Что это? Пение птиц или чей-то свист? Тхэ Ха не мог различить. Только сейчас он почувствовал боль в голове и озноб во всем теле. Он открыл глаза и осмотрелся. Опять слепая темнота. Перед глазами его вдруг мелькнули жуткие картины: дуло карабина, нацеленное ему в лоб… Вот он ползет черным коридором по зловонным лужам и липкой грязи. Потом, казалось, бесконечные блуждания под землей. И все-таки он еще не вырвался из страшных объятий подземелья.
- И не выберусь… Погибну здесь… Бедная мать, она ничего не узнает обо мне… Чон Ок станет женой другого. Друзья… Вспомнят ли они обо мне добрым словом?
И тут память столкнула его лицом к лицу с американцем, командовавшим расстрелом… А это кто?… Предатель Док Ки… Вот он подошел к долговязому американцу… Докладывает ему: "Трех красных поймали. Одного около шахты, другого - когда пытался войти в нее, третьего в шестом забое схватили…"
- Схватили в шестом?… Ах ты гад. Сам вперед сдохнешь! - Тхэ Ха встал, желваки играли на скулах. Он снова пополз вперед. Тело по-прежнему едва слушалось. Но помогала ненависть.
Он полз все дальше и дальше, хотя руки и ноги сковывали железные цепи усталости. И вдруг… до слуха донесся какой-то мерный стук. Вода или еще что-то? Компрессор взорван… Тогда что это? Он замер, прислушиваясь. Вроде бы подул ветерок… Откуда? Газ взорвался? Он принюхался несколько раз, но ничего подобного не обнаружил. Наоборот, воздух был чистый и свежий. Такой воздух мог быть только там, наверху, на поверхности, - в горах, в поселке. Неужели заработала воздуходувка? Он собрал все силы и пополз вперед. Вот и место, где он закладывал динамит. А ветерок все усиливался.
"Где-то есть выход", - с бьющимся сердцем подумал Тхэ Ха. Он напрягал зрение, надеясь увидеть хоть маленькое светлое пятно, лучик солнца, но кругом темнота. "Галлюцинация", - наконец решил он и весь обмяк. Но пополз дальше, и неожиданно впереди что-то забелело. Показалось? Может быть, и ничего не было? Он прищурился и снова начал вглядываться в темноту. Странно, но теперь стало немного светлей. С прибавившимися внезапно силами он потянулся вперед, к светлому пятну.
Звезды?… Совсем непохожие. И потом, почему они отсюда видны? Он снова присмотрелся. И все-таки звезды. Конечно, они. Их целое море…
Когда Тхэ Ха выбрался на поверхность, небо на востоке еще чуть начинало алеть. Пахло сыростью. Белесые полосы тумана медленно взбирались вверх по склонам сопок, плыли над землей, точно облака. Причудливо поблескивали, переливаясь, снежинки на деревьях. Белел сказочным узором иней. И странно желтели еще уцелевшие на ветвях деревьев листья.
Тхэ Ха, как зачарованный, долго смотрел на родные места. Свежий ветерок ласкал щеки, пьянил. "Как хорошо! Жизнь-то какова? Значит, увижу их, моих товарищей! И Чон Ок, мое счастье, мою жизнь!…"
Радостное чувство овладело Тхэ Ха. Пусть враги сейчас злобствуют, пусть будет очень-очень трудно, но счастье они не затмят, не смогут. Он осторожно встал с земли и спустился в ложбину. У родника вдоволь напился и прилег под деревом отдохнуть.
Начинало светать. Тхэ Ха почувствовал прилив новых сил. Прячась в кустарнике, он пошел вдоль подножия горы к своему дому. Где-то стреляли. Стрельба то затихала, то вновь становилась ожесточенной. Тхэ Ха знал, что появляться в поселке опасно, но не мог совладать с собой. Там мать. Что с ней? Ему надо во что бы то ни стало ее повидать. А если нужно, то и помочь.
Тхэ Ха осторожно вышел из кустов и незаметно приблизился к домам. Вот и огороды… В домах не было света, и они выглядели нежилыми. Ни единого признака жизни, окна заколочены, ставни закрыты наглухо. И только собаки лаяли истошно, эхо глухо отдавалось в горах.
Тхэ Ха тихо полз вперед. Скоро и его дом. Там тоже нет признаков жизни, ни единого огонька. Он вскочил, пробежал несколько шагов. Подкрался к крыльцу. Ни единого шороха. Дом пустой. Где же мать? Тхэ Ха хотелось рвануть дверь, но он удержался. Нельзя, а вдруг там враги? Он отполз в огород и стал ждать. Из дома - ни звука. Тогда он прокрался к черному выходу. Прислушался. Неужели мать ушла? Осторожно дернул за ручку, дверь подалась.
- Мама!-тихо позвал он.
Где-то в глубине дома раздались торопливые шаги. Он прислонился к стене, скрываясь в темноте.
- Кто там? - с тревогой спросил женский голос. И Тхэ Ха рванулся вперед, узнав этот голос.
- Это я, твой сын…
Дверь распахнулась, и сухие жилистые руки обхватили шею Тхэ Ха. Мать плакала, ощупывая лицо сына. Она уже знала, что Тхэ Ха повели к шахте на расстрел. Думала, нашел там смерть, как и его отец. И вот явился с того света.
- Не нужно, мама, плакать. Слезами не поможешь… Как наши?
- Они ушли в горы.
- Все ушли?
- Те, которые смогли. Чон Ок тоже там.
Тхэ Ха обрадовался этим словам. Мать вынула из-под подушки письмо.
- От кого?
- От парторга. Пишет, что и Чон Ок пришла с ними. Тебя ждут не дождутся.
- Хорошо бы узнать, где они сейчас.
- Ушли к Чандину. Так ведь договорились?
- К Чандину?-Тхэ Ха взял в руки письмо. Ровный четкий почерк Чун О. Он просил мать скорее выбираться из поселка и идти на Чандин. Там ее встретят.
- И почему же ты осталась? Надо уходить.
- Куда мне старухе!…
Тхэ Ха пробыл дома два дня. И вот настал час расставания. Сын подошел к матери и горячо обнял ее. - Пора мне, мама.
На улице захлопали выстрелы.
- И ты, мама, поскорей уходи, - Тхэ Ха вскинул на плечи рюкзак.
- Обо мне не беспокойся. Я уйду.
- Знаешь, пойдем вместе?
- Глупенький ты, нельзя нам вместе. Завтра утром пойду в Яндок, родственники приютят. А не приютят - и то не беда! Кто тронет старуху?
Тхэ Ха мало успокоили ее слова. Но он понимал, что мать права. Действительно, трудно ей будет лазать по горным тропам, да еще под вражескими пулями. Может, и правда не тронут ее, старая ведь.
- Ну, иди, сынок. Пока все тихо. Да хранит тебя бог. А я завтра уже в Яндоке буду. Там Мун Чем Ди.
Тхэ Ха вышел из дому. Ночь была тихая, на звездном небе ярко мерцала Венера. Вот в такие вечера он когда-то возвращался со смены, и ему совсем не хотелось идти домой…
Тхэ Ха решительно шагнул в темноту, его путь лежал к горам.
Глава 16
Горная тропинка бежала все дальше и дальше на север. Кончился сосновый бор, за ним потянулись настоящие дебри. Группа жителей уезда Ковон, которую Хи Сон уводил от врага, углублялась все дальше в лес, где и днем царил полумрак: пышные кроны деревьев не пропускали свет. Страшно оказаться здесь в одиночестве. Кругом девственная, не тронутая рукой человека природа. Гордо взирали на усталых людей могучие кедры. Как заговорщики, шептались на ветру пихты. А может быть, они рассказывали старинную легенду… И как-то сиротливо выглядели березки, печальные и оголенные. Под ногами шелестели опавшие сухие листья.
И все-таки здесь тоже чувствовалось злобное дыхание войны. Она ворвалась и сюда, в царство вечного спокойствия. Поблескивала вода, заполнившая свежие воронки от бомб. Торчали вывороченные корни и разбитые в щепки стволы израненных деревьев. Они неожиданно преграждали дорогу, и люди останавливались в нерешительности. Что там дальше? Свернув в сторону и снова продираясь сквозь колючие заросли, они продолжали путь. Вот у края тропинки склонился к земле перебитый пополам ствол березки. Вниз стекла смола, удивительно напоминая слезы… Вот и березу поранило…
Над лесом кружили вспугнутые птицы. Горные козы шарахались в сторону, ломая кусты.
Быстро опустилась ночь, беспроглядная, тревожная и холодная. Лес разноголосо гудел, точно в боли и страхе. Люди дрожали от озноба, туман пропитал их одежду влагой. Пора было остановиться на привал. Быстро набрали коры, попытались развести костер, но долго ничего не получалось. Густой, едкий дым лез в глаза. Док Чун собрал смолистые ветки, и костер ожил. Из желтоватого дыма выбилось первое пламя.
Поверх деревьев проглянул строгий и суровый диск луны, залив окрестности мертвенно-бледным светом. Воцарилась тишина. Только потрескивал костер. Вокруг него тесным кольцом сгрудились люди.
Кто сушил одежду, кто занялся приготовлением пищи. Но больше всего хотелось спать. Устроились прямо у костра - постелили на сырую землю кое-какие вещи и прилегли на них.
Группой сидели работники комитета партии. Они впервые собрались поговорить после того, как вышли из уезда. Хи Сон выглядел злым, глаза его глубоко запали. Он молча обвел собравшихся долгим взглядом, подождал, пока все усядутся, затем вынул из кармана записную книжку. Его "речь" и одновременно "доклад" были предельно лаконичны.
- Товарищи, завтра доберемся до назначенного пункта. Прошли тяжелый, опасный путь. Однако пока еще сделаны только первые попытки собрать наши силы, сформировать партизанский отряд. Прежде всего - надо создать штаб, разбить людей на подразделения. Начать боевую подготовку. Вот давайте об этом сейчас и поговорим. Пока предварительно. У каждого из нас нет достаточного опыта, поэтому прошу не стесняться и выкладывать все откровенно.
Хи Сон говорил тихо и не спеша, но в словах чувствовалась твердость и решимость. Он так и не заглянул в записную книжку. Все молчали. Каждый понимал серьезность и важность предстоящего разговора.
- У нас опыта нет, пусть первым выскажется товарищ военный, - проговорил старик Хен Ман, смущенно поглаживая ладонью седую бороду.
- Я ведь тоже не был партизаном, - ответил офицер милиции - он просушивал над огнем фуражку.
- Никто не знает, как организован штаб в армии? - спросил Хак Пин.
- Мало ли что в армии, нам надо по-другому, - вставил Чун О.
Сзади кто-то переговаривался между собой.
- Тише! - не вытерпел Чор Чун и встал. - Не такое время, чтобы заниматься разговорами и дебатами. Решать надо по-военному. Товарищ секретарь, изложите ваше мнение. Нужен план, давайте его обсудим.
- Можно и так, - согласился Хак Пин.
План предварительно обсудили между собой секретарь комитета, Чор Чун и Хен Ман. Хи Сон раскрыл блокнот, повернул его к свету и стал излагать свои предложения. Прежде всего необходимо разбить отряд на боевые группы. Выбрать командира отряда, его заместителя по тылу и начальника штаба. В штаб войдут еще три человека, они будут отвечать за планирование операций и разведку.
- Это только первоначальные наметки. Поэтому жду вашего мнения, - закончил Хи Сон, посмотрев на сидевших вокруг товарищей.
- Самое главное упустили. Нужен комиссар и, я бы сказал, даже политический отдел. Вспомните опыт советских партизан. Или чапаевскую дивизию, там комиссар играл большую роль, - сказал Хак Пин.
- Верно, комиссар очень нужен, - подтвердил офицер. Но другие промолчали.
- Товарищ секретарь, я буду говорить прямо… - запальчиво начал Чор Чун. - Без политработы, конечно, нельзя. Но кто будет у нас комиссаром? Ведь вы возглавите отряд. Нет, мы не должны цепляться за какую-то схему. Надо исходить из реального положения вещей.
- Ну и как? Говорите, товарищи, - Хи Сон как бы извинялся за несдержанный тон Чор Чуна. - Если нужен комиссар, человека найдем.
- Чор Чун прав, - проговорил с заднего ряда секретарь волостного комитета партии, и его тут же поддержало несколько товарищей. Все с этим согласились.
- Если так, то перейдем к следующему вопросу, - секретарь уездного комитета перевернул страницу в блокноте.
- Теперь о руководстве. Это, пожалуй, самый важный вопрос - хорошенько подумайте.
Костер стал затухать. Хен Ман бросил в него охапку хвороста. Поднялся сноп искр, и повалил густой дым. Старик закашлялся. Пепел, подобно первому снегу, полетел над головами людей, посеребрил их. Но никто на это не обратил ни малейшего внимания. Люди сидели в задумчивости.
- Я уже говорил, что надо действовать соответственно военному времени, - снова заговорил Чор Чун. В раздумьях участников совещания он увидел ненужную рутину. - Все яснее ясного. Командиром назначить секретаря Чо Хи Сона. Другой подходящей кандидатуры я не вижу. В заместители по тылу вполне подходит председатель уездного народного комитета. А начальником штаба… - тут Чор Чун запнулся и предложил пока обсудить две кандидатуры.
- Можно мне? - раздался голос директора мельницы.
- Пожалуйста, - повернулся Хи Сон в его сторону.
- Считаю, что начальником штаба может быть начальник уездного отделения милиции.
Не успел он закончить, как хранивший до этого молчание Хен Ман неожиданно встал, поднял руку, требуя слова.
- Я категорически против, - сказал он. - Начальник милиции плохо показал себя во время эвакуации. Многие жители еще оставались, а в милиции уже не было ни души - поспешили первыми уйти… Это непорядок. Я предлагаю Ким Чор Чуна - заведующего отделом труда комитета.
- Еще какие мнения? - Хи Сон посмотрел на директора мельницы. Но тот предпочел промолчать.
- Хорошо. Подведем черту. Проголосуем…
Все единодушно высказались за Хи Сона, старика Хен Мана и Чор Чуна.
* * *
Было уже за полночь. У костра остались Хи Сон и Хен Ман. Старик задремал, опустив голову на колени. Секретарь комитета партии листал какую-то книжку. Хен Ман раза два пробовал сидеть прямо, но голова безвольно падала вниз, на колени. По ту сторону землянки чей-то молодой голос тихо затянул песню. Бледный свет луны, проглядывая сквозь ветви, освещали лицо Хи Сона.
Хен Ман открыл глаза, посмотрел на Хи Сона. Он понимал, что беспокоило сейчас секретаря. Он лучше других знал Хи Сона, знал его сильные и слабые стороны. Не один год пришлось им работать вместе. В глазах других Хи Сон представлялся человеком непоколебимой твердости. Если скажет "да", значит, так и будет, а возразит, тут и спорить с ним не имеет смысла. Секретарь всегда оказывался правым. И никто не догадывался, что этот человек тоже может страдать, переживать, сомневаться.
- Обойдется, - негромко сказал Хен Ман, наблюдая за секретарем. - Мы ведь уже партизанили в лесах, били и неплохо били японских оккупантов. Он вытащил табакерку, стал набивать трубку. Сейчас Хен Ман не думал, что он сам является одним из командиров отряда, председателем народного комитета и вместе с Хи Соном отвечает за судьбу людей. Ему просто хотелось ободрить товарища.
- С нами партия, народ, - продолжал старик. - Не в первый раз так приходится тяжело. Справлялись и теперь справимся…
Хи Сон молча слушал старика.
- Я вот о себе сейчас думаю. Хватит ли сил - такая сложная обстановка. Это ведь не из кабинета руководить… Далеко мне до настоящего вожака, далеко. И что я знаю о партизанской войне? Был шофером, потом призвали в армию, потом - на партийной работе…
- Партийный работник все должен уметь… Вот русские товарищи тоже не сразу все умели. А совершили чудо. Победила воля. Такая воля и у нас есть. Она поможет все одолеть, всему научиться.
Подул ветер, и пламя разгорелось сильней. Хи Сон вынул из рюкзака какую-то книгу.
- Что за книга?-спросил Хен Ман.
- "Подпольный обком действует"… Написал ее командир советского партизанского отряда. Воспоминания.
Оба некоторое время в задумчивости слушали песню, которую тихо пели несколько голосов.
- Видишь? Не унывают. Разве с такими ребятами пропадем? - добродушно улыбнулся старик. Хи Сон поднялся и пошел к землянке. В темноте сидело тремя группками несколько крестьян и пожилых рабочих. Светлячками мерцали огоньки сигарет. Двое стариков крестьян жевали кукурузные початки.
- Не кукуруза у нас в этом году уродилась, а сущее железо. Не угрызешь. Только молодым по зубам, - крестьянин с обросшим лицом зло швырнул початок на угли.
- Хорошо, если бы хоть молодые досыта наелись, - горько усмехнулся его сосед, с жестким ежиком на голове, короткими усиками. Ему было не больше сорока. Выглядел он слабым и щуплым человечком.
Хи Сон молча постоял в темноте. Песня стихла. Его Тоже внезапно охватила злость. Он уже видел этих двух крестьян, всегда ворчавших и недовольных. Хи Сон резко повернулся, ему хотелось бежать отсюда.
Прислонившись к стволу дерева, человек с короткими усиками молчал. Воображение рисовало ему стол с сытной едой, желтое море рисовых колосьев, мягкое одеяло, расстеленное на теплом кане.
- И за что такие муки… - он тяжело вздохнул.
- Сами виноваты, - пробурчал старик Цой.
Собеседник ничего не ответил. Его в который раз мучила одна и та же невеселая дума: "И зачем, дурак, бросил дом? Что, пришельцы с Юга отняли бы мое поле? Или я член партии? Подумаешь, выбрали заместителем председателя совета деревни. И то был всего несколько месяцев. Красным не назовешь… Надо вернуться, пока не поздно…"
Другой внутренний голос возражал: "У человека должна быть совесть. Враги пришли в деревню. Что ж, поклониться? Милостиво угощать рисом? Забраться в норку и отсиживаться, как мышь? Да и разве оставили бы они меня в покое? Наверняка как активиста прикончили бы… Все равно хозяйство пошло бы прахом…"
Однако сомнения не рассеивались. "Вот старик Цой. Был голодранцем, а получил хорошее поле. Сделался активистом, хотя и беспартийный. Сын на фронте, командует ротой. Такому есть причина бояться американцев. А мне с какой стати? Я не получал от властей лишней земли, дом тоже свой, вола приобрел на собственные денежки. За что меня убивать? Они ведь тоже люди!"
- В этом году одного риса Столько собрал, что до нового урожая хватило бы. Ешь - не хочу! А теперь бросил все, пусть враги обжираются, - задумчиво проговорил старик Цой. Он сердито сплюнул, угли зашипели.
- У тебя хорошая земля, - в голосе усатого крестьянина сквозила зависть. На языке вертелось обидное слово, но он сдержался.
- Верно, хорошая. Признаться, Кым Сун, жалко ее…
- Да, потерять такую землю.
- Без землицы, сам знаешь, туго…
- Чем все это кончится… Как бы не перевернулось все наоборот…
Старик Цой удивленно посмотрел на Кым Суна, болезненно поморщился. Он и сам не раз размышлял о том же, а тут другой еще бередит душу…
- Ты так думаешь?
- Посчитай, сколько потеряли.
- И не жди, они ничего не вернут… Все прахом…
- Почему не вернут? Земля ведь моя, - Кым Сун сделал ударение на слове "моя". И странное дело - старик Цой тоже считал землю своей, но почему-то почувствовал неприязнь к Кым Суну. Он и сам этого не мог объяснить. Вспомнилось, как в былые годы односельчане называли его "голодранцем". И действительно, старик Цой не имел ни кола, ни двора. Работал у "старого борова" на огородах и лишь при народной власти получил надел из угодий своего бывшего хозяина. Тогда и почувствовал себя человеком, равным с другими.
- Я ведь тоже не украл землю, не выпросил, - рассердился Цой. - Дали сами. Чего ж ты завидуешь? Конечно, она лучше, чем у тебя. Но ты не мог иметь раньше хорошее поле, не по силенкам. А "старый боров" мог. Мне повезло, вот и все.
- Кто говорит, что ты украл? Я просто говорю, что бесполезно сидеть здесь и ждать, пока нам вернут землю.
- Думаешь, мы так и будем сидеть? Кончится отступление, а там… Слышал, что говорили по радио? "Временное отступление". Советский Союз и Китай помогут, другие тоже… Верно я говорю?…
Цой говорил запальчиво и смотрел в сторону старого рабочего, ища поддержки.
- Верно, отец, - обязательно победим. Друзья не оставят в беде, - ответил Сын Хун.