* * *
… Заканчивая допрос, Рождественский спросил пленного:
- Ваша трофейная команда придана группе войск, наступавших в направлении Червленной? Вы подчиняетесь генералу Руоффу?
Лена перевела вопрос, пленный угрюмо наклонил голову:
- Да.
- А вам не приходилось ночевать на безымянном хуторе? Я напомню: хутор расположен в двух километрах от канала "Неволька". Это напротив станции Калиновской. Припомните, господин капитан…
Пленный промолчал.
Поняв, что допрос закончен, Рычков торопливо поднялся с земли, но не пошел вместе с Рождественским и Леной. Он остался с пленным и догнал их спустя несколько минут.
- Вот, понимаете, Лена, - заговорил он, немного волнуясь. - Степь-то эта чрезвычайно сера в данный момент. А тут грянет весна - опять все чисто тут зазеленеет, снова жизнь тут пойдет разлюли-малина!
- Ты к чему это про весну заговорил? - спросила Лена.
- Я? А ни к чему. Просто так.
- Вот еще! - улыбнулась девушка. - Расчувствовался!
Рождественский продолжал идти, не оглядываясь. Ускорив шаг, Лена поравнялась с ним.
- Александр Титыч, вы не думаете, что вражеская контрразведка может по нашим следам…
Не замедляя шага, Рождественский взглянул на Лену.
- Об этом я уже думал… Пленный назвал нас "господа разведка!" Помните? Это может означать, что их контрразведка даже трофейщиков поставила в известность о наших действиях.
- А в Алпатово… вот примерно так и явимся?
- Нас встретят. Идти туда наугад, что босую ногу поставить в муравейник. Очутившийся рядом Рычков заговорил равнодушно:
- Допустим, что все же наткнемся? - он помолчал, ожидая ответа, затем сказал решительно: - Я уж скажу напрямик: буду зубами грызть, а не дамся!
Радист поддержал его молодо и уверенно:
- На таран? Правильно. Двум смертям не бывать.
Лена поглядела на Рождественского. Ей показалось, что он ждет ее слова.
- Чепуху говорите, - сказала она. - Просто нужно пройти, проскользнуть меж пальцев у любого охранения, у любого поста.
XXVII
Солнце клонилось к западу. Оно уже почти не грело землю, изрытую траншеями. На севере в холмах злобно ворчали танки. По грейдеру почти беспрерывно тянулись с фронта обозы, громыхали грузовики. Дребезжа, сотрясая воздух и землю, уползали гусеничные транспортеры и тягачи. В неестественно расцвеченном небе в сторону фронта продолжали плыть "Юнкерсы", окруженные "Мессерами". От гула моторов в окнах звенели стекла. А со стороны фронта доносился обвальный грохот взрывов, словно рушились горны кряжи, чернеющие бесконечной цепью за Тереком.
… Вечерело. Усталый и злой, сидя на полке в ветхой баньке, Рождественский диктовал шифровальщику из группы дивизионной разведки:
- … Отступление массовое, но оно еще не представляет собой бегства. От реки Терек вплоть до глубин Ногайской степи противник возводит оборонительные рубежи. Разбомбите. Рабочие овцесовхоза-восемь подтверждают наличие таинственной армии противника в степи. Местонахождение: Ага-Батырь, а также Ачикулак. Разрешите проверить лично…
* * *
Лена назвалась эвакуированной из Киева. Ее приютили в доме местного жителя, терского казака, человека недоверчивого и злого.
По отзывам товарищей из местного советского актива, Игнат Титыч - так звали хозяина дома - с соседями не ладил и многих в станице не любил. Когда Настя, племянница Игната Титыча, бывшая звеньевая колхоза, привела Лену и сказала, что эта девушка осталась круглой сиротой, старик ответил:
- Зачем же ей мама зараз? Сама, гляди, премного разов собиралась быть мамой?
- Я все училась, - ответила Лена, делая вид, что не поняла старика. - И вот осталась теперь, как былинка… Тяжелая жизнь, дедушка.
- А паспорт имеется? - подозрительно спросил хозяин. - Зовут как?
- Еленой меня зовут, - проговорила девушка, чувствуя легкий озноб: "Продаст!" - А паспорт, ну когда же было? Как налетели, как начали бомбить, господи! - Лена перекрестилась. - Как стало все рваться! Да грохот! И пожары, и стоны. Да мы же бежали в одном платьишке.
- Лютуют они! Вон как лютуют… И черт-те что напридумывали. А я в прошлую войну на коне, да с клинком. Про терских казаков слышала?
- Откуда мне, дедушка? Я все училась…
- То-то, училась, - крякнул старик и выглянул в открытое окно. - Вона, видишь? Маршируют! - указал он на проходившую улицей колонну. - А мы неученые были, да умели их сечь с плеча… Настя, покорми же, раз привела бездомную, - и снова повернулся к Лене: - Есть-то хочешь?
- Если ласка ваше, не откажусь.
- Ласка - не ласка, а горе у нас совместное, - примирительно сказал Игнат Титыч и странно улыбнулся, глаза его засветились холодно, точно у ночной птицы.
Усаживаясь за стол, Лена подумала: "Почему он так пристально меня изучает? Какие мысли у этого ворчуна?"
Помолчав, хозяин проговорил устало:
- Хлеще делов отроду народ русский не видел… очень уж горькие дела…
Лена делала усилия, чтобы жевать хлеб равномерно. Безостановочно хлебала холодные щи. Игнат настороженно вглядывался в похудевшее лицо бездомной, точно порывался о чем-то спросить. Казалось, ему доставляло удовольствие смущать своим пристальным взглядом девушку. Лена старалась всем обликом своим показать, что в данное время ее интересует только своя маленькая судьба. Мысли ее шли заранее обдуманной дорогой, все схватывая на пути. Она радовалась, что двух немецких офицеров, живших в доме Игната Титыча, еще нет. Ей нужно было это свободное время, чтобы хотя бы немного расположить к себе старика.
После ужина Настя завесила окна, тщательно осмотрела их и потом уже зажгла все керосиновые лампы.
- Я сплю на сеновале, - сказала она грудным звучным голосом. - Там хорошо. А тут эти… - Она кивком головы указала на дверь в соседнюю комнату. - Где-то шляются, приходят поздно. - Она открыла дверь и внесла лампу в комнату, где жили офицеры. - Вот тут один - на моей кровати, другой - на топчане. Чтоб им обоим провалиться сквозь землю.
Рот Насти кривился, казалось, она с трудом удерживалась, чтобы не заплакать.
- Хлеб мы сожгли. А отару овец, поверишь, тысяч шесть, угнали в безводную степь. Пропадут, жалко. А дядя, ну чисто ворон, так и каркает, так и каркает, словно радуется беде…
Лена спросила осторожно:
- Он водится с… этими?
Широко открытыми голубыми глазами Настя взглянула на Лену. Подумав, ответила:
- Нет… только дикий он стал какой-то. Совсем одичал…
Лена подступилась ближе, обняла девушку за плечи.
- Настенька, - сказала она, - в наше время наверняка надо знать, кто с тобой, а кто против. Ты веришь ему? Может, заметила что-нибудь, расскажи?
Настя не в силах была защитить себя от пытливого, настороженного взгляда этой девушки, совсем ей незнакомой. Во взгляде Лены она уловила сомнение, но не почувствовала обиды. "Может, ее слова оттого и сказаны, что от них я дядей, от незнакомых людей, жизнь ее зависит?" - подумала Настя.
- В такой заварушке никому не веришь сполна, а так, наполовину, - сказала она, глядя в сторону. - Тут объявился партизан Парфенов. Ловят его немцы, а он за ними ходит. Натуральная невидимка.
- Он здешний?
- Нет, невесть откуда… И вот думка: как же так, Парфенов никак не поймается, а где он побывает у наших, через день-два немцы всех под метелку. И от него мы больше прячемся, чем от солдат. А третьего дня он к дяде явился. Знакомы, выходит. В сад пошли, а я на сеновал да под дерюгу. Потом гляжу это, идет дядя один и плюется. Зло шепчет: "Кобель, поганец, стерва!" Ушел Парфенов в степь.
- Та-ак! - озадачено протянула Лена. - А не провокатор он, этот неуловимый Парфенов?
Насупившись, Настя ответила:
- Жизнь такая пошла, на свою тень оглядываешься.
- И все-таки интересно, чего же Парфенов хотел от дяди?
- Чего? - Настя в раздумье развела полными руками. - Может, хотел он у дяди про этих, что у нас проживают… Тогда Парфенов, значит, партизан…
- А может быть… - допрашивала Лена, - на другое рассчитывал?
- Может, он и так думал: Игнат Титыч по характеру своему нелюдим; может, советской властью он обиженный? Значит, подручный будет…По-нашему: "поганец, стерва", - как дядя шептал, - это же тот, кто предатель. А знала бы я, что дядя предатель, сама решилась бы на черное дело. Ей-богу, не вру! Все сердце мое закаменело… Навиделись мы тут людского страдания. Особливо тех вот, беженцев, к примеру. Гнали их из Алпатова с собаками. И маленьких детишек много, Плач, вой - господи, прямо царапает по сердцу. А чем же поможешь? Слезами своими? Не очень-то гитлеровцы смотрят на наши слезы. "Вэк, вэк!" Будьте вы прокляты! А мы все же спасли мальчонка одного. Ей-богу, не вру. Шел он позади всех босиком, потный и пошатывался от слабости. Потом лицом в пыль упал и плачет навзрыд. Задний охранник издалека по нем стрельнул из автомата. А бабы наши как заголосят! Солдаты на них. А колонна беженцев подалась вперед, потонула в пыли. Мы за мальчонку - жив! Боже ты мой, какая радость…
Настя поморщилась, из ее глаз брызнули крупные слезы. Она подошла к роялю, погладила черную грань.
- Вот, колхоз мне оставил на сохранение. Только я плохо играю. А могла бы научиться, и охота была. Война помешала. На агронома учиться хотела - опять же война…
Помня наставления Рождественского, Лена держалась уверенно и спокойно. Но спокойствие ее было лишь внешним. В глубине души она трепетала, и вот сейчас она вспомнила Алпатово, умершую девочку и ее мать. Чтобы скрыть волнение, спросила:
- А ты разрешишь мне сыграть?
- Чего же разрешать, имеешь охоту - играй.
- Давно я, Настенька, не играла, - улыбнувшись, сказала Лена. - Совсем все позабыла теперь…
Настя не очень-то приняла близко к сердцу этот душевный порыв Лены. Возможно, ей даже казалось непозволительным играть в эту пору, когда в западной части станицы загрохотали взрывы авиабомб. Точно из глубокого колодца надрывно застучали зенитные орудия. Слушалось, как рвутся вверх снаряды.
Усмехаясь, Лена с минуту прислушивалась, поглаживая клавиши. "По нашим данным работают". Но вот она решительно села к роялю. Она сама была удивлена, как уверенно легли ее пальцы на клавиатуру. "Я же не играла с прошлой осени". Представились звезды в морозную ночь под Москвой. И тогда был такой же грохот, давила усталость, клонило ко сну. Сейчас она испытывала то же. Не было сил притворяться, держать себя бодро и равнодушно. А надо. Может быть, те, из-за кого она в этом доме, уже стоят позади и смотрят ей в спину… "Пусть смотрят, я этого ждала, - мелькнула решительная мысль. - Когда-нибудь должна же я встретиться с ними лицом к лицу".
- Ты слышала, Настенька, музыку из оперы "Хованщина"… Рассвет на Москве-реке?
- Нет, не слышала.
Лена склонилась над клавишами. Как тихое дуновение ветра, слитый, трепетный звук словно предупреждает столицу о наступлении утра… Солнце брызжет лучами в узкие окна теремов. И вот, точно спросонок, затрезвонили колокола. Шумит оживленный день. Девушке даже слышится, как бряцают стрельцы своими мечами, как плещут ведра в Москве-реке. Но в аккордах звучит какой-то надрыв. Все ниже и ниже спускаются хмурые тучи, закрывая небо… И, неожиданно обрывая аккорд, отрывисто и резко хлопает над клавишами крышка.
- Хватит! - решительно сказала Лена, встала.
- Играй! Играй же, ей-богу…
- Нужно помнить, что творится вокруг…
- Как хорошо ты играла! - тихо проговорила Настя. - Мне бы вот так научиться. И научусь… Ей-богу, научусь!
Она испуганно прислушалась.
- Идут, кажется! Уже неделю живут, а все не привыкну. Играй, играй, пожалуйста, так будет лучше. Чтоб не косились, ироды, на тебя…
Лена снова присела к роялю и откинула крышку.
Настю удивляло уверенное спокойствие гостьи. Она не знала, чего стоило Лене это спокойствие. Играя и чуть слышно напевая арию из "Риголетто", Лена услышала в передней комнате голоса.
- Ему чертовски везет, господин Лихтер… Везет!.. сначала греческие курорты, а теперь преуспевает в тылах у Клейста. Под крылышком генерала Гельмута Фельми ему легко живется. Востоковедом вдруг стал. А начальник штаба, подполковник Рикс Майер, даже родственником его считает. Вот к нам бы сюда попал он, узнал бы, что значит это русской выражение: "кузькина мать!"
Второй более сдержанно ответил:
- О, да! В печках, за десятки километров от стратегических путей, обжираясь бараниной, воевать до победы не сложное дело…
- А крестов нахватает больше, чем вы и я, господин Лихтер, - продолжал первый. - Услужлив, бестия. В родстве с начальством.
Лихтер снова ответил сдержанно:
- Не удивляйтесь, если господин Дифтен заработает в Ачикулаке звание полковника. И, более того, он может еще стать даже… иранским шахом!
Лена еще не видела офицеров, они задержались в передней, но вся она обратилась в слух.
В тусклой полосе света появилась тщедушная фигура. Лена встала, приглаживая смятое платье.
- О! - воскликнул тщедушный лейтенант. - Господин Лихтер, мы, кажется, вознаграждены за дневные труды!
В дверь протиснулся второй офицер, остановился, присматриваясь к незнакомой девушке. Лена подумала: "Спросил сейчас: кто такая? Документы?" Не дрогнув, с выражением полного равнодушия, она продолжала стоять у рояля.
- Гони к черту! - рассерженно проговорил Лихтер.
Слегка поклонившись, лейтенант произнес по-русски с грубым акцентом:
- Добрый вечер, милая барышня.
- Здравствуйте, - ответила Лена с улыбкой.
Одутловатый Лихтер прошел в угол, повернулся к девушкам. Его холенное лицо было таким же надменным, как и у капитана-трофейщика, которого они захватили несколько дней тому назад, но этот был суховат, густые с проседью брови и синеватые мешки под глазами придавали ему угрюмый вид.
- Господин Лихтер, - не унимался лейтенант, - не только душа, но и тело забвения требует…
- Моя душа и тело вполне умиротворились бы, если бы вы расстреляли обеих во дворе.
- Помилуйте, но почему же так быстро?
- Хотя бы потому, что красные за пять минут разбомбили наши армейские склады боеприпасов.
- Вы играит немножко? - обращаясь к Лене, с напускным почтением продолжал лейтенант. - Очшень похвально.
- Простите, что без разрешения вошла в вашу комнату, - ответила Лена и, пожелав спокойной ночи, вышла из комнаты.
В темных, сырых сенях она обернулась к Насте:
- Теперь я должна выбираться.
- Патрули ходят по улице, - помолчав, возразила Настя.
- Ты меня проводишь огородами. Мне нужно уйти сейчас же. Обязательно надо уйти…
- Ты напугалась этих? Или дядя-угрюм подействовал? Говорила же, что поживешь?
- Да что там, - отмахнулась Лена.
- Как-то чудно у тебя получилось: туда-сюда. Я даже обрадовалась, что поживешь со мной. Или не сполна собой располагаешь?
- Время, время дорого, Настенька. Думала, а теперь передумала, - неопределенно ответила Лена. - Но не печалься, мы встретимся скоро. Только вот что, - Лена обхватила Настю за плечи, притянула поближе, - береги себя. Под крышей вашего дома звери!
Закатав подолы, чтобы удобней было прыгнуть в огород, девушки перелезли через плетень. Пригнувшись, они зашлепали босыми ногами по сухой помидорной ботве. Две темные стены деревьев почти сходились над узкой полоской огорода. Осторожно ступая, свернули в переулок, пересекли широкую пыльную улицу, очутились на другом огороде, в конце которого в мягкой тьме притаилась белая хатка с чернеющей крышей.
Настя постучала в крест подслеповатого окна. Молчание. Постучала еще. Послышался тихий лязг, дверь отворилась, и из тьмы у порога появилась знакомая Лене женщина.
- О боже ж ты мой, - простонала она, хватаясь за грудь, - что-то случилось?
- Да нет же! - с досадой откликнулась Настя. - Не пугайся. А Прохор дома?
Пропустив девушек в хату, хозяйка сказала:
- Нету хозяина.
- А где же будет?
- Почем мне знать, куда вас нелегкая носит в такую-то пору.
Лена присела к заставленному чашками и мисками столу. Ужинали здесь, как видно, недавно, и было много людей. Она спросила у хозяйки:
- Где наш старший?
- И ваш старший, и младшие трое, и мой пошли все по одной дороге. А куда, ну кто их знает? Сказывали, что к рассвету возвратятся. Дети плакали, когда бухало, а теперь спать поулеглись. Коротаю ночку без сна, жду.
Лена слушала хозяйку и думала: "Что скажет Рождественский, когда вернется и увидит меня?" Она улыбнулась, рассматривая насупившуюся Настю. "Милая девушка, я уже узнала то, что нужно было узнать. Наверное, Настя думает: я просто струсила. Пусть думает - всего говорить ей нельзя".
- Хозяюшка, я давно не спала так, чтобы всю ночь… Где бы мне устроиться? - спросила Лена.
Минут через десять она уже блаженствовала на сеновале под крышей коровника. В открытую дверку виднелся холодный серп луны, над которым, как стайка пчел над расцветающей липой, роились звезды. Ни о чем не хотелось думать, ни о чем. И самое удивительное - ей совсем не хотелось спать. Но, почувствовав свежесть ночи, она натянула на себя ряднину и закрыла глаза.
Уже под утро, просыпаясь, Лена услышала тихий говор и шорох внизу. Потом послышался скрип лестницы.
- Кто? - спросила она, чуть приподнявшись… - Кто здесь?
- И ты такое допускаешь, что сюда чужие могут забраться? - залезая на сеновал, весело спросил Рождественский.
- Вернулись полуночники!..
- Действовать ночью - не значит действовать вслепую. Темнота нам помогает, а противнику ограничивает возможности засекречиваться. Ты что же так быстро удрала от Игната Титыча?
- Не понравилось.
- А разве нам эти спесивые нравятся? Но мы-то как можно ближе возле них ходим.
- Любишь, не любишь, а чаще поглядывай, - вставил Рычков и протянул Лене яблоко. - Освежитесь, сестрица. Не яблоко, кислючка. Ну просто глаза вылазят. Это Прохор удружил. Вот чудак! "Ешьте, говорит, а то и эту кислючку анафемы сожрут".
- Товарищ капитан, - сказала Лена, - а знаете, в Ачикулаке есть какая-то воинская часть… Ею командует генерал Фельми. Имя начальника штаба Рикс Майер, подполковник.
- Вот как?! - насторожился Рождественский. - Под командованием генерала?
- Я подслушала разговор офицеров. И подумала - нельзя упускать время. Подробности надо узнавать только там, в песках. Может быть, я ошиблась, скажите откровенно? Еще не поздно, - вернусь к этому Игнату, если нужно.
Рождественский молчал, глядя перед собой широко открытыми глазами.
- Вот, вы молчите, товарищ капитан…
- Вы слышите, в небе рокочут моторы? - спросил он неожиданно. - Это, наверное, наши.
- Слышу, а что здесь общего? - удивилась Лена.
- Конечно, общее незаметно, но летят-то они к определенной цели.
- Летят, куда приказали.
- Вот-вот!.. - подхватил Рождественский. - А вражеское войско в песках, быть может, не занесено на карту нашим командованием.
- Значит, мы должны разведать подробно?
- Необходимо поточней определить, из какой подворотни этот "пес" выскочит нам под ноги. Вот для чего нужно узнать, что там за генерал Фельми.
- Та-ак! - сказал Рычков. - Видать, необкусанная собака. Это дело требуется распознать для случая, чтобы успеть подготовить дрючок. Да сучковатый…