- Хорошо, - сказал Василенко, сверяя свои часы с часами Симонова. - Продемонстрируем. А тем временем вы врастайте в землю ногами на этой "Голгофе". Осмотримся, с рассветом дивизией двинем. - Он шагнул к выходу, ссутулясь, чтобы не задеть брезентового потолка. Да, - повернувшись, сказал Василенко, - о вашем комиссаре… Вы что-то больше не спрашиваете о нем?
Симонов насторожился.
- Все у них там в порядке?
- Рождественский опытный человек. Задание выполняется им блестяще. Вернутся - хотя это будет очень не скоро, - всех представлю к награде. Бывайте живы! В час тридцать я буду у вас.
Как только Василенко ушел, Мельников достал из планшета армейскую газету.
- Самая свежая, - сказал он, протягивая ее Симонову.
Симонов сразу же впился глазами в сводку Информбюро.
- Сталинград, Моздок и опять Сталинград! - проговорил он.
Мельников звонил в полк, что-то записывал. Но вот он услышал дрогнувший голос Симонова:
- Выйдем на воздух, Мельников, - сказал он, болезненно морщась и показывая на пламя светилки. - От карбида сдуреть можно.
Мельников понял, что дело не в карбиде. Он спросил озабоченно:
- Тяжело под Сталинградом?
Симонов не ответил.
- Закурим, лейтенант, - вздохнув, предложил он.
- Но я же не курю, товарищ майор.
- Не куришь. Это я знаю, что ты не куришь. Я много раз пытался бросить, но все курю. - Вы что-то хотели сказать мне, товарищ майор?
- Да. - Симонов махнул рукой, словно выражая этим жестом какую-то безнадежность. И вдруг заторопился. - Ну, мне пора.
- Товарищ майор, разрешите и мне с вами?
- Нет! вы будете здесь. Связь, связь держите в своих руках, Мельников. Противотанковые пушки, минометчиков - все приведите в боевую готовность. В первую очередь батарею Игнатьева. Магуру предупредите.
Мельникову хотелось обнять Симонова. Кто знает, может быть, с ним что-нибудь случится? Но он знал, что Симонов высмеет его за это. Метнувшись в землянку, Мельников вынес комбату автомат.
- Андрей Иванович, вы не очень… Поосторожней все же.
- Ладно, хватит тебе, - проворчал Симонов и через несколько секунд словно растворился во тьме.
Вслед за Симоновым, как его неотступная тень скользнул в темноту юркий, невесть откуда взявшийся связной Пересыпкин. С минуту Мельников стоял в глубоком раздумье, прислушиваясь к замирающему шороху шагов. Потом он вскочил в землянку, взял телефонную трубку, позвонил на батарею сорокапятимиллиметровок. Оставалось еще послать к минометчикам связиста. Но вот и связист ушел. И наконец, наступил период гнетущего бездействия, те бесконечные минуты ожидания боя, которые могли измотать человека сильнее, чем самая кровавая схватка.
Противник продолжал обстрел. Одиночные снаряды и мину рвались где-то позади в песках. У высоты все было спокойно. Однако Мельников не сомневался, что сейчас там под руководством Симонова идет кипучая подготовка к штурму.
* * *
Василенко и полковой комиссар Киреев находились в батальонном КП. Напряженно всматривались они в близкую черную сопку, у подножья которой готовился штурм. Уже прошли двадцать томительных минут. Прошла еще минута, вторая…
- Вероятно, все еще ползут, - сказал Киреев.
- Пожалуй, - ответил Василенко. Ему хотелось бы сказать: "За Симонова я теперь совершенно спокоен". Но самолюбие не позволяло ему признать, что он был не прав в своем прежнем отношении к комбату.
И вот загрохотало по всей высоте. Отельными яркими вспышками метнулось к небу, забеспокоилось пламя. Даже издали хорошо было видно, как брызгают искры гранатных разрывов и во тьме играют радужные отблески. Минут десять спустя склоны сопки померкли. Но теперь из далекой глубины медленно поползли золотые жучки трассирующих пуль. Они оседали над высотой, оставляя за собой тающий след. Вскоре взрывы повторились снова, застрочили автоматные очереди, затем все это внезапно слилось с ревущим гулом человеческих голосов.
- Кажется, пошли всем батальоном, - порывисто произнес Василенко. - Вы слышите, слышите, комиссар, с каким ожесточением они загудели?
- Но сопротивление жестокое, командир.
- Пожалуй, время помогать с фланга. Сигнальте ракетами второму и третьему батальонам! - коротко бросил он Булату.
- Есть сигналить! - послышалось сзади.
К хмурому небу со свистом взмыли светло-оранжевые ракеты. Молчание длилось одну-две минуты. Наконец, словно тетерев в глухой тайге, пробормотал сначала один, потом второй станковый пулемет. Затем чаще, настойчивей забилась яростная дробь очередей. Все злобней, ожесточённее заметались звуки, и по флангам первого батальона словно вся земля вскипела и забурлила огнем.
- Начали второй и третий, - с облегчением сказал Киреев. - Противнику будет над чем призадуматься, где тут главный удар?
- Что-то не ладится, чувствую! - произнес Василенко, напрягая зрение и слух.
Стоящий рядом командир полка майор Булат осторожно посоветовал:
- Дать бы заградительного огня, да чтобы поглубже за высоту. Может, время сигналить артдивизиону?
Василенко не ответил, продолжая всматриваться в ночь.
- Надо бы ударить, товарищ гвардии подполковник, - настаивал Булат.
- Ну, еще раз повторите, - рассерженно бросил Василенко. - Садитесь и ожидайте у телефона. Комиссар, пройдемте туда.
С высоты все отчетливее слышались дробные автоматные очереди, все чаще повторялись взрывы гранат, словно ломались и с треском падали огромные деревья.
Из-за межи встала серая тень, тихо, но властно окликнула:
- Стой! Пароль?
- Ваш старый знакомый! Отзыв?
Человек отступил назад и после раздумья настороженно ответил:
- Добро пожаловать…
- Где майор Симонов? - спросил Василенко.
- В бою.
- В бою, но в каком направлении?
- В направлении Берлина… - Помолчав, солдат спросил: - А вы кто будете?
- Командир дивизии.
Серый силуэт заколыхался, все отступая, и словно растворился в дыму, сползшем с вершины безыменной высоты. Но там, где стоял один, теперь выросло трое. Подошел только первый. Наклоняя голову вперед, всмотрелся. Внезапно отпрянул, выпрямился:
- Командир взвода младший лейтенант Беруашвили! - приглушенно, но четко отрапортовал он. - Взвод расположен…
- Знаю, знаю! - оборвал Василенко. - Где Симонов?
- Гвардии майор Симонов в бою. Точное местонахождение неизвестно. От него есть приказание: тянуть провод между двух сопок, в седловину… - и добавил влюбленно: - Наш майор пошел вместе с отрядами охотников…
- Дым выедает глаза. Что это горит? - спросил Василенко.
- Хлопок, товарищ гвардии подполковник. Вражеские "ишаки" лупят. В скирду сырца угодили. Горит хлопок…
Когда стали подниматься на высоту, Василенко увидел, как у самой земли, возле громадного силуэта скирды, огненной поземкой летели и вьюжилось пламя.
С высоты, прижимаясь к земле, неуклюже барахтаясь, кто-то спускался все ниже, пока не очутился под укрытием и здесь встал во весь рост. Василенко отстегнул кобуру:
- Это что же, дает задний ход, а?
- Подождите, - Киреев выступил вперед, - там же двое…
Закинув голову, человек прислушался к бешенному свистящему шушуканью снаряда.
- Кто такой? - спросил Киреев.
Человек спокойно повернулся и, прежде чем ответить, вытер пилоткой лицо.
- Не узнаете, что ли? санитар Лопатин, вот кто…
- Взяли первую линию окопов, товарищ Лопатин?
Санитар подогнул ноги, подставив плечи сидевшему на земле человеку.
- Цепляйся за мою шею, товарищ старший сержант. Так что ходить попробуем, - предложил он раненому. По-видимому, он счет праздным вопрос Киреева и поэтому не ответил. - Сможешь, дружище? А то, ну прямо замаялся. Тебя вот шестого волоку!..
Подошел Василенко.
- Как там, на высоте? - спросил он мягко.
Поднимаясь, санитар вяло сказал:
- Сами видите, как там на высоте. Пройдитесь-ка туда, будете знать…
- Вы, товарищ санитар, все же удостойте ответом своего комдива. Где ваш майор? - уже строже спросил Василенко.
Лопатин выпрямился резким рывком. На его шее, крепко вцепившись руками и мучительно простонав, повис раненый.
- Тише, тише же! - взмолился он, скрежеща зубами от боли.
- Виноват, товарищ комдив. Так что не признал. Запарился маленько. Простите, дело такое, темнота…
- Ладно. Прощаю…
- Так что разрешите доложить! Наш майор ушел с ползунами вперед рот. Они такую чертову свадьбу задали передней обороне врага, аж небо покраснело! Затем всеми ротами двинулись. И загрохотало обоюдно. Так что невозможно признать, кто стонет - наш или немец. Закрутились там все, ужасная неразбериха! Две роты, кажись, перескочили через высоту. А там овраг будто. И ужасный бой развернулся. В передней линии окопов всех гитлеровцев перебили.
- А где сейчас майор?
- Виноват, товарищ комдив, не могу знать. Ужасная свалка состоялась.
- У страха глаза велики, - проговорил раненый. - Никакой свалки не было, не бреши, если не видел. Мы в первых траншеях по совести обделали, потом уж роты пошли…
- Я о жизни нашего комбата. Так что возможно… как он рванулся вперед с автоматчиками, я приотстал маленько. Так что, может, и убит…
- Не бреши, ей-богу! - возмутился раненый. - Не может быть, чтобы майора убили! "Свалка состоялась", овраги ему мерещутся! Все ты перепутал, Лопатин.
- Я видеть не видел оврага, - оправдывался смущенный санитар. - Да чувствуется. Больно темно за высотой. Так что по этому определяю. А брехать-то не в мои годы, браток…
- Значит, первую линию вы взяли? - спросил Василенко.
- До последнего окопа, товарищ комдив, - увлеченно заговорил раненый. - Без крови с нашей стороны, можно сказать. Накрыли без шума. Прямо по совести сделали. Она, линия эта, идет по вершине, только траншеями вглубь чуточку. Может, метров на сто, не больше. А дальше скат, а там вторая линия, оттуда и рубанули по нас - это Лопатин правду сказал. Наша первая рота, говорят, будто и вторая тоже проскочили в следующую линию. Вот там не разберешь, кто в кого бьет. И меня тоже срубили, да выполз…
XXXII
Симонов стоял на коленях в окопе так, что голову ему от обстрела заслонял лежащий на бруствере труп немецкого офицера, которого он сам застрелил. Рядом пули срезали стебли хлопчатника, с шипением зарывались в землю. Иногда они шлепались в труп офицера. Симонов, казалось, не замечал, как скрещивались над ним трассирующие пулеметные очереди. Он ждал гранатных взрывов, а их почти не было слышно, и это сейчас волновало его.
- Пересыпкин! - окликнул он связного.
- Я слушаю, товарищ майор.
- Как ты думаешь, Пересыпкин, что мы с тобой заработали за эту операцию?
Связной сразу же нашелся:
- Вам орден, а мне ефрейторский треугольник!
Симонов с удивлением взглянул на Пересыпкина.
- Ты так рассчитываешь? А если найдется знающие люди? Как ты полагаешь, морду нам не набьют? Вот спросят: "Сукины дети, вы чего ждете? Две роты ворвались во вторую линию, а одна сидит наверху, обсушивается? Почему ручная артиллерия молчит? Почему прекратилось выколачивание гитлеровцев из всех траншей?"
Он спрашивал так, точно все сказанное относилось только к Пересыпкину.
- Ясно тебе, что я сказал?
- Все понятно, товарищ майор.
- Надо добраться в третью роту, к Метелеву. Там политрук Бугаев. Благодарность ему… заработал! Передай: пусть не ждут рассвета, как северного сияния. Враг опомнится, под прикрытием недобитой второй линии подтянет свежие силы. А Бугаев и Метелев на вершине высоты. Так и скажи: комбат недоволен!
- Ясно, товарищ майор. Вперед, одним словом?
- Ну, выручай, Пересыпкин, - уже ласковей проговорил Симонов. - Чтобы по-пластунски, да гранатами по траншеям!
- Есть выручать!
Где-то во тьме рокотали моторы. Симонов помнил, что вражеская танковая дивизия, будто огромная змея, все время трется о наш передний край. И каждый день, каждый час нужно было с лету подхватывать вызов врага, с не меньшей силой отвечать на его удары.
Из соседней секции этой земляной крепости, воздвигнутой противником, Симонову стал слышен, наконец, голос связиста:
- Капе? Капе?..
Симонов протиснулся узкой траншеей. Связист протянул ему телефонную трубку.
- Вас, товарищ гвардии…
- Давай, - Симонов присел не корточки, спокойно заговорил: - Мельников, ты? Что-о? Командир полка?.. Да, уже на высоте приземлился. Мельников где? Давай-ка его. Мельников? Тьфу ты… Ну что же со мной могло произойти? Жив! Слышишь, разговариваю с тобой. Давай минометчиков и наши сорокапятимиллиметровки сюда поближе. Ясно? Минометы за склоном, артиллерию поставь так, чтобы иметь возможность прямой наводкой по танкам бить. Раненых? Всех в тыл. Не знаю, но, должно быть, есть и убитые…
- А много? - спросил сзади Василенко, сползая в траншею.
Симонов выпрямился.
- Приземляйтесь! - остановил его Василенко. - Не то подцепит шальная за уши. Можете ли вы доложить, что делает противник за высотой?
- Мы не успели протянуть телефон в первую и вторую роты.
Василенко выглянул из-за насыпи в мглистую низину. Там бесновался пулеметный и автоматный огонь. Скрещивались дугообразные траектории трассирующих пуль. Над сопками взрывались мины, но рвались где-то там, за скирдами, в дыме курившегося хлопкового сырца.
- Ваша одна рота прижата в передних траншеях, - заметил Василенко. - Присохли вы к земле на левом фланге, Симонов.
Комбат молчал, прислушиваясь ко все разрастающемуся огню со стороны противника. Чтобы ответить на замечание Василенко, он ждал действий на левом фланге. Скоро в автоматном и пулеметном треске отчетливо выделились взрывы гранат.
- Началось! - воскликнул он облегченно. - Заговорила карманная артиллерия! - Рядом с Василенко он навалился грудью на насыпь. В третьей роте народ у меня неплохой. Но честно скажу, не знаю точно, почему залегла. Теперь им будет труднее проскочить до второй линии…
Не оборачиваясь, продолжая всматриваться в отблески взрывов. Василенко заметил:
- Нужно продвигаться за высоту! Во что бы то ни стало, а с этих сопок долой. Слишком заметный ориентир.
- За высоту уже прорываемся… и прорвемся.
- Пошли вы хорошо, - молвил сквозь зубы Василенко.
- Однако ж дрянновато закончили…
Василенко удивленно взглянул на Симонова.
- Здорово живешь! - произнес он с усмешкой. - "Закончили!" Мне казалось, вы понимаете, что это только начало. С какой стати мы будем давать противнику передышку?
- Здесь гитлеровцы накрутили кренделей. Как будто повдевали траншеями этими кольцо в кольцо.
- Что ж, крендели раскусывают в самом румяном месте! Ждали гитлеровцы здесь нашей атаки или нет, это не важно, а уж если пошли мы, - ни часу им передышки. Все дело в том, чтобы не очень рассчитывать на позиционные действия.
- По-видимому, они такого же мнения…
- Вы слышите? - взволнованно сказал Василенко.
- Это на левом фланге поднялись в рост!
- Я нисколько не сомневаюсь в том, что противник уже готовит ответный удар. Нисколько… Слушайте, Симонов, всё отсюда, буквально всё: противотанковые пушки, ПТР, минометы, - поближе к боевым порядкам.
- Я уже распорядился.
- Иногда действия противника бывают лишены смысла. Вот и на этот раз они висок мне подставляют! Где у вас телефон, комбат?
Симонова немного волновал опасный бросок людей третьей роты, однако сейчас, чувствуя присутствие комдива, слыша его уверенный и твердый голос, он легко отбросил сомнения: нет, его батальон не помнут немецкие танки!
- А теперь начнем выравнивать линию фронта, - сказал Василенко перед у ходом. - Наладите связь, позвоните в роты. Где-то там полковой комиссар? Скажите ему, что я ушел на КП дивизии.
- Слушаюсь.
- Как только ваш полк выбьет противника из окопов - ровной линией пойдем. Всей дивизией вперед. Но не выскакивайте, ни в коем случае не выскакивайте из общего строя, - ждите!
Василенко внимательно осматривал высоту.
- Какой прекрасный был бы у них обстрел, если бы они здесь удержались! Гвардии майор Симонов, объявляю вам благодарность!
- Служу Советскому Союзу!
…Гранатных взрывов уже не было слышно. На левом фланге постепенно стихала и стрельба. Только вдали, во вражеском тылу, все еще вспыхивали редкие ракеты.
- Вас, товарищ гвардии майор, - сказал телефонист, протягивая трубку. - Из первой роты…
- Петелин? - спросил Симонов. Но услышал в трубке голос Магуры. - Что-о! как вы там очутились?
- Андрей… Иванович, я беспокоюсь, вы не ранены?
Он не знал, что ответить.
- Я зайду, Андрей, - сказала она. - Сейчас зайду.
- Осторожней, - с беспокойством предупредил он. - Слушайте, опасно…
Но Магура уже положила трубку.
Полчаса спустя она сошла по сыпучим ступенькам в окоп. Ее лицо, измазанное кровью, было очень усталым.
- Вот и я, - тяжело проговорила она, присаживаясь без приглашения. - На минуту, меня ожидают мои…
- Но как вы в первой роте оказались, Тамара?
- Не считайте меня героиней. Я туда после боя пришла.
- Зачем?
- Санитар Лопатин доложил: в первой роте несколько раненных отказались уйти из окопов. Решила проверить их состояние. Попрошу - прикажите троим… остальные ранены легко, могут остаться, если желают…
- Раз уж остались, сие означают - желают, - задумчиво ответил Симонов. - А трое что, чувствуют себя плохо?
- Нуждаются в госпитализации.
Затем она неожиданно спросила с возмущением:
- Да вы что это, врачу не верите?
Симонов улыбнулся, как улыбаются люди, знающие вспыльчивость близких им людей и не осуждающие их за это. Он понимал, как сильно хочет Магура доказать ему, что их личные отношения не могут остановить ее, что она не откажется от своих требований к нему.
- Успокойся, верю, - так нетвердо проговорил он, что ему трудно было сказать это.
Магура не спала всю ночь, ее напряженное состояние, которое она испытывала и перед боем и в бою, сейчас не только не ослабевало, но становилось таким, что, казалось, вот оно прорвется. И тогда, вероятно, она наговорит Симонову много грубостей, что еще больше затем отдалило бы их друг от друга. А этого ей не хотелось, хотя она и не могла не видеть, что он все же не желает считаться с ее мнением. Больше не сказав ему ни слова, тяжело поднялась, отряхнула с шинели песок и вышла из окопа. Симонов видел, как вязко к подошвам ее сапог прилипала влажная земля, с каким трудом она приподнимала свои ноги и как тяжело давила сырая шинель ей на сгорбленные плечи. Все это вызывало в нем чувство жалости к этой уставшей женщине. Он чуть было не крикнул ей вслед: "Подожди, Тамара!"