
Северин решил собрать женщин и сводить их на аэродром. Что они знают о работе своих мужей? Да почти ничего. Это ведь на первый взгляд и не работа даже - летать. Не на себе же самолет возят. Нажимают на кнопки, поворачивают ручки - работа!
Надя, узнав о собрании женщин, идти наотрез отказалась.
- Чего я там не видела?
- Нет, ты пойдешь! - угрюмо сказал Николай. - Я Северину обещал.
- Я не военнослужащая, и мне никто не прикажет!
- За руку отведу!
- Ах вот как! Принципиально не пойду.
После долгих препирательств, ссор и слез Надя сдалась: принарядилась, накрасила губы и отправилась в клуб.
Женщины встретили ее шумно, дружелюбно, здоровались, спрашивали о фильмах, в которых она снимается, приглашали принять участие в новом спектакле. Надя не обещала и не отказывала - скучала. Собрание… "Женщина и безопасность полетов" - обалдеть можно.
Подъехал автобус. Из него вышел Северин, показал на открытую дверь:
- Прошу.
- А собрание? - с недоумением спросила председатель женсовета.
- Будет и собрание, - весело ответил Северин, присаживаясь рядом с Надей. - Только чуть позже.
Пока ехали на аэродром, он расспрашивал Надю о житье-бытье. Она отвечала односложно, неохотно, смотрела в окно. Наверное, Генка с Лидой ему пожаловались - реагирует. Господи, как смешно и… грустно! Еще один опекун. Все знают, как мне жить, одна я почему-то ничего не знаю. Надоело, нужно быстрее уезжать".
Автобус прошуршал по взлетной полосе и остановился у крайнего истребителя. Женщины дружно выпорхнули на бетонку, окружили замполита и, перешептываясь, направились к самолету. Лида Васеева и Надя шли вместе. Из-за хвоста истребителя появился командир второй эскадрильи Сергей Редников. Широко улыбаясь, вскинул к козырьку руку.
- Новое пополнение? Очень рад. Так вот, милые дамы, на этих керосинках мы и летаем. Ежели интересуетесь, могу рассказать и показать.
"Милые дамы" заинтересовались. Редников приосанился - ну чем не профессор! - и начал рассказывать о конструкции самолета, двигателе, заправке топливом. Затем попросил Надю подняться в кабину и усадил в катапультное кресло. Вместе с Севериным и техником Муромяном помог женщинам встать на приставные лесенки-стремянки, на крылья, чтобы лучше было видно. Несметное количество приборов, кранов, выключателей, кнопок привело зрителей в изумление.
- Господи, как же их все запомнишь?
- Да еще в такой теснотище! Руки некуда положить!
- А мой Алешка со всем этим справляется? Век не подумала бы! Ну молодец…
Лида Васеева задумчиво покачала головой:
- Как же летчик успевает со всем этим хозяйством управиться?
- Так и успевает. - Северин сошел со стремянки. - Ценой огромного напряжения, тренировками, учебными полетами, занятиями. Иначе говоря, постоянным трудом и потом. Вот темп, в котором работает современный летчик: только за одну минуту его взгляд более двухсот раз обращается к пилотажным приборам. Представляете? Более двухсот раз в минуту. А кроме пилотажных еще есть приборы контроля работы двигателя, прицел. Приборов-то всевозможных три сотни с гаком. И за всеми надо не просто смотреть, но управлять машиной, вести радиообмен, отыскивать и уничтожать цель. Одним словом, работать.
Надя сидела, боясь пошевелиться: того и гляди что-нибудь заденешь, а поди узнай, что из этого получится… Надо полагать, самолет не взлетит, но все-таки…
- Что такое перегрузка? - осторожно спросила она.
- Перегрузка - это отношение подъемной силы к весу, - ответил Редников. - Другими словами - воздействие центробежной силы на организм. Например, говорят: перегрузка пятикратная. Это значит, что на данном участке полета вес человека в пять раз больше обычного. Если исходный вес семьдесят килограммов, при пятикратной перегрузке - триста пятьдесят. Значит, руки, ноги, голова, кровь - все в пять раз тяжелее. Поднимаешь руку, а она как каменная. Тяжелее сердцу, большие нагрузки на нервную систему, особенно при ведении воздушного боя. Даже изменяется состав крови, о чем тут говорить! Так-то вот, милые девочки, - пошутил Редников. - "Берегите мужчин!" - это ведь в первую очередь про нас, про летчиков-истребителей, сказано. Нас и впрямь ох как беречь надо…
Он помог Наде выйти из кабины и пригласил желающих. Женщины одна за другой садились в катапультное кресло, привязывались ремнями, рассматривали оборудование и не переставали удивляться.
Осмотрев кабину, растерянные, ошеломленные женщины молча столпились вокруг Северина. Пока Редников готовил истребитель к запуску, Юрий Михайлович рассказывал о происшествиях, которые нет-нет да и случаются, когда летчик за доли секунды обязан принять решение покинуть машину и спастись на парашюте или бороться из последних сил, чтобы посадить самолет на аэродром, как это сделал, например, Геннадий Васеев.
Услышав имя мужа, Лида зарделась, опустила глаза и поспешила спрятаться за чью-то спину. Ей было приятно и радостно, что Геннадия хвалят, но недавно пережитый страх за него снова остро кольнул сердце.
- Геннадий спас горящую машину, потому что у него прекрасная выучка и крепкие нервы. И мы глубоко убеждены, что среди тех, кто помог ему не растеряться, не допустить ошибки, были не только его инструктор по авиационному училищу, руководитель полетов, товарищи, во и Лида Васеева. Она берегла его нервы, не дергала по мелочам, заботилась о нем. - Северин подошел к Лиде, поцеловал ей руку. - Спасибо вам, Лида! От всех летчиков спасибо! - Он обвел женщин теплым взглядом, и Надя невольно съежилась, почувствовав молчаливый упрек замполита.
Двигатель недовольно заурчал и сразу вышел на обороты. Редников дал знак всем отойти в сторону и вывел турбину на полную мощность. Вокруг буйствовал взорванный воздух, больно бил по барабанным перепонкам, вызывая неприятную дрожь. Оглушенные ревом двигателя, женщины прижались друг к другу и, зажав ладонями уши, ждали, пока утихнет турбина. "От грохота никуда не укроешься, не убежишь в лес, - думала Надя, отойдя в сторону. - И для летчика это не две минуты, как сейчас, а все время, вся жизнь".
Выключив двигатели, Северин и Редников вместе с женщинами направились к "высотке". Грохот еще отдавался в ушах, и женщины молчали до тех пор, пока не вошли в зал высотного снаряжения. Их встретил полковой врач Владимир Александрович Графов. На шкафчиках были написаны знакомые фамилии: Горегляд, Северин, Брызгалин, Редников, Пургин… Надя остановилась у шкафчика мужа.
- А что там? - спросила она у Графова.
- Посмотрите. - Он открыл шкаф Кочкина и показал летные ботинки, комбинезон, шлемофон, защитный шлем. - А вот это, - Графов снял с вешалки сшитый из плотной синтетической ткани цвета хаки высотно-компенсирующий костюм, - ВКК вашего мужа. - Он подал Наде волглый, не успевший еще высохнуть после ночных полетов костюм, шлемофон с темной от пота шелковой подкладкой. Надя провела рукой по костюму - сколько же усилий приходится прилагать летчику, если ткань пропотела насквозь… Растерянно перебирая шнуровку и металлические застежки, она смотрела, как, выворачивая назад плечи и руки, с помощью Графова надевал костюм Редников, слышала, как тяжело вздыхают женщины, мысленно представлявшие своих мужей в высотных полетах, когда те, "упакованные" в ВКК и гермошлемы, не могут сделать ни одного лишнего движения, и лишь одного ей хотелось: побыстрее отсюда уйти.
Лида взяла ВКК и гермошлем Геннадия, отошла к окну. Почувствовала знакомый запах родного, близкого человека, лицом прижалась к плотной ткани. "Значит, вот что помогает тебе кометой уноситься в стратосферу, где ни капелюшечки земного воздуха, земного тепла…"
Редников в высотном костюме и гермошлеме выглядел пришельцем с другой планеты: его стянутое металлическим ободом с резиновым раструбом лицо побагровело, возле бедер с обеих сторон свисали короткие трубки с наконечниками; на спине, вдоль рук и ног бугрились шланги. Северин подключил к ВКК прибор, открыл вентиль, и все увидели, как наполненные газом шланги стянули тело комэска, а на руках и ногах у него вздулись продолговатые подушки. Неуклюжий, сгорбившийся, Редников попытался нагнуться, но сделать этого не смог. Приподняв руки, он долго смотрел на женщин, потом короткими шажками подошел к жене и попытался обнять ее, но и этого сделать ему не удалось.
- Ни обнять, ни поцеловать, - пошутил Северин. - Только работать. - Он повернул маховичок прибора, газ с шипением вышел, и Редников, облегченно вздохнув, с помощью врача начал снимать гермошлем и высотный костюм.
Эра Брызгалина, стройная, миловидная женщина, жена заместителя командира полка, смело шагнула к Северину:
- Разрешите попробовать?
- Пожалуйста! - согласился Северин и вместе с Графовым помог ей надеть ВКК и гермошлем.
- Шнуровку сзади придется отпустить, - пошутил Редников. - Кое-что не помещается.
- Товарищ Редников, у меня фигура отвечает мировым стандартам! - насмешливо отрезала Эра Брызгалина, застегивая замки-"молнии".
"Упакованная" в высотное снаряжение, она прошлась по залу, попробовала присесть. Из-за толстого лицевого щитка гермошлема напряженно глядели ее глаза. Костюм снимала торопливо.
- Ну, девочки, - Эра поправила прическу, - ни вздохнуть, ни повернуть головы! Такое ощущение, будто тело в плотном резиновом мешке. И как это в нем люди летают?
Северин стоял в дальнем углу и наблюдал. Женщины еще долго шептались между собой, подходили к Графову, спрашивали его о чем-то. "Вот и хорошо, - думал замполит. - Пусть поспрашивают, убедятся, как нелегко приходится летчикам. Может, некоторые подобрее станут, побольше будут о мужьях заботиться…"
К Северину подошла председатель женсовета.
- Юрий Михайлович, а как же собрание?
Северин улыбнулся:
- Считайте, что собрание состоялось.
Северин поблагодарил Редникова и Графова и помог женщинам сесть в автобус.
4
На следующий день, вернувшись с полетов, Николай увидел на столе письмо: "Коля, милый, прощай! Я не могу больше так. Завязнуть в Сосновом, всю жизнь ждать тебя с полетов - не могу! То, что я увидела на аэродроме, помогло мне все взвесить. Я недостойна тебя - это главный вывод. У тебя есть цель, я же потеряла ее, у тебя есть вера, у меня ее нет, ты живешь надеждой, я… Блажен, кто верует… Я принесла тебе немало неприятностей, и тем не менее я всю жизнь буду помнить наши первые встречи, гул самолетов, тебя, пропахшего чем-то аэродромным. Я уезжаю навсегда. Прости, если можешь, не поминай лихом… Целую, Надя".
Николай тяжело опустился на стул, обвел комнату помутневшим взглядом. Вокруг следы торопливого отъезда: открытые ящики шкафа, разбросанное на полках белье, чемодан с открытой крышкой… Вышел на кухню, достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан и выпил залпом; закурил, почувствовал, что пьянеет, вернулся в комнату и, не снимая куртки и летных ботинок, грохнулся на кровать…
Внешне Николай старался оставаться, как всегда, бодрым и веселым. Но однажды не выдержал: тайком ушел в соседний поселок.
Анатолий и Геннадий вернулись с ночных полетов поздно. Заметив свет в квартире Кочкиных, вошли. Николай сидел на табуретке посреди кухни в расстегнутой форменной рубашке, с сигаретой, прилипшей к нижней губе, и бросал в печку титана чьи-то письма. С каждым листком огонь усиливался, подсвечивая его вздрагивающие пальцы и впалые щеки.
- Ты что делаешь? - обеспокоенно спросили оба.
Николай поднялся, потрогал титан ладонью и ответил, едва выговаривая слова:
- Тихо, вот душ… Душ хочу принять, водичку грею. Не желаете?
Он умолк и шумно вздохнул; взгляд его стал сосредоточеннее, в глазах появилась неприкрытая тоска.
- Не желаете, други мои, согреться первой любовью? Вот этими… моими душевными признаниями… - Николай разжал руку, и на пол полетела россыпь конвертов.
Анатолий нагнулся, подобрал письма, тихо произнес:
- "Не перечитывай писем, где почерк любезной подруги! Старое тронет письмо самый незыблемый дух. Все их сложи - против воли сложи! - в горящее пламя. Вот погребальный костер страсти несчастной моей".
Николай поднялся и шало посмотрел на Анатолия.
- Сам сочинил?
- Нет. Овидий. Древний Рим, - ответил Анатолий и обнял друга за плечи.
Николай тяжело опустился на табурет и провел ладонью по лицу.
- Пытался переубедить - не вышло. А ведь любил. И еще как!.. - Он поднялся и, пошатываясь, прошел к титану. Нагнулся и подобрал несколько конвертов. - Много писал я ей. И какие слова в этих письмах! - Бросил конверты в печь. - Вот, кажется, и все. Но им, - Николай зло погрозил кулаком в темное окно, - им никогда не прощу!
- Кому это? - спросил Геннадий.
- Женщинам!
Геннадий вздохнул: перемелется, мука будет. А вот то, что Николай выпивать начал, - плохо. Ох как плохо! Даже подумать страшно, чем это может кончиться.
5
Шурочка Светлова работала в промтоварном отделе магазина. В гарнизоне она появилась несколько лет назад, окончив торговый техникум. Жила в небольшой комнате в одном доме со своей сестрой Леной - женой техника Муромяна. По-детски доверчивая, Шурочка отвечала вниманием каждому, кто проявлял к ней интерес. Она быстро освоилась с работой, подружилась с продавцами других отделов, стала выступать в гарнизонной художественной самодеятельности.
Первым, кто пригласил ее на танцы, был техник Федор Мажуга. Шурочка любила танцевать. Мажуга весь вечер лихо вальсировал с нею. Встречались они часто, и Шурочке казалось, что Федор по-настоящему любит ее.