Насупившись, Горегляд долго рассматривал график, недовольно сопел и, наконец сев за стол, написал в рабочей тетради несколько фамилий летчиков. Это Брызгалину и комэскам так просто не пройдет, молча гневался Горегляд. Им будет выдано сполна! Их долг следить за подготовкой летчиков, Брызгалина первейшая обязанность! А увидел все это кто? Замполит! Ну получат они вечером чертей! Долго будут помнить… И чтобы отвлечь внимание Северина, тут же заговорил о Выставкине.
- Кстати, Юрий Михайлович, ты говорил о Брызгалине с секретарем парткома?
- Говорил. Надо понять его, Степан Тарасович. Выставкин много лет был у Брызгалина в подчинении. Брызгалин комэск - Выставкин у него техником звена.
Брызгалин - заместитель по летной подготовке, Выставкин - инженер эскадрильи… Сложно все это. И принципиальность прояви, и товарищем останься - вместе на стоянке руки морозили. В принципиальности тоже гибкость нужна. Этого у Выставкина не всегда хватает. И по характеру осторожный, и должность требует осмотрительности. Нам с тобой в этом отношении легче.
Горегляд бросил короткий взгляд на замполита:
- Может, подберем пожестче, потребовательнее? А?
Северин не ожидал такого поворота и поначалу растерялся. Склонил набок голову и напряженно думал о предложении командира. Конечно, заменить можно, но мнение коммунистов полка уважать надо. Выставкина избирают почти единогласно. А характер в такие годы менять трудно.
- Не будем этого делать! Лучше синица в руке, чем журавль в небе, - решительно ответил Северин. - Будем почаще подсказывать и учить.
- Тебе виднее, - ответил Горегляд, сел за стол и углубился в бумаги.
- У меня еще один вопрос. О нашем воскресном лектории. Мне стала известно, что ты неодобрительно отозвался о нем.
- Просто удивился, что лекции по искусству и литературе читают летчики: то Сторожев, теперь вот Бут. Они всю неделю загружены по завязку, на форсаже работают, а ты им еще задания даешь. Пригласи учителей из школы, они такие лекции по литературе прочтут - куда там Сторожеву! Так или нет?
- Не совсем так, - заметил Северин. - И вот почему. Сторожев увлекается древней историей и литературой. Это его личное дело.
- Личное-то личное, но оно требует времени, Юрий Михайлович, энергии, а времени у нас - в обрез. Не в ущерб ли основному делу эти увлечения? Вот о чем я пекусь - о нагрузке летчиков.
- Степан Тарасович! Часто ли мы впрямь собираемся, чтобы поговорить о произведениях литературы и живописи, о последнем фильме? Даже на семейных вечерах больше говорим о службе, чем об искусстве, о книгах, об открытиях ученых. Оттого, что в свободное время Сторожев изучает литературу и искусство, а Бут пишет пейзажи, их летная подготовка хуже не станет. Известны примеры, когда увлечения великих считали чуть ли не чудачеством. Так некоторые полагали, что Альберт Эйнштейн, играя на скрипке, делал это в ущерб своей основной работе.
- Сравнил! Летчик не открыватель теории относительности. Ему сложнейшую технику знать надо, как свои пять пальцев! Перегрузки переносить, вырабатывать в себе бойца, а не лектора или ученого. Диалектика!
- Не согласен, командир! Если изо дня в день, с утра и до вечера вас будут пичкать формулами, различными параметрами полета, данными по вооружению, уверяю - у вас появится отвращение к подобным занятиям. Летчик испытывает большие психологические, а зачастую и физические нагрузки. После полетов человек должен остыть, отключиться от грохота турбин, от всего этого урагана полета, вернуться к тишине, к выработанному веками обычному ритму жизни, к земле-матушке. Надо уметь снимать нагрузки. Обязательно! А вот как? Это каждый решает для себя. Один рисует, другой собирает магнитофон, третий участвует в самодеятельности, четвертый, как Сторожев, изучает искусство и литературу древних народов, пятый рыбачит. К сожалению, у нас есть еще деятели, только делают вид, что работают. Слышал анекдот? Звонит начальник подчиненному: "Петров, ты что делаешь?" - "Ничего". - "А что будешь делать?" - "Пока ничего". - "Ну давай! Только побыстрее!"
Горегляд рассмеялся.
- Ей-богу, хорошо! Значит, давай побыстрее! Диалектика! Вот гуси-лебеди! Здорово! Сегодня же расскажу своим замам и комэскам! Да, чуть не забыл: ты готов доложить свои соображения по сокращению сроков испытаний?
- Готов хоть сейчас. Мнение у меня с тобой единое.
Северин вышел и увидел стоявшего у двери своего кабинета капитана Ваганова.
- Заходи, Дима, - предложил он и открыл дверь, - Что у тебя? Докладывай.
По заведенному Севериным порядку в конце каждого дня политработники подразделений, секретари парткома и комсомольского комитета докладывали ему о проделанной за день работе и планах на следующий день. Ваганов рассказал о почине комсомольцев эскадрильи Пургина:
- Они, Юрий Михайлович, решили каждый вылет обслуживать только на "хорошо" и "отлично"!
- Постой, постой. - Северин задумался, вспоминая одно из комсомольских собраний полка. - Мы же уже принимали подобное решение: "Каждому полету - отличную подготовку".
- То было весной, и многие уже забыли. Теперь что-то поновее надо.
- Плохо, Дима! - Северин бросил исподлобья негодующий взгляд. - Плохо! Взяли обязательства, новый почин и, вместо того чтобы изо дня в день бороться за его выполнение, показывать лучших, вскрывать недостатки, через полгода о нем забыли. Давай новый! Я против таких "новшеств"! Надо поднять тот, что весной принимали, хорошенько проверить ход выполнения, обсудить на бюро, чтобы действительно каждому полету предшествовала отличная подготовка.
- Понял вас, - застыдился Ваганов, не зная куда глаза деть. Черт дернул вылезти с почином! И это еще не все. - Неприятность у Бута - двое комсомольцев были в самовольной отлучке.
- Плохо и это. Ну что ж, пусть в эскадрилье разбираются, наказывают, если надо.
- В том-то и дело, Юрий Михайлович, что наказывать-то нельзя.
- Это почему же?
- Эскадрилья борется за звание отличной, и вдруг - грубое нарушение дисциплины! Оба нарушителя - отличники. Придать этому факту значение - значит сократить число отличников.
- Что же ты предлагаешь? - Северин выжидающе посмотрел на Ваганова.
- Может, промолчать? Пройдет неделя, и о нарушителях забудут. Скоро комсомольцы эскадрильи рапорт должны писать о выполнении обязательств, а тут… - Ваганов запнулся, заметив, как Северин нахмурился.
- Извини меня, Дима, но то, что ты предлагаешь, несовместимо с нашей работой. Не нужны нам липовые отличники и дутые цифры обязательств! Мы - армия, а не артель игрушек! Если мы, добившись успеха, промолчим, беды не будет. А если скроем нарушение, упрячем плохое - никудышные мы с тобой коммунисты! Тебе, секретарю комитета, молодому парню, еще расти да расти, и мой тебе совет: никогда не иди на сделку с совестью! Иначе не будет тебе места в авиации, запомни мои слова.
- Запомню, - хрипло сказал Ваганов. - Разрешите идти?
Северин кивнул. В глазах его стыла горечь: "Эх, Дима, Дима, и где ты только этому научился?.."
Глава четвертая
1
Махов приземлился на вертолете в разгар летной смены. Горегляд руководил полетами, Брызгалин был в воздухе. Полковника встретил только что вернувшийся из зоны пилотажа Северин. Одетый в песочного цвета летный костюм и высотные широконосые ботинки, Северин стоял подчеркнуто вытянувшись, левой рукой держал вывернутый наизнанку влажный шлемофон, правой - кислородную маску и матовый защитный шлем. С осунувшимся лицом и глубоко запавшими глазами замполит молча слушал упреки Махова: чем больше говорил Махов, тем тускнее становился взгляд Северина.
- Да, да, товарищ Северин, повторяю: полк работает не в полную силу. Люди нагрузки не чувствуют. Нет, не чувствуют. Как мы раньше работали? Если уж вышли на полеты, то все крутилось, аж дым коромыслом стоял! У вас же на аэродроме - тишина, задремать можно. Задремать! - Махов говорил вкрадчивым, приглушенным голосом, надеясь увидеть в глазах не в меру строптивого Северина покорную исполнительность. - Звено Васеева зарулило на стоянку час назад, а вылетать летчики и не думают. Вы, товарищ Северин, заместитель командира полка по политической части, вам эти вещи надо бы заострить и кое-кого за ушко да на солнышко. За ушко! Мы в дивизии знаем вас как хорошего, настойчивого работника, надеемся на вас. Почему бы вам не поддержать предложение о сокращении сроков войсковых испытаний? Это вызовет ответную реакцию. О вас заговорят и в округе, и в Москве. В Москве! А? Возьмите-ка и проявите инициативу. Новый почин: "Поточный метод полетов". В духе времени!
Махову очень хотелось расположить Северина, увлечь его предложением о сокращении сроков испытаний. Замполит - натура увлекающаяся. А тут - новое дело. Оно захватит его. С таким союзником легче и на Горегляда нажать.
Махов посмотрел на Северина и удивился: взгляд неподвижный, отсутствующий… Майор, казалось, не слушал его.
- Я, товарищ полковник, предпочитаю выяснять истину с помощью диалога, а не монолога. Поэтому, прошу выслушать меня.
Махов насторожился, снял солнцезащитные очки и удивленно поднял брови. Поначитались черт-те чего! Диалог! Монолог! Распустил Горегляд своих людей…
- Вы предлагаете, чтобы на старте дым коромыслом стоял. А нужно ли это в наши дни, когда общество стремится организовать труд с помощью науки? Темп нашей работы заранее закладывается в плановую таблицу полетов. Этот темп мы долго искали, взяли на вооружение оптимальный вариант. В полку ведется борьба за четкое выполнение всех полетов и каждого в отдельности. Счет идет на минуты. Общий налет за смену возрос, работа стала ритмичнее и эффективнее. Беготня, на наш взгляд, вредна. Спешка в авиации никогда не приводила к хорошим результатам. Люди работают с напряжением. Звено Васеева летало в стратосферу, перерыв между вылетами по наставлению положен больше обычного. Отдохнуть летчикам надо как следует.
- Отдыхают дома, а не на аэродроме. Здесь работать надо, работать, - изменившимся голосом прервал Северина Махов. - Полк переучивается, проводит испытания. Отдыхать некогда. Сроки надо сократить, сроки. Авиация ждет новый истребитель, и чем быстрее мы закончим испытания, тем раньше он поступит на вооружение…
Воспитанный суровым укладом армейской жизни в духе исполнительности и точности, Северин не представлял, что можно так легко изменить данное совсем недавно распоряжение о сроках испытаний и переучивания. О них говорили и на партийных собраниях, и на политических информациях, и на служебных совещаниях. В полку не было ни одного человека, который не подчинил бы всю свою жизнь исполнению особого задания, кто не думал бы о сроках. Сколько времени и усилий ушло на планирование, перестройку подготовки летчиков! И весь этот большой труд может обратиться в прах… Что людям скажешь? Поверят ли летчики и техники тому, что есть необходимость лишать их воскресного отдыха, отпусков, возможности хоть раз в неделю побыть с детьми. Ведь сроки и без того очень сжаты и требуют почти предельных нагрузок. Нет больше резерва времени. Нет, кроме выходных дней, которые и при нынешнем графике не всем достаются…
- Изменить сроки можно только за счет сокращения программы испытаний, - сказал Северин, - других неиспользованных резервов в полку нет.
- Значит, надо сократить количество вылетов на испытание! - рубанул воздух ребром руки Махов.
Северин побледнел.
- Решение таких вопросов, товарищ полковник, не входит в мою компетенцию. У меня через пятнадцать минут вылет. Можно быть свободным?
- Не задерживаю. Увидите Брызгалина, пришлите ко мне, - сухо произнес Махов.
2
Северин рывком открыл дверь "высотки", быстро прошел в угол большой светлой комнаты, уставленной вдоль стен шкафчиками с летным снаряжением, снял с вешалки высотный костюм. Васеев, уже одетый, уточнял со своим звеном особенности полета на высоту. Летчики из других звеньев сверяли заученные частоты приводных радиостанций запасных аэродромов с данными наколенных, похожих на записную книжку планшетов, играли в шахматы, отдыхали, расположившись в удобных, с подлокотниками креслах. С появлением Северина офицеры дружно встали.
Северин надел гермошлем и присел на стул. Он все еще находился под впечатлением разговора с Маховым. "Ох трудненько придется. Однако - выдюжим. Люди в полку хорошие…" От мысли о хороших людях Северину стало спокойнее и легче. Предстоял полет, а в воздухе ни о чем постороннем думать некогда.
В комнату шумно вошел Брызгалин, в летном комбинезоне и сдвинутом на висок шлемофоне. Разговоры в комнате стихли: Брызгалин был строг и придирчив. При его появлении люди становились молчаливыми, хмурыми, словно он приносил с собой самые неприятные вести. Проходя мимо одевающихся летчиков, Брызгалин задел скамью с уложенными на ней гермошлемами, они с грохотом упали на пол.
- Понабрасывали - пройти невозможно! У каждого свой шкафчик, а вещи кладут где попало! Это чей ГШ? - Брызгалин поднял с пола шлем. - Чей, спрашиваю?
- Там фамилия должна быть написана, - робко произнес кто-то из противоположного угла комнаты.
Брызгалин повернул гермошлем и громко прочитал:
- "Редников". Где комэск?
- Был здесь, товарищ подполковник, - ответил Васеев.
- Был, был! Куда же он подевался?
Васеев подошел к прикрепленной на стене раме с копией таблицы полетов и, взглянув на часы, негромко произнес:
- В воздухе комэск. Летчиков по кругу вывозит.
- Тоже к порядку не приучен! Слетал, убери высотное обмундирование на место! - Брызгалин подошел к своему шкафчику, аккуратно положил на полку шлемофон, вынул выцветшую фуражку, надел ее и направился к выходу.
- Вас, Дмитрий Петрович, ждет полковник Махов, - сказал Северин.
Брызгалин остановился:
- Где он?
- Был возле второй рулежки.
Брызгалин пнул ногой дверь и торопливо вышел на улицу.
Махова он заметил еще издали и ускорил шаг. Он ждал встреч с Вадимом Павловичем и старался удовлетворить любопытного гостя, описывая полковую жизнь в "ярких картинах". А Махова интересовало все: и как прошло совещание у командира полка, и что говорилось на инструктаже партийного актива у Северина, и за чьими столиками побывали командир и замполит на праздничном ужине в офицерском клубе…
Они поздоровались.
- Как жизнь? - спросил Махов.
- Живем. Летаем потихоньку. Начальство не торопится, а нам сам всевышний велел не ослушиваться. Все по распорядочку, все по полочкам. Так сказать, на научной основе.
- Не торопятся… Ну что ж - что посеешь, то и пожнешь. Ты - тоже начальство. Смотрю на ваши полеты и удивляюсь. Много можно найти резервов для увеличения налета, а значит, и для сокращения сроков. Кстати, как идет переучивание молодых летчиков у Редникова?
- Летают. Сам комэск тоже попал под влияние сетевых графиков и логарифмических линеек. Парень он башковитый, академию не зря кончал, но работает с оглядкой на Горегляда. Возится с молодыми летчиками, словно нянька. Из тренажеров не выпускает, гоняет до седьмого пота.
- Это же хорошо!
- Хорошо-то, хорошо, но разве летчика научишь летать на земле? Ему, как птице, воздух нужен.
- Разберемся. Тут тоже что-то не так. Перестраховщиков в полку развелось - хоть пруд пруди.
- Это точно. Многовато.
- Вот бы и поднял свой голос против них.
- Много раз говорил Горегляду, выступал на партийном собрании. Но у нашего командира один советчик - Северин.
- Доложил бы по-умному командиру дивизии.
- Докладывал.
- Ну и что?
- Генерал Кремнев сказал, чтобы мы с Гореглядом разобрались на месте и выработали общую платформу.
- Значит, комдив ушел в сторону.
- Получается… - развел руки Брызгалин.
"Надо бы проинформировать кое-кого, - подумал Махов. - Пусть знают. А то все Кремнев да Кремнев. Больно много с ним носятся…"
- А что, Дмитрий Петрович, думаешь о том, чтобы поправить положение и сократить сроки?
- Собрать людей, поставить задачи, принять повышенные обязательства и трудиться от зари до зари - вот и вся проблема. Рывок сделать надо, как в прошлые годы, когда мы с вами с винтомоторных на реактивные переучивались.
- Хорошо, хорошо, Дмитрий Петрович. Молодцом. Учтем.
Махов достал из кармана блокнот, что-то записал. Вынул сигареты, Брызгалин щелкнул зажигалкой. Жадно затягиваясь дымом, он не сводил взгляда с Махова, который еще весной пообещал ему перевод на инспекторскую должность. Глаза полковника были неподвижны. Брызгалин спрашивать о переводе не решился: уж больно сумрачен был полковник.
Полеты закончились, и с балкона, выкрашенного в шахматные клетки, дугами взвились три красные ракеты. Махов кивнул Брызгалину, и они зашагали в сторону СКП.
После окончания полетов Горегляд по привычке еще долго оставался на своем месте руководителя полетов, положив сжатые кулаки на испещренную плановую таблицу полетов. Он думал о том, шагнул ли полк вперед за этот день или протоптался на месте, что предпринять, чтобы ускорить испытания нового самолета, побыстрее переучить на него летчиков эскадрильи Редникова. Какую программу заложить в план полетов следующей летной смены…
Какое-то время его не покидало чувство неудовлетворенности проделанной работой и самим собой, словно он один был повинен во всем, в чем обвиняет полк заместитель командира дивизии Махов.
Горегляд обладал удивительной работоспособностью. Случалось, он работал по восемнадцать часов в сутки. Иногда сомнения овладевали им: так ли делается главное дело? Может, есть лучший путь? Он мучил себя поисками этого незримого пути, размышлениями о скрытых возможностях, которые позволили бы решать главные задачи полка быстрее и лучше. Горегляд постоянно вникал во все большие и малые дела. И делал это не потому, что не доверял другим, а лишь потому, что хотел в полной мере использовать весь свой богатый опыт, который он накопил по крохам с тех пор, когда в числе первых переучился с обычных винтомоторных "лавочкиных" на реактивные "миги". Он сам комплектовал группы инженеров и техников, направлявшихся на завод, где строили новые истребители, инструктировал летчиков, которые уезжали на переподготовку, внимательно следил за каждым полетом.
Почувствовав, как окрепли руководители полка, особенно замполит Северин, инженер Черный, командиры эскадрилий Пургин и Редников, Степан Тарасович стал все чаще доверять им решать свои дела самостоятельно, проявлять инициативу, настойчивость, характер. "За широкой командирской спиной весь век не схоронишься", - посмеивался Горегляд. Он никому не уступил, хотя просили многие, своего права первым взлетать на новом истребителе. Сделал два полета над аэродромом, позвал Северина. Объяснил особенности поведения машины на взлете и посадке, помог усесться, проверил включение тумблеров, закрыл кабину и приветливо махнул рукой: "Давай, комиссар, повнимательнее! Высоко не выравнивай - иди на оборотиках…"