- Продолжайте, Дмитрий Петрович. - Махов укоризненно посмотрел на Горегляда.
- За основу надо взять не средние, а наши высшие результаты, работу лучших техников, групп, звеньев. Наши люди способны увеличить налет и ускорить регламентные работы. Я - за "поточный метод полетов".
- Как говорят в Одессе: "А что мы будем с этого иметь?" - снова не сдержался Горегляд, хотя дал себе зарок больше не перебивать своего заместителя.
- Как что? - удивился Брызгалин. - Сокращение сроков испытаний и переучивания.
- На сколько?
- Я не рассчитывал, но думаю, что на полтора-два месяца.
- Потрудились бы рассчитать! - едко бросил Горегляд. - Вы - заместитель по летной подготовке, вам эти расчеты следовало бы знать, как таблицу умножения.
- Чего там считать! - Махов, словно подброшенный пружиной, вскочил со стула. - Брызгалин прав: Редников и Черный ориентируются на средние показатели, а не на максимальные. Поручаю вам, - Махов перешел на официальный тон, - товарищ Горегляд, произвести расчеты и доложить.
- Планы войсковых испытаний в первой эскадрилье, - глухо произнес Горегляд, - и освоение нового истребителя летчиками Редникова оптимальны, и сокращение сроков, как здесь уже правильно говорилось, может идти только за счет уменьшения объема задач.
- Все ясно. - Махов предупредительно поднял руку. - Будем заканчивать. Заканчивать будем! Я хочу, - голос его снова стал тихим и вкрадчивым, - присутствующим здесь молодым руководителям Редникову, Черному и другим напомнить о том, как мы переучивались на первые реактивные "миги". Вот он, - Махов бросил колючий взгляд на Горегляда, - он знает. Построились на бетонке, вынесли полковое знамя, оркестр сыграл авиационный марш, провели митинг и начали полеты. Работали от темна до темна. Да, да, от темна до темна. Летали каждый божий день. Порыв был у людей. Желание поскорее освоить реактивные машины заставляло нас работать сутками… А вы…
- У нас в полку за одну летную смену летчик делает по три-четыре вылета! - встал Горегляд. - К тому же в то время, о котором вы говорите, летчики были поопытнее. Половина - фронтовики! А сейчас - неоперившаяся молодежь. Так-то вот, товарищ полковник! Прошу прощения.
- Пожалуйста, летайте хоть раз в неделю - воля ваша. Но я вас, - Махов обратился к собравшимся, - учу на практике тех лет. Не надо забывать опыта прошлого! Опыт войны и первого переучивания на реактивные самолеты Яковлева, Лавочкина, Микояна для нас, авиаторов, - святая святых. Беречь этот опыт, использовать его - наш долг! Долг! Я вам не приказываю. Я советую, как лучше использовать систему переучивания в ваших же интересах. - Заложив руки за спину, Махов прошелся вдоль класса, остановился возле одного из графиков, скользнул по нему взглядом: - Думаете, в нем все учтено?
- Так точно! - уверенно ответил начштаба Тягунов.
- Не вас спрашиваю, а его, - кивнул Махов на Горегляда.
- По сусекам скребли, по амбарам мели, как в сказке говорится. Все, что было в резерве, все учли и использовали.
- Нет, не все!
- По-вашему, хоть яловый, а телись! Так, что ли?
- Значит, вы расписываетесь в неумении решать новые, более сложные задачи. Это не украшает командира. Не украшает. А есть в вашем полку люди, которые считают задачу сокращения сроков вполне реальной. Надо внедрить ПМП, мобилизовать личный состав, принять повышенные обязательства и заверить вышестоящие инстанции в том, что полк выполнит новые задачи! Я призываю вас еще раз все взвесить, отыскать скрытые резервы и, как это сейчас принято, выйти с предложениями по сокращению сроков. - Махов сделал паузу. - Командиру и замполиту остаться. Остальным действовать по распорядку дня.
Офицеры поднялись, задвигали стульями и молча вышли.
- Может, перейдем ко мне? - холодно предложил Горегляд. - Не курили целых два часа.
- Что ж, пошли к командиру, - И Махов первым направился к двери.
5
В кабинете было прохладно. Пахло хвоей - на подоконнике в большой керамической вазе стояла разлапистая сосновая ветка.
- Курите, у кого уши опухли, - с неохотой предложил Махов.
Выходя из методического класса, Махов подумал: "Выступи Редников по-другому, поддержи он Васеева - глядишь, могло дело иначе обернуться. Вылез с недостатками в аэродинамике: путевая устойчивость недостаточная… самовращение самолета… Черти его за язык тянули".
Неприязнь к Редникову родилась у него сразу, едва комэск начал доклад, и теперь, когда Махов снова вспомнил о нем, усилилась.
- Как Редников работает? Не зарывается? Звание присвоили, эскадрилью отличной определили. Не рано ли?
- Редников - отличный летчик. - Горегляд затянулся сигаретой, прошел к окну. - Мыслит творчески, разумно пользуется правами и властью, советуется с людьми, тверд в убеждениях и непреклонен при достижении цели. Все это ставит его в ряд перспективных и, я бы сказал, талантливых командиров.
- Аналитический ум, - добавил Северин. - Пока не просчитает все варианты, решения не принимает. Активный общественник, хороший семьянин.
- Все ясно. Перейдем к делу, - заторопился Махов. - Что ты, Степан Тарасович, скажешь?
Горегляд вынул из кармана куртки сложенный гармошкой график летной подготовки и, развернув, положил на стол перед Маховым.
- Опять, командир, непорядок - служебные графики в кармане таскаешь. - Махов укоризненно качал головой. - Нехорошо, нехорошо. Дурной пример подчиненным показываешь.
- Тут так все закодировано - ни один шпион не разберется. А без графика в нашем деле сейчас ни шагу. Так вот, у нас распланирован каждый день и каждое упражнение программы курса. Давайте вместе еще раз пройдемся по календарю и графику. Может, и отыщем эти самые скрытые резервы. - И Горегляд подробно рассказал о принципе подготовки летчиков и планировании летных смен.
Махов слушал без желания, часто смотрел по сторонам, делая вид, что все это ему давно знакомо и известно. Горегляд это заметил и, подавляя в себе раздражение, закончил:
- Вы, товарищ полковник, предлагаете объявить аврал вместо четко спланированной, ритмичной работы, а это…
- В полку какое-то болезненное пристрастие к бумажкам! - Махов багровел от гнева. - Все только и долдонят о схемах, планах, графиках. - Но тут же понял, что допустил оплошность. - Мы, конечно, тоже за планы и графики, но за такие, где учтены максимальные возможности!
Молча слушавший разговор командиров Северин поднялся и подошел к столу. Сердце его билось громко и напряженно.
- Нельзя добиваться хороших, больших целей негодными средствами, товарищ полковник, ничего, кроме вреда, они не принесут. В полку каждый летчик и техник знают весь объем задач. Если сегодня часть испытаний сократить, офицеры просто перестанут нам верить. Мы их обманем.
- Вы кончили? - нахмурив брови, спросил Махов.
- Да, - ответил Северин.
- Я вас не задерживаю.
Оставшись вдвоем с Гореглядом, Махов принялся ходить по кабинету, изредка поглядывая в сторону стоявшего у окна командира полка.
- Значит, отказываешь, Степан Тарасович? - дрогнувшим голосом спросил он, остановившись рядом с Гореглядом.
- Не можем мы пойти против совести. Не можем, и все тут.
- По-твоему, я иду против совести? А Васеев вот понял обстановку. У него, по-твоему, тоже нелады с совестью?
Горегляд не ответил.
- Петлю мне на шею хочешь набросить? Петлю. А я на тебя так надеялся. И когда с Москвой говорил - тебя называл, и когда в штабе округа докладывал. Вышел бы с предложением о сокращении сроков, глядишь, заметили бы. Да, заметили… Сколько можно по гарнизонам скитаться? Пора и о постоянном жительстве подумать. Мы с тобой командующими уже не станем - устарели, а вот в столичном управлении еще бы потрудились.
За долгие годы работы в полку Горегляду приходилось встречаться с разными людьми, и он всегда был готов принять решение. Сейчас же, услыхав льстиво-приторные слова Махова, растерялся.
- Вы о чем, Вадим Павлович? Как вы можете?
- Не шуми, Степан Тарасович. Воля твоя. Я считал своим долгом подсказать, посоветовать, а уж решать будешь ты сам. Только учти - у руководства есть мнение сроки сократить! - В голосе Махова звучала угроза. - Может, пока я тут вас убеждал, телеграмма подписана.
- Получу - буду выполнять.
- Как бы поздно не было.
- Тогда прикажите сейчас. Только в письменной форме.
Махов, вымученно улыбнувшись, замахал руками:
- Что ты, Степан Тарасович, бог с тобой. Я тебе такого приказа не отдам. Решай сам - ты командир.
За свою службу в штабе приказов по боевой подготовке Махов никому не отдавал, и не потому, что не имел на это права. Его приказ мог пойти в разрез с мнением более высоких начальников, а об этом Вадим Павлович даже думать боялся. "Надо посоветоваться, - решил он. - Позвоню в штаб округа, прощупаю, что и как. А что я им скажу? Они ждут предложений с места, из полка. А где они, эти предложения? Что ж, начнем действовать другими путями".
- У меня, Степан Тарасович, все. Подумай еще. Не торопись.
Махов вышел. Горегляд взял со стола зажигалку, щелкнул, посмотрел на дрожащий язычок пламени.
"Согласиться с Маховым? Допустим, что я сокращу на два-три месяца сроки… К черту все эти дневные, ночные полеты, эти недостатки в подготовке техники, самоволки, разборы и методические совещания - тяжеленный воз, который везу уже сколько лет. Москва, размеренная работа в управлении, персональная машина, уютная квартира возле Измайловского парка… Просто так Махов не стал бы начинать всю эту баталию за сокращение сроков. За его спиной стоят другие, облеченные властью. Они и защитят в случае чего…" Огонек погас. Горегляд бросил зажигалку на стол и грустно усмехнулся.
"Эх ты, Степан! Стареть, брат, начал, к легкой жизни потянуло. Ты же всегда был честным и порядочным человеком. Всего себя отдавал любимому делу, не шел на сделку с совестью, был бойцом, партийцем. Чего это ты раскис? Подтянись! Ты же не можешь изменить самому себе, ребятам, с которыми летаешь, авиации… Никогда!" Упрямо встряхнув головой, он взял планшет и вышел.
6
В небольшой, заставленной стульями и книжными полками комнате замполита Горегляд сел возле стола и выжидательно посмотрел на Северина.
- Что делать будем, Юрий Михайлович? Если принять маховскую систему, а правильнее сказать, "свистему", все пойдет кувырком. И твой Васеев поддался на крючок Махова. Не хватило у него… Ну, в общем, у человека должен быть запас высоты, мудрости житейской, что ли. Не хватило у Васеева запаса высоты сегодня.
- Я с ним уже поговорил. Человек он впечатлительный, поспешил. Думаю, поймет. А предложение Махова - шаг назад, - сказал Северин. - Принимаем бой! Будем отстаивать наши позиции!
- Знаешь, чего бы я хотел? - Горегляд задумался. - Вот чего. Чтобы некоторые начальники чаще бывали на аэродроме, в поле. И не только в роли проверяющих. Чтоб солнце их лица опалило, а ветер мозги сквознячком продул. Тогда, глядишь, не стали б они придираться к каждой мелочи и вынашивать нереальные планы, а жили бы людскими заботами. Полк - это мартен, в котором отделяется людская сталь от шлака. Здесь рождается и настоящий летчик, и настоящий командир, и настоящий человек. В полках решаются судьбы всех наших больших и малых планов. К сожалению, кое-кто этого не понимает. - Горегляд всмотрелся в лицо Северина. - Чего это ты раскраснелся?
Северин смутился, потрогал щеки.
- За людей обидно! Чуть не в бездельники Махов нас зачислил. Стыдно слушать его упреки.
- Не стыдись - наша совесть чиста. Говорят, Цезарь брал в свое войско только тех, кто краснел. Краснеют порядочные люди, честные и храбрые воины. Так-то вот, гуси-лебеди. Давай-ка завтра доложим командиру дивизии о затее Махова.
Глава пятая
1
Услышав звонок, генерал Кремнев предупредительно поднял руку. Офицеры сначала перешли на шепот, а потом, поглядывая на командира дивизии, совсем умолкли.
- Горегляд, - прикрыв ладонью микрофон трубки, негромко произнес он.
Кремпев настойчиво приучал командиров полков к самостоятельности: они редко обращались непосредственно к нему, и поэтому каждый звонок вызывал у генерала внимание и сосредоточенность. Забот у командиров полков много, по своему опыту знал, и уж если комполка обращается к комдиву, - значит, есть в этом острая необходимость: по мелочи не позвонят, цену командирского времени хорошо знают.
- Что у тебя стряслось, Степан Тарасович? - Кремнев взял карандаш и приготовился записывать.
Горегляд рассказал о предложении Махова, о том, что менять план испытаний и переучивания не собирается, если, разумеется, не будет приказа.
- С ситуацией, Степан Тарасович, я в общих чертах знаком, - ответил Кремнев, - Звонили из округа, и Махов докладывал. Однако подключиться не смогу: приказано убыть председателем выпускной госкомиссии в училище. Понимаешь, тут дело с заводом связано: конвейер пускать надо. Вы на месте с Вадимом Павловичем разберитесь. Если, как он утверждает, резервы для сокращения сроков испытаний и переучивания есть, используйте их, если нет - работайте по утвержденному плану.
- Понял. Спасибо. У меня все.
- С тобой начальник политотдела хочет поговорить. Будь здоров. - Кремнев передал трубку полковнику Сосновцеву.
- Здравствуйте, Степан Тарасович, - сказал Сосновцев. - Я вот по какому вопросу. Политотдел готовит собрание партийного актива. Мы б хотели, чтобы от вашего полка выступили вы и командир лучшей эскадрильи Пургин.
- Пургин в краткосрочном отпуске.
- А кто за него?
- Капитан Васеев.
- Хороший командир. Вы и Васеев готовьтесь к выступлению. Договорились?
У Виктора Васильевича Сосновцева два года назад начало "зашкаливать" давление. С полетами пришлось расстаться. Отлучение от неба он переживал тяжело: отдал авиации тридцать лучших лет жизни: поди отрежь связывающую тебя с небом пуповину… Ночами мучила бессонница, днем от боли саднило затылок. Все это действовало на него угнетающе. Сосновцев стал раздражительным и легко возбуждался.
Кремнев, как мог, успокаивал начальника политотдела. Советовал заняться в свободные часы рыбалкой, теннисом. Он занялся и - увлекся, вечера напролет пропадал на озере или на корте. Сбросил в весе, стал подтянутым, чуть полноватое лицо порозовело, в карих глазах появился радостный блеск. Потом это увлечение снова сменилось глухой тоской. Сосновцев стал чаще выезжать в полки, молча наблюдал за предполетной, знакомой до боли в висках аэродромной суетой, присутствовал на указаниях командира летчикам перед началом полетов, потом уходил на СКП. Отсюда как на ладони было видно, как взлетали и садились летчики, слышны их доклады с воздуха. Своими наблюдениями Виктор Васильевич делился с Кремневым, рассказывал о них работникам политотдела, подробно разбирал итоги полетов с командирами и замполитами полков.
Иной раз он оставался на стоянке, беседовал с техниками и возвратившимися из полета летчиками, с секретарями партийных и комсомольских организаций. Он делал это и раньше, когда летал, но, случалось, в спешке, в непрерывном ожидании команды на взлет. Теперь спешить было некуда - ни готовиться к полетам, ни летать, - и Сосновцев не инструктировал и выслушивал доклады, а щедро делился опытом, рассказывал о воздушных боях в годы войны, размышлял вслух о нелегкой летной работе.
Летчик Сосновцев встретил войну возле Кобрина, на полевом аэродроме, куда накануне их эскадрилья перелетела из-под Минска, где оставил жену с грудной дочерью. Их дальнейшая судьба стала ему известна лишь три года спустя, во время Белорусской операции, когда в госпитале встретил однополчанина, авиационного техника, который и рассказал, как гитлеровцы под Борисовом разбомбили эшелон с семьями командиров. Слушал, мысленно представляя себе все, что рассказывал однополчанин. Взрывы бомб, рев самолетов, стук авиационных пушек, крики людей…
- Нет, браток, не могу я тебе рассказать всего, что видел. Сил нет. Видишь, поседел. В тот самый день… Когда ползли в лес и мертвых детей с собой тащили, а они - из пулеметов, из пулеметов… На бреющем. И детские пеленки видели, сволочи, и платки женщин. Все там полегли, почти никто не уцелел. Ты - летчик, у тебя больше возможности отомстить за всех женщин и детей полка - вот и мсти. Выпишешься из госпиталя - и мсти.
Не мог Сосновцев больше оставаться в госпитале, уговорил врачей выписать на фронт. Ожесточился до конца войны. Товарищи не узнавали его: стал молчаливым, замкнулся, смотрел исподлобья. На самые трудные задания напрашивался. Механик самолета инженеру полка жаловался: то на концах винта зазубрины, а то и вовсе лопасти загнуты от ударов…
Новой семьей Сосновцев так и не обзавелся. Гибель жены и дочки надломила в нем что-то, в каждой женщине он видел Ирину с развороченным осколком животом… Потом сестра с двумя детьми у него поселилась - муж погиб в геологоразведочной экспедиции на Севере. Так и жил, помогал племянниц растить да учить - одна врачом стала, другая учительницей в деревне. Летал. Учился в академии. Полеты и люди. Люди и полеты. Вот и вся беспокойная, полная тревог и забот жизнь комиссара…
…Горегляд долго дышал в трубку, недовольно сопел и наконец ответил Сосновцеву:
- Нам пока особенно и говорить-то не о чем, Виктор Васильевич. Испытание и переучивание идут трудно. Да и критикуют нас со всех сторон. Сегодня полковник Махов под орех разделал.
- Ничего, выдержите, народ вы крепкий. Так как насчет выступления?
- Прошу поручить это дело Северину и… - Горегляд на мгновение замолчал, вспомнил, как легко поддался Васеев на призыв Махова, - и кому-нибудь из командиров эскадрилий. Можно Васееву.
- На том и порешим. Северину прошу сообщить. До свидания. - Сосновцев положил трубку на рычаг и потер виски.
- Надо кому-то к Горегляду подлететь и детально разобраться в предложениях Махова. Как бы он дров не наломал.
- Может, сам возьмешься? - предложил Кремнев. - Штаб загружен, учения готовит. А тебе сподручнее: партактив будет в Сосновом. Вот и поработаешь денька три-четыре над докладом и заодно вникнешь в суть предложения Махова. Посмотри повнимательнее ход испытаний и переучивания, поговори с командирами и политработниками эскадрилий. В случае чего позвонишь.
- Что ж, будем смотреть на месте, - решительно произнес Сосновцев. - А ты в училище не задерживайся. Тут, как мне представляется, жареным попахивает. Махов-то, видно, через нашу голову наобещал руководству сократить сроки, вот теперь и старается…
2
В полк Горегляда Сосновцев прилетел рано утром. Поблагодарив экипаж вертолета, бодро сошел на землю и, придерживая фуражку от вихря вращающихся лопастей, выслушал рапорт Горегляда, поздоровался с ним, Севериным, Тягуновым, Черным.
Вертолет повис над землей, опустил нос и, словно вспарывая им воздух, ушел с набором высоты.
Наступили редкие минуты затишья, когда на аэродроме стали слышны голоса птиц. Полеты начинались позже, к ним все было готово; набегавшись при подготовке самолетов, техники в последний раз осматривали кабины, проверяли заправку топливом и газами; летчики ждали вернувшегося с разведки погоды командира полка.