И наш мудрый доктор взял взаймы у чабана его посох и, опираясь на него, пошел в Карнап, а мы поспешили за ним.
- Без зла нет добра,
без добра нет зла...
Зло хранит доброе,
доброе хранит зло...
Так рассуждал доктор, пока мы тяжело и медленно шли по степи.
И кто скажет, как бы поступил с Наргис справедливейший из владык мира эмир Сеид Алимхан, если бы соблаговолил сам прибыть в Карнап за своим выкупом? Не пала ли бы черная тень гибели на прекраснейшую из прекрасных?
У великих правда - ложь,
а ложь - правда.
Но и самая слабая тень, да не упадет на священную особу их высочества Сеида Алимхана! А потому мы вырвем листки из нашей книги и предадим их огню".
* * *
То ли Али не предал их огню, то ли запутался в событиях, но листков с описанием неблаговидного поступка Сеида Алимхана не уничтожил. Со временем они оказались в личном архиве доктора Ивана Петровича.
IX
Был он человеком приятным в общении, хорошим в обращении, прямым и откровенным в своих суждениях, добродетельным в поступках.
И не являло время подобного ему по знаниям и проницательности.
Йакут
В Джаме, зеленой долине, было сравнительно холодно. От холода синих, сиреневых, нефрито-зеленых горных вершин с белыми, снеговыми тюбетейками делалось спокойно на душе. Они прохлаждали мысли и умеряли волнения. Внушали равнодушие к опасностям.
А были ли опасности? Про Абдукагара говорили: "Опасный тип".
Кагарбек был пациентом доктора больше десятка лет. А Алаярбек Даниарбек - верным его соратником и помощником. И кому-кому, а доктору надлежало знать, что у бека за пазухой: камни ли? Хлеб ли гостеприимства?
Доктор не любил Абдукагара. И говорил ему прямо в лицо:
- С виду вы, бек, тигр, а в душе мышонок.
Оскорбительно для обыкновенного человека. А вот бек, могущественная личность, не обижался, или делал вид, что не обижается.
- От ваших черных дел - только слезы. Народ проклинает Абдукагара. Именем бога вы позволяете вашим мюридам убивать людей, жечь хлеб, истреблять посевы, виноградники, разгонять школы.
- Э, маленький человек замахивается на великих!
- На "э" отвечу: "Э, пока у вас в руках плеть, вы храбрецы! Вы понимаете - если бы не культура, если бы не передовая медицина, давно бы стервятники сожрали бы ваши мозги. Если вы такой умный со своим шариатом, чего это вы силком тащите меня, врача, сюда в горы, а? Советовались бы со своими табибами. Ан нет! Когда госпожа смерть заглядывает, кидаетесь к культуре".
В своих разговорах с Кагарбеком доктор был всегда резок и бесцеремонен. И в те далекие годы, когда всесильный волостной правитель в кишлаке Тилляу стонал и хныкал от грозившей ему слепоты, и ныне, когда он превратился в могущественного курбаши, доктор говорил с ним, не скрывая своего презрения:
- Ревнитель шариата... Нос у вас до небес, а все правоверные должны перед вами склониться носом в пыль. Кого вы пугаете, господин хороший?
Но не слишком ли смело действовал доктор, когда в поисках Наргис он прямо направился в Джам, узнав, что Кагарбек после разгрома своей шайки укрылся в горном кишлаке...
Приходу в мехмонхану господина курбаши предшествовало сиплое, шумное дыхание. Слово "ассалом" Кагарбек произнес с высоты своей величественной фигуры.
Длиннейшая трость, настоящий "асо-мусо", тяжелая походка, круглая голова с топорщащимися бровями-щетками и черной колючей бородкой. Лишь багровые следы залеченной застарелой трахомы несколько умаляли общее впечатление грозы и могущества, ибо даже в писании сказано:
Вождь племени тот,
взор которого подобен орлиному.
Доктор сухо ответил на приветствие и даже- не привстал. Он смотрел на бека, как на своего давнишнего пациента, излеченного от верной слепоты, и доктор без стеснения высказал ему все, что о нем думал.
Бек покорно и безропотно выслушал неприятные слова. Человеку, который вернул тебе когда-то свет, вернул жизнь, можно все простить.
Он даже не присел, когда доктор сделал пригласительный жест в сторону драной дехканской подстилки.
- При столь мудром ученом,- сказал Абдукагар,- одним уместно сидеть, другим стоять. Мы постоим. Да извинит нас великий табиб, но настало время побеспокоить его нашим вопросом... А дабы все было уместно и подобающе, позвольте вручить вам, уважаемейший и почтеннейший Иван-дохтур, вот эту государственную бумагу.
- Что такое? - не протянув руки за бумагой, спросил доктор.- Что вы еще придумали? Мало того, что под пулями винтовок тащите меня в эту затхлую дыру, а тут еще...
- Мы вручаем вам, господин доктор, "Хат-и-ир-шод"... Вам, искуснейшему в веках врачу, сотворяющему чудеса, достойные Моисея, вручаем эту бумагу, дающую право лечить всех мусульман, преклоняющихся перед искусством медицины...
Несмотря на такую предупредительность, доктор ощутил тревогу: все-таки он сейчас пленник.
- Собака прежде, чем сесть, обежит место сто раз,- говорил по-прежнему сипло и подобострастно Абдукагар. Он явно заискивал. - Мы к вам, великий ученый, со всем доверием и вниманием.
- Мрак и свет вместе не бывают. Или я занимаюсь своими медицинскими делами, и вы меня выпускаете из... этого клоповника, или оставьте меня в покое.
Тяжело вздохнув, Кагарбек простонал:
- О, мы обиженные богом! На нас, злосчастных, камень и снизу валится! Что пользы от врачей? Врачи запрещают вкусную еду, заставляют пить горькое и соленое... да еще ругают нас. О боже, просвети этого неверного!..
- У каждого человека, господин Кагарбек, есть то, что он прикрывает штанами благочестия... Но оставим пустые разговоры. Скажите, что вам известно о девушке по имени Наргис?
Голос доктора дрогнул, сердце замерло.
Но Абдукагар склонил голову и ответил уклончиво:
- Их высочество супруга халифа пребывают в покое и безопасности.
X
Судьба - это как повезет:
Одна ночь -
"бархатная подушка",
Другая ночь -
на голой земле!
Один день - без куска хлеба.
Другой - целый курдюк!
Абу ибн Зейд
Лицо Длаярбека Даниарбека с надбровными дугами, плоским носом, широкими, шевелящимися ноздрями не отличалось привлекательностью, если бы не его умные глаза и хитроватая улыбка. По глубокому убеждению доктора, редко кто мог с ним сравниться по опыту и мудрости, не говоря уж о таких его чертах, как честность, справедливость, дружба, преданность.
Алаярбек Даниарбек попал в самую гущу этих оголтелых басмачей, выкрикивающих коранические изречения и воинственные молитвы. Ведь от одного их вида можно было впасть в растерянность и отчаяние - с почерневшими лицами, поблескивающими белками шалых глаз, мечущиеся в столбах серой пыли, отупевшие от наркотиков и ударов длинными шестами. "С нами бог! С вами Хызр!" "Убивайте неверных!" Вопили, рычали басмачи, ненавистно поглядывая на доктора, стоявшего на ветхом деревянном помосте степной чайханы. С невозмутимым видом он жевал свой тарасобульбовский ус и раздумывал: "Ну ладно, я-то известно зачем забрался в эту эмирскую банду, а за каким дьяволом мой почтенный Алаярбек полез в самое пекло? Что он может сделать? Чем он мне поможет?". А Кагарбек так некстати, ничего не сказав доктору, ускакал с несколькими йигитами из кишлака.
Положение оказалось очень опасным. Пока что доктор мог держать толпу на расстоянии, ибо поднял над головой письмо эмира об освобождении Наргис. Письмо имело внушительный вид - написано на пергаментном листке с золотым обрезом, с восковой на ленточке эмирской печатью. А в те времена каждая "кагаз" - бумага, да еще с такой печатью, вызывала в неграмотных, тупых басмачах священный трепет. Это письмо пока что служило охранной грамотой.
Но все волнения доктора разрешились мгновенно, едва на взмыленном, храпящем коне появился сам Кагарбек.
Он тут же водворил в толпе своих йигитов тишину и самолично разогнал камчой свое ошалевшее воинство.
Грузно сползши с коня, он отвесил доктору "салом" и пригласил его в глубь чайханы, где уже чайханщик с малаем расстилал весьма приличный темно-гранатовый кзылякский ковер.
Усевшись по-турецки, доктор вымыл руки над тазиком под струйкой воды из лебединого носика резного кумгана (и когда только успело всё появиться) и теперь уже спокойно оглядывался. Кишлачок, куда он пришел пешком из степи, был привлекателен своими густо зелеными круглыми карагачами "съада". Густая тень, накрывающая помост, манила к отдыху. Прохлада и зеленый чай, чего еще может пожелать путник, особенно после двадцати верст пути по знойной пыльной равнине. А тут, чего еще лучше, гостеприимный чайханщик под бок подтянул ястук - круглую подушку. Надо же оказать почет гостю самого курбаши Абдукагара! И вот уже звенит крышечка чайника - заваривают чай.
Сам Абдукагар после минутного раздумья вдруг тяжело поднимается, и, приняв от доктора письмо - послание эмира, произнеся "Баракалло!" - удаляется в зимнее помещение чайханы, крошечную хибарку. За ним спешит молодой йигит, судя по белой чалме, секретарь. Нетрудно догадаться, что Абдукагар, как всем известно, сам неграмотный, стесняется показать это доктору и уходит, чтобы выслушать читку вслух документа.
Доктор остается на своем месте. У стенки чайханы на паласе восседают бородачи при оружии в больших тюрбанах. Это явно помощники Абдукагара. Они не заговаривают с доктором, а важно и неторопливо попивают чай.
У самой лесенки на помосте расположился с чайником и пиалой Алаярбек Даниарбек. Судя по его невозмутимому виду, он ничем не интересуется. Ни взглядом, ни движением он не показывает, что знает доктора. Он что-то задумал. Но что?
Чаепитие затягивается. Абдукагара все нет. Доктору становится невыносимо это ожидание.
Осушив очередную пиалу, он решительно встает и, Нё обращаясь ни к кому, громко говорит:
- Что ж, надо познакомиться с санитарией и гигиеной в почтенном селении Джам.
Он, не колеблясь, идет по мосту, ожидая окрика, но окрика не раздается. Все в чайхане заняты чаепитием и своими разговорами. Алаярбек Даниарбек тоже остается сидеть. Отчаянно подмигивая и гримасничая, он показывает глазами на санитарную сумку, в которой всегда возит лекарства для доктора. Глаза Алаярбека Даниарбека вопрошают, как быть. Идти за доктором или сидеть на месте? Открыться или делать вид, что он не знает доктора?
Детские хитрости... Доктор пожимает плечами и сбегает по лесенке на пыльную дорогу. У доктора - свой план: раз Кагарбек предоставил ему какую-то свободу, надо разузнать у жителей кишлака, что творится в окрестностях.
Доктор всегда и всюду находит своих пациентов - мужчин и женщин. А у женщины нетрудно выспросить любые секреты. Кстати, доктор не раз уже бывал в Джаме в прошлом, когда лечил знаменитого разбойника Намаза - это было еще до революции - и вполне может рассчитывать, что встретит своих старых знакомых. Пациенты - преданные и благодарные люди. А насчет женщин расчеты особенно верные. К больным женщинам у доктора свободный доступ: у него в кармане кителя "фетва" - дозволение женщинам показываться доктору с открытым лицом, выданное еще два десятка лет назад советом шейхантаурских имамов.
Доктор направляется в узкую улочку Джама. Никто его не останавливает. Встречные басмаческие йигиты не только не орут на него, как это было совсем недавно, а наоборот, отвешивают глубокие "саламы". Сзади слышатся шаги. Доктор не оборачивается: много-много лет слышит он эти шаги - это идет за ним его верный Алаярбек Даниарбек.
Надо поскорее обойти несколько дворов Джама. Не здесь ли где-нибудь Кагарбек прячет Наргис. Если только она здесь, доктору обязательно скажут об этом.
Тайна - это змея.
У змеи - хвост,
а хвост всегда высунется.
Вот уже второй день доктор Иван Петрович в вотчине курбаши и командующего армией ислама господина бека Абдукагара и все еще не может выяснить, что произошло в степи, что случилось в Карнапе. Ни Абдукагар, ни его приближенные ни словом не обмолвились, где эмир Сеид Алимхан, что с Наргис.
Доктор встретился с Абдукагаром и его воинством вдали от Карнапа - по расчетам доктора, идти ему надо было еще верст тридцать по голой холмистой степи.
Поэт-летописец Али еще накануне встречи вызвался пойти вперед: "У нас ноги молодого джейрана, мы, подобно ветру, слетаем туда-сюда и досконально все выясним". Доктор не слишком верил этому вкрадчивому, льстивому красавчику, но силой удержать его при себе не мог, а ноги действительно порой отказывались служить. Идти дальше без отдыха он не мог и расположился у дувала-развалюхи, возле заброшенного степного колодца. Его мучили мысли насчет Наргис, но он сразу же заснул мертвым сном безумно уставшего человека.
Как он и опасался в душе, поэт и летописец Али утром не вернулся - он, мы знаем, в ту ночь принимал самое непосредственное участие в битве в Карнапе, спасал Наргис - и доктору пришлось дальше идти по степи одному.
Иван Петрович шагал, опираясь на пастушеский посох, любуясь красками Карнапчульской степи, и в щебете утренних птиц ему слышались давно читанные строфы восточного поэта:
"Я дервиш! Я дервиш твоей души,
и сердце разрывается
при мысли о твоей черной судьбе".
Круглый, на коротких ножках, Алаярбек Даниарбек едва поспевал за доктором.
Из-за холма выкатилось человек десять всадников, и он оказался перед Кагарбеком, своим старым знакомцем - волостным Тилляу. Сердце ёкнуло от предчувствия, но беглый взгляд показал, что среди всадников нет женщины, и все в груди доктора сжалось от тягостного предчувствия. Бросилось в глаза, что среди йигитов некоторые были в окровавленных, наскоро намотанных повязках. Не нашел доктор среди басмачей никого, кто бы хоть сколько-нибудь походил на эмира Бухарского Сеида Алимхана.
"Что же случилось в Карнапе?" - И все же доктор не задал этого вопроса: ни что случилось, ни куда едет Абдукагар, ни где эмир, ни где "выкуп" за него - бедняжка Наргис?
Да, задавать вопросы на Востоке в высшей степени невежливо. Даже в таких драматических ситуациях!
Не задавал вопросов доктору и Абдукагар, хотя любопытство буквально распирало его и самая встреча в степи, в сотнях верст от городов, была вообще непонятна.
- О, аллах, мудрый доктор идет пешком. Эй, подать великому хакиму коня самого лучшего! Не подобает совершенству знаний ходить пешком! Слуге - тоже коня.
В словах Абдукагара звучал настойчивый вопрос, но доктор не торопился с ответом. Письмо эмира жгло ему грудь. Но зачем теперь письмо, когда здесь нет Наргис - выкупа за жизнь эмира.
И он только проговорил веско:
- Я вижу, что была битва. Я вижу, что у вас, Абдукагар, есть раненые, нуждающиеся в милосердии. Давайте остановитесь.
Но и Абдукагар не спешил рассказывать доктору о бое в Карнапском караван-сарае. Не о чем ему было рассказывать, нечем было хвастаться: войско его потерпело поражение. Все мысли Кагарбека были заняты тем, что делать дальше, куда бежать.
Единственное, о чем он мог думать - как бы унести ноги из негостеприимной степи. И едва доктор сел на подведенного ему отличного коня, Алаярбек Даниарбек, вспоминая своего верного Белка, взобрался на смирную лошадь. Абдукагар помчался, увлекая своих всадников в сторону синевших далеко на востоке вершин Агалыкского массива. Так против своей воли доктор со своим фельдшером оказался в Джаме.
В какой-то Мере это вполне устраивало доктора. Он шел по улочке, выбирая ворота, чтобы постучаться к какому-нибудь из своих старых пациентов. Расспросить, узнать о Наргис. Доктор вообще меньше всего думал о себе, о своем положении.
"Девушку держал Абдукагар в плену в Карнапе. Что Абдукагар мог сделать с Наргис?.. Остается предположить, что бека выгнали с боем из .Карнапа. Банда у него что-то малочисленная, потрепанная. Многие ранены, еле на конях сидят. Может быть, здесь с Абдука-гаром не все уцелевшие его аскеры, может быть, часть их ускакали после боя по другой дороге. Стараются отвлечь от своего начальника Абдукагара... Наверное, и Наргис, свою пленницу, они везут с собой. Они не могли ни убить ее, ни оставить в Карнапе. Она, бедняжка, слишком ценна... Жизнь эмира..."
Топот копыт заставил доктора обернуться. Над ним склонился йигит: "Господин хаким, их превосходительство просят вас в чайхану... на плов!" Пришлось вернуться.
XI
Душа, его была мешаниной чувств, смутной, как бурое с лиловым, где ни один цвет не остался самим собой. Он как парча из алых и черных нитей - переплетенье радости и скорби.
Г. Честертон
Доктор Иван Петрович и Алаярбек Даниарбек приехали из Джама в Карнап и попали под власть Абдукагара, хотя в отношении к ним проглядывала снисходительность. Абдукагар сидел на кошме, пыжился, раздуваясь жабой и обильно сплевывая ярко-зеленую от "наса" слюну.
Он восседал, опираясь на шелковые ястуки, непомерно выпятив толстый живот, уперев в бедро рукоятку своей серебряной камчи, и смотрел на доктора.
- Хочу даровать вам, доктор, милость, - сказал он с комической важностью, желая показать, что в его воле - казнить или миловать.
- Милость? Какую же милость может оказать своему исцелителю исцеленный? Испокон веков никто и никогда не смел доктору оказать милость, даже сам царь.
Доктор понимал, что Абдукагар, жестокий в своей дикости, не постеснялся бы расправиться с любым, но только не с ним, не с врачом, который спас его в свое время от слепоты.
- Вы неверный, урус. А в коране сказано: "Неверного убей!" Но вы особенный... неверный. В ваших руках тайна врачевания. И вы должны жить и лечить мусульман... Оставляю вам в виде милости жизнь. Худога шукур! Милость божия! Все мои помыслы направлены на сохранение здоровья и счастья мусульман.
И он вдруг закричал поистине страшным голосом:
- Эй, все вы! - Он обращался к толпе своих сарбазов. Свирепо таращил глаза и распушивал пальцами свою жесткую бородку. - Эй! Слушайте! Этот У рус - не кафир! Он сподоблен благодати и великой мудрости от бога. Он исцелитель. Видели? Он вылечил и меня. Отныне назначаю уруса главным лекарем в своих владениях. Поняли?! И берегитесь все, кто посмеет обидеть уруса-доктора!..
Абдукагар напыжился. Видимо, он считал, что такой его вид наиболее внушителен.
- Шкуру с живого спущу!.. И пусть доктору дают все, что пи попросит... Хлеб, мясо, халаты... Все! Чтобы не нуждался. Пусть живет!