* * *
В штабе Запотоцкий провел Рождественского в приемную члена Военного Совета армии. Дверь в кабинет была плотно прикрыта, - рядом, склонившись над бумагами, за столом работал пожилой, с проседью на висках, худощавый майор.
- Приказание члена Военного Совета выполнил! - доложил Запотоцкий.
- Сейчас доложу, подождите здесь, - не отрываясь от бумаг, проговорил майор.
"Зачем я понадобился члену Военного Совета армии?" - подумал Рождественский, с недоумением поглядывая на майора.
Минуту спустя дверь распахнулась.
- Заходите сюда, товарищ гвардии капитан, - предложил майор.
В кабинете Рождественский увидел Киреева. "Вот человек! - мысленно удивился Рождественский. - Будто не спеша передвигается, а везде поспевает".
- Противник рассчитывает без особых трудностей, без хлопот ворваться в город, - говорил человек, сидевший у окна.
Киреев ответил негромко:
- Генералы фон Клейста, пожалуй, уже считают решенной задачу прорыва к Грозному. Но и за Тереком, и под Малгобеком, и в районе Эльхотова для них очень многое было неожиданным. А здесь эти неожиданности будут еще грознее. В период штурма Орджоникидзе Клейст непременно должен быть обескровлен. Чтобы помочь Сталинграду, мы должны принять на себя удар… Я говорю о той части войск противника, которую в случае победы Клейста на Кавказе, Гитлер перебросил бы в районы Волги. Нам уже хорошо известно, что продвижение фашистов на юг является вспомогательной целью. Они хотят как можно больше распылить наши войска, чтобы ослабить нас под Москвой. Ну, что ж, отплатим им тем же. Обескровив северную группировку войск Клейста, мы перейдем в наступление.
Рождественский шагнул к столу и четко доложил о себе. Навстречу ему встал дивизионный комиссар.
- Комиссар первого стрелкового батальона? - переспросил член Военного Совета армии с улыбкой на энергичном лице. - Капитан Рождественский?
- Так точно, товарищ дивизионный комиссар.
- Здравствуйте, - тепло продолжал член Военного Совета. - О, да вы, кажется, пожар тушили? Крепко пропахли дымком…
Поздоровавшись, дивизионный комиссар задержал в своей горячей ладони руку Рождественского. Потом он подвел его к мягкому креслу.
- Садитесь… Я очень рад познакомиться с низовым политработником гвардейского корпуса. Вы давно в армии?
- С начала войны.
- Значит, не кадровый?
- Да, товарищ дивизионный комиссар, не кадровый.
- А ваш командир?
- Тоже не кадровый. По гражданской профессии он инженер-строитель.
- А как воюет? Как руководит боевыми операциями?
Рождественский помедлил с ответом, обдумывая его. Член Военного Совета сказал:
- Вы скажите просто, как думаете.
- Я в нем не замечал страха за собственную жизнь. Воюет расчетливо, размеренно.
Дивизионный комиссар взглянул на Киреева.
- Командир первого батальона человек очень уравновешенный, - сказал Киреев. - Но во многом продолжает оставаться гражданским человеком. Однако это ему не помешало вывести свой батальон на первое место в дивизии. В его батальоне наименьшее число потерь в сравнении с другими батальонами.
Член Военного Совета расспрашивал о командирах рот, о политруках, но еще подробнее интересовался солдатами. Рождественский рассказывал обо всех: о Петелине, о Бугаеве и парторге Филимонове, о Жене Холоде и краснофлотце Серове.
- Сегодня под вечер корпус займет оборону, - сказал дивизионный комиссар. - Мы должны знать не только ваш численный состав, но и качество. Сейчас нам необходимо выехать на линию фронта. Ознакомьтесь с положением непосредственно на переднем крае.
Он взглянул на часы и чему-то улыбнулся.
- Итак, можно рассчитывать, что там, где будет расположен ваш корпус, противник не пройдет!
- Не могу вам ответить за весь корпус, - сказал Киреев. - Но там, где оборона будет занята нашей дивизией, противник не пройдет!
При выходе из помещения штаба Рождественский встретил генерала, знакомого по грозненскому свиданию в кабинете полковника Сафронова.
- А, капитан! - громко окликнул его генерал, преграждая ему дорогу. - И вы здесь?
- Так точно, товарищ генерал-майор. Но разве вы не в песках? Я тогда подумал, что вы командир донского кавкорпуса.
- Совершенно правильно, мой дорогой! Но приказали и мне идти прямо в лобовую. Вот и я здесь. А вы не знаете, где этот ваш Мамынов? По правому флангу я буду соседом вашему корпусу.
- Не могу знать, товарищ генерал-майор. Слышал, что он здесь, а где именно - не знаю.
Протянув руку, генерал молвил дружески:
- Желаю вам долгой жизни, капитан…
На улице Рождественского уже ждали товарищи. Беляев сердито крикнул шоферу:
- Давай, заводи!
Х
От самого селения Базарки до Михайловской, что в пяти километрах от Орджоникидзе, Симонов вел свой батальон ускоренным маршем. Все в батальоне отлично понимали, как важны и дороги минуты. Никто не жаловался на усталость.
В это время года кристально-прозрачный, чисты Терек почти не выходил из своего основного русла. С шумом он бился о столбы шаткого мостика, играя дробным гравием, которым сплошь было покрыто дно, и мчался вдаль, то образуя синеватые круги водоворотов, то покрываясь кудряшками пены.
Люди уже спустились к Тереку - первая рота уже перешла мост, когда Метелев услышал, как где-то недалеко громыхнул снарядный взрыв. Кто-то вскрикнул, кто-то рядом тихо сказал:
- Товарищ старший лейтенант, одного зацепило…
- Повалился, бедняга! - проговорил второй солдат.
Метелев не оглянулся. Будто отыскивая кого-то, он пристально смотрел на крутой берег. "Санчасть позади, подберут", - думал он, поспешно продолжая подъем.
- Шире шаг!
- Так что, если говорить по совести, дело не в танках, дело такое, чтобы нам не дрогнуть, - рассуждал пожилой сержант.
- Вот, из огня да в полымя.
- Ну что ж, давай, - сказал кто-то вздохнув. - Давай танки!
Над самым обрывом их поджидал полковой грузовик. Рядом стоял начальник боепитания. В кузове трое опустошали ящики. Старшина, в авиационной фуражке с переломленным козырьком, махнул рукой подходившей роте Метелева.
- По четыре на брата, товарищи! Да чтоб не задерживались.
Метелев повернулся к роте.
- Справа по два! - подал он команду. - Быстро!
Старшина покрикивал:
- Следующий!
Никто не отказывался от противотанковых гранат, хотя ими уже и были набиты чехлы. Некоторые успевали развязать вещевой мешок, быстро и молча сунуть туда, к хлебу и консервным банкам, гранату, пряча запалы в нагрудные карманы гимнастерок.
- Пригодятся, небось, а? - спрашивал молодой боец у пожилого сержанта.
- Почище консервов! - сдержанно ответил сержант.
С хода Терек перехватила противотанковая батарея лейтенанта Игнатьева. Серов, размашисто прыгнув к зарядному ящику, рубанул рукой по воздуху.
- Ей-богу, подсоблять придется. Эй… В-вира-а!
- Навались, ребята! - закричали ездовые.
- В-в-вира-а! - гудел черноморец.
Затем на повозках двинулся минометный взвод.
- Н-но-о!.. Эх… милая-а! Н-но-о…
Потом, вслед за первым, на мостик вошел второй батальон майора Ткаченко за ним прогромыхал артдивизион во главе с капитаном Смирновым. В Михайловской ожидали очереди у переправы остальные подразделения полка майора Булата. Степью подтягивались минометчики. Где-то ниже по Тереку переправлялись другие соединения корпуса.
В это время в Михайловскую подходили тыловых подразделения полков.
- Видно, предстоят нам горяченькие дни, - говорил Петелин.
- Да, предстоят, - задумчиво ответил Бугаев.
- И не придется нам, товарищ гвардии Павлуша, ни себя жалеть, ни солдат.
- В меру потребности, - согласился политрук, не преминув поправить Петелина. - Тогда уж не жалей живота, если назреет необходимость.
- А по мне, - так никогда жалеть его не следует.
- Теперь, - сказал Бугаев, не обращая внимания на реплику Петелина, - сложившаяся обстановка очень тяжелая. Но это, Вася, совсем не означает чего-то неизбежного. Все, вернее, почти все будет от нас зависеть.
На извороте дороги из-за кукурузной листвы показался начштаба Беляев. С ним было еще двое: высокий и худощавый капитан с рыжими редкими усиками и старший лейтенант. Лица их были озабочены. Беляев, опираясь на палочку и прихрамывая, шел посередине. Ускорив шаг, Симонов направился ему навстречу. Беляев поднял руку, и батальон остановился.
- Прибыли? - спросил он, как бы предупреждая Симонова, чтобы тот не рапортовал. - С тем и поздравляю!
Несмотря на шутливый тон Беляева, Симонов сразу понял, что на душе у начальника штаба совсем не весело.
- Разгружаться? - угрюмо спросил комбат.
- Да, спешивай с повозок всю свою технику. На колеса противотанковые пушки. Ездовых, обозников - в поселок. Пусть укрываются хорошенько.
- Есть!..
- И быстренько действуйте, Симонов.
В голосе Беляева Симонов расслышал сдержанную тревогу. Отдав приказания, он взял Беляева под руку, и они отошли в сторону.
- Так вот, Симонов, - сказал Беляев. - Против нашего участка пока что танков не видно. Кругом же невообразимый грохот. Сам слышишь. Противник может ринуться совершенно неожиданно. А полки не подошли, исходного рубежа мы не заняли. Все это скверно, сказать по правде. Разворачивай батальон левее, так - метров на триста по фронту.
- Будем наступать?
- Не торопись. Ставится задача сдерживать пока что. Наступать - потом.
- Тогда окапываться надо. Здесь, что ли? - спросил Симонов, ковырнув рыхлую землю носком сапога.
- Зачем же здесь? Метров восемьсот вперед. Там твой комиссар и Мельников. Они знают концы флангов. Окапывайтесь без лени. Ночью с переднего края уйдет наша часть, которая теперь занимает оборону на вашем участке. Так что воспользуйтесь этим временем, закрепляйтесь прочней.
- Против нас - кто?
- В этих местах расположена горнострелковая румынская дивизия, полк "Бранденбург" и сводный отряд егерей из дивизии "Эдельвейс" - это все, что мне известно. Опорный пункт противника в селении Гизель. Километров шесть-семь отсюда.
* * *
Хотя уважение к Симонову росло у Петелина с каждым днем, лейтенант все же не мог терпеть непрерывного его попечения. Ему казалось, что комбат задался целью намеренно досаждать ему своим контролем.
- Окопались мелковато, - были первые слова Симонова, появившегося в первой роте.
- Товарищ майор, - вспылил Петелин, - чести много, чтобы на сажень зарываться от них…
- Сажень - не сажень, а чтобы стоя вести огонь. Опять-таки танки… А касательно чести, - для матерей и детишек твоих солдат она будет…
- Почему бы нам не пойти на сближение? Пугнуть бы, чтоб душа из них вон!
- И заплатить дорогой ценой?
- Ну!.. - Петелин развел руками. - Что покупаем, за то и платим.
- Ладно, покупай вовремя, - примирительно проговорил Симонов. - И на покупай сверх своих средств.
Не оглядываясь, он зашагал в сторону командного пункта.
- Охота тебе всякий вздор нести в присутствии майора, - с упреком сказал Бугаев.
Петелин выслушал политрука и тяжело вздохнул.
- Ну, к чему эта мелочная опека, Павел?
- Такой уж Симонов. Не тебе его перевоспитывать, - голика на его стороне.
Немного позади ударил тяжелый снаряд. Над землей встал черный смерч дыма. Бугаев отряхнулся и, не меняя тона, сказал:
- Едва ли следует тебе говорить, что это не район Ищерской.
Выглядывая из-за кромки окопа, он указал на плавающий сизоватый дымок.
- Слышишь, это же громыхнул тяжелый!..
- Издалека прилетел, - согласился Петелин.
Разрывы повторились - скачала впереди, потом на флангах.
- Итак, - закричал Петелин над ухом Бугаева. - Началось!.. А, Павел?..
Минут сорок спустя ударили орудия артдивизиона. Где-то у Терека пропели "катюши". Впереди захлебывались станковые пулеметы. Автоматные очереди трещали, словно разгорался большой костер.
Как только перестрелка немного стихла, из-за бугров донеслось злобное урчание моторов. Где-то передвигались невидимые танки. В окопах было ощутимо дрожание земли.
Впереди точно ползла гремучая змея, отогретая не солнечными лучами, а каленым металлом и пламенем бухающих взрывов. Каждый раз, когда в серой дали вырисовывались пепельно-жидкие фонтаны взрывов, то и дело выгоняемые к небу над немецкой линией переднего края, Петелин опускал на колено кулак и шипел сквозь зубы:
- Вот так вам, гады!.. Так!..
Под вечер с обеих сторон канонада затихла, но еще отщелкивали станковые пулеметы. Все поле было покрыто беловато-молочной мглой. Потом все видимое впереди постепенно исчезло.
С гор повеяло холодом, и окопы заполнила сырая, пронизывающая изморось.
* * *
В ожидании решительной схватки батальон провел бессонную ночь. И еще прошел день, но действия противника не отличались активностью. Незначительные атаки его отбивались сравнительно легко.
- "Початок", - еле слышно говорил Симонов. - Ты меня слышишь? Как на левом фланге? Спокойно?
После разговора с Петелиным он сказал Рождественскому:
- Не понимаю, зачем сюда целую дивизию румын приволокли?
Комиссар в эти томительные минуты проявлял большую сдержанность. Симонову он ответил задумчиво:
- Приволокли не для того, конечно, чтобы румыны братались с тобой.
- Об этом пока что можем только мечтать.
- Да, - твердо произнес Рождественский. - Но мечтаем мы не напрасно. Придет время - антонескам и их присным румыны сами дадут по шапке.
- При нашей с тобой помощи, - поправил Симонов. - Одним им не подняться с земли. Потом же ночь в голове. Н-не-ет, помогать придется.
- Эта затеянная маленькой горсткой война кровью промоет глаза миллионам. Я верю в это, Андрей Иванович. Разумеется, тогда придется поддержать начало трудного дела для новичков. - Помолчав немного, Рождественский спросил: - У тебя, командир, в твоей фляжке что-нибудь осталось?
- Что, продрог? - Симонов отстегнул фляжку от пояса. - Хвати, чтоб соседи не журились.
Почувствовав обжигающую внутренности жидкость, Рождественский крепко сжал ладонь комбата.
- Знаешь, приползаю в третью. Грязноватый окоп, двое шевелятся на дне. Один солдат босиком. Спрашиваю: почему разулись? "Портянку хочу выкрутить", - отвечает. И выжимает мутную влагу. Сердце сжалось, а что им можно сказать?
- Да, да, комиссар, никто не придумал такого согревающего слова, чтобы от него портянки сушились. Тяжеленько будет воевать зимой.
Из узкой траншеи раздался тихий голос связиста:
- Товарищ майор, вас к телефону Метелев просит.
- Ну, как там у тебя, лезут? Поближе пускай, - так же тихо заговорил Симонов в трубку. - Да, да. Накидай им в рот пареных тараканов, чтоб до рвоты! - Затем, передав связисту трубку, Симонов сказал: - Вот видишь, комиссар, в потемках лезут "брататься". Не годится так, полагаю я. пусть уж днем вешают на штык белые кальсоны. А сейчас порядочным соседям следовало бы спать.
- Так ты говоришь - "пареными тараканами"?.. - смеялся Рождественский.
Симонову показалось, что в уголках его глаз сверкают слезинки, выступившие от сдавленного смеха.
- Весело тебе, вижу я.
Симонов сидел на самом дне окопа, вытянув ноги, касаясь ими Рождественского, устроившегося напротив.
Они оба помолчали, каждый думая о чем-то далеком. Симонова одолевала дремота. Но вот он неожиданно приподнял голову, стал вслушиваться. Сквозь туман просачивалось нарастание отдаленного лязга гусениц. От движения вражеских танков снова судорожно задрожала земля.
- Пошли!.. - произнес Рождественский, тоже прислушиваясь.
- Не пошли, а только подходят, - спокойно поправил Симонов. - В этом есть разница, комиссар. - Помолчал, послушал некоторое время, сказал решительно: - Подойдут и назад уйдут. Вот забрали правее, слышу…
Но неожиданно гусеничный лязг замер. Откатившийся назад танковый грохот словно растворился во мраке.
- Связист, мне третью вызовите, - приказал Симонов и спросил в трубку: - Метелев далеко ли от вас? Что-о? Вот оно как! - он положил трубку. - Даже близко не подошли к нашему переднему краю. Хлопушками попугали и восвояси.
- Пробуют наши нервы, - проговорил Рождественский.
- Уж не мальчишками ли они нас считают?
- У них своя психология. Пусть себе…
- А мы их обедню все равно ухитримся на свой лад перевернуть.
- Еще как! - отозвался Пересыпкин, до этого времени спавший в уголке окопа. - Так перевернем - век помнить будут.
Симонов усмехнулся:
- Тоже мне вояка. Спи.
Он снял с себя плащ-палатку, осторожно прикрыл ею Пересыпкина с ног до головы.
Пересыпкин потянулся, под ним мягко хрустела сухая листва кукурузы. На Симонова будто повеяло сном. Он высунул голову из окопа…
- Вот еще чего не хватало! - с досадой вздохнул Симонов. - Видишь, комиссар, какая валится на нашу голову канитель.
Рождественский ничего не видел и не слышал. Он спал сидя, прислонившись плечом к стене, уткнувшись подбородком в плечо. Симонов встал на колени, огляделся. В мутном небе над Орджоникидзе отсвечивало зарево. Доносилось пощелкивание пулеметов, часто постукивали винтовочные выстрелы. Автоматная дробь еле пробивалась сквозь слякоть, усиливаясь с порывами ветра. Снег падал уже крупными хлопьями. И все впереди колебалось в еле зримом медленном движении. Тоскливо шелестела листва измятой и растоптанной кукурузы. Чувствовалось приближение рассвета; все явственней стали проступать нагие кустики и дальние разбегающиеся холмы. А ветер шумел, угоняя за горы серые бесформенные тучи.
Продолжая стоять на коленях, Симонов смотрел по фронту на передний край.
- Товарищ гвардии майор, к телефону просит лейтенант Петелин, - обратился связной.
- Амба! Немцы отработались со своей авиацией. Амба, - повторил Симонов и уже весело крикнул: - "Початок"? Да, это я…
Выслушав Петелина, ответил:
- Потеснить разрешаю. Только не зарывайтесь. Займете высотку, немедленно окапывайтесь.
- С кем ты разговаривал, командир? - проснувшись и сидя в прежней позе, поинтересовался комиссар.
- Левым флангом Петелину надо продвинуться на высотку.
- Разрешил?
- У него в обороне невыгодное положение. Полроты расположено - точно спрятались за бугор. А наверху противник. Вторая половина роты высоким хребтом отсечена от первой.
- Я знаю, - согласился Рождественский, стряхивая с себя снег. - Не увлекся бы он только?
- Бугаев не допустит, - возразил Симонов, тормоша Пересыпкина. - Психолог, хватит нежиться, поднимайся!
Рождественский заметил, как лицо Симонова сразу стало сосредоточенным и угрюмым. Он с напряжением вслушивался, и комиссар вскоре тоже уловил не то артиллерийский грохот, не то далекие отзвуки грозы. Сотрясая воздух и землю, из-за переднего края катился нарастающий гул. Все чаще взлетали багровые сполохи взрывов. Казалось, словно тусклое небо сумрачно отсвечивало огнем.
Симонов порывисто шагнул в траншейку, где сидели связисты.