- Возвращаемся в штаб, гауптман. Мне достаточно того, что я уже успел увидеть.
Все время, пока они летели назад, фельдмаршал хранил молчание. В голове его вертелся один и тот же вопрос: что делать?
Но и тогда, когда его самолет, наконец, приземлился и командующего повезли в штаб, он так и не смог принять никакого решения, что же делать, на что решиться, - хотя и видел, насколько напряженной и опасной стала вся ситуация.
Прибыв в штаб, Паулюс увидел, что штабные работники носятся взад-вперед с не свойственной им скоростью, телефоны непрерывно звонят, а во всем штабе царит крайне нервозная обстановка. В углу, склонившись над картой, освещаемой лишь огарком свечи, бледный офицер кричал в телефонную трубку:
- Но вы обязаны держаться! Это абсолютно необходимо. Держитесь, приказываю вам!
Паулюс, который сам являлся многоопытным ветераном уже двух войн, сразу заметил негласные признаки панических настроений, которые, судя по всему, уже успели крепко угнездиться в его штабе. Рядом со столом каждого из офицеров притаился туго набитый чемоданчик. Не нужно было обладать чересчур большой проницательностью, чтобы догадаться, для чего им понадобились эти чемоданчики. Видимо, штабисты уже внутренне приготовились к тому, чтобы или бежать в тыл, или даже сдаваться на милость победителя. Они могли сколько угодно приказывать вверенным им частям "сражаться до последнего солдата и до последнего патрона", однако сами, безусловно, не собирались этого делать.
- Господин фельдмаршал! - услышал он.
Паулюс удивленно повернулся. Перед ним стоял оберст Вильгельм Адам, его личный адъютант, человек гигантского роста.
- Что случилось, Вилли? - спросил Паулюс.
- Смотрите. - Оберет передал командующему листок бумаги. - Речь, которую только что произнес в Берлине Жирный Герман. Ее записал на бумагу один из наших радистов. - Вильгельм Адам презрительно фыркнул: - Абсолютная чушь, осмелюсь вам доложить!
Паулюс быстро пробежал глазами речь Геринга. Рейхсмаршал, в частности, сказал: "Солдаты, много тысяч лет тому назад в одном узком горном проходе в Греции стоял один необыкновенно храбрый и отважный полководец с тремя сотнями солдат. Это был царь Леонид, с которым было триста спартанцев. Он стал сражаться с персами, и сражался до тех пор, пока не пали все его воины и он сам. После того как все умерли, в этом месте осталась лишь надпись: "Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне, что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли". Я думаю, что когда-нибудь люди прочитают и такую надпись: "Если ты, путник, окажешься в Германии, то скажи немцам, что обнаружил нас в Сталинграде мертвыми, до конца выполнившими свой долг"".
Паулюс оторвал глаза от бумаги с записью речи Геринга, и Адам бросил:
- Говорят, что у этого жирного недотепы Геринга стояли слезы в глазах, когда он произносил все это. Черт побери, у него действительно покатились бы слезы из глаз, если бы я оказался рядом с ним, - потому что врезал бы по его толстому заду так сильно, как только смог! Паулюс кивнул:
- Проследи за тем, чтобы никто больше не узнал про эту речь. Совершенно ясно, что Геринг - а скорее всего, и сам фюрер - уже списали нас со счетов. Что они вообще могут знать об условиях, в которых мы находимся здесь, под Сталинградом? - с горечью добавил фельдмаршал. - Разве этот жирный маразматик Геринг, наркоман и пьяница, знает, что бомбоубежища здесь переполнены ранеными, которым не могут дать никаких лекарств, потому что их попросту нет, и которым даже раны перевязывают бумажными бинтами, потому что других бинтов тоже давно нет? Понимают ли они, что у наших бойцов порой замерзают винтовки - так, что они не могут из них стрелять? И о том, что мы не можем вести огонь из наших артиллерийских орудий, поскольку не располагаем специальной защитной смазкой, которая позволяет пользоваться зимой орудийной оптикой и прицельными приспособлениями? Знает ли этот чертов главнокомандующий германской авиацией, что его собственные проклятые люфтваффе доставили нам вчера лишь сто тонн грузов, хотя ежедневно необходимо как минимум пятьсот, чтобы мы могли здесь продержаться?
Паулюс резко замолчал. Его лицо пылало от ярости. Фельдмаршалу пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы сдержаться.
К нему в панике подбежал штабной офицер.
- Господин фельдмаршал! В ходе русского наступления смяты сразу три итальянские дивизии. Еще две дивизии больше неспособны сражаться.
Паулюс тряхнул головой, точно человек, пытающийся избавиться от наваждения.
- И, тем не менее, мы должны продолжать верить, Вилли, - проговорил он.
- Я понял вас, господин фельдмаршал, - чужим голосом ответил адъютант.
- Блокнот у тебя с собой?
Адъютант кивнул командующему.
- Я хочу послать фюреру следующее сообщение - и одновременно распространить его среди наших войск здесь.
- Слушаюсь, господин фельдмаршал, - кивнул Адам.
Паулюс прочистил горло. Над его головой непрерывно грохотали взрывы - это русские штурмовики отчаянно бомбили его штаб. Однако Паулюс отогнал от себя мысль о том, что русские уже точно знали, где именно располагался его штаб и он сам, и постарался сосредоточиться на своем послании фюреру.
- Шестая немецкая армия, - начал он, - приветствует фюрера Германии. Флаг с изображением свастики по-прежнему развевается над Сталинградом.
Оберст Вильгельм Адам с удивлением взглянул на Паулюса, однако фельдмаршал проигнорировал его взгляд и продолжил:
- Пусть наша битва станет примером для нынешнего и грядущего поколений… примером того, что никогда нельзя капитулировать… даже в совершенно безнадежной ситуации… ибо только так Германия сможет выйти из этой войны победительницей. Хайль Гитлер! Фридрих Паулюс, командующий Шестой немецкой армией.
- Вы действительно желаете, чтобы я направил это в Берлин? - спросил его Адам. - И вы действительно хотите, чтобы это заявление было распространено среди солдат и офицеров Шестой армии? Поймите же, господин фельдмаршал, они сделают из этого один-единственный вывод: наше положение здесь безнадежно и все мы пропали!
Паулюс пожал плечами:
- Но мы действительно оказались здесь в безнадежном положении, Вилли. Фюрер в любом случае не позволит нам отступить. Поэтому мы обязаны оставаться здесь и сражаться до самого конца.
Вильгельм Адам попробовал зайти с другой стороны.
- Господин фельдмаршал, я полагаю, не может быть и речи о том, чтобы стоять до конца. Просто потому, что у нас все равно очень скоро закончатся все боеприпасы и снаряжение и мы просто не сможем сражаться. Единственным выходом для Шестой армии - как это ни неприятно - является сдача в плен.
- И что же ты предлагаешь?
Лицо Адама потемнело. Странная апатия фельдмаршала Паулюса и его нежелание действовать решительно явно выводили оберста из себя. Он произнес с металлом в голосе:
- Я прошу вас не подчиняться приказу фюрера. И принять вместо этого решение об отходе - нравится это Гитлеру или нет. Если вы примете сегодня это решение и отдадите приказ об отступлении, у нас еще сохранится возможность пробиться к своим и выйти в расположение сил фон Манштейна. - Адъютант стиснул кулаки, точно желая передать свою решимость Паулюсу. - Мы понесем потери - возможно, даже очень значительные, - однако кому-то из нас все-таки удастся спастись и выжить, и эти люди смогут потом еще не раз сражаться!
- В течение столетий, на протяжении которых десять поколений мужчин из моего рода служили Пруссии и Германии, ни один фон Паулюс еще ни разу не ослушался приказа свыше, - упрямо процедил командующий Шестой армией. - Мои предки просто перевернутся в своих могилах, если я посмею поступить подобным образом.
Лицо оберста Адама вспыхнуло.
- Речь в данном случае идет не о вашей личной или родовой чести, господин фельдмаршал, - ледяным тоном произнес он. - Речь идет о том, что вы должны попытаться спасти как можно больше немецких солдат и офицеров. Вы должны помнить, что у каждого мужчины, который сражается под вашим командованием, имеются жена, или мать, или дети. И когда этот солдат будет убит в России, его близкие, оставшиеся на родине, будут страшно горевать. И чего будут стоить ваши личная честь и гордость по сравнению со всем этим горем и отчаянием?
Изможденное лицо Паулюса вспыхнуло.
- Ты забываешься, с кем разговариваешь, Вилли! - резко бросил он. - Помни, что сейчас ты обращаешься к командующему армией!
- Извините, господин фельдмаршал. Но сейчас пришло время разговаривать начистоту.
- Отлично! Хочешь разговаривать начистоту - тогда изволь услышать: я и моя Шестая армия останемся здесь до конца, что бы ни случилось. Я никогда не отдам распоряжение об отступлении без прямого приказа фюрера. А теперь, пожалуйста, обеспечь отправку моего послания в Берлин - и в наши войска.
- Слушаюсь, господин фельдмаршал! - Оберст Вильгельм Адам прищелкнул каблуками сапог и, отдав честь Паулюсу, вышел. Но тот, казалось, этого даже не заметил.
Когда адъютант оказался в коридоре, его широкие плечи безвольно опустились. Судьба Шестой немецкой армии была предрешена.
Он не видел, что оставшийся один Паулюс уронил голову на руки и безутешно зарыдал, как ребенок.
Глава седьмая
- Надо же, - презрительно процедил Стервятник, бросая на грязный пол послание командующего Шестой армией Паулюса. - Ну что ж, теперь ясно, в каком положении мы находимся. Шестая немецкая армия готова по самую голову зарыться в дерьме.
Крадущийся Иисусик нервно захихикал. Стервятник уничтожающе посмотрел на своего адъютанта, и тот мгновенно замолчал.
Снаружи по-прежнему грохотали орудия русских, продолжая безжалостно обрушивать снаряд за снарядом на немецкие позиции. Даже непрерывный густой снегопад и метель никак не могли заглушить этот чудовищный грохот.
- С макаронниками уже покончено, - продолжал развивать свою мысль штандартенфюрер. - Теперь русские, очевидно, готовятся ударить в районе нашего левого фланга. А затем, когда наступит подходящее время, они ударят в районе правого фланга. Затем они соединятся, разрезав наши боевые порядки на две части. Это абсолютно очевидно, стоит только взглянуть на карту. - Он пожал плечами. - После этого русские рассекут нас уже на четыре части - и так до бесконечности, пока вся Шестая армия не превратится в отрезанные друг от друга разрозненные подразделения, не способные вести никакие боевые действия. И тогда единственным выходом для всех останется сдаться русским. И в таких вот условиях этот идиот Паулюс посылает свое глупейшее послание фюреру. Он, похоже, просто спятил.
Фон Доденбург, которому приходилось, хмурясь, выслушивать эти крайне пессимистические суждения Гейера, был в глубине души вынужден признать, что тот совершенно прав. Единственной возможной разумной тактикой в сложившейся ситуации было с боями пробиваться к своим, то есть в расположение армейской группировки фон Манштейна. Даже сейчас, несмотря на все трудности, Шестая немецкая армия представляла собой огромную силу. И если бы она вступила в отчаянный бой с русскими, то у нее сохранялись отличные шансы пробиться к своим. Но фон Доденбург прекрасно понимал: фюрер будет резко против того, чтобы немецкая армия оставила территорию, политую, как он патетически восклицал в подобных случаях, "огромным количеством германской крови". Куно покачал головой и зло стряхнул на землю каплю, долго копившуюся на кончике его покрасневшего носа.
- Ну что ж, пришло время принимать какие-то решения. И я их уже принял, - сказал штандартенфюрер Гейер и обвел глазами своих офицеров, - Каждая рота обязана выделить несколько бойцов, из которых будет образован специальный отряд по снабжению "Вотана" всем, что потребуется в пути. Эти отряды должны проникнуть на склады и взять оттуда все, в чем нуждается данная рота. Боеприпасы, продовольствие и так далее. Все, что действительно необходимо. Для такого рода дел лучше всего подойдут эти два известных мерзавца, Матц и Шульце. Они за километр могут учуять запах добычи. - Стервятник с иронией взглянул на Крадущегося Иисусика, и тот покраснел до корней волос. Командир батальона ухмыльнулся еще шире.
- Господин штандартенфюрер, - глянул на него Куно фон Доденбург, - вы действительно хотите отдать приказ о том, чтобы мы уходили из котла?
- Естественно, - столь же прямо ответил ему Стервятник. - Что, вы думаете, сделают с нами русские, когда Шестая армия Паулюса сдастся? Я сейчас расскажу вам. Мы - бойцы "Вотана" - относимся к элите СС. - Стервятник выразительно провел по горлу ребром ладони. - Вот что они сделают с нами! Уничтожат всех нас в течение одного часа. Правда, на то, чтобы расправиться с офицерами, русским, очевидно, потребуется больше времени. И эта процедура, полагаю, будет не слишком-то приятной для самих господ офицеров. - Гейер с вызовом уставился на Куно: - Что скажете на это, фон Доденбург? Вы готовы принести наш батальон в жертву и фактически приговорить своих бойцов к мучительной гибели?!
Фон Доденбург отлично знал, что в действительности Стервятнику было глубоко наплевать на сам "Вотан". Все, чего он на самом деле хотел, - это спасти собственную шкуру, чтобы не упустить возможность получить в конце концов заветные генеральские звезды на погоны. Разве сам Стервятник не твердил время от времени: "Мне наплевать, скольких бойцов я могу лишиться в ходе боя, если только это поможет мне заполучить генеральские звезды"?
- Разве мы не подвергаемся риску быть обвиненными в дезертирстве, если исполним то, на чем вы настаиваете, господин штандартенфюрер? - спросил фон Доденбург. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход из казавшейся безвыходной ситуации. Действительно, как они могли бросить без приказа свою позицию и остаться при этом с чистой совестью?!
- Возможно, и подвергаемся, - спокойно согласился с ним Гейер. - Но кто вообще будет думать об этом в той смертельной суматохе, которая наступит здесь очень скоро? И закончится сдачей в плен всей Шестой армии Паулюса? А самое главное - это то, что штурмовой батальон СС "Вотан", лучшее бронетанковое подразделение Ваффен-СС, сохранит свой состав и свою и боеготовность - и будет способен вести боевые действия и в дальнейшем. Вот что больше всего будет волновать Берлин, уверяю вас, фон Доденбург!
Куно наконец сдался.
Стервятник отчеканил:
- Тогда давайте не будем терять больше время на пустые разговоры, точно мы не мужчины, а сборище болтливых старух. - Он взглянул на Крадущегося Иисусика: - Адъютант, приказываю вам организовать те специальные отряды по снабжению "Вотана", про которые я только что говорил. Судя по погоде, метель продлится еще часа три. За это время я хочу уйти отсюда. Снег даст нам прикрытие, и этим надо воспользоваться в полной мере.
После этого все пришло в лихорадочное движение. И вскоре - впервые с того момента, как батальон СС "Вотан" прибыл на Сталинградский фронт, - принадлежащие ему танки и полугусеничные вездеходы-бронетранспортеры приготовились покинуть полуразрушенное здание бывшего советского танкового завода, под крышами которого они прятались все это время. Тяжело дыша и обливаясь потом, несмотря на трескучий мороз, техники заводили моторы. А снаружи, увязая в сугробах по колено, специальные отряды по снабжению "Вотана" рыскали в поисках необходимых припасов и снаряжения.
Мимо них неудержимой лавиной двигались бежавшие с линии фронта итальянцы - пехотные и стрелковые дивизии, бойцы которых были объяты такой паникой, что давно побросали свое оружие. Бандерши - хозяйки передвижных военных борделей - отчаянно нахлестывали своих исхудавших лошадок, чтобы те тащили вперед их повозки. Бойцы "Вотана" увидели, что одна из проституток только что родила. Но ребенок оказался мертвым, и теперь его миниатюрное тельце лежало на краю повозки, завернутое в обыкновенную газету.
Какой-то капитан итальянской армии, очевидно, тронувшись умом, бегал по заснеженному полю кругами, и, поднимая голову к свинцово-серому небу, время от времени завывал. Затем, окончательно обессилев, он падал в снег, но потом вскакивал вновь и опять начинал нарезать круги по заснеженной целине. В снегу лежал мертвый итальянский генерал, в отчаянии выстреливший из пистолета себе в рот, снеся половину черепа. Везде валялись обрывки бумаги и мусор, отмечая следы отступающих колонн итальянцев.
Обершарфюрер Шульце, который вел вперед свой маленький отряд снабженцев, удивленно покачал головой:
- Весь этот чертов Мир сошел с ума. Дьявол, да все просто окончательно спятили!
Другой ветеран "Вотана", которого прозвали Клешней, потому что в одном из боев он потерял руку, ухмыльнулся и проронил:
- Но мы-то не спятили, Шульце. Мы-то как-нибудь выкрутимся, черт побери!
Шульце мрачно кивнул:
- Ты совершенно прав, Клешня. Мы успели хлебнуть так много дерьма в этой треклятой войне за народ, отечество и фюрера - и все-таки не пропали. Так что мы сумеем выдержать и битву под Сталинградом.
Точно так же полагал и Стервятник, который с момента оглашения своего приказа об отступлении находился в непрерывном движении, без конца отдавая приказы и распоряжения, рыча на людей и подбадривая их, отдавая указания Крадущемуся Иисусику; тот неотступно следовал за ним с блокнотом и карандашом, сколачивая боевые группы и благодарно кивая бойцам отрядов по снабжению, которые теперь то и дело возвращались в расположение батальона, притаскивая все, что им удавалось раздобыть - горючее, еду, хлеб, боеприпасы. Все это было крайне необходимо батальону, которому предстояло в одиночку, на свой страх и риск, пробиваться к группе армий Эриха фон Манштейна.
Все это было не по душе фон Доденбургу.
- Но, господин штандартенфюрер, вы представляете, что произойдет, если Паулюс вдруг выяснит, что мы не только собираемся дезертировать, но еще и грабим свои же склады? - попытался остановить он Гейера. - Что, если один из отрядов по снабжению "Вотана" задержат и в штабе Паулюса узнают, кто именно грабит немецкие склады в этот момент?
Стервятник издал презрительный смешок:
- Да наплевать, если даже и узнают. В любом случае ему просто придется с этим смириться. - Он похлопал рукой в кожаной перчатке по металлическому боку "Тигра": - Никто и ничто - ни русские, ни немцы - не смогут остановить наших "зверят".
Фон Доденбург в ужасе уставился на него.
- Вы имеете в виду, господин штандартенфюрер, - вырвалось у него, - что будете стрелять даже по своим, если кто-то окажется у вас на пути?
Стервятник с готовностью кивнул:
- А почему бы и нет? Сейчас наступает тот момент, когда собака станет пожирать другую собаку. И если вам действительно любопытно понаблюдать за тем, как одни немцы станут относиться к другим, то останьтесь здесь и дождитесь того момента, когда армия будет окончательно окружена и начнет сдаваться в плен.
Бросив все это в лицо сконфуженному фон Доденбургу, Гейер ушел. За ним семенил ухмыляющийся Крадущийся Иисусик.