- Характерец! - Северин подошел к окну, посмотрел на прикуривающих Брызгалина и Выставкина. - Как ты думаешь, сделает Брызгалин выводы?
Горегляд не ответил. Какое-то время он смотрел сквозь окно в спины уходящим офицерам, потом достал сигарету, закурил и присел на угол стола. Он все еще находился под впечатлением этого трудного для него разговора; ему хотелось побыть в тишине, успокоиться. Заметив это, Северин хотел было уйти, но полковник остановил его, жестом пригласил сесть. Северин сел, вынул из лежащей на столе пачки сигарету. Горегляд протянул ему дымящийся окурок.
- Ты же, Юрий Михайлович, не куришь.
- Закуришь после таких бесед.
- Да-а… К сожалению, есть еще такие вот, как он! Равнодушен до беспредельности. Скажешь - сделает, не скажешь - пройдет мимо. А в последнее время и поручения не все выполняет. Характер у него действительно упрямый. Я ведь его давно знаю, с комэска…
Степан Тарасович подошел к исчерченной Васеевым доске, постучал согнутыми пальцами по раме.
- Васеев-то каков! Рассчитал все за несколько минут и посадил Брызгалина на мель.
- Я, Степан Тарасович, внимательно наблюдаю за Васеевым, - сказал Северин, - и вижу, что парень он головастый, можно сказать, талантливый. Образ мышления, умение выделить в работе главное - не по возрасту. Со временем, если получит академическую подготовку, вырастет в большого командира!
- Согласен, Юрий Михайлович. Тебя прошу и себе приказываю: давай поможем ему. Есть в нем летная косточка, и командирская есть. Ты не думал, почему Брызгалин к Васееву относится предвзято, с недоверием, что ли?
- Думал, - ответил Северин. - Может, завидует, а может, старое помнит.
- Что между ними произошло?
- Васеев, Сторожев и Кочкин после окончания высшего училища прибыли в соседний полк. Встретил их Брызгалин - он в то время был командиром эскадрильи. Спросил о налете, о боевых стрельбах. Видимо, остался недовольным. Вот и сказал: "А что, получше не могли прислать?" Это обидело лейтенантов, и Васеев, не долго думая, выпалил: "Лучших к лучшему, а нас… к вам".
- Вот это здорово! - улыбнулся Горегляд.
- Их потом в наш полк перевели, а чуть позже и Брызгалина.
Раздался звонок телефона. Горегляд взял трубку. Северин кивнул и вышел. Он направился по петлявшей среди зеленого кустарника тропинке в штаб, но потом свернул к площадке, на которой Васеев собирался проводить тренаж. Еще издалека увидел одинокий самолет с подключенным электропитанием, вокруг которого толпились летчики. Вспомнил, что организацию тренажа командир полка возложил на Брызгалина. Не утерпишь, чтобы не вмешаться, а как это расценит Брызгалин? Завтра же скажет, что не доверяют, дергают… Нет уж, пусть лучше делает сам, а с Васеевым поговорить можно попозже. Подозвал дежурного по стоянке и попросил передать Васееву, чтобы тот после окончания занятий зашел в штаб.
Васеев пришел в сумерки, когда Северин, решив служебные дела, засел за подготовку лекции. Выступать перед летчиками он любил и каждый раз перед тем, как выйти на трибуну, готовился основательно. Вид у капитана был усталый.
- Что вздыхаешь?
- Сорвался тренаж. - Не выдержав взгляда замполита, Васеев отвел глаза в сторону и, угнетенный неудачей, замолк; неприятно было говорить об этом человеку, который везде и во всем верил ему.
Северин выжидал, когда Васеев немного успокоится и расскажет все по порядку.
- Сначала тренаж шел хорошо, потом отказал преобразователь на агрегате аэродромного электропитания…
- А что, агрегат один? - прервал Геннадия Северин.
- Больше не дали. Пока нашли инженера эскадрильи Выдрина, пока исправили - сумерки наступили, а у экипажа вертолета большой перерыв в полетах ночью, Летают пока больше днем. Так и сорвался тренаж, - удрученно закончил Геннадий.
- Все сам, и только сам, - вздохнул Северин. - Это в воздушном бою нужна в первую очередь самостоятельность. Другое дело - организация занятий. Надо было пригласить инженеров, поговорить с командиром вертолета о характере предстоящего задания. А так что получилось? Отказал преобразователь, начали искать инженера эскадрильи. Исправили прицел - вышло стартовое время экипажа вертолета. Тебе, заместителю командира эскадрильи, задачи решать следует иначе, привлекая специалистов, детально распределяя обязанности. Ты же все хлопоты взвалил на себя. Кстати. Брызгалин был?
- Пришел, когда два летчика уже потренировались.
- Что же он делал?
- Наблюдал со стороны.
- А когда в тренаже сбой вышел?
- Походил вокруг самолета и ушел.
Северин раздосадованно чертыхнулся.
- Надо было мне все-таки наведаться! Что ты решил?
- Сегодня все тщательно спланируем, распределим обязанности. Завтра выведем не один, а два самолета. Только вот, Юрий Михайлович, нужна команда на подъем вертолета.
- Вертолет будет. Еще что?
- Спасибо. Остальные вопросы решим сами.
- Или - сам?
- Я сказал - сами.
- Хорошо.
Васеев вынул из кармана носовой платок, вытер лицо. Хотел и не мог начать неприятный разговор о человеке, который еще вчера был для него непререкаемым авторитетом в летном деле, а сегодня так равнодушно оттолкнул его.
Несколько дней назад Брызгалин летал с Васеевым и показывал пилотаж в зоне на малой высоте. Фигуры пилотажа подполковник выполнял легко и красиво. Васеев считал его мастером высокого класса, умеющим даже в самой сложной воздушной обстановке пилотировать без ошибок, изящно и точно, не теряться в замысловатых ситуациях, когда отказывал какой-нибудь прибор или резко ухудшалась погода. "Нет, надо разобраться. Может, Брызгалин прав - тренаж в самом деле не представляет интереса? Но расчеты показывают, что он в несколько раз экономичнее, проще, чем обычные тренировки. Почему Брызгалин в последнее время словно рукой на все махнул? Доложили ему об опоздании с подготовкой самолета на разведку погоды, пожал плечами: идите, мол, к инженеру; попросили молодые летчики после полетов рассказать об особенностях перехвата, сослался на занятость. Как же так? Может, возраст сказывается? Излетался, устал? - думал Геннадий. - А, была не была, все, как есть, расскажу".
Северин выслушал Васеева, молча походил по кабинету.
- Это хорошо, что ты чувствуешь себя учеником Брызгалина. Он ведь и впрямь многому тебя научил. И не только тебя. А что с ним происходит сейчас… на этот вопрос ответить не так просто. Подумаем, разберемся… Главное для тебя сейчас - наладить тренаж, помочь молодым летчикам. Не хмурься - все будет хорошо.
Проводив Васеева, Северин снова открыл конспекты. Зазвонил телефон.
- Домой не собираешься? - Голос Горегляда был глуховатым то ли от усталости, то ли от курения.
- Пока нет. Завтра лекцию читаю перед офицерами, сижу, готовлюсь.
- Ну а я поехал. Да, как прошел тренаж?
- Сейчас зайду - не телефонный разговор.
Северин положил трубку.
Кабинет Горегляда был в самом конце длинного коридора. Степан Тарасович стоял возле графика летной подготовки. Обернувшись, спросил:
- Так что же с тренажем, Юрий Михайлович?
Северин рассказал.
- Сидел, видел, как мучился Васеев, но чтобы помочь - и пальцем не пошевелил. Мог же распорядиться о привлечении к тренажу инженеров полка.
- Узнаю себя в Васееве, - вздохнул Горегляд. - Тоже все сам пытался сделать, пока шишек не набил. Это полезно для начинающего командира. А вот Брызгалин… Будем думать, Юрий Михайлович. По поводу завтрашнего тренажа дам указания и начштаба, и инженеру. Кстати, тебе инженеры на меня не жаловались?
- Нет, а что?
- Поругал их сегодня. Знаешь, как иногда бывает: испортят людям наверху настроение, а они - нам, и пошла цепная реакция порчи нервов сверху донизу. И сколько воли нужно, чтобы ее прервать, остановить. Сегодня не смог, сорвался. А настроение - штука серьезная. Она, брат, на службу ох как влияет. Плохое настроение у человека - ему и служба в тягость. Не тот боец, когда нервы взвинчены.
- Да, - согласился Северин. - Жаль только, что не все это учитывают. А за что влетело инженерам?
- Отчеты по эксплуатации некоторых новых агрегатов не представили вовремя, а завод ждет их не дождется.
- Между прочим, не первый случай. Может, обсудить вопросы исполнительности на парткоме?
- Поздно.
- Думаю, нет. Разговор пойдет не только об этом промахе, а о стиле всей нашей работы.
- Думаешь, поможет?
- Несомненно!
- Не переоцениваешь ли ты наши заседания?
- Нет! - твердо ответил Северин. - Другое дело, что результаты не сразу видны, но это не беда. Если хорошо делать дело - это проявится. Через месяц, через год, но обязательно проявится.
- Убедил, - сказал Горегляд. - Готовь заседание парткома. Пусть Выставкин ко мне зайдет, обговорим. Может, он докладчиком будет? Материал для доклада у меня есть.
- Ну и договорились!
2
Возле штаба на выструганной и покрашенной скамейке сидели Сторожев и Кочкин - ждали задержавшегося у замполита Васеева. Все дневные события были обсуждены, казалось, говорить больше не о чем. Кочкин после основательной встряски заметно изменился: освоил обязанности штурмана наведения, часто бывал на аэродроме, участвовал в разборе полетов. Постоянно ощущая внимание и заботу друзей, заметно повеселел. Он все еще тосковал по Наде, но тоску свою в вине не топил. Васеев и Сторожев радовались этому больше всего.
Вышел Геннадий. Анатолий и Николай вскочили и заспешили ему навстречу.
- Ну как, старик?
- Нормально! Замполит обещал помочь. Пошли домой.
Едва они отошли от штаба, Анатолий, посмотрев на часы, зашагал быстрее.
- Опаздываешь, Толик? - покосился Кочкин. - Не торопись, подождет. Давно хочу тебе сказать, что ты ходишь с правым креном. Эмоции сильнее логики. На жизнь надо смотреть трезво.
- Тоже мне нашелся трезвенник! - усмехнулся Анатолий. - Вот уж правда: чужую беду руками разведу.
Возле вывороченной ветром сосны, чудом державшейся на каменистом скате, к ним с криком выскочили Игорь и Олег. Следом на дорожке показалась Лида. Игорь по привычке взобрался на плечи к Николаю. Олег - к отцу.
- Ребята, внимание - новость! - Лида достала из сумочки газету. - "Еще один мировой рекорд! Летчик Петр Потапенко достиг небывалой скорости - две тысячи девятьсот восемьдесят пять километров в час!" - Она протянула газету Геннадию.
- Вот это скорость! - воскликнул Николай. - Молодец, Петр Максимович! - Он достал из нагрудного кармана письмо. - Вчера получил. О полетах - ни слова. Зато мне по шее накостылял…
- Что заслужил, то и получил, - проговорил Анатолий.
Лида взяла Геннадия под руку:
- Ребята весь детский сад переполошили рассказами про самолет. Фантазировали вовсю, особенно Игорь. Заведующая жаловалась: дневной сон сорвали. За Игорем дети ходили, как за космонавтом. Тебе, Коля, спасибо, намучился, поди, с ними?
- Да ну, - усмехнулся Кочкин. - Наоборот, отдохнул. Мировые пацаны!
Анатолий шел впереди. В конце тополиной аллеи ждала Шурочка. Он увидел ее издали, кивнул друзьям, поправил фуражку и торопливо зашагал навстречу, на его спине парусом надулась форменная рубашка.
Знакомая тропинка привела их к речушке. Сколько раз Анатолий глядел на нее с высоты после взлета, бродил по ее заросшему кустарником берегу, но только сегодня, шагая рядом с Шурочкой, увидел, как здесь красиво. Ему стали близки и огромные глыбы камней, возле которых они сейчас стояли, - камни источали припасенное за день тепло, это было ее тепло, - и кусты бересклета - она трогала его тонкие ветки, - и стройная, одинокая сосна - Шурочка останавливалась возле нее…
Шли медленно. Шурочке в новых туфлях-лодочках, которые особенно нравились Анатолию, идти было неудобно - острые каблучки утопали в мшистом ковре. Анатолий старался поддержать ее, но, едва она поворачивала голову, боязливо опускал руки. Спросил о книге - дал ей неделю назад, и теперь ему не терпелось узнать ее мнение об этой, как ему казалось, очень интересной повести. Книга Шурочке понравилась, особенно про любовь сбитого немцами русского летчика и польки Ирены.
Шурочка остановилась возле сосны:
- Сниму-ка я лучше туфли, в них неудобно идти.
- А вы не простудитесь?
- Я закаленная! В детстве босиком в деревне до самых морозов бегала. Да и земля теплая.
Домой возвращались поздно. Месяц рогами уткнулся в облачный у горизонта срез, окна многих квартир были темными. На освещенной тополиной аллее виднелись редкие прохожие. Остановились возле ее дома. Шурочка осторожно поднялась на ступеньки, достала ключ, открыла дверь и поманила его рукой. Анатолий вошел. Она закрыла дверь на крючок. В темноте коридорчика он смутно различал ее лицо, слышал дыхание.
Он вдруг ощутил, как качнулся пол под его ногами. Задержав дыхание, рывком обнял Шурочку, прижался к ее полураскрытым горячим губам. Она не отстранилась, и Анатолий еще крепче сжал ее.
Задыхаясь, Шурочка отпрянула, шепнула в самое ухо:
- Задушишь, сумасшедший!
Он снова прижался к ее влажным губам…
Они стояли долго, затем Шурочка вырвалась и глуха прошептала:
- Уходи! Слышишь! Прошу тебя, Толик, милый, уходи.
Анатолий, чувствуя, что теряет голову, нащупал дверной крючок, осторожно приподнял его и выскочил на крыльцо. Сырой ночной воздух ударил ему в лицо, но холода он не ощутил. Снял галстук, расстегнул воротник рубашки и подставил грудь свежему ночному ветру.
3
После ухода Анатолия Васеевы и Николай долго смотрели ему вслед.
- Вышел на боевой курс, - шумно вздохнул Кочкин и взял Олега за руку. - Порулили-ка в наш пилотский ангар.
Дома Игорь и Олег выпили по стакану молока и начали готовить столярный инструмент: маленькие пилки, рубаночки, стамески, молоточки, деревянные бруски.
Геннадий вынул из шкафа свой инструмент, развел столярный клей и поставил баночку на электроплитку.
Он любил в свободное время мастерить незатейливые полочки, шкафчики, стулья для сыновей. В детстве ему приходилось не раз ремонтировать простую домашнюю мебель, уцелевшую после бомбежек и пожаров. Став взрослее, он смастерил кухонный стол. Мама радовалась: в отца пошел! Тот тоже любил столярничать, почитай, чуть не всю мебель смастерил сам.
- Что у нас в заделе, мальчишки? - спросил Геннадий, раскладывая тщательно выструганные и отшлифованные шкуркой заготовки из тонких дощечек и многослойной фанеры. - Ага, ясно. Продолжаем готовить бруски для обувной полки. Игорь, давай сюда твои заготовки. Попробуй из них и вот из этих полочек сложить левую половину. - Сам взял разогретый дымящийся клей, густо смазал им угольники в пазах и плотно соединил.
Игорь и Олег так увлеклись работой, что их трудно было уложить в постель. Геннадий помог сыновьям собрать инструмент в специально сделанные ящички, пообещал в выходной день снова поработать с ними.
Лида готовила вечерний чай. Николай помогал ей. Вечера, свободные от дежурств, он проводил у Васеевых.
- Тут письмо Толе, - сказала Лида и положила на стол конверт.
Николай отодвинул пустую чашку.
- Чего так быстро отстрелялся? - спросил Геннадий.
- Завтра мое дежурство - надо выспаться.
Он вышел из-за стола, тайком задержал взгляд на Лиде и направился в свою квартиру.
- Как леталось, Гена?
Лида подошла к мужу, обняла. Она знала, что Геннадия иногда сердят такие вопросы, но не спрашивать его о полетах не могла. Когда дежурила на аэродроме, все новости узнавала из настольного динамика в высотном домике, в свободные дни томилась от неизвестности. Геннадий прижал ее руку к губам и тихо ответил:
- Хорошо полетали, особенно молодежь.
- А почему это ты такой сумрачный?
- Есть причина…
Геннадий рассказал Лиде о стычке с Брызгалиным, о неудавшемся тренаже. Лида слушала внимательно. В ее представлении Геннадий был хорошим летчиком, каких в полку немало. Ну и служил бы себе тихонько, так нет же… Шутка сказать: схватиться с самим Брызгалиным…
Неожиданно приоткрылась дверь, и в ней показалась взлохмаченная голова Кочкина.
- Ох, черт, забыл! Лида, поздравь старика - его замкомэском назначили. С него причитается!
- И ты, Гена, молчишь? Как ты можешь? - Лида прижалась к мужу: - Поздравляю!
Он встал и бережно обнял жену. Они стояли, прижавшись друг к другу, счастливые, и в Лидиных глазах блестели слезы.
Открыв дверь, Анатолий увидел Геннадия и Лиду, Он почувствовал себя неловко - надо было побродить еще часок… Нерешительно остановился в дверном проеме.
- Проходи, проходи. - Лида подвинула стул. - Пей молоко. Тебе письмо.
Анатолий удивленно посмотрел на незнакомый почерк, повертел конверт в руках и положил на стол.
Знала бы Лида, что в этом помятом синем конверте, она бы никогда его не отдала.
Анатолий пил молоко, косясь на письмо. Дурное предчувствие холодком шевельнулось в груди. Поставив стакан, он надорвал конверт и вынул вчетверо сложенный лист бумаги. "Дорогой друг! Нам жалко вас, и потому мы пишем вам. Посмотрите повнимательнее на ту, с которой вы не стесняетесь ходить по гарнизону. Вашу подругу знают многие мужчины, у нее бывал и стар и млад. Она…" Потом подробно описывались встречи Шурочки с техником Мажугой и прочие гадости.
Дочитав, Анатолий сложил письмо и сунул в конверт. Лида и Геннадий видели, как он побледнел, и поняли - письмо неприятное. А он встал, подошел к кухонному окну и долго смотрел в ночную темноту. Говорили же, говорили люди о ней, нет, не поверил, а теперь… Да, она что-то рассказывала про Мажугу, но он не придал этому значения. Значит, она пыталась на всякий случай оправдаться. "Я же тебе, помнишь, рассказывала…"
Ну нет, это не совсем так. Это не может быть так! Не может быть, чтобы все было так гнусно, как в письме. Ведь она добрая, чистая! Надо идти к ней!
Он схватил письмо, накинул на плечи кожаную куртку и выскочил на улицу. Не заметил, как оказался возле ее окна. Громко стукнул в закрытую ставню.
Шурочка не спала. Услышав стук, она вскочила с постели.
- Кто это?
- Я. Выйди, пожалуйста.
Шурочка узнала голос Анатолия. Наспех накинула ситцевый халат и выскочила на крыльцо. Ей показалось, что Анатолий пришел навсегда. Вот сейчас он кинется навстречу, вот сейчас…
Анатолий стоял неподвижно.
- Что случилось, Толик? Заходи.